Текст книги "Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности"
Автор книги: Павел Нерлер
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 27 (всего у книги 49 страниц)
Записная книжка № 27
[Тбилиси: до 28 сентября – 10 ноября 1966 г.]
Есть только ритм – какого черта гневаться на пустяки, когда все ритмично?!
Держава. Ее никчемная предусмотрительность и (мудрая слепота?)
Цирк вечером. И вдруг испытал те же «переживания» давние – в троллейбусе, мчащемся по наклону – даст ли кассирша самый дешевый билет? И подняться по ступеням, осыпанным осенними листьями.
И девочка с матерью. И тип в кепке с женщиной – какой-то весь местный не местный. Ему трудно подниматься.
– Он – я. Мой двойник – кто сказал, что двойники похожи, что они одного возраста.
И при входе обдает тот не выветрившийся запах – духи – запах цирка.
На чистом бархате арены
(ее метут, метут, метут)
…сирены
…тут
Уходит мусорная машина в глубину сада – увозит старые вещи: хотя бы реестр их составить! Хотя бы реестр! Пенсне лорнет…
А мелкие вещи непослушно вываливались из неплотно закрывающихся, подгнивших – из щелей машины-мусоровоза.
Ужасно шумят в оркестре трубами – настраиваемыми. Все должно быть настроено.
Цирк не хуже хинкальной, конечно. Кто приходит в цирк? Фантазии, фантазии…
Самые низшие – приводят детей – это случайные необходимые, т. е. девочки непонятные.
Дикари деревенские высеченные из дерева.
Стучит дирижерская палочка.
На чистом бархате арены
появится мусоровоз.
Ели мороженое. Тупые ждущие затылки. Настоящая публика, конечно, была, когда еще была сабурталинская барахолка (Сабуртало[477]477
Район в Тбилиси.
[Закрыть] тогда – конец света). Они знали цену – бархату. Теперешние – ближе к дешевой роскоши пластика.
Хлопают. Барабан.
– А папа ихний все приводит и приводит лошадей.
Есть женщина и море, но не менее женщина и лошадь. Женщина рядом с лошадью. И на подпрыгивающем крупе.
В искусстве недопустимы Гиреи[478]478
Хан-Гирей, Зарема – персонажи поэмы А. С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан».
[Закрыть] – их не должно быть – т. к. мы смотрим на их окаменевшие лысины во время танцев Заремы.
Вчера Боба[479]479
Резников Борис (Исидор) Рафаилович (1925–1989) – поэт и переводчик, в том числе и поэзии Р. – М. Рильке.
[Закрыть] из Рильке о птицах химерах: их 2 разновидности – присевшие отдохнуть – заинтересовавшиеся городом.
Они потом улетят, у нас с ними разное время.
И каменные с самого же начала –
В Бобе удивительное – чтение его[480]480
Имеются в виду стихи Рильке.
[Закрыть] ранних стихов доставляло ему физическую боль.
Современное искусство обходится без Гиреев.
И эти гурии в кальсонах.
Но Гирей неумолим, и гурии в кальсонах его не трогают. – Гирей неумолим – он самый важный.
Не из такого ли Бахчисарайского фонтана – наше представление о востоке?
На чистом бархате арены
За кругом круг, за кругом круг
И входить, немного запоздав, после трескотни увертюры.
Главное понять, где настоящий цирк – где замирает сердце, вовсе не там, где опасно.
Люди реагируют так искренне, что стыдно за свои холодные наблюдения мысли – что цирковая специфика. 3 девушки направо. Пока будет цирк – будет старомодное – похожее на какую-нибудь тетю Мурочку –
28/IX 1966 г.
Листопад. – На солнце успевает лист просветиться.
Медленно как акробат.
И странно музыка молчит
Когда она умолкнув длится
Сад посещают осенью – больше. Я в Ботаническом уже.
Птички.
Истина – в том, что люди разные – мудрость – в учете этого – для меня – непостижимая и недоступная – т. к. во мне есть нечто «божественное», которое велит всех лепить по образу и подобию своему.
