Текст книги "О жандармах, императорах и изобразительном искусстве. Архивные заметки"

Представим читателю нашего героя: Константин Федорович Филиппеус. Родился в 1834 году, лютеранин, потомственный дворянин Великого княжества Финляндского, за семнадцать лет дослужился до чина коллежского советника[194]194
  Шестой статский чин Табеля о рангах соответствовал армейскому полковнику.


[Закрыть] с годовым окладом 2950 рублей (включая квартирные и прочие надбавки), награжден несколькими орденами и медалями не самых высоких достоинств.

В Формулярном списке Филиппеуса читаем:

«Обучался в Горыгорецком земледельческом институте, но полного курса не кончил; в службу вступил в Канцелярию С.-Петербургского Военного Генерал-Губернатора 20 Сентября 1852 года. В продолжение службы слушал лекции в Императорском С.-Петербургском Университете, которым по испытании удостоен звания Кандидата и вследствие чего Высочайшим Приказом по Гражданскому ведомству 1854 г. Сентября 3 № 177 произведен в чин Коллежского Секретаря со старшинством 28 Июля 1854 г.

Перемещен в департамент Внутренних Сношений Министерства Иностранных дел 28 Сентября 1854 г.

Зачислен в штат Канцелярии Финляндского Генерал-Губернатора 18 Апреля 1855 г.

Высочайшим Рескриптом 3/15 Апреля 1857 года произведен в Титулярные Советники.

Назначен Лектором немецкого языка Императорского Александровского Университета в Гельсингфорсе 1 мая 1857 г.

Согласно прошения уволен из Канцелярии финляндского Генерал-Губернатора 14 Июля 1858 г. Согласно прошения уволен от должности лектора Александровского Университета 22 Августа 1857 г.»[195]195
  ГА РФ, ф. 109, 2 эксп., 1869, д. 172, л. 52об.-55. До Горыгорецкого земледельческого института Филиппеус учился во Второй петербургской гимназии. См.: Тернер Ф. Г. Воспоминания жизни. СПб., 1910. С. 238.


[Закрыть].

Вне государственной службы Константин Федорович находился почти шесть лет. Причины его увольнения и подробности жизни этого периода нам неизвестны. Оставление службы совпало с его женитьбой на Елене Георгиевне Альтфатер, дочери боевого генерала. Вскоре у них родилась дочь Александра. В 1860 году наш герой находился в Штутгарте и там написал брошюру «Земледелие Малороссии и пар», изданную в Петербурге. В начале 1861 года Филипеус совместно с будущим коллегой И.И. Роте открыл в Бибрихе, небольшом городке на Рейне, пансион для русских мальчиков из обеспеченных семей[196]196
  См.: ГА РФ, ф. 109, 3 эксп., 1861, д. 39А, л. 1–2; Роте И. И., Филиппеус К. К. Пансион для русских мальчиков в Бибрихе на Рейне. Карлсруэ, 1861.


[Закрыть], там же он организовал русское сельскохозяйственное комиссионерство по найму иностранцев для работы в России[197]197
  См.: Русское сельскохозяйственное комиссионерство К. Ф. Филиппеуса. Бибрих на Рейне. СПб., 1862.


[Закрыть]. В Германии ему удалось познакомиться с будущим управляющим III Отделением А.Ф. Шульцем, существенно повлиявшим на его дальнейшую карьеру. Наверное, что-то не получилось у Константина Федоровича с его новой деятельностью – в январе 1864 года он бросил все свои германские начинания и устремился в Россию. Возможно, это первое проявление его непоседливости; возможно, посулы Шульца или честолюбивые мечтания гнали Филиппеуса обратно на государственную службу; возможно, наш герой что-то натворил и должен был срочно скрыться. Всякое бывает.

Продолжим рассказ о его карьере.

«Причислен к Статс-Секретариату Царства Польского (ныне Собственная Его Величества Канцелярия) сверх штата, с откомандированием для занятий в Учредительный комитет в Царстве Польском 3 Марта 1864 г.

Назначен состоящим при Учредительном комитете 29 Августа 1864 г.

Получил бронзовую медаль в память усмирения Польского мятежа 29 Августа 1865 г.

Всемилостивейше пожалован денежной наградой 400 р. 30 Августа 1865 г.

