Текст книги "О жандармах, императорах и изобразительном искусстве. Архивные заметки"

Ответ Дубельта

Вердеревский был старшим адъютантом и, как человек в высшей степени к письменным делам способный, по ходатайству графа Бенкендорфа, произведен был в майоры. Впоследствии действительно было замечено мною в нем неискренность и наклонность к оборотам, хотя не противозаконным, но на службе в жандармах неуместным. Я воспользовался первым его желанием быть отчислену по кавалерии и таким образом он удален был из корпуса. Дел с ним кроме чисто служебных, я никогда и ничем не имел; не знаю даже, в чем состоят его оборотные дела. Он конечно уверит, а я уверяю честию, что Вердеревский никогда не уделял мне и не посмел бы сделать спекуляционных предложений, так, что ни с ним, ни через его посредничество, я никаких дел не имел и не имею. Один только раз, когда я вошел в золоносную комапанию г-жи Толстой и Зотова, я просил его занять для меня 20 т<ысяч> руб<лей> ас<сигнациями>, на уплату за предназначенные мне паи. Это было в 1840-м или 1841-м году, он был уже в отставке и достал мне эту сумму у чиновника заемного банка Бутвиловского, сумма сия уже уплачена.

Васильев говорил о покупке мною у сумашедшей имения. Полагать должно, что он говорит об имении Дудиной-Барковской. У этой женщины родственники хотели взять имение в опеку, под предлогом, что она лишена рассудка. Она лет семь тому назад приехала в Петербург и подала жалобу на своих родных. Государь приказал ее освидетельствовать и повелел, чтобы при этом свидетельстве находились Арендт[858]858
  Арендт Николай Федорович (1785–1859), лейб-медик.


[Закрыть] и я. Свидетельство происходило в губернском правлении, при губернаторе Жемчужникове[859]859
  Жемчужников Михаил Николаевич (1788–1865), петербургский гражданский губернатор, сенатор.


[Закрыть], предводителе дворянства князе Долгоруком[860]860
  Долгоруков Василий Васильевич (1787–1858), и.о. президента Придворной конюшенной конторы, обер-шталмейстер, член петербургского театрального комитета, петербургский губернский предводитель дворянства (1832–1841).


[Закрыть] и других чиновниках; всех свидетельствовавшихся было тринадцать и все признали Дудину-Барковскую не сумасшедшею, но только женщиною в высшей степени необразованною, – и за тем имение оставлено было в ее владении. Несколько времени спустя разнеслись слухи, что будто бы я купил у нее имение. Это неправда – и не покупал и даже не торговал ее имения и мне неизвестно, в чьем владении оно ныне находится. Вероятно, эта молва внушила Васильеву мысль, что имение Дудиной куплено мною. Купленных моею женою[861]861
  Дубельт (урожд. Перская) Анна Николаевна (1800–1853), жена Л.В. Дубельта.


[Закрыть] имений два: 200 и 100 душ, куплены у Благова и Пефта, куплен ею еще дом[862]862
  Дом Дубельтов находился по адресу: Петербург, улица Захарьевская, 12.


[Закрыть], который она мне подарила. На эту покупку мы заложили наше родовое имение[863]863
  Имеется в виду родовое имение Перских – Рыскино Тверской губернии.


[Закрыть], около 1000 душ, продали дом в Москве, по наследству нам доставшийся[864]864
  Дом достался по наследству от умершей сестры Анны Николаевны – Натальи Николаевны Перской, находился в Арбатской части.


[Закрыть] и заняли деньги у Нимфодоры Семеновны Лестрилен, урожденной Семеновой и почетного гражданина Сапожникова, чрез посредничество генерала Ростовцева[865]865
  Ростовцев Яков Иванович (1803-?), генерал-адъютант, адъютант вел. кн. Михаила Павловича, начальник Главного штаба по военно-учебным заведениям, составитель свода законов о военно-учебных заведениях (1837), в 1857 г. назначен членом негласного комитета, с 1858 г. член Главного комитета по крестьянской реформе.


[Закрыть]. Также сделан был мною заем 1000 т<ысяч> руб<лей> у покойного барона Стиглица[866]866
  Штиглиц (Стиглиц) Людвиг Иванович (1777–1842), придворный банкир.


[Закрыть], как для сих покупок, так и для уплаты за паи на золотые прииски – и заем сей уже выплачен.

Акций у меня решительно никаких нет. Лет десять или одиннадцать тому назад было у меня несколько акций на застрахование жизни, которое назначил для меня граф Бенкендорф, за которые я заплатил тогда их законную ценность и мною были проданы с ущербом. Были у меня акции еще на Шильдеровское пароходство, за которые я внес чистыми деньгами генерал-адъютанту Шильдеру[867]867
  Шильдер Карл Андреевич (1785–1854), военный инженер, участник Отечественной войны 1812 г., русско-турецкой (1828), и польской (1831), в 1826 г. командующий л-гв. саперным батальоном, с 1831–1854 гг. начальник инженеров действующей армии в Польше.


[Закрыть] и которые также утратили совершенно свою ценность и нанесли мне большой убыток.