Звучит-молчит – звучит. Звучит молчит.
Почему с дорожек заметают листья? Не дают прошуршать?
И все-таки – двойник
(Прошу не путать с близнецами)
…фантасмагория
И вся философия о близко-далеко – отдалялась, приближалась.
Знают ли городские деревья, что они не в лесу?
Не хватило бормотанья.
Концовка: Я раздаю ведь свои адреса, и в один прекрасный день все съезжаются, и налицо мое лицемерие.
Обещания, обещания.
И сверкает их агат
…обнищанья
…богат
Мысль – это то, что лежит чуть дальше твоей собственной (пришедшей в голову).
И непонятна эта мера –
Остановившейся длины
2/XI. Утро. Старик, который крошил воробьям корку.
Не кормите воробьев, всегда найдется старик, который их кормит на улице. Имея сверху балкон, где трусил мужчина тряпку профессионально мягким движением, как заправская женщина.
Утром в Ботаническом. А потом я открыл волшебную лавку, где на вес продавали и покупали старое медное, хранящее удары и прикосновения рук – то настоящее.
И купил за 3 руб. 2 кувшина, поднос и котелок с крышкой и ручкой.
И ушел, и увидел за витриной магазина джазве[482]482
Джезве (турка) – небольшой конусовидный сосуд, в котором на Востоке готовят кофе.
[Закрыть] не медный даже, а алюминиевый, ничего не хранящий, блестящий, омерзительно холодный, недостойный огня – за 1 руб. 60 коп.
Ненавижу, ненавижу все – что привело к гибели мастерства. Ремесло –
(Но у меня другая тема)
И вдруг затарахтело, это медники, это удары на Песках…
7/XI. 20–30 стоит. Плевки вокруг шариков лопнувших. Ажиотаж цыганский. Наживаются на празднике. А я за 1 руб. купил товару на 2 рубля – биомицин[483]483
Популярный в те годы антибиотик.
[Закрыть], мандарины и шарик.
Жизнь неотображенная проходит, остается…
10/XI. Самый эротический фильм снимать и снимать по утрам, как выбегают к мусорщикам.
К нему подбегали женщины, летали (а может, описывать…)
Главный закон вещи – она не должна быть сделана твоей рукой.
Один рассказ будет сборный, то есть заключительный, в него войдет все, что я пропустил.
Кто виноват? – Но стертая посуда
Лудить опять – Какой же в этом толк?
На переплавку – медная посуда
Стук медников давным-давно умолк.
Что сегодня? Сценка за окнами Зурабова – два старика с дровами: один рубит – другой носит. И все негнущееся. И солнце – живописец.
И Мария Григорьевна – мудрость – не стихи – понимающая. Точно по Цветаевой – кого я слушаюсь.
(Забудьте что-нибудь и, пытаясь вспомнить, увидьте – форму мысли) (И это страшно, как материалисту увидеть – привидение).
Потом, когда уже вспомнишь, то кажется – вспомнил другое.
Вспомненное не равноценно затраченным на него усилиям беспамятства. – Вчерашние песни Булата. Булат и Межиров в такси – тема самостоятельности, неподсудности. Ты сам свой высший суд – не себе, а в действии – показывая это.
– Это вы обо мне?
– Нет, это я о себе. И замолчал угрюмо.
А я бы заискивающе – не о вас, но пожалуйста – о вас если хотите, то о вас.
– Душа тоскует по критике, а критика действует, только когда перестает ощущать в тебе главное, что ты сам свой высший суд.
И еще утром Мандельштам –
Бессмысленное слово и январская ночь. Все на этом стыке <поэта> и судьбы.
Высокого не хватит бормотанья.
Так прохожу сквозь эти стены
Не тут ли рос?
На чистом бархате арены
Появится мусоровоз.
Проблему двойников смотри у Блока. Что думать, если он возник? В кепочке смятой, выглядящий плохо. Состарившийся сразу мой двойник.