Всемилостивейше пожалован серебряной медалью за труд по устройству крестьян в Царстве Польском 19 февраля 1866 г.

Определением Департамента Герольдии Правительствующего Сената 3 Ноября 1866 г. произведен за выслугу лет в Коллежские Асессоры со старшинством с 13 Октября 1865 г.

Всемилостивейше пожалован единовременной денежной выдачей в 800 руб. 30 Августа 1867 г.

Перемещен на службу в 3-е Отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии исправляющим должность старшего чиновника 28 Марта 1869 г.

Определением Департамента Герольдии Правительствующего Сената 12 Февраля 1870 г. произведен за выслугу лет в Надворные Советники со старшинством с 13 Октября 1869 г.

За отлично-усердную службу Всемилостивейше пожалован орденом Св. Равноапостольского Князя Владимира 4 степени 17 Августа 1870 г.

За отлично-усердную службу Всемилостивейше пожалован денежной выдачей 800 руб. 28 марта 1871 г.

Утвержден в должности старшего чиновника 7 Декабря 1871 г.

За отлично-усердную службу Всемилостивейше пожалован кавалером ордена Св. Станислава 2-й степени с императорской короной. 16 Августа 1872 г.

За отлично-усердную службу Всемилостивейше пожалован Кавалером Св. Анны 2-й степени. 10 Февраля 1873 г.

Определением Департамента Герольдии Правительствующего Сената 20 Декабря 1873 г. произведен за выслугу лет в Коллежские Советники со старшинством с 13 Октября 1873 г.

Всемилостивейше награжден 800 руб. 31 Марта 1874 г.»[198]198
  ГА РФ. Ф. 109, 2 эксп., 1869, д. 172, л. 57°6.-58.


[Закрыть].

Последняя запись внесена в формулярный список торопливой рукой чиновника (не писаря), сделана она в спешке, небрежно, после того как Филиппеуса в III Отделении уже не было. Приведем текст его прошения об отставке:

«Его Сиятельству Господину Главному Начальнику 3-го Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, Генерал-Адъютанту и Кавалеру, Графу Петру Андреевичу Шувалову, Старшего Чиновника сего Отделения, коллежского советника Константина Филиппеуса

Прошение

Совершенно расстроенное здоровье лишает меня возможности продолжать службу во вверенном Вашему Сиятельству 3-м Отделении Собственной Его Величества Канцелярии, ставит меня в обязанность покорнейше просить Ваше Сиятельство об увольнении меня от службы.

Коллежский Советник К. Филиппеус

Франкфурт н/М

22 Июня 1874 года. (Hotel d’Angleterre)»[199]199
  ГА РФ. Ф. 109. 2 эксп. 1869. Д. 172. Л. 40.


[Закрыть].

Прошение, как, впрочем, и все другие бумаги Филиппеуса, написано без единой помарки, красивым каллиграфическим почерком, с множеством игривых завитушек. Почерк чиновника имел решающее значение в его жизни – он помогал делать карьеру, век «ремингтонов» наступит позже.

Глава политического сыска империи (а именно эту должность занимал Константин Федорович), числясь на службе в Петербурге, почему-то пишет прошение об увольнении, находясь во Франкфурте-на-Майне и открыто проживая в отеле «Англетер». В Формулярном списке упоминаний об отпуске или командировке Филиппеуса нет. Следовательно, он самовольно выехал в Германию и вынужден был писать прошение или кто-то из чиновников III Отделения примчался к беглецу и вынудил его по требованию высшего начальства просить об увольнении… Документы об этом молчат. Бумаги Филиппеуса попали в Петербург 4 июля 1874 года, и на них появилась надпись: «Граф изъявил согласие»[200]200
  Там же.


[Закрыть]. Пять дней спустя П. А. Шувалов представил на высочайшее имя доклад о назначении Константину Федоровичу пенсии в связи с его выходом в отставку. «Хотя Коллежский Советник Филиппеус, – писал Шувалов, – как не выслуживший установленного срока, не имеет по закону права на пенсию, но принимая во внимание небезызвестные и Вашему Величеству труды, понесенные этим чиновником во время его пятилетнего служения в 3-м Отделении по раскрытию политических преступлений и совершенно расстроившие его здоровье и имея в виду, что смыслу действующих законов назначение пенсий по Собственной Вашего Величества Канделярии Вашему Величеству благоугодно было предоставить Монаршему усмотрению, я долгом поставляю всеподданнейше испрашивать Всемилостивейшего Вашего Императорского Величества соизволения на увольнение Филиппеуса от службы с назначением ему пенсии в размере тысячи двести руб. из сумм Государственного Казначейства»[201]201
  ГА РФ. Ф. 109. 2 эксп. 1869. Д. 172. Л. 42-42об.