Есть у меня пай на золотые россыпи: семь Высочайше утвержденной компании, составленной в 1834 году князем Чернышевым[868]868
  Чернышев Александр Иванович (1786–1857), граф (с 1826), светлейший князь, генерал от кавалерии, сенатор, член Следственной комиссии по делу декабристов, военный министр (1832–1852), председатель Государственного совета и Комитета министров (1848–1856).


[Закрыть], графом Бенкендорфом (впоследствии передавшим свои паи за первоначальную цену), Адлербергом[869]869
  Адлерберг Владимир Федорович (1790–1884), с 1817 г. адъютант вел. кн. Николая Павловича, помощник правителя дел следственной комиссии по делу декабристов, министр императорского двора (1852–1872).


[Закрыть], Позеном[870]870
  Позен Михаил Павлович (1798–1871), член-эксперт Редакционной комиссии по выработке проектов реформ 1860-х годов.


[Закрыть], Брискорном[871]871
  Брискорн Максим Максимович, член Военного совета.


[Закрыть] и Львовым[872]872
  Львов Алексей Федорович (1790–1870), адъютант А.Х. Бенкендорфа, директор придворной певческой капеллы, композитор.


[Закрыть], и за эти семь паев я внес чистого капитала 16 100 руб<лей> ас<сигнациями>.

Есть у меня 10 паев в компании г-жи Толстой и Зотова, за которые я внес Зотову 20 тыс<яч> руб<лей> ас<сигнациями>.

Есть у меня 1 % пая компании сенатора Жемчужникова и князя Дундукова-Корсакова[873]873
  Дондуков-Корсаков Михаил Александрович (1794–1869), председатель Цензурного комитета, с 1835 г. вице-президент Академии наук.


[Закрыть], за которое я внес 1600 руб<лей> ас<сигнациями>.

Было у меня несколько паев в компании графа Эссена[874]874
  Эссен Петр Кириллович (1772–1844), граф (с 1833 г.), генерал от инфантерии, участник кампании 1812 г.


[Закрыть] и графа Штембок-Фермора[875]875
  Стенбок-Фермор, домовладельцы в Петербурге.


[Закрыть], за которое я заплатил 3 т<ысячи> р<ублей> ас<-сигнациями> графу Штембок-Фермору и за ту же цену продал их ему же обратно.

Есть у меня 10 паев в компании графа Бенкендорфа, графа Нессельроде[876]876
  Нессельроде Карл Васильевич (1780–1862), граф, канцлер, министр иностранных дел.


[Закрыть], Якобсона[877]877
  Якобсон Иван Давыдович, директор аудиториатского департамента Военного министерства.


[Закрыть] и Бенардаки[878]878
  Бенардаки, питейный откупщик.


[Закрыть]; на прииски в Верхнеудинском округе, за которые я заплатил 9 т<ысяч> руб<лей> ас<сигнациями>.

Таким образом акций у меня нет, а за все мои паи на золотоносные прииски, я вносил чистыми деньгами и не имею и не имел ни одного дарового пая.

Штабные чины журналов, статей и романов не издавали, но три года был издаваем, с согласия графа Бенкендорфа, моим адъютантом Владиславлевым[879]879
  Владиславлев Владимир Андреевич (1806–1856), чиновник Департамента полиции исполнительной МВД, затем ротмистр Бугского уланского полка, в 1836 г. был переведен в штаб корпуса жандармов, адъютант Л.В. Дубельта, издатель альманаха «Утренняя Заря».


[Закрыть] альманах[880]880
  Альманах «Утренняя Заря», выходил с 1838 по 1843 гг. В нем участвовали В.А.Жуковский, Е.А. Баратынский, П.А. Вяземский, В.И. Даль и др. Он отличался изяществом гравюр, типографской роскошью. С 1840 г. альманах издавался в пользу Петербургской детской больницы.


[Закрыть] в пользу детской больницы. В эти три года чистой прибыли получено было 20 т<ысяч> руб<лей> ассигнациями, которые переданы в детскую больницу.

Десять лет тому назад точно был разослан по корпусу мною и Львовым портрет графа Бенкендорфа. Это сделано было по желанию служивших тогда в корпусе штаб-офицеров и они внесли за оный по 20 руб<лей> ас<сигнациями>. Мой портрет также по общему желанию, отправлен был к ним, без моего ведома.

Рассылка этих портретов и издание альманаха были сделаны с самою невинною и благонамеренною целью и никто не воображал, что в этом действии можно найти черную сторону. Последствия показали противное и должен признаться, что в этих случаях надо поступать с большею осторожностью. Ежели не ошибаюсь, то г<осподин> Васильев не заплатил ни копейки в альманах, ни за портреты.