Сейчас он тоже видит этот самый бархат.
Рассказ Рене о даче. Там гараж и три машины, но это машины такие – в них нельзя садиться с цветами – все в багажнике, даже сумочку, если она чуть больше.
И мне хотелось запихнуться в багажник.
Писать в трамваях
Евтушенко.
Мне стало ясно, он не копит наблюдения долго, не заносит их в записную книжку. Он мир создает – мгновенно, но и в этом мгновении – звяканье контейнеров и шум великий, отвлеченный от реальных шумов. Шум времени не просто тиканье часов. Так, значит, он создает.
(И рука моряка с татуировкой.)
Эстетствующих ненавижу.
А он… почему-то добр.
Так о себе он плачет отвлеченно
Так отвлеченно – словно бы навзрыд.
Записная книжка № 29[485]485
Записная книжка № 28 отсутствует.
[Закрыть]
[Тбилиси: 29 ноября – 6 декабря 1966 г.]
Начата 29/XI 1966 г.
В моей власти. В моей власти перешагнуть порог и увидеть там много-много лет работавшего в опере виолончелиста… В моей власти…
Что он рассказывает? У него нет предубеждений в отношении пищи – его отец, например, учил его есть баранью голову. Он ходил на базар и приносил всегда оттуда, к ужасу прислуги, то зайцев (шкурки сохранялись – потом выбрасывались), то лебедя, то утку, то медвежатину…
В 17 году все эти лебеди, фазаны, перепелки и утки дикие, воняющие рыбой, куда-то подевались.
Обучение древнееврейской грамоте. Тип (точное название его…) в котелке не снимаемом и лапсердаке.
– Молодой человек, когда вы будете в Яффе[486]486
Древнейший порт на территории Израиля и один из древнейших постоянно населенных городов мира. В настоящее время часть Тель-Авива.
[Закрыть] в импизитете (т. е. университете) ‹…› Святотатствие – на попытку читать по шпаргалке с русскими буквами вместо древнееврейских. В книжке, где совсем оказались буквы другие в итоге, чем те, которые проходили (с цадиком?)
У рыбок – остановившихся, трепещущих – сходство со стрекозами и вертолетом.
Пишу одновременно сразу две вещи – трудно.
А может, быть в рассказе должен появляться – чистильщик мимоходом – (пусть себе читатели думают, будто я хожу в начищенной обуви)
– Например, этот на Плехановском[487]487
Проспект в Тбилиси (ныне проспект Давида Агмашенебели).
[Закрыть]. И как он наклонил руки на ботинки – проверяя, твердо ли они водрузились на подставку. И приемничек.
Важно то, что ушло вовеки: вот истинная двойственность. Навеки – ушло то, что мелькнуло и осталось.
И мотылек – тяжеловес. Выпрыгнул из трамвая тот, не имеющий глаз, а только брови и ресницы, как китаец.
Это принцип – выделять ямб, хорей и прочее, а потом прозой поддерживать непосвященных.
И вдруг за столом:
– Как рисовал Пушкин!
– Как?
– Потрясающе.
Основной закон вещи – она не должна быть сделана твоей рукой.
Как уловили трепетанье рыбки в металлической рыбке, спускающейся по натянутой струне. Старик.
Грифы-орлы в связке на продажу.
Я в дебрях города скитался, где не ступал ногой автомобиль, и набрел на грифов возле трех бурдюков, лежащих на тротуаре под фонарем.
6/XII-66 г. Как <уезжал> бронепоезд… Однажды… летней ночью… мимо Мцхета. В сиянье лунном…
Поскрипывали приведенные в движение простые замысловатые механизмы… что-то поскрипывало – пахло полем… и ничего не известно дальше.