[Закрыть].

На первой странице доклада сверху рукой Шувалова запечатлено согласие Александра II: «Высочайше разрешено. 10 Июля», той же рукой вписана сумма пенсии.

Константин Федорович Филиппеус поступил в III Отделение на очень высокую и чрезвычайно ответственную должность заведующего Третьей (секретной) экспедицией, осуществлявшей политический сыск в России и странах Западной Европы. Странность назначения на столь ответственную должность лютеранина, захудалого финляндского дворянина, ординарного чиновника русской администрации в Царстве Польском может объясняться неизвестными нам выдающимися заслугами Филиппеуса перед политической полицией или его могущественнейшими связями. Но их-то у него и не было, за исключением, пожалуй, не очень близкого знакомства с управляющим III Отделением А. Ф. Шульцем. Однако для приглашения на такую должность рекомендации Шульца было недостаточно. Ни умственные способности, ни знания, ни даже практический опыт при подобных назначениях в расчет не брались, учитывались родственные и деловые связи, гарантия рабской преданности престолу и непосредственному начальству.

Судя по Формулярному списку, начальство всегда было благосклонно к Константину Федоровичу – исполнительный, достаточно образованный, обходительный, тонкий льстец, умевший найти и с толком использовать нужных людей. Через полтора года после повторного поступления на государственную службу усердие Филиппеуса отметили медалью «В память усмирения Польского мятежа» и «денежной наградой», равной четверти годового оклада, через полгода еще и серебряной медалью. Может, именно здесь кроется загадка чудесного приглашения нашего героя в III Отделение сразу старшим чиновником. Может, во время Варшавского восстания он приобрел опыт политического сыска и оказал русскому правительству какие-то выдающиеся услуги… Во время восстания Филиппеус безвыездно находился в Варшаве и по роду выполняемых обязанностей постоянно соприкасался с самыми высшими сановниками царской администрации в Польше[202]202
  См.: Тернер Ф. Г. Указ. соч. С. 238.


[Закрыть].

Первое крупное поручение в III Отделении – тайное приобретение и доставка в Россию архива князя-эмигранта П.В. Долгорукова – заведующий Третьей экспедицией Филиппеус выполнил блестяще[203]203
  См.: Кантор Р. М. В погоне за Нечаевым. Л., 1925. Долгоруков Петр Владимирович (1816–1868), князь, публицист, писатель, историк, в 1859 г. эмигрировал.


[Закрыть]. Далее последовали поиски в Европе С. Г. Нечаева [204]204
  См.: Там же. Нечаев Сергей Геннадиевич (1847–1882), революционер, создатель революционного сообщества «Народная расправа», руководил убийством И. И. Иванова.


[Закрыть], аресты и дознания по делу нечаевцев, процессы нечаевцев и Нечаева[205]205
  См.: Троицкий Н. А. Дело Нечаевцев // Освободительное движение в России: Межвузовский научный сборник. Вып. 4. Саратов, 1975. С. 79–92; Лурье Ф. М. Созидатель разрушения: Документальное повествование о С. Г. Нечаеве. СПб., 1994.


[Закрыть], массовые аресты народников и дознания по делу «о пропаганде в империи». Начальство ценило Константина Федоровича, а монарх знал о существовании верного охранителя спокойствия на необъятных российских просторах.

Сотрудники III Отделения увольнялись со службы крайне редко, мало кто покидал его стены до конца жизни. Увольнение чиновника III Отделения рассматривалось как самая крайняя необходимость – слишком много тайн обременяло их головы. Начальству жилось спокойнее, видя их на Фонтанке, 16. Судя по датам на прошении и докладе о назначении пенсии, никто Константина Федоровича продолжать службу не уговаривал, вопрос об отставке был решен заранее. Чем именно глава политического сыска возбудил против себя недовольство начальства и возбудил ли, мы не знаем. В докладе на высочайшее имя о назначении Филиппеусу пенсии Шувалов отзывался о нем сдержанно, но вполне уважительно, иначе как и зачем просить невыслуженную пенсию… А пенсию главноуправляющий III Отделением выхлопотать для него очень хотел, – благодарный Филиппеус был менее опасен, чем озлобленный. И все же мы располагаем косвенными подтверждениями того, что в последние два года службы Константина Федоровича в III Отделении начальство могло быть им недовольно, а возможно, желало избавиться от потерявшего доверие чиновника.

