Текст книги "Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века"

Участники расправы, глумясь над пожилыми женщинами и стариками, заставляли их становиться на четвереньки, щипать ртом и есть траву, ржать по-лошадиному. Людей, отказывающихся выполнять эти унизительные требования, здесь же на месте убивали прикладами и штыками.

Вся процедура массового уничтожения этих беззащитных людей, проводившаяся «академиками смерти» команды Оберлендера по его, конечно, указанию, носила сама по себе ярко выраженный изуверский, садистский характер. Обнаженных людей заставляли ложиться в ряд на дно рва по 80—100 человек, после чего их подвергали так называемому «крещению».

Сущность «крещения» заключалась в том, что людей крестили пулями: евреев за то, что они распяли на кресте Иисуса Христа, а остальных советских граждан – как неверующих.

Экзекуторы производили из автоматов и винтовок, не целясь, выстрелы в жертв крест-накрест так, что пули попадали одним в голову, плечо, другим – в шею, грудь, живот, третьим – бедро, колено, а некоторым только в пятку. Когда заканчивалось «крещение» одного ряда лежавших во рву людей, многие из которых продолжали оставаться еще живыми, на них заставляли ложиться так же в ряд людей, вновь доставленных со сборного пункта. И тогда снова повторялась процедура «крещения». Когда же ров заполнялся убитыми и полуживыми жертвами почти доверху, их присыпали небольшим слоем земли, после чего та же процедура начиналась на следующем, свободном участке рва.

Массовое уничтожение людей такими зверскими методами продолжалось два дня.

Следует сказать, что команда Оберлендера, которая производила кровавую расправу под Нальчиком, как перед началом этой акции, так и во время расстрела обильно снабжалась французским коньяком, спецпакетами с различными лакомствами и декстроином (нервоукрепляющее средство).

О подробностях этой расправы мне известно от Локкарта, который был ее очевидцем, и от многих других офицеров и солдат армейской группы фон Клейста, находившихся во время этих событий в районе Нальчика.

Многие офицеры и солдаты, которым по тем или другим причинам пришлось быть в расположении противотанкового рва вскоре после расправы, мне рассказывали, что земля на этом месте буквально шевелилась. В частности, мне говорил об этом, чуть ли не с плачем, шофер Альбрехта, старший ефрейтор, австриец по национальности по имени Юзеф. Он, проезжая на автомашине на другой день после расправы мимо того места, где она была совершена, специально останавливался и сам убедился, что земля в этом месте двигалась. На него это настолько сильно подействовало, что командование по настоянию врача предоставило ему отпуск.

После случая в Пятигорской тюрьме и в особенности после кровавой расправы под Нальчиком старший и высший офицерский состав армейской группировки, выражая свое возмущение, заявлял протест фон Клейсту, потребовав принять меры к предотвращению подобных эксцессов. В связи с этим Оберлендеру было отказано в выдаче довольствия по линии армейской группировки и вся его команда в дальнейшем снабжалась по линии тыла, не подчиненного фон Клейсту. Старые кадровые офицеры группировки фон Клейста перестали даже здороваться с Оберлендером, считая, что возглавляемая им зондеркоманда пачкает своими действиями честь германской армии.

В отношении личности Оберлендера могу добавить, что он, являясь в то время по званию капитаном, в обращении с офицерами, в том числе и старшими по званию, проявлял высокомерие, вел себя надменно, развязно, был подчеркнуто пренебрежителен. Сам внешний облик Оберлендера соответствовал его преступным действиям как садиста и профессионального убийцы.

Совершенные Оберлендером злодеяния настолько чудовищны, что, несмотря на продолжительный срок, у меня хорошо сохранились в памяти все их подробности.

Из печати я узнал, что Оберлендер в настоящее время предпринимает попытки замести следы своих тяжких преступлений, совершенных им на территории Советского Союза, и оправдаться перед лицом мировой общественности.

Чтобы не дать Оберлендеру возможности ввести в заблуждение общественное мнение, я счел своим гражданским долгом по своей собственной инициативе рассказать об известных мне злодеяниях Оберлендера.

Показания мною лично прочитаны, записаны они с моих слов верно. Подпись неразборчива.

Показания записал:

Старший следователь прокуратуры Московской области

младший советник юстиции (Пиковский)

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 232–241. Машинопись. Копия.