Кто, что… стоял, стояло на тамбуре бронированном, со смотровой щелью – Гигант власти железнодорожной – примятые и сонные фуражки его встречали. И чьи-то удивленные глаза. Оставалось небо и горы ночные над Мцхетой над Мцхетой – там, где водонапорная башня – ориентир и ведут лесенки… Куда? Куда… в былое, в былое…
<Какие-то> признаки того, что прошел год. Опять продают лимоны. (Тут, как тогда почему-то запомнившиеся у бальнеологического.)
Неужели мы так и проживем жизнь, не услышав, не увидев той силы, так и пройдем по жизни, по 3-й главе?
Что же это было сегодня с Зурабовым, в этой встрече – когда шли непрерывно машины, словно по краю мозга, а он говорил негромко – и то заглушали машины. И я не вникал, не слышал по двум причинам: и было плохо слышно, и не мог слышать – он говорил о том, что проза моя несерьезна <все правильно, но иначе>. Так пропускают наставления взрослых младшие, т. к. время их опыта еще не настало. А между тем там было что-то крайне ценное. Он подобрал отрывок «Огонька» с древнеегипетской лирикой – советовал.
И освещеньем этим странным все чуточку смещено.
Что такое библейское? Именно исключительно освещение – (и смещение) Все может быть библейским – легендарным – значительным, имевшим место – имеющим смысл.
Опять встретил умершего (похожего на умершего)
В скверах они водятся. В скверах. Там они и мелькают. Гофманиада.
Во-первых, встречу Анны Ахматовой и Мандельштама там в Воронеже. Он путал суд с высшим судом – (А искусство неподсудно)
Только бы не многозначительность.
Итак:
Мандельштам путал!
Да нельзя же, в конце концов, не писать тут же.
Ранним утром 19… года по улице города Воронежа шла никогда не виденная мною Ахматова. Высокая… Описание. (Я изменил себе – Мазурин – стал накладывать вдруг мазки.) Но эта встреча должна не состояться.
– Ты что, не слышал, как звонил будильник?
– Слышал.
– Так почему?
– Время потекло как-то иначе. Вспять.
«Цирком» было слово, которое [все] время повторяла моя жена, только что вышедшая за меня замуж. Это давало дополнительный сдвиг. И кроме того причинный пояс.
Под сводами арки можно было встретить покойников, нет, не чужих людей, напоминающих знакомых ушедших, а покойников и бессмертных.
Под одной из таких арок на садовой скамейке в виду замерзшей много лет назад реки сидели Осип Эмильевич Мандельштам и Анна Андреевна Ахматова. Они беседовали – они были бессмертны, и все-таки чувствовалось, что это <тоже смертельный номер>, что кто-то может привести неловким движением эти круглые шары – кирпичики мироздания.
Шел снег – Порошило ресницы. Осипу Эмильевичу было 39 лет. Но выглядел он стариком. Анне Андреевне было примерно <столько же>, но выглядела она двадцатилетней.
– Я не хочу, сказал О. Э., не хочу, чтобы та в теплых штанах машинистка – стукала Алла Ахматова – Алла Ахматова.
Время шло вспять и не вспять, и Анна Андреевна спросила, что Вы имели в виду через несколько лет, когда сказали… Но эти надвигающиеся губы.
Я мог бы все это назвать просто «Вспять» или еще проще «Цирк» – <Но все же> я взял название другое – «Не хватило бормотанья» с эпиграфом из Катаева «Мне долго и сладко снился Мандельштам»[488]488
Ср. в повести В. Катаева «Святой колодец»: «…Этой ночью мне долго и сладко снился Осип Мандельштам, бегущий в дожде по Тверскому бульвару при свете лампионов, мимо мокрого чугунного Пушкина со шляпой за спиной, вслед за экипажем, в котором я и Олеша увозили Надюшу».
[Закрыть].
Как появились биллиардные шары – Можно вытянуть, что угодно, – они торгуют биллиардными шарами. Собственно, всю обстановку того банкета или скорее какого-то забытого прохода – тогда <с тамадой>
Я позволил себе или мне позволено? Вот в чем еще вопрос.