Насчет того, чтобы штаб-офицеры начали брать взятки, благодаря Бога, в 13 лет моего служения в корпусе, не было ни жалоб, ни даже слухов. В прошедшем году Васильев писал ко мне насчет жандармских штаб-офицеров и граф Бенкендорф официальным предписанием требовал от него положительного донесения. Васильев отмечал: «Пошлите меня «выполнить секретно», и я представлю факты, а теперь должен сказать, что я имел в виду Жадовского[881]881
  Жадовский Николай Евстафьевич (1801-?), прапорщик Гренадерского полка, затем л. – гв. Егерского, с 1819 г. – Финляндского полка, впоследствии чиновник Департамента внешней торговли, в 1835 г. определен в штат корпуса жандармов штабе-офицером в Архангельскую губернию, в 1844 г. уволен из штата.


[Закрыть] и Свечина[882]882
  Свечин Иван Александрович (1805-?), участник русско-турецкой войны 1828–1829 гг., польской кампании 1831 г., служил в л-гв. Преображенском, затем Казанском егерском полках. В 1839 г. прикомандирован к штабу корпуса жандармов с назначением в Воронежскую губернию.


[Закрыть]; проезжая Россию, я слышал дурное о первом в Архангельской губернии, о втором слышал много горьких упреков в Воронеже, но обоих в лицо не знаю».

Жадовский и Свечин уже не состоят в корпусе жандармов: первый в отставке, второй по кавалерии.

Волковский был адъютантом Перфильева[883]883
  Перфильев Степан Осипович, секретарь Особенной комиссии министра внутренних дел.


[Закрыть]. Я никогда близко не был знаком с ним и в жизни моей видел его три или четыре раза. Давно доходили до меня слухи, что он в Москве скупает векселя и этим торгом составляет себе состояние. Об этом я докладывал графу Бенкендорфу и по его приказанию несколько раз писал к Перфильеву об удалении Волковского. Вследствие этой переписки, он отчислен был по кавалерии, и не был уже в корпусе жандармов, отдан под следствие и суд за неблаговидные действия.

Марко – то отставной унтер-офицер, мой дворецкий. Васильев говорит, что он берет по 25 рублей за средство переговорить со мною.

Человек сей при мне 25 лет, всегда был честен и таким вот его знают. Я не хотел унижать ни себя, ни его розыскиванем на ветер брошенных слов.

Пусть г<осподин> Васильев, по возвращении, укажет, с кого брал деньги этот старый честный слуга Государев.

Выражение Васильева

Другой Вер. (Вердеревский) по крайней мере не нагл и действует невидимкой. В городе говорят, будто он работает на вас.

Ответ Дубельта

Я работаю ежедневно от двенадцати до шестнадцати часов и в помощи Вердеревского не нуждался и не нуждаюсь. Сагтынский[884]884
  Сагтынский Адам Александрович (1786–1866), тайный советник, чиновник военного министерства, состоял при графе Паскевиче, чиновник особых поручений при III отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии.


[Закрыть] и мои сослуживцы знают и видят, выдавал ли я когда-либо чужую работу за свою. Последнее время, около года, Вердеревский не получал жалованья и приискивал себе другое место, почти и не бывал в канцелярии.

Выражение Васильева

Честные люди бежали из корпуса, остались на виду я, да глупцы. Я – потому, что судьбе так хотелось; глупцы Куш (Кушинников), как дойная корова; Конке (Конкевич), как ваш управитель.

Ответ Дубельта

По собранным справкам выбыло в течение 10-ти лет из корпуса 75 человек. Из них 18 – по случаю производства их в генерал-майоры и действительные статские советники; 4 – назначены полицмейстерами; 1 – по ходатайству главнокомандующего действующей армией для назначения членом полевого аудиториата; 1 – по ходатайству командира кавказского корпуса комендантом в Кубу, 3 – перешли в комиссариатское ведомство; 2 – переведены в армейскую кавалерию, по случаю переформирования жандармского полка; 2 – назначены дежурными штаб-офицерами; 4 – перешли к статскимделам; 5 – вышли в отставку по домашним обстоятельствам; 13 – по болезни; 5 – уволены со службы по представлению шефа; 4 – по его же представлению переведены в кавалерийские и пехотные полки; 3 – по его же представлению отчислены по кавалерии; 1– отставлен по Высочайшему повелению и 1 переведен в армию за беспокойный характер.

Таким образом, в течение 10 лет вышло из корпуса жандармов по домашним обстоятельствам, то есть, по собственному желанию, только 5 штабс-офицеров, число в отношении ко времени и количеству всех штаб-офицеров корпуса невелико, и я смею думать, что после этого нельзя сказать, как говорит г<осподин> Васильев, что все честные люди бежали из корпуса и что в оном остались только глупцы, да он. Почему Васильев называет Кушинникова дойною коровою, этого ни я, и никто не понимает; тут, если б и хотелось, так нечего выдоить! Что же касается до Конкевича, уже умершего, то он не мог быть моим управителем, ибо в Псковской губернии у меня нет имения. Там есть небольшое имение моей невестки[885]885
  Имеется в виду жена Петра Васильевича Дубельта – Александра Константиновна Дубельт (урожд. Замайская). С середины 1840-х гг. постоянно проживала в Петербурге в доме Л. В. Дубельта.


[Закрыть], и я знаю, что она иногда обращалась к нему с просьбами по рекрутскими наборам.