В начале января 1872 года глава политического сыска вручил управляющему III Отделением А.Ф. Шульцу служебную записку. В ней он сообщил, что еще весной 1870 года заведующий секретным отделением Канцелярии столичного обер-полицмейстера, действительный статский советник Ф. А. Колышкин, представил ему некоего В.П. Колосова. Завязавшееся знакомство продолжилось, вскоре Филиппеус понял, что Колосов – секретный агент Колышкина и что Колышкин желает внедрить его в III Отделение: всегда полезно иметь своего осведомителя в службах соперников. Через некоторое время Колосов вызвался выполнить кое-какие поручения Филиппеуса, не прося за это вознаграждения, и постепенно превратился в платного агента III Отделения. В ноябре 1871 года скончался отец Константина Федоровича, и он через Колосова одолжил в Кредитном банке 1000 рублей на похороны. В декабре обнаружилось, что новый секретный сотрудник политического сыска подвергся судебному преследованию[206]206
  ГА РФ, ф. 109, 2 эксп., 1869, д. 172, л. 85–87.


[Закрыть]. История пренеприятная, мы вправе заподозрить Филиппеуса в том, что он гасил свой долг Колосову из средств, выдаваемых на содержание секретной агентуры. Ни Шульц, ни более высокое начальство после истории с колосовскими деньгами доверительного отношения к заведующему Третьей экспедицией не переменили. На служебной записке Филиппеуса, через два дня после ее получения, Шульц, написал, что Константину Федоровичу для погашения долга выдана тысяча рублей «заимообразно»[207]207
  Там же. Л. 85.


[Закрыть].

Акушер Колосов безусловно состоял секретным агентом Колышкина и очень хотел попасть на службу в III отделение. С 1869 года он входил в группу лиц, изготавливавших и распространявших фальшивые акции Тамбовско-Козловской железной дороги. Колосов привозил их в Россию из Брюсселя, именно для этого ему требовались заграничные командировки. По приговору суда его лишили всех прав состояния и сослали в Енисейскую губернию[208]208
  Там же, 3 эксп., 1872, д. 12, л. 3–5, 8–9, 15-15об., 33, 61–62, 74-78об.


[Закрыть].

В конце января 1872 года из Министерства финансов в III Отделение поступило требование взыскать с Филиппеуса триста рублей, выданных ему в качестве аванса за перевод, который он не удосужился выполнить. Требуемую сумму III Отделение тотчас перечислило в Министерство финансов, а с должника взыскали из жалования по пятидесяти рублей в месяц[209]209
  Там же. Л. 28-28об.


[Закрыть].

В начале 1874 года за Филиппеусом установили наблюдение – наверное, всплыли какие-то новые неблаговидные поступки. Приведем одно из агентурных донесений, поступивших на имя начальника Штаба Корпуса жандармов, генерал-адъютанта Н.В. Мезенцова (впоследствии главноуправляющего III Отделением):

«Актриса Немецкой труппы Императорских С.-Петербургских Театров девица Эмилия Мартини с лета 1873 г. до половины Февраля 1874 г., то есть до своего временного отъезда за границу, жила по Вознесенскому проспекту в доме Штрауха № 21, кв. № 8, у содержательницы меблированных комнат Струве, вместе с которой самым наглым образом обманывала К.Ф. Филиппеуса, относительно этого имеются следующие сведения: К.Ф. Филиппеус покрывал все расходы Мартини, или, лучше сказать, она была на полном содержании, так что он платил Струве за квартиру, стол и все домашние расходы Мартини, на которые Струве ухитрялась (впрочем, с ведома Мартини, в чем и заключается обман) подавать двойные счета, делясь с Мартини излишне полученными деньгами; наряды также покупались на счет К.Ф. (Константина Федоровича – авт.) в случае если не было денег, Струве бралась приискать деньги, пользуясь при этом большими процентами и вообще эксплуатируя (конечно, при сознательном участии Мартини) К.Ф. самым жестоким образом.