Бальмонт: Я думал, сейчас мы будем говорить о… а она (Ахматова) с таким женским неудержимым погрузилась в сплетни. Когда обсуждалось дело о разводе.
Она спросила его.
– Кто эта девочка, Осип Эмильевич?
Ей нравилось называть его полностью, Осип Эмильевич, – в этом заключалась какая-то неизъяснимая сладостность.
– Может быть, ваша Муза.
– Она тут учится. Мне некому читать стихи. Только ей и воронам. Муза стала моей слушательницей.
– Какой сейчас год, Анна Андреевна?
– Зачем это?
– Я хочу все-таки знать, вы еще живы или уже, как и я. <Можно взять вашу руку>
Девочка подошла поближе – В доме, где она жила, любили только стихи… Их <бормотали>, покачивая примус.
И были за запотевшими стеклами странные предметы: обледенелая водокачка и деревянный короб.
Отпечатки птичьих лап на снегу.
– Вы думаете, это опасно?
– Эти шары, они могут покатиться?
– Я все время слышу откуда-то какую-то прорывающуюся музыку, как в приемнике. А вы?
– Настраивают оркестр?
– И разлетаются грачи в горячке[489]489
Из стихотворения О. Мандельштама «Куда мне деться в этом январе?..».
[Закрыть]. Только так – слово горячка передает холод…
Осип Эмильевич. Осип Эмильевич!
– Его зовут Кий? Он оставил себе окончание сложной фамилии.
– Неважно, как его звали.
– Осип Эмильевич, вы перепутали свой высший суд – с судом Кия. Вам казалось, что суд Кия и включает в себя ваш высший суд над вами.
– Это только мгновенье.
– Так как потом вы оказывались над злом и добром, – это становится, как сказал бы Митька Дурак, – фактом искусства и если бы был умным, то добавил бы и судьбы.
Но губ шевелящихся отнять вы не смогли[490]490
Из стихотворения О. Мандельштама «Лишив меня морей, разбега и разлета…».
[Закрыть].
Блок прятался от Мандельштама.
Идея: обойти все дворы, заглянуть в каждый, задирая голову лишь на сверкнувшую галерейку.
Записная книжка № 30
[Лечхуми, О́ни, Военно-Грузинская дорога: 15 декабря 1966 г. – начало января 1967 г.]
Начата 15/XII 1966 г.
Ну, вот и Твиши[491]491
Село, в котором – из винограда сорта цоликаури – производится популярное вино Твиши.
[Закрыть]. [Сладкое, но не так] Как описать этот подъем на холм зеленый и встречи с телятами и белой собачкой и <проход> через ступеньку? Не смотри себе под ноги.
И красные шары без листьев – то, что я не видел, но как бы видел.
Лечхуми[492]492
Историческая провинция на севере Грузии, к которой относится и Твиши.
[Закрыть].
Старичок у входа на дороге с лечебной водичкой и яблоками лечхумскими, прописываемыми врачами.
Блаженство, блаженство, блаженство, но о блаженстве потом.
Описать Цотне намеренно с неприязнью, а он будет высвечивать – человеком – в том узком своем, что нам каждому отпущено, где мы человеки.
– Я человек обычливый.
– Что – обидчивый?
– Нет, обычливый (от обычай).
Бухари[494]494
Пристенный камин в домах Западной Грузии.
[Закрыть]. Начались угольки – театральные.
Там за стеклами поле зимнее зеленое с рыжей собакой посередине. И индюки, подернутые пеплом, кулдычат и чертят крыльями по земле.
Мы шли по сжатому кукурузному полю. Ущелье.
Не смотри себе под ноги. Красные шары на стенах галерей.
Занялся хворост, а потом жар охватит то большое перекореженное полено по диагонали в глубине.
За окном вакханалия веток. И, ножом чувствуя натуральное, я излечивался.
Хурма женщина: Здравствуйте, господин Гоген.
На <притолоке> выступе камина две керосиновые лампы, а между ними орехов груды и (сушеный) гранат в связке и яблоки –
Бухари и хурма.