Оберлендера я впервые увидел в августе месяце 1941 года в гор[оде] Кировограде[1729]1729
  Ныне город Кропивницкий, Украина.


[Закрыть] в лагере военнопленных, где я вместе со всеми содержался в нечеловеческих условиях: голод, побои полицаев, дизентерия, ежечасные расстрелы коммунистов, лиц еврейской национальности и вообще лояльно настроенных к советской власти убивали меня морально и физически.

Пользуясь тем, что я в лагере был доведен до крайнего физического и нервного истощения, Оберлендер добился моего согласия составить списки военнопленных кавказской национальности с тем, чтобы с моей помощью довести до них помощь Красного Креста.

Постепенно, шаг за шагом Оберлендер втянул меня в работу по отбору советских военнопленных из кавказцев для службы в немецкой армии.

Судьба связала меня с Оберлендером на долгие годы, я стал одним из его помощников и поэтому мне немало известно о преступной деятельности этого человека.

В октябре месяце 1941 г[ода] Оберлендер приступил к формированию из советских военнопленных кавказских национальностей специального разведывательно-диверсионного подразделения, получившего впоследствии название «Бергманн».

Приказ о создании этого подразделения он получил непосредственно от шефа абвера – адмирала Канариса [1730]1730
  Канарис Вильгельм (1887–1945) – в 1935–1944 гг. был начальником военной разведки и контрразведки (абвер), был близок к кругам военной оппозиции А. Гитлеру, имел контакты с британской разведкой. В 1945 г. казнен.


[Закрыть], для этого Оберлендер специально выезжал в Берлин и Бреслау[1731]1731
  Ныне город Вроцлав, Силезия.


[Закрыть]. Адмиралом Канарисом Оберлендер был назначен командиром «Бергманна».

Обо всем этом я был осведомлен Оберлендером.

Впоследствии, когда батальон «Бергманн» закончил горнострелковую подготовку, в Лютензее под Миттенвальдом прибыли Канарис, генерал фон Кестринг[1732]1732
  Кестринг Эрнст (1876–1953) – русский немец, в годы Первой мировой служил в русской армии. В межвоенный период занимал различные должности в рейсхвере и на военно-дипломатической службе (в 1930-е гг. был военным атташе в Москве). На момент описанных событий был в резерве, однако привлекался как эксперт по России.


[Закрыть], Шикеданц[1733]1733
  Шикеданц Арно (1892–1945) – прибалтийский немец, близкий сподвижник А. Розенберга. На оккупированной территории СССР должен был возглавить рейсхкомиссариат «Кавказ», однако фактически не вступил в должность ввиду краткосрочного пребывания немцев на юге России.


[Закрыть] и Эрнст Цуайнкер, которые провели смотр батальона и приняли парад. С речью перед строем выступил Кестринг, а затем в офицерском казино были даны обед и ужин для офицерского состава батальона, где все мы, кавказские офицеры, были официально представлены Оберлендером Канарису, Кестрингу и Шикеданцу.

Отбор военных в «Бергманн» проводился до конца ноября 1941 года.

К этому времени личный состав «Бергманна» насчитывал около 1 100—1 200 человек, которые были вывезены в Германию, в Нойгаммер и Лютензее (Миттенвальд), где прошли пехотную и горнострелковую подготовку.

Там же весь личный состав принял присягу на верность фюреру и немецкому оружию. Текст присяги зачитывал сам Оберлендер на немецком языке.

Оберлендер письменным приказом поротно объявил о том, что всему личному составу «Бергманна» запрещается разглашать факт принадлежности в прошлом к Советской Армии и свою национальность, а выдавать себя было приказано за испанцев.

В 1942 году «Бергманн» был направлен на Кавказ, где участвовал в боях с Советской Армией, а после отступления немецких войск передислоцировался вначале в Крым, а затем в Грецию.

По всем пути отступления от Моздока до Тамани Оберлендер приказывал уничтожать населенные пункты, заводы и предприятия.

Так, в гор[оде] Пятигорске по его приказу был взорван спиртзавод и холодильник.

На станции Тимашевской при отступлении «Бергманна» была взорвана водонапорная башня вместе с находившимися на ней ремонтными рабочими.

При отступлении немецких войск с Кавказа строго приказывалось всех военнопленных, которых невозможно эвакуировать, и раненых, не способных передвигаться, уничтожать.