Во все это время К.Ф. бывал у Мартини весьма часто, почти каждый день завтракал с ней или обедал, не пропускал почти ни одного спектакля, в котором участвовала Мартини, причем она почти всегда возвращалась домой в экипаже К. Ф.; несмотря на такое частое у ней присутствие К.Ф., Мартини, по рассказам прежней ее прислуги, не была, так сказать, ему верна и, случалось, тайком от него ездила с другими молодыми людьми и назначала им интимные свидания, в чем также ей способствовала Струве. Необходимо заметить, что Мартини при своей нечестности и отчасти разврате – много уже испытавшая и вполне опытная кокетка, притом, несмотря на ее миловидность и моложавость, она уже не молодая, ей более 25 лет; тем не менее, несмотря на все это, как видно, К. Ф увлекся ею вполне серьезным образом, это отчасти доказывается уже тем, что К. Ф. притворялся перед ней холостым человеком, Мартини же, зная, что это неправда, притворялась, в свою очередь, что верит этому, чтобы тем удобнее эксплуатировать К. Ф.

Хорошие отношения между Струве и Мартини, а через нее и с К. Ф., продолжались только до февраля, с того времени Струве, видя, что нельзя извлекать прежней выгоды, перестала кредитовать К. Ф. и быть ему услужливой (кажется, что в ее руках есть денежный документ, но этого, несмотря на старание, нельзя было узнать наверное); это повело к тому, что Мартини, возвратясь из заграницы, поселилась уже на другой квартире – по Надеждинской улице, на углу Невского проспекта; дом Яковлева, в меблированных комнатах № 34. К. Ф. продолжает бывать у ней по-прежнему и не далее как 29 Апреля был у нее между 12 и 3 часами пополудни, но сама Мартини далеко не оказывает ему прежних ласк, несмотря на то, что К. Ф. по-прежнему продолжает на нее тратиться.

Как видно, Мартини думает бросить К. Ф. и с этою целью была уже несколько раз у Струве, которая по всем признакам приискивает ей нового знакомства.

Говорят, что от К. Ф. Мартини получила дорогие подарки, как, например, между прочим шубу и великолепную парюрю.

30 Апреля 1874 г.»[210]210
  ГА РФ. Ф. 109. 3 эксп. 1872. Д. 12. Л. 102-ЮЗоб.


[Закрыть].

Не очутился ли Константин Федорович во Франкфурте-на-Майне из-за девицы Эмилии Мартини? В начале августа Е.Г. Филиппеус обратилась в III Отделение с жалобой на беглеца-мужа, отказавшегося содержать ее и их дочь. По повелению монарха с 24 августа госпоже Филиппеус начали выплачивать половину пенсии мужа[211]211
  Там же. Л. 126-127об.


[Закрыть]. После выхода в отставку наш герой с женой своей жить отказался, но официально не развелся.

Вернемся к прошению об отставке. Константин Федорович отправил его в Петербург при длинном препроводительном письме, в котором попытался дать объяснение своему поведению во время пятилетней службы в Третьей экспедиции. Перед нами весьма любопытный, единственный в своем роде документ. За всю более чем полувековую историю III Отделения, этого таинственнейшего учреждения, ничего подобного на бумаге зафиксировано не было.

Приведем его полностью (все постраничные примечания принадлежат автору письма):

«Милостивый Государь

Граф, Петр Андреевич.

В последние два-три года мои служебные и домашние обстоятельства сложились так неудачно, что в связи с мучительною хроническою болезнью привели меня на край того состояния, в котором человек сходит с ума или делается самоубийцей. В настоящее время я вполне инвалид, ни физических, ни умственных сил у меня не осталось достаточно, чтобы с пользою продолжать службу, и по моему мнению добросовестный чиновник, чувствуя себя в таком состоянии, не должен злоупотреблять снисходительностью начальства, особенно когда он занимает важную должность начальника 3-й Экспедиции 3-го Отделения Собственной Его Величества Канцелярии. Отсюда для меня вытекает непременная обязанность покорнейше просить Ваше Сиятельство об увольнении меня от службы, обязанность, которую я исполняю в прилагаемом у сего прошении.