Бухари и хурма.
Ну и петух в зимнем беспорядке виноградника.
И чешется свинья.
У старичка был какой-то не стандартный корявый стаканчик, но – мера абсолютная.
Сейчас за окнами деревья. Может быть, название? –
Сладкое, но не так.
16/XII 1966 г.
Все же, каким образом в этом мрачном ущелье родится сладкое вино?
Тут бы миф.
Лозы хрупкие, льющиеся пучками, притворяющиеся мертвыми…
Отсюда реальность мифов о возрождающемся и умирающем боге от лоз.
Занавески с рисунками Боттичелли. За ними пес рыжий сторожит под деревьями порядок.
Значит, хурма требует фоном снег – (а не только без листьев шары).
В этой вакханалии сухих веток – есть главенствующие линии – очертания холмов, прорезающих всю эту путаницу.
Не прикрывающиеся двери – не дорожат теплом посинелые люди.
Первый закон – доброжелательство, а не лицемерие.
Смотреть в огонь, а не на радиаторы.
Можно было – сладкое, но не такое – чепуха – сладкое, но не так.
Индюки и песик охотничий – напружинившийся.
И повезло – мы шли к мельнице – и за спиной возникла черная с мешком – значит, мельница включится.
И падает по одному зерну на бешено крутящийся жернов.
Ну и повезло – действующая мельница – цисквили.
А время, конечно, нужно измерять падающими кукурузными зернами, а не глупейшим песком.
И Пушкин ласково глядит, вдруг он возник, и вся история с дуэлью.
И у мельницы дверь не прикрыта (скрипит, наверное), открытая туда-сюда…
Листик – птичка.
И потому что по одному зерну – имеет все это такой <вкус>.
Село Самтиси[495]495
Село возле Óни.
[Закрыть].
Звук. Чистят котел. Листья виноградные, усеявшие виноградник.
Дерево – колонна (мавританская).
Качается доставалка вина на проволоке.
На дереве кукурузные листья – мечтала кукуруза быть на этом дереве шатром и оказалась – сухая – живая – шуршащая.
И черная свинья – на заборе каменном – сбрасывает по камешку, как мельница. Автомат до автомата – зерна кукурузные, но те бесшумно, а это звук каменный, камень о камень. Волны звуковые к центру камня.
Домашние животные – где-то они знают о смерти.
Теперь я рассказываю это? Получается не лирика, а эпос – поднялись по щиколотку в грязи.
Грязь – эпос – действующее.
Качается доставалка.
Я единственный, закрывающий двери.
Неожиданная ненависть к цветастым тостам, обнаружившая любовь к естественности, к дыханию – перевернуло то представление.
Значит все – правильно.
Пришли индюки и сделали шеи башни из черного казбегского сланца. Переступают.
И верблюд пришел из Средней Азии – тот самый, которого вообще не было.
Почему же тут сладкое вино – хотя и «не так»? Дайте легенду.
Дом деревянный с дранкой – кровлей-черепицей.
Китайское (а не китайщина) было, когда спускался к мельнице по уступам.
Мальчик, восторженно играющий с грызущимися собаками. Взяли и зарезали неповинную индюшку – индюка.
Явь – красные шары…
Поддерживать огонь (за руку, локоть?).
Я поддержал огонь. Услуга полену?
А верблюд стал теленком.
Не прощай и не до свиданья, а нечто третье.
Свыше я спустился в Твиши.
Не прощай, не до свиданья.
Та индюшка, откликавшаяся на свист в зубах, в зубах.
Гора Хвамли[496]496
Вблизи Кутаиси.
[Закрыть] и – плетень – плетень – плетень, – свежеобрубленный, на вертикальных палках.
Не люблю пьяных и трезвых.
Отъезд. Библейское. Дорога.
Повороты – повороты – прощай, до свиданья.
Риони – снизу – черная старуха сверху. Прямо через пропасть – домики <стоят> бегут.
Риони, застывший и успокоенный. Здравствуй, Риони лягушечного цвета.