Сам Оберлендер призывал к жестокости. Так, в августе 1942 года в гор[оде] Пятигорске он выступил перед 1-й и 5-й ротами «Бергманна» и в качестве примера привел людей подразделения гауптмана Ланге[1734]1734
  Имеется в виду зондеркоманда «Шамиль», или «Предприятие Ланге». В его рамках сам обер-лейтенант Герхард Ланге возглавлял 2-й отряд. Ее задача заключалась в том, чтобы быть десантированной в тыл Красной Армии во время немецкого наступления на Кавказе с целью диверсионно-повстанческой работы. Группа Ланге в конце сентября 1942 г. была сброшена в районе Грозного, понесла большие потери, однако при поддержке местных предателей сумела сохранить относительную боеспособность. Однако наступление немецкой армии застопорилось, и сама группа с трудом пробилась через линию фронта обратно.


[Закрыть], которые уничтожили госпиталь в Пятигорске с находившимися там ранеными советскими военнослужащими.

Все дороги от Моздока до Минеральных вод были усеяны трупами советских военнопленных

По инициативе Оберлендера были созданы и действовали на Кавказе два кавалерийских эскадрона, приданные «Бергманну». Причем одним командовал белоэмигрант Дадиани, другим Бештоков.

Эти подразделения были приданы «Бергманну» и во всем подчинялись Оберлендеру.

Именно эти подразделения отличались особой жестокостью в расправе с мирными советскими гражданами, партизанами и военнопленными, которые отказывались служить немцам. Особенно они проявляли свою жестокость в районе Нальчика, где были уничтожены сотни невинных людей. Эти же подразделения являлись арьергардом «Бергманна» на всем пути его отступления до Тамани. Ими было угнано большое количество крупного рогатого скота и разгромлены большие племенные хозяйства лошадей.

В конце ноября 1942 года в Моздоке я получил непосредственное указание от Оберлендера совместно с Алимбарашвили Ираклием вести отборочную работу в лагерях городов Моздок, Георгиевск, Прохладное, Пятигорск и Нальчик.

Именно в лагерях Оберлендер умышленно создавал кошмарные условия содержания военнопленных с тем, чтобы облегчить отбор обезумевших от истязания и голода людей, для службы в немецкой армии.

Перед отъездом из Моздока в штабе «Бергманна» Оберлендер мне приказал в лагеря военнопленных сразу не заходить, а ждать его команды. Он пояснил, что в этих лагерях должна быть проведена соответствующая работа для облегчения отбора военнопленных.

По указанию Оберлендера там военнопленным выдавали в течение 4–5 дней жмых и сырую кукурузу. Только после этого мы начинали отбирать доведенных до отчаяния людей.

Отобранная первая партия военнопленных переводилась в отдельное помещение, где им на глазах голодающих выдавалось несколько улучшенное питание и табак.

После чего мне Оберлендер давал указания временно прекращать отбор. Через несколько дней, когда мы снова возобновляли отбор, военнопленным оставался выбор: или погибнуть голодной смертью, или вступить в немецкую армию.

Оберлендер жестоко расправлялся со всеми военнопленными, которых он принудил служить в немецкой армии и которые пытались затем отказываться от службы.

Еще в период военного обучения «Бергманна» в Лютензее Оберлендер жестоко расправился с группой бывших советских военнослужащих Циклаури, Табидзе и другими, замышлявшей перейти на сторону Советской Армии.

В апреле – мае 1942 года Оберлендер организовал для офицеров «Бергманна» экскурсию в Берлин. Как я потом понял, эта экскурсия являлась предлогом для того, чтобы вывезти нас, кавказских офицеров, из расположения «Бергманна». В Берлине была арестована группа бывших советских военнослужащих Циклаури, Табидзе, Шавгулидзе[1735]1735
  В опубликованном отчете уточняется, что Шавгулидзе находится сейчас в зале пресс-конференции.


[Закрыть], Джанеладзе и другие.

Тогда же всем оставшимся кавказским офицерам Оберлендер заявил, что раскрыл заговор, арестованные лица замышляли переход на сторону Советской Армии и что они будут расстреляны за измену фюреру и немецкому оружию.

Некоторое время арестованные находились в военной тюрьме в Берлине, а затем их перевели в Гармиш-Партенкирхен[1736]1736
  Гармиш-Партенкирхен – торговая община в Баварии, ныне горнолыжный курорт. Здесь базировалась горнолыжная дивизия «Эдельвейс».