Против ссылки на обстоятельства, делаемой мною в первых строках, можно заметить, что к ней часто прибегают для прикрытия собственных ошибок. Это справедливо; но я не думаю вовсе отрицать, что настоящее положение мое вызвано по крайней мере столько же моими собственными ошибками, насколько, с другой стороны, его создали обстоятельства, от меня не зависевшие. Оставляя в стороне частную и семейную жизнь, хотя и она имела большое влияние на мои служебные отношения, я виню себя по службе в трех главных ошибках, из коих, как прямые последствия, вытекали отдельные ошибочные действия.

Первая состояла в том, что я принял в 1869 году должность Старшего Чиновника 3 Экспедиции, не свойственную ни моему характеру, ни тем привычкам и понятиям, которые успели приобресть надо мною силу второй натуры.

Затем мне следовало просить об увольнении от этой должности тотчас после издания закона 19-го Мая 1871 года[212]212
  Закон от 19 мая 1871 г. возлагал на III Отделение дознание по всем государственным (политическим) преступлениям, вынесение частных определений об отправлении в ссылку и установлении надзора полиции, решение вопросов, касавшихся положения ссыльных, заключенных и поднадзорных полиции, заведование политическими тюрьмами и наблюдение за иностранцами.


[Закрыть]. Этого я не сделал, уступив совету Н. В. Мезенцова.

Наконец, осенью прошлого года, излагая в письме к А.Ф. Шульцу убеждение, основанное на трехлетней практике, что применимость закона 19-го Мая требует соединения в одном лице обязанностей заведывающего 3-й Экспедицией и руководителя дознаниями по государственным преступлениям, – я хотя в заключение упомянул, что при таком устройстве дальнейшее пребывание мое в должности становилось невозможным, но не облек этого в форму прямой просьбы об увольнении от должности и тем сделал третью капитальную ошибку, непростительную еще потому, что в это время уже и состояние моего здоровья ставило мне в обязанность очистить место, на котором больной человек не может быть полезен.

3-е Отделение С.Е.В. Канцелярии есть особый мирок. Тогда как в других центральных ведомствах происходит беспрерывная флуктуация[213]213
  Флуктуация – самопроизвольное, случайное отклонение физической величины от ее среднего значения. Здесь автор имеет в виду перемещение чиновников из одного учреждения в другое.


[Закрыть] личного состава, как вследствие назначений на подведомственные должности в губерниях, так и чрез переходы в другие ведомства – подобной подвижности в 3-м Отделении нет, или она бывала только в исключительных случаях, не опровергающих общего правила. Последствием же общего правила было то, что личный состав Отделения сложился своеобразно, что в среде его выработались особые взгляды и предания, что Отделение стало нечто вроде монастыря и что, вступая в него, нужно навсегда отрешиться от внешнего мира. Тем более необходимо не терять из виду правила, которое преподает народная мудрость, что не следует в чужой монастырь входить со своим уставом.

В Декабре 1868 года, прибыв из Варшавы в Петербург на несколько дней, я удостоился двух продолжительных аудиенций у Вашего Сиятельства. Вам, Граф, известно то обаятельное впечатление, которое производит Ваша личность, и Вы не примете за лесть, если я скажу, что я возвратился в Варшаву совершенно очарованный. Все сказанное мне Вами тогда врезалось в моей памяти; между прочим Вы изволили коснуться того нерасположения, которое общественное мнение питает к 3-му Отделению. Мне тогда в теории казалось возможным направить мнение общества на путь более правильных понятий, но теперь я сознаю, что увлекался.

Не нужда заставила меня искать должности, я и не искал ее; и не приманка большого содержания побудила меня принять предложение, которым Вашему Сиятельству угодно было меня почтить. О содержании, сопряженном с новою должностью, я справился уже в то время, когда мой ответ на официально сделанное мне Н.В. Мезенцовым предложение был отправлен. Оно составляло (кроме 100 рублей в месяц на разъезды) – 2000 р. в год, или на 400 р. менее того, сколько я получал в Варшаве. Ни о каких суммах, предоставленных в распоряжение начальника 3-й Экспедиции, мне не было известно, следовательно, я не мог прельститься ими, как мои доброжелатели неоднократно намекали… В Варшаве мне предстояло, по упразднении Учредительного Комитета, остаться за штатом, с получением полного оклада в течение двух лет; я был еще здоров, и в эти два года мне, вероятно, удалось бы найти коронную должность или частные занятия с не меньшим содержанием. Теперь же мне, телесно и умственно разбитому инвалиду, предстоит голодная смерть или, во избежание ее, – пуля. Там, в пять лет, у меня накопилось мелких долгов и счетов до 1500 рублей; здесь в такие же пять лет я нажил долгу около 9000 рублей…