Все больше машин, задумчиво стоящих четырьмя колесами в Риони.
Кутаиси. Вокзал. Пыхтенье. Существовал, чтобы его забыть.
Вылеплялся Светицховели в темноте. А за Джвари рассвет – красный?
Анна Андреевна говорила
Я – весь тот забытый сон – отмерещусь на чистой эмали[497]497
Из цикла А. Ахматовой «Полночные стихи».
[Закрыть].
Начинают с Пушкина. Господи, а какой путь пройти, какой труд вложить, чтобы прийти к Пушкину. Ощутить, почему с него начинать.
Пастернак: «Гений есть кровно осязаемое право мерить все на свете по-своему, чувство короткости со вселенной, счастье фамильной близости с историей и доступности всего живого. Гений первичен и ненавязчив»[498]498
Из очерка Б. Пастернака «Поездка в армию».
[Закрыть].
Невежда начинает с поучения и кончает кровью.
Бакуриани[499]499
Поселок городского типа в Грузии, известный горнолыжный курорт.
[Закрыть] – Цалка[500]500
Город в Южной Грузии.
[Закрыть] – сообщаются несообщающиеся.
Снег – тепло, а в Гори[501]501
Город в Центральной Грузии.
[Закрыть] холодно. Что это? Синее небо, снег, запорошенные ели – дымные облака – голубая и черные реки.
Шкурка земли.
Вчерашний день – со снегом и окнами голубого неба – Снег и голубое небо. И дымные тучи. И кукушка – паровозик везущая хворосту воз – едущая задом наперед – с игрушечным вагончиком товарным.
Пути службы. Служба пути.
Рассеянные огоньки деревень – в глубине с чернотой виноградной перед собою.
Как срубили елку. И мгновенье, только мгновенье – словно в трансе, словно в трансе – весь этот поход по кусочку леса – и снег на елках. И как мало его сыпется, если тряхнуть ветвями – и как мерзнет рука трясущаяся – и поворот, за которым открывается пространство и пути. Но все мгновенно, все мгновенно. Я думал не о вечном тут [а только выйдет ли первый номер с Булгаковым – пронесся слух, что не выйдет[502]502
В декабрьском номере журнала «Москва» за 1966 г. вышла первая часть журнальной версии романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»; окончание ожидалось (и вышло!) в январском номере за 1967 г.
[Закрыть] ].
Все ритм – но ритм не повторение и не в повторении его суть. Ритм – единственная опора правде жизни – круговороту ее круговорота.
Не унижайте ритм понятием повтора.
У этой вещи три названия:
Прощай, Гергетская Самеба[503]503
Храм Святой Троицы, расположен на высоте 2170 м над уровнем моря, над селением Гергети и городом Степанцминда по Военно-Грузинской дороге. Упоминается в стихотворении А. С. Пушкина «Монастырь на Казбеке».
[Закрыть].
Все равно не видать в тумане.
И, наконец:
Когда я сомневался, сомневался, стоит ли, господи? Набрел на Пушкина стихотворение «Монастырь на Казбеге». Там есть такое:
Далекий вожделенный брег
Пушкин сказал вожделенный…
О, Господи, – но это уже не честно, ну, уехали, ну, нажали на стартере, но зато – им бы написать, хоть не видя Казбеги.
В соседстве бога скрыться мне…
И проходит этот блаженный день в комнате, где одна картина занавешена летним одеялом, а другая повернута к стене. Где голые стены – сапожник без сапог, художник без картин.
А за окнами деревья, не знающие, что они не в лесу.
И, наконец, я приобрел нужный автоматизм и пил только вино, не отвлекаясь вращеньем.
И не говорилось все, что хотелось сказать о натуральном, о державном Пушкине.
Тянись к банальности и бойся ее.
Кто что ощущает? Режиссеры новоиспеченные – бессилие слова? Разве это выразишь словом? – а я всегда могущество слова и свое бессилие перед ним.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