Выражение Васильева

Вы неогьемлимо человек деловой и умный; знаю, что вы сумеете понемножку и тайно вредить мне. Не вредите больше мне, если не успели уже повредить, если же успели уже повредить, то развредите. Теперь идет спор о том, как поступать с уличенными разбойниками. На зло мне, вы поддерживаете постыдное, грешное, вредное умствование – нежничать с ними. Остановитесь! Обдумайте, что при Царе нынешнем, при министрах графе Орлове, князе Волконском, князе Васильчикове и Перовском дельная мысль найдет защиту против злодейства. Знайте, они вас не любят, это знаю я; со всеми с ними говорил я; прибавьте к этим лицам Е.В.М.П. (Его Высочество Михаила Павловича). Слыхали ли вы его остроту о вас? «Один генерал содержит двух сыновей в кавалергардах из Царского жалования! Купил 1000 душ из Царского жалования! Купил дом из Царского жалования! Проигрывает тысячи – из Царского жалования! 30 т<ысяч> дает актрисе – все из Всемилостивейшего Царского жалования!»

Ответ Дубельта

Вашему Сиятельству лучше известно, желал ли я вредить Васильеву в Вашем мнении. Бумаги Вам я не докладываю, но читаю, а потому решения по оным происходят от Вашего собственного взгляда на дело, а не от моего влияния. Васильев, как вам известно, по данному ему ныне поручению просил развязать ему руки, то есть, дозволить бить арестантов при допросах. Вы на это не согласились, а он называет это моим, назло ему умствованием!

Дальше Васильев говорит, что Ваше Сиятельство, князь Волконский, князь Васильчиков и Перовский меня не любят, и что Его Высочество сказал на мой счет остроту. Сожалею, ежели это правда, тем более сожалею, что я этого не заслуживаю, ни по моему к ним уважению ни по моей 33-летней службе. Что же касается до Его Высочества, то я не хочу и верить, чтобы Он при известно-возвышенных Его чувствованиях, мог так отзываться на счет одного из старых, верных слуг Государя. Из царского жалования я не мог бы содержать двух сыновей[886]886
  Сыновья Л.В. Дубельта: Николай Леонтьевич (1819–1874), окончил Пажеский корпус, зачислен в кавалергардский Ее Величества полк, в 1844 г. флигель-адъютант Его Величества, старший адъютант управления делами Императорской Главной квартиры и Собственного Его Величества конвоя. С 1852 г. командир Белорусского гусарского полка, в 1856 г. произведен в генерал-майоры с назначением в свиту Его Величества.
  Михаил Леонтьевич (1822–1900), окончил Пажеский корпус, зачислен в кавалергардский Ее Величества полк, с 1853 г. состоял для особых поручений при военном министре. В 1886 г. комендант Александровской крепости. Был женат на дочери А.С. Пушкина – Н.А. Пушкиной.


[Закрыть]в кавалергардах, купить 1000 душ и дом, играть в карты я никогда не играл и ныне, кроме преферанса, и то редко, ни в какую игру не только не играю, но и не умею играть. Актрисе даю, это правда – но не 30 т<ысяч> р<ублей> бывая у нее прежде довольно часто, теперь почти никогда, давал и даю ей по 400 р<ублей> в месяц. Детей же содержу я и могу содержать потому, что Господь благословил меня хорошим состоянием, ибо жена моя получила в наследство от отца, матери и сестры 1000 душ незаложенных, три дома в Москве и 100 т<ысяч> р<ублей> капитала. Сверх того благополучно развившееся дело золотоносных приисков, к которому я принадлежу, и за участие в коих я платил наличными деньгами, дали мне способ, никогда не утруждая Правительства, и не прибегая к средствам непозволительным, прожить век и прослужить с такою чистою совестью, с какой дай Бог предстать перед Господа и моим недоброжелателям.

Выражение Васильева

Предоставьте мне действовать против раскольников. Как рыцарь чести выйду на бой с этим государственным злом. Не защищайте их больше. Я знаю старые отношения к вам Екатеринбургских и других раскольников.

Ответ Дубельта

В течение всей моей жизни я не имел никакого дела с раскольниками и даже придумать не могу, о каких Екатеринбургских и других раскольниках говорит Васильев. Ему дано поручение истребить разбойников, то и не понимаю, почему он обратил свое внимание на предмет до него не относящийся! Из дел 3-го отделения видно, что по его собственному предложению, в 1838 году, приказано было ему отправиться в те губернии, в которых большей частью имеют пребывание староверы, для тайных розысканий, собственно в полицейском, но отнюдь не в духовном отношении, какие действия раскольников клонятся ко вреду Правительства. Помню, и это может подтвердить тайный советник Мордвинов[887]887
  Мордвинов Александр Николаевич (1799–1858), управляющий III отделением (1831–1839), статс-секретарь, сенатор.