Итак, я решился перейти на службу в 3-е Отделение, не из денежных расчетов. Меня побуждали к тому, наперекор просьбам жены и советам знакомых, причины иного, менее низменного, отчасти даже романтического, во всяком случае совершенно бескорыстного свойства. Но я пишу не рекламу, а исповедь, и потому умолчу об этих причинах.

Не успев еще познакомиться с чуждым мне делопроизводством, я принял должность 13-го апреля 1869 года, в день заарестования Томиловой[214]214
  Томилова Елизавета Христофоровна (ок. 1839 – после 1890), урожденная Дрит-тенпрейс, арестована 13 апреля 1869 г. по нечаевскому делу, 15 июля 1871 г. судом оправдана.


[Закрыть] и Нечаевой[215]215
  Нечаева Анна Геннадиевна (1851-?), младшая сестра С. Г. Нечаева, арестована 13 апреля 1869 г. по нечаевскому делу, 6 февраля 1870 г. освобождена.


[Закрыть]. К текущим делам и к заботам о сколько-нибудь толковом устройстве агентуры сразу прибавились дознания, допросы, розыски, наблюдения, командировки агентов в разные губернии и прочее. Осенью того же года разразилось так называемое нечаевское дело… Исключительная важность этого дела приблизила меня к особе Вашего Сиятельства тем более, что генерал Мезенцов был в отпуску и Вам угодно было лично руководить ходом дела. К Пасхе 1870 года я удостоился почетнейшей награды, ордена св. Владимира, не имея еще других орденов. Зато интриги, клеветы, ябеды, самые подлые вымыслы посыпались с удвоенной силой. Я показывал вид, что пренебрегал этими гадостями, и даже бравировал их; но на деле они положили начало тому нервному расстройству, которым я теперь страдаю, а три месяца дневных и ночных работ, почти без сна, в течение коих, при отсутствии аппетита, я питался почти исключительно чаем и пивом, выкуривая по сотне папирос в сутки, ослабили мое зрение и наградили меня катарром желудка и болезнью мочевых органов.

Действительно, я многое делал не так, как было принято по преданиям 3-го Отделения. И в обществе, составляющем для меня потребность и которого я не избегал, как и оно меня не чуждалось, я держал себя несколько иначе, чем некоторые из моих сослуживцев по Отделению. Но ведь я и не был воспитан в этой школе и, как уже упомянул, должен был начать действовать, не успев даже оглядеться в новой для меня обстановке.

Конечно, я сам виноват. Мне давно была известна пословица: не зная броду не суйся в воду.

Закон 19-го Мая 1871 года издан непосредственно до суда над сообщниками Нечаева. Появись он месяцем позже, то есть после приговора над первой группой обвиняемых, он по редакции и, вероятно, также по содержанию был бы другой, чем теперь; правдоподобнее всего то, что изданием его повременили бы до восполнения некоторых пробелов в Судебных Уставах и Уложении о наказаниях.

Если не могут быть терпимы какие-либо демонстративные действия, которыми чиновник, состоящий на государственной службе, вздумал бы выразить свое несочувствием тому или другому правительственному мероприятию, то, с другой стороны, он без сомнения сохраняет право своевременным оставлением должности уклониться от задачи, которую вообще или для себя лично он признает неисполнимою. На меня как делопроизводителя закон 19-го Мая возлагал, по моему мнению, такую неисполнимую задачу. Я имел намерение устраниться под благовидным предлогом, потому что предвидел и высказывал Н. В. Мезенцову, что об эту скалу неминуемо должна разбиться моя служебная ладья. Николай Владимирович уговорил меня не оставлять службы; я послушался его совета и горько поплатился.

В этом месте я должен позволить себе высказать некоторые политические убеждения, может быть, ошибочные, но имевшие влияния на мой образ действий.