[Закрыть] (50–60 км от Лютензее), где в казармах 4-й горнострелковой дивизии состоялась инсценировка суда над этими лицами.

На заседаниях суда Оберлендер постоянно присутствовал и направлял его на работу. Циклаури, Табидзе и другие были расстреляны.

С целью запугивания личного состава «Бергманна» Оберлендер приказал ежедневно посылать на суд представителей от каждой роты. Я также был на этом суде. После расправы с группой Циклаури личный состав «Бергманна» был подвергнут чистке: около 60 человек были вывезены в концлагерь. Судьба этих лиц мне неизвестна. Впоследствии Оберлендер в целях устрашения личного состава объявил нам о расстреле Циклаури и других[1737]1737
  Далее в опубликованном отчете приводится следующий абзац: «Кстати, у Оберлендера была излюбленная поговорка, которую он произносил, когда кого-нибудь отправлял на тот свет. Эту поговорку можно было приблизительно перевести так: “Он ушел туда, откуда начинается хвост редиски”. Он даже не говорил о том, что человек умерщвлен или убит» (Кровавые злодеяния Оберлендера. С. 41).


[Закрыть].

Мне также известно о злодеяниях Оберлендера в Западной Украине, где под его руководством совершались массовые аресты.

Это стало мне известно в середине ноября 1941 года, когда в Полтаву[1738]1738
  Полтава – город на Украине. В оккупации с сентября 1941 г. по сентябрь 1943 г.


[Закрыть] прибыли Демчишин и Возняк – близкие люди Оберлендера по батальону «Нахтигаль», который был оформлен еще до начала войны из украинских националистов. Одним из руководителей «Нахтигаля» являлся Оберлендер.

Эти лица после расформирования «Нахтигаля» остались верны Оберлендеру. По их словам, батальон «Нахтигаль» выполнял карательные функции на Украине. Особую жестокость «Нахтигаль» проявил в гор[оде] Львове, куда он вошел в числе первых частей немецкой армии. Там было расстреляно много людей, повешены коммунисты и работники советских учреждений.

В мае – июне 1943 года я был свидетелем того, как Оберлендер лично для себя вывозил большое количество ценных вещей из Крыма. Это имущество (ковры, старинное оружие, дорогие картины, мебель из ценных пород дерева) вывозилось на станцию Джанкой[1739]1739
  Джанкой – город на севере Крыма. В оккупации с октября 1941 г. по апрель 1944 г.


[Закрыть], а оттуда в Германию.

Все, что я сказал об Оберлендере, мне известно из личных бесед с ним, частично я знаю как очевидец, а ряд обстоятельств известен мне от его других ближайших помощников.

За преступления, совершенные против моего народа вместе с Оберлендером и под его началом, я понес заслуженное наказание[1740]1740
  В опубликованном отчете о пресс-конференции эта мысль выражена более рельефно: «За преступления, совершенные против моего народа вместе с Оберлендером и под его началом, я понес заслуженное наказание. Около двенадцати лет я честным трудом в исправительно-трудовых учреждениях искупал свою вину, а Оберлендер, втянувший меня и многих мне подобных на братоубийство, не только не наказан, а сейчас даже занимает пост министра ФРГ» (Кровавые злодеяния Оберлендера. С. 42).


[Закрыть].

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 394. Л. 14–18. Машинопись. Подлинник.

Когда немцы оккупировали Львов, я проживал по улице Малаховского (ныне Пожарского) в доме № 2, который находится позади здания школы, носившей до 1939 г[ода] название бурсы Абрагамовича. Первые дни оккупации я находился большую часть времени дома, т. к. боялся инцидентов с оккупантами. От соседей, которые ходили в город, мне стало известно, да и сам я в этом убедился, когда вышел на улицу, что во Львов вместе с гитлеровцами пришел украинский батальон, командиром которого был известный украинский националист Роман Шухевич.

Шухевича я знал еще со времен панской Польши, т. к. сталкивался с ним по работе, он работал в рекламной фирме «Фама». В городе я увидел самого Шухевича в форме немецкого офицера.