[Закрыть], управляющий тогда 3-м отделением, что я предупреждал графа Бенкендорфа, что Васильеву нельзя давать столь важного поручения, и что он встревожит всех и все. Несмотря на это его отправили? Слова мои оказались пророчеством и он был вызван обратно в С<анкт>-Петербург, не только не кончив, но даже и не начав, как должно, данного ему поручения. Не о той ли эпохе говорит он? Но ни в то время, ни впоследствии я не имел ни письменных, ни личных с раскольниками сношений. Только в нынешнем году был у меня три раза Громов просить об обращении внимания на поданные Вашему Сиятельству здешними раскольниками просьбы. Я запретил Громова пускать в дом свой, а просьбам тем не было дано никакого движения. Еще был у меня в июне или в июле месяце московский купец Рагожин, просил защиты московским раскольникам и предлагал мне 60 т<ысяч> рублей. Я с усмешкою отвергнул их и дал ему совет сказать всем раскольникам, чтобы они никому не давали денег, ибо те, которые могут в их пользу что-нибудь сделать, не возьмут с них ни копейки, а те, которые возьмут, не в состоянии ничего сделать для них. Через несколько дней Рагожин опять явился ко мне с тем же предложением и я, с презрением, почти выгнал его из дома. Вот все мои сношения с раскольниками.

Выражение Васильева

Кончаю письмо просьбою, чтобы первая бумага шефа, которую получу после 1-го декабря, была приятна мне. Из его предписания № 2750, я уже вижу начало вашей работы. Если же увижу противное, то я пошлю копии с этого письма ко многим.

Ответ Дубельта

Об этой угрозе предоставлено судить Вашему Сиятельству. Мало знает г<осподин> Васильев, если полагает, что Вам можно подносить бумаги, какие угодно, а не такие, какие Вы сами прикажете.

Выражение Васильева

Вам же я обязан за 7 лет капитанства. Помню, как вы представили Вердеревского, мимо меня в майоры, находя необходимостью, для пользы Царства, возвысить его.

Ответ Дубельта

Вердеревский тогда служил усердно, а Васильев, уже обнаруживший свою неосновательность, не получал никаких, или очень редко, поручений, – и потому весьма естественно, что граф Бенкендорф испросил награду трудящемуся преимущественно перед нетрудящимся.

Помета Л.В. Дубельта: «Граф Орлов и Государь читали и, по желанию генерал-лейтенанта Дубельта, Васильев оставлен без взыскания».

А.Д. Васильев – Л.В. Дубельту

Милостивый Государь Леонтий Васильевич

Приехав на место моей командировки я целый месяц, не находя никаких средств начать исполнение на меня возложенного, я впал в совершенное отчание, будучи убежден в Вашем нерасположении ко мне, я страдал мыслию, что Вы воспользуетесь неуспехом моим и представите ничтожными все усилия мои. Отчание довело меня до безумства написать к Вам безумное письмо.

Но неожиданно мне попала нить к исполнению порученного, я ожил душою, успех мой превзошел даже ожидания мои – я счастлив – счастлив тем, что доверие мне сделанное не уронено мною.

И голова моя очистилась, хладнокровнее <нрзб.> вижу, что сделал безумство, я должен был бы чтить Ваши лета, Ваши чины, преимущественные моей долговременности службы и теперь – от искренной души прошу у Вас прощения – буду душевно благодарен, если Вы дадите мне его.

Если останусь в корпусе – на коленях готов Вас умалить: дайте мне средство делать пользу отечеству, оно страдает, зло повсюду, народ дик правосудия и т. п. – откуда же израсти спасению, как не от корпуса жандармов.

Примите повторение в душевном сожалении о моем безумном поступке. Буду искренне рад, если найду в Вас особенное великодушие простить всегда Высокопочитающего Вас Милостивый Государь Покорнейшего слугу

Александр Васильев.

Записка А.К. Гедерштерна

30 января 1845

Подполковник Васильев, выходя сегодня из кабинета графа Алексея Федоровича, говорил находившимся тут жандармским штаб-офицерам, «что ему была сильная пытка, но что туча прошла и все кончилось хорошо». При сем он повторил часть разговора с ним графа, между прочим слова: «разве ты думаешь, что я не знаю, что у меня делается? Для чего же я шеф жандармов? Благодари генерала, что он тебя прощает», и другие выражения, по которым все убедились, что Васильев подал донос на жандармское управление и на начальника штаба. Негодование, возникшее противу Васильева в товарищах его, которые стыдятся сего названия, сообщилось всем чиновникам 3-го отделения и единогласный отзыв управления есть такой, что если оставление Васильева без строгого наказания делает честь великодушию и доброте сердца генерала Дубельта, то с другой стороны, поступок его Васильева столь неблагороден, что один страх повлечь на себя упрек в неуместном вмешательстве в дела, подлежащие решению начальства, удерживает всех подчиненных графа Алексея Федоровича, просить Его Сиятельства об освобождении их от стыда служить вместе с Васильевым.

Гедерштерн[888]888
  Гедерштерн Александр Карлович (1804-?), тайный советник, старший чиновник III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (1826–1863), секретарь А.Ф. Орлова.


[Закрыть]

А.В. Васильев – Л.В. Дубельту

Милостивый Государь Леонтий Васильевич.