Для России, которую я 23 года изучаю, я не понимаю другого образа правления, кроме самодержавия. Два вида государственного устройства: самодержавие и республику, обыкновенно называют крайними. Они не крайние, а единственные виды, основанные на цельных политических принципах. Так называемое конституционно-монархическое начало есть действительно начало, но не в смысле принципа, а начало конца; это не берег, а паром, ведущий от одного берега – монархического, к другому – республиканскому.

Говоря про великие реформы нынешнего Царствования, к числу главнейших относят судебную реформу, выразившуюся в Уставах 1864 года. Кто привык в серьезных вещах употреблять слова в точном смысле тех понятий, для выражения коих они языком выработаны, тот под словом «государственная реформа» понимает такое преобразование, которое, совершенствуя какую-либо отрасль законодательства, не нарушает принципа, лежащего в основании государственного строя. Коль же скоро основной принцип нарушается, то преобразование переходит в переворот, реформа становится революцией.

Судебные уставы 1864 года представляют, на мой взгляд, этот громадный недостаток. Изучая их в 1865 году, я был поражен их революционным значением, которое на практике выразилось между прочим тем, что породило антагонизм и обоюдное недоверие между двумя большими функциями правительственной деятельности, администрацией и правосудием.

В производстве дел политического свойства этот антагонизм не мог обнаружиться, пока закон 19-го Мая 1871 года не подал к тому повода, поставив 3-е Отделение в непосредственное соприкосновение с прокурорским надзором. Закон 19-го Мая распространяет формы Судебных уставов 1864 года не только на преследование судом, но и на обнаружение государственных преступлений, и не только фактически совершенных уже преступлений, но и приготовительных действий к ним, и тем раскрывает беспредельный простор относительным оценкам.

Чем лучше организована агентура и вообще высшая или государственная полиция, тем скорее и чаще между нею и такой прокуратурой, как наша, должны возникать несогласия и пререкания. Это может показаться парадоксом, а между тем оно неоспоримо. Идеальною была бы та высшая полиция, которая предупреждала бы все государственные преступления. Но для этого она не может обойтись без некоторых из тех приемов, которые входят также в сферу формального дознания. К несчастью, на мою долю выпала такая удача, что во все время, пока я заведывал агентурой, начинания наших социалистоманов были обнаруживаемы еще прежде, чем они успевали совершить какое-нибудь действие, предусмотренное Уложением о наказаниях. Вследствие этого, и так как судебного процесса и обвинительной речи не выгорало, то у членов прокуратуры, для которых политические дела вообще были terra incognita[216]216
  Незнакомая область (лат.).


[Закрыть] и которые мерили каждый факт на аршин его абсолютной преступности по букве Уложения, сложилось мнение, что все вздор, что все обыски производятся зря и что потревоженные юноши суть благонамереннейшие граждане. В настоящее время большинство этих благонамеренных юношей привлечены к дознаниям уже более серьезным самою же прокуратурой.

С полным уважением я отношусь к личностям тех представителей прокуратуры, с которыми мне привелось иметь дело, сознавая вполне, что они действовали совершенно правильно. Где нет преступления, там обвинительной власти нечего делать и там прокурор, связанный буквою и формалистикой закона, не может утверждать и принимать на свою ответственность действия, вызванные сведениями, которые ему, прокурору, зачастую сообщаются только на словах и без указания на источник, откуда они получены. Искренно жалею, что члены прокуратуры не отнеслись ко мне с тем же беспристрастием, с каким я относился и отношусь к ним; тогда они не имели бы никакого повода питать ко мне ту вражду, которую многие из них выносили за стены канцелярии, распуская про меня в обществе самые возмутительные вещи. Они должны были сказать себе, что как их связывала буква закона, так и я действовал лишь в качестве делопроизводителя, исполнявшего приказания моего начальника. Но задевать моего начальника было не совсем удобно, безопаснее было сорвать злобу на мне и заочно кидать в меня камнями и грязью. Дело известное; calumniatur audacter sempo aleopi hoeret[217]217
  Клеветать следует дерзко, тогда что-нибудь прилипнет (лат).


[Закрыть]. У нас же неосмысленным грошовым либерализмом всякий любит порисоваться, пока его самого не заденут; гражданская трусость повальна и мышление почитается принадлежащим к области метафизики. При таких условиях не было ничего легче, как распустить про меня, якобы олицетворявшего в себе 3-е Отделение, самую вздорную небывальщину, над которой я иногда смеялся, но которая в результате причинила мне много горя даже в семейном быту.