Спустя день или два я узнал от соседей, что немцы и украинские националисты арестовали многих профессоров и преподавателей Политехнического института, университета и других видных деятелей науки. Мне стало известно, что арестованные находятся в бурсе Абрагамовича, то есть рядом с домом, где я жил [1741]1741
  В опубликованном отчете данный абзац выглядит так: «Спустя несколько дней, может быть, на следующий день, я узнал тоже от соседей, что во Львове немцы вместе с украинскими националистами произвели аресты видных ученых, профессоров, деятелей культуры и науки, принадлежавших к польской национальности. Я узнал, что часть этих арестованных содержится в помещении бурсы Абрагамовича, то есть в здании рядом с нашим домом» (Кровавые злодеяния Оберлендера. С. 44).


[Закрыть].

Окна лестничной клетки дома, в котором я проживал, выходят во двор этой бурсы, и я видел, как выводили арестованных во двор на прогулку. Среди арестованных я узнал ректора торгово-экономического института, который я окончил, доктора, профессора Генриха Каровича[1742]1742
  В известных списках убитых львовских профессоров не значится.


[Закрыть] и знакомого мне профессора Львовского политехнического института Ломницкого. В этой группе находилось около 15 человек, среди которых была одна женщина и хромой мужчина. Фамилии остальных арестованных мне неизвестны. Спустя некоторое время я узнал, что все эти профессора и ученые были расстреляны там же, рядом с бурсой, на Вулецкой горе[1743]1743
  В опубликованном отчете выступление кончается фразой: «После этого я больше не видел, чтобы во дворе школы прогуливались заключенные». (Кровавые злодеяния Оберлендера. С. 44).


[Закрыть].

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 394. Л. 18–19. Машинопись. Подлинник.

Старший следователь прокуратуры Львовской области юрист 1-го класса Антошко Р. Е. с соблюдением требований ст. 160–165 УПК УССР допросил в качестве свидетеля нижепоименованного:

Гресько Михаил Николаевич, 1913 года рождения, уроженец села Панчин Станиславской области, украинец, с высшим образованием, работает преподавателем иностранных языков во Львовском полиграфическом институте, проживающий во Львове по ул[ице] Костюшко, 2/17, тел[ефон] 108—20.

Об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний по ст. 89 УК УССР свидетель предупрежден (Гресько).

Когда немцы оккупировали Львов, я проживал на улице Малаховского (ныне Пожарского) в доме № 2, который находился против здания школы, носившей до 1939 г[ода] название бурсы Абрагамовича. Первые дни оккупации я находился большую часть времени дома, так как боялся инцидентов с оккупантами. От соседей, которые ходили в город, мне стало известно, да и сам я в этом убедился, когда вышел на улицу, что во Львов вместе с гитлеровцами пришел украинский батальон, командиром которого был известный украинский националист Роман Шухевич. Шухевича я знал еще со времен панской Польши, так как сталкивался с ним по работе, он работал в рекламной фирме «Фама». Первого июля 1941 г[ода], помню, был понедельник, в городе я увидел самого Шухевича в форме немецкого офицера. Спустя день или два я узнал от соседей, что немцы и украинские националисты арестовали многих польских профессоров и преподавателей Политехнического института, университета и других видных деятелей польского народа. Мне стало известно, что арестованные эти находятся под арестом в бурсе Абрагамовича, то есть рядом с домом, где я жил. Окна лестничной клетки дома, в котором я проживал, выходят во двор этой бурсы, и я видел, как немцы выводили их (арестованных) во двор на прогулку. Среди арестованных я узнал ректора торгово-экономического института, который я окончил, – доктора профессора Генриха Коровина <sup>[1744]1744
  Так в тексте.


[Закрыть]</sup> и знакомого мне профессора Львовского Политехнического института Ломницкого. В этой группе находилось около 15 человек, среди которых были одна женщина и один хромой мужчина. Фамилии остальных арестованных мне неизвестны. Арестованные содержались в бурсе на протяжении нескольких дней, примерно 3–4 дня, после чего я их не видел. Поясню, что профессоров Ломницкого и Коровича я увидел там во дворе бурсы только один раз. Спустя некоторое время я узнал, что все эти польские профессора и ученые были расстреляны немцами и украинскими националистами там же, рядом с бурсой, на Вулецкой горе.

В первые дни оккупации я был свидетелем, как конвоировавшие пленных немцы расстреляли на глазах у всех проходивших по улице людей пленного, который не мог дальше идти. Кроме того, я часто видел, как немцы избивали на улицах евреев.