Две просьбы беру смелость принесть Вашему Превосходительству; первая – упрашиваю, забудьте мой безумный поступок и если можете, то без ответа возвратите мне письмо, заставляющее краснеть меня, оказанное мне добро, право, нравственно наказывает меня.

Быть может, этот упрекательный миг, перелом был и необходим, он разорвал сомнения, тревогу души, беспокоившие меня.

Другая просьба – ради Бога, содействуйте моему представлению о раскольниках. Мне кажется, что этим делом мы сделаем Государ-ственноесвятое дело, вся Россия возгордится и корпус жандармов, в котором произрастает столь великое благо, будет в полном праве на благодарность Государства.

Теперь переписывают у меня объяснения по делу Бочарова, завтра буду иметь честь представить объяснение Вашему Превосходительству. Повторяю искреннейшее Высокопочитание, с которым имею честь быть Вашим, Милостивый Государь, покорнейшим слугою.

1845 году февраля 1 дня Александр Васильев.

На письме резолюция Л.В. Дубельта: Письмо у графа. – Никто знать не должен. Дело о раскольниках рассматривается. Исполнено.

«По безъименным письмам о генерал-лейтенанте Дубельте»

1856 года

Ваше Сиятельство![889]889
  Долгоруков Василий Андреевич (1803–1868), товарищ военного министра (1848–1852), военный министр (1852–1856), шеф жандармов и Главный начальник III отделения (1856–1866), член комитета по подготовке крестьянской реформы (1857).


[Закрыть]

Я был честный чиновник, служил хорошо, имел место, моя племянница воспитывалась в Демидовском доме[890]890
  Демидовский Дом призрения трудящихся был открыт в 1833 г. на капитал 500 000 руб., пожертвованный А.Н. Демидовым. Состоял при ведомстве императрицы Марии. Совмещал в себе черты домов трудолюбия и дешевых квартир. Состоял из 4-х отделений: 1) трудящихся женщин, 2) отделение для воспитания девиц, 3) отделение для снабжения бедных готовой пищей, 4) отделение для приюта надзирательниц и учительниц. Управление Демидовским Домом вместе со званием потомственного учителя, принадлежит наследникам учредителя. При Демидовском Доме состояли действительные и почетные члены.


[Закрыть]. Дубельт обольстил ее, я подал на него просьбу, и что ж, кончилось, что меня выключили из службы, – без суда и следствия, будто-бы за нетрезвое поведение и злоупотребление. Я понял, что Дубельт погубил меня; хотел сначала убить его, но подумал, что за этого мерзавца погублю свою душу.

Этот злодей погубил нас обоих. Племянница моя в Распутном доме, а я пишу прошения и этим снискую пропитание, с горя теперь точно пью. Мы оба погибли, но кто нас погубил, тот кто теперь от коронации ждет награды за все гнусные дела.

Я решился обо всем уведомить Царя.

Ваше Императорское Величество

Россия торжествовала, когда узнала, что мерзавец Клейнмихель уничтожен. Для коронации Вашего Величества сделайте еще одно благодеяние для Вас любящей России: уничтожте другого мерзавца – гнусного, подлого инквизитора, эту хитрую, кошачью физиономию Дубельта. Бедный пехотный, армейский штабс-офицер, из роду литовской шляхты, а теперь генерал-лейтенант и обвешан орденами, богат, – каменный дом и тысяча душ крестьян. А за что? Как и я он сделал заслуги России, Отечеству, гнусные доносы, и его Шемякин суд, а какими он средствами нажил такое богатство, вот вопрос? Мать[891]891
  Согласно семейной легенде, мать Л. В. Дубельта принадлежала к испанскому королевскому дому Медина-Челли. (См. Русская старина. 1888 г. № 11. Л.В. Дубельт. Биографический очерк. Письма). Очевидно, принадлежала к лифляндскому дворянству, за В.И. Дубельтом была вторым браком, от первого брака имела сына – И.Я. Шперберга.


[Закрыть] его была ключницей у Бенкендорфа, а при этом случае и сводничала ему, вот в знак благодарности ее заслуг он перевел из армейского пехотного полка Леонтия Дубельта, штабс-офицеришку, который на плечах имел один мундиришко и засаленную шинель, сделал впоследствии штабе-офицером по ведомству жандармскому, и вот знаменитый наследник достойной матушки и полез в люди, – какими средствами – ему все равно, – подлость, низость, ему нипочем, это завещал ему батюшка, это с молоком перешло к нему от его матушки. О, я его хорошо знаю, около тридцати лет, это все было на глазах моих, брат мой, умерший в одном из гарнизонных батальонов, подполковником служил с ним в том же пехотном полку, из которого его Бенкендорф и взял к себе, и биографию его хорошо знал, как и я его здешние дела.

Государь правду редко услышит, но Богу все известно, и Он видит, что это истина.

Он меня назвал грабителем, обидел невинно, следствие оправдало бы меня, а он откуда все набрал. Вот правила достойного сановника России, – достославного, знаменитого Дубельта: – вышедши сам из грязи, он взял себе за правило добиваться до своей цели всеми средствами позволительно, и делая подлости, он старается только, чтобы они скрыты были от лиц его высших, на низких же он не обращает никакого внимания и явно делает гнусные дела, – (сколько бедных сирот в Дем<идовском> Д<оме> он лишил невинности, положил начало и теперь они распутные). Хорошо понимая, что его все ненавидят, он этого старался всегда, и старается не замечать, и всегда всем мило улыбается. Но кто его знает, тот понимает, что это улыбка кошки. А что такое 3-е отделение? Вот как его понимает весь город, Дубельт сделал из него грязное судилище. Шемякин Суд, здесь распутная женщина, бросив мужа, или везде задолжавший мошенник сыщет в Дубельте покровителя, лишь бы просила об них какая-нибудь актриса или по причинам ему одному известным из заднего крыльца, он без стыда старается дело уладить и из черного сделать белым. Одним словом, этот мерзавец в душе черен как уголь и марает все, где бы он не был, и к несчастью, от доброго и благородного графа Алексея Федоровича это все было скрыто; этот гнусный человек умеет себя перед ним маскировать. Весь Петербург, Москва и, можно сказать, вся Россия о Дубельте иначе не говорит, как с презрением. Он всегда ездит в карете и прячется от публики в углах ее, чтобы не видеть это общее презрение к нему. Вот причина, почему он под разными предлогами, говорят, и при Дворе на выходах старается не бывать.

Больно подумать, что этот мерзавец в такой чести. А дело Клевенского, история грязная, в которой он участником был. А вот образчик подлости и жадности этого старого мерзавца: прошлую зиму, то есть 1855 года полуимпериалы страшно поднялись в цене, за штуку менялы давали по 50 копеек сверху 5 рублей. Что ж, Дубельт и тут не упустил, – однажды я был сам в разменной кассе, публики было много, ей никому более 10 штук каждому лицу не давали; вдруг является его голубой архангел, представляет форменную за его подписью записку для отпуска ему 500. Ему выдают, когда же он уходил с золотом, я обратился к одному из чиновников Разменной кассы и говорю ему: Зачем же вы Дубельту даете по 500, а публике на одно лицо не более 10 золота и 25 р<ублей> серебром не даете. Ну подите же, Дубельт у нас почти через день берет по 500 и по тысяче золота, неужели он столько тратит через день на казенные дела, а когда курс золота и серебра был ровен с кредитными билетами, то он ни того, ни другого вовсе не брал. Тут одно неизвестное лицо указало мне на одного менялу, – спросите у него, ему это известно; и что же узнаю я в последствии: у г<осподина> Дубельта есть лицо, которому он поручил передавать менялам золото, и вот уже от него менялы несколько тысяч перебрали, платя по 400 р<ублей> за тысячу штук и по 60 руб<лей> за 1000 руб<лей> серебра. Это истина, и можно в разменной кассе взять его записки, из которых можно видеть, сколько он в короткое время перебрал тысяч золота. Я думаю, это известно не только Ростовцеву, но и г<осподину> М<инистру> Ф<инансов>[892]892
  Брок Петр Федорович (1805–1875), министр финансов (1852–1858).


[Закрыть], а теперь он золота и серебра вовсе не берет из Разменной кассы, когда курс монеты с кредитными билетами стал равен. Вот и туг этот мерзавец хотел поживиться, а по этому образчику можно судить и о прочих делах его. В комиссии прошений, на лестнице, слышал я однажды следующий между старушками разговор: говорят – Царь дает Дубельту деньги для раздачи бедным, только он так, как здесь бедным старухам ничего не дает и просьбы отказывает, а попроси молодая хотя распутная девка, в особенности из Демидовского, то он сорит царские деньги (он и Турчанинов много наделали распутных из сирот Дем<идовского> Д<ома>). Наконец, кто дал тому мерзавцу самоправно всякое лицо к себе требовать, заставлять к себе являться по нескольку раз, или к Левенталю[893]893
  Левенталь Эдуард Иванович (1800-?), офицер Гродненского гусарского полка, управляющий школы кантонистов при л-гв. Гродненском гусарском полку, в 1837 г. определен директором Ломзинской губернской гимназии, секретарь шефа жандармов (1846), старший чиновник III отделения (1848).