Протокол мною прочитан, записано с моих слов правильно (Гресько).

Допросил: ст[арший] следователь прокуратуры Львовской области – (Антошко).

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 5–6. Машинопись. Копия.

Двор дома, где находилась бурса Абрагамовича, я имел возможность видеть из окон, расположенных на лестничной площадке между третьим и четвертым этажами во втором подъезде дома номер 2 по улице Малаховского (ныне ул[ице] Пожарского).

Я проживал тогда в квартире номер 10, находящейся на четвертом этаже. Тогда этот двор не был ничем загроможден, как сейчас. Не было здесь и сарая, который расположен параллельно дому номер 2, и, таким образом, весь двор был хорошо виден. У двери дома бурсы, выходящей во двор, тогда стояли немецкие солдаты, а арестованные двигались по двору один за другим по кругу.

Протокол записан правильно с моих слов и мною прочитан (Гресько).

Допросил: ст[арший] следователь прокуратуры Львовской области – (Антошко).

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 7. Машинопись. Копия.

До войны я работал заместителем председателя райисполкома в гор[оде] Судовая Вишня. На пятый день войны я и другие товарищи – районные работники в связи с приближением немцев выехали из Судовой Вишни. Я выехал с женой и детьми. Когда приехал во Львов и остановился у своего знакомого Собчака, который работал домоуправом, он дал мне квартиру по ул[ице] Немцовича, дом 44, хотя мы с женой думали ехать дальше – за советскими войсками. Но немцы заняли Львов, и мы были вынуждены остаться на оккупированной территории.

В первые же дни меня увидела на улице Городецкой Мария Лещишина. Она меня выдала гитлеровцам. Меня задержали и поместили в тюрьму на ул[ице] Яховича. В камере, где я сидел, находились евреи, поляки и русский. Из моих знакомых были Зильбер и Жуковский.

По ночам возили меня на следствие, допросы проводились в том же здании. Допрашивали меня несколько раз. На допросах твердили, что я изменник украинского народа, надо мной издевались, били. На последнем допросе меня допрашивал вместе с двумя немцами украинский националист Шухевич. О том, что это был Шухевич, я узнал в камере тюрьмы от заключенных, которые хорошо его знали[1745]1745
  Последнее предложение в опубликованном отчете опущено.


[Закрыть].

Шухевич прочитал мне справку, составленную известным в гор[оде] Судовая Вишня националистом Гнатишаком Нестером. В справке было указано, что я советский активист. Шухевич требовал, чтобы я назвал известных мне партийных и советских работников, угрожал мне расстрелом или помещением в концлагерь.

Каждую ночь в камеру привозили новых людей, а поздно ночью, к утру забирали по несколько человек, которые больше не возвращались. Выводили их немцы и украинцы. Эти украинцы носили на груди значок в форме трезуба, а на погонах сине-желтые ленты.

Точно число не помню, но в один из первых дней июля меня и нескольких товарищей[1746]1746
  В опубликованном отчете уточняется, что этими товарищами были упомянутые Жуковский и Зильбер.


[Закрыть] взяли из камеры в автомашину и привезли на улицу Лонцкого. Там посадили в машину еще 20 человек, затем несколько пьяных немцев и украинцев привезли нас к лесу за Львовом. Когда нас привезли, нам приказали сойти с автомашины и встать на колени, другим же приказали идти вперед. Мы увидели, что в яме рядом полно трупов, и с испугу начали разбегаться во все стороны. По нам открыли стрельбу из автоматов и пистолетов. Мы побежали вдвоем, оба были ранены, мой сосед по машине в голову, а я в руку, но все же я убежал в лес, соседа потерял.

К вечеру я пробрался в город. Здесь в больнице на улице Раппопорта врач-еврей перевязал мне рану, я несколько дней скрывался, затем выехал из Львова в Чертков[1747]1747
  Ныне город Чортков в Тернопольской области Украины. Один из центров украинского националистического движения.


[Закрыть], а после в Боршовский район и под чужой фамилией проживал до прихода Советской Армии.

До моего ареста во Львове я видел, как немцы издевались над людьми. Маленького ребенка, который плакал на улице, гитлеровский солдат на моих глазах взял за руку и за ногу и ударил головой о стенку.

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 394. Л. 19–20. Машинопись. Подлинник.