[Закрыть], это, говорят, какой-то грубый бурлак, который на всех кричит и стращает своим патроном Дубельтом. Здесь разбирает он дела, до него вовсе не касающиеся. Он в С<анкт>-П<етербурге> как паша в Турции действует, тысячи лиц были им требуемы, по делам которым уже производились в судебных местах, и до него вовсе не касались, и он всегда для какой-нибудь грязной юбки готов из белого сделать черное, и наоборот, это ведь говорят публично чиновники, из многих присутственных мест. Странно подумать, из присутственных мест требовать чиновников по пустым каким-нибудь делам отрывать от занятий. Вот, право какое себе Дубельт присвоил – под фирмою тайных политических дел, о которых он узнает тогда, когда тысячи знают. Вот толки в городе, приятель мой рассказывал мне, что однажды приехал к нему один из его голубых архангелов и требовал в 3-е отделение, то есть к господину Дубельту; он отвечал прямо – я себя не чувствую ни в чем виновным против правительства, а ежели буду виновным, то меня не приглашать, а просто арестуют. Дел же до г<осподина> Дубельта никакого не имею. И что после узнал он, что его приглашали к г<осподину> Дубельту по частному делу одной продажной знакомой г<осподину> Дубельту юбки. Конечно, он понимал свои права, и знал, что не может быть, чтобы он получил право турецкого паши от нашего Государя, и знал, что это все скрыто от монарха. Но сколько знаю я лиц, которых он по неизвестному ни для кого праву требовал к себе, вмешивался во все дела, даже частные семейные или долговые, и, словом, для всякой юбки он без совести готов из черного и грязного дела сделать белым и чистым – примеров тому есть тысячи. И добрые русские все это терпели, ибо знали, что монарх этого не знает, ни даже граф Орлов. Удивительно, как за все его подлости и гнусные дела до сих пор уцелела его кошачья образина. Но, государь, на тебя надежда.

Ваше Сиятельство, г<осподин> Дубельт видимо старается достигнуть того, чтобы ему остаться на своем месте. Кажется, чего хочется этому старому псу? Он богат, чернильный генерал, чего еще ему надо? А есть причина. Он хорошо знает, что за ним много черных дел, которые тогда только все обнаружатся, когда его не будет. За эти дела он всеми чиновниками 3-го отделения ненавидим, кроме разве трех или четырех из его клевретов, но до времени все молчат, боясь, чтобы он не сделал зла, а тогда заговорят все, и Вы все узнаете, тогда-то все обнаружится.

Откуда он нажил состояние. Это секретные суммы, которых большая половина переводилась в его карман, кроме других источников. Этому может служить доказательством то, что он забрал у казначея из архива все книги о секретных суммах. За все годы по смерти Бенкендорфа они все отправлены к нему на дом и там остались. Вопрос, зачем он скрыл эти книги от Вашего Сиятельства? Это известно всем в 3 от-д<елении> и все молчат, но это все до времени, все питают надежду, что Бог избавит 3 отд<еление> от этого человека.

Г<раф> А<лексей> Ф<едорович> 0<рлов> что он знал? Ничего, или то только, что угодно было Дубельту чтобы ему известно было, в год раз, на полчаса, он был в 3 отд<елении> и потом целый год кроме Д<убельта> никто его не видел, а самые дела, что он ему представлял, – краткие записки, и писал то, что считал нужным докладывать г<рафу> А<лексею> Ф<едоровичу>, а истину или скрывал, или запутывал. Обижались многие. Например, у д<ействительного> с<оветника> Попова[894]894
  Попов Михаил Максимович (1800–1871), чиновник в департаменте внешней торговли, в 1835 г. по высочайшему повелению переведен в штаб корпуса жандармов, в 1839 г. причислен к III отделению начальником 1-й экспедиции, чиновник особых поручений при III отделении (с 1841).


[Закрыть] взял экспедицию, а у этого доброго и благородного человека, у которого в одном мизинце более ума и совести и сведения по делам 3 отд<еления>, чем во всей голове этой хитрой лисы Дубельта. Г<осподин> Попов редкий и дорогой человек для 3 отд<еления>, это фундамент этого отделения, – экспедиция взята у него по интригам.

После Бенкендорфа он попечитель Демид<овского> Д<ома>, это просто значит пусти козла в огород. Что он там делает, это один Бог знает, бедные девицы хорошенькие собою, сироты или бедных родителей, при выходе из заведения редкая не сделалась жертвой его сластолюбия, а г<осподин> директор Турчанинов, его главный сводник и подражатель г<осподина> попечителя, за что г<осподин> Дубельт представлял его и ему надавали орденов и чинов, но это скоро обнаружится. Родные некоторых их этих жертв собираются жаловаться Государю. Это говорили мне пара чиновников 3 отделения. Г<осподин> попечитель делает начало, вот они и делаются распутными девками, и таких жертв разврата г<осподина> Д<убельта> в Петербурге есть много, они часто подают прошения ему же о бедности и он сорит на них кабинетные деньги, отпущенные Государем для истинных бедных, которым он большею частью отказывает или дает самую безделицу по 5 р<ублей> не более, а распутным девкам его образования из Д<емидовского> Д<ома> Т<рудящихся> по 50 р<ублей> и более. И что очень уморительтно, что ордера подписывал сам г<раф> А<лексей> Ф<едорович> – разумеется Д<убельт> что-нибудь наговорил ему, и г<раф> А<лексей> Ф<едорович> и верит.

Этот милый попечитель Д<емидовского> Д<ома> Т<рудящихся> ходит туда для одного соблазна, например, он привозит духи и хорошеньким девушкам льет на груди, приговаривая, надо облить, чтобы лучше росли.

О, как эту старую лисицу ненавидят в 3-м отделении – и как рады были назначением Вашего Сиятельства.