Текст книги "Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века"

Старший следователь прокуратуры Львовской области юрист 1-го класса Антошко Р. Е. с соблюдением требований ст. 160–165 УПК УССР допросил в качестве свидетеля нижепоименованного:

Макаруха Ивана Николаевича, 1905 года рождения, уроженца села Устья-Зеленое Монастырецкого района Тернопольской области, украинца, окончившего в 1929 году сельскохозяйственный техникум (школу), работающего начальником ремонтно-строительной конторы в Судовой Вишне, проживающего в Судовой Вишне по ул[ице] К. Маркса, 41.

Будучи предупрежден об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний по ст. 89 УК УССР, свидетель показал следующее.

До войны я работал заместителем председателя городского совета в Судовой Вишне. На четвертый или пятый день после начала военных действий я, а также много других районных работников, боясь преследований со стороны немцев и украинских националистов, выехали из Судовой Вишни. Вместе с женой и детьми я приехал во Львов и остановился у своего знакомого домоуправа Собчака, который проживал по ул[ице] Нимцевича, думая ехать дальше за советскими войсками. Но немцы заняли Львов, и, таким образом, я очутился под оккупацией. В первых числах июля 1941 года на улице Городецкой меня узнала и выдала украинским полицейским жительница села Твиржа Судово-Вишнянского района Лецин Мария, которая за антисоветскую деятельность была осуждена. Меня задержали и отвели в помещение полиции по ул[ице] Яхоновича. В камере, куда меня поместили, находились евреи, поляки и один русский. Среди арестованных я узнал своих знакомых Зильбера и Жуковского.

Ночью меня взяли на допрос. Во время допроса меня раздели догола, жестоко били и издевались. Таким способом меня допрашивали несколько раз. На последнем допросе вместе с немцами был украинский националист Шухевич, фамилию которого я узнал от заключенных в камере, которые знали хорошо Шухевича. Во время допроса Шухевич показал мне справку, подписанную известным в Судовой Вишне националистом Гнатищаком Нестером. В справке этой Гнатищак утверждал, что я являюсь активным коммунистом и большевиком. Тогда же Шухевич сказал мне, что меня или расстреляют, или вывезут в концлагерь.

Каждую ночь в камеру врывались украинские полицейские, а также немцы и украинцы, одетые в немецкую форму. У последних (украинцев, одетых в немецкую форму) на груди был трезуб и сине-желтые ленты на погонах. Они забирали из камеры по десять – пятнадцать человек, которые больше в камеру не возвращались. Из рассказов самих украинских полицейских мы знали, что людей этих брали на расстрел. Спустя некоторое время после ареста, приблизительно 6–7 июля, точно числа не помню, меня в составе группы из 5–6 человек взяли из камеры и повезли во двор тюрьмы на Лонцкую (в настоящее время Сталина № 1), где размещалось гестапо. Там на нашу автомашину посадили еще 20 человек и повезли в Сигнивку к Белогорскому лесу под Львовом. Когда привезли нас к лесу, приказали сойти с машины и плакать. В яме со стороны там я увидел там много трупов неизвестных мне расстрелянных людей. Увидев эти трупы, я и все остальные привезенные испугались, что и нас будут расстреливать, и мы бросились бежать. В нас стреляли из автоматов и пистолетов. Меня лично ранили в плечо, но я все же побежал дальше. Так я, убегая, пришел во Львов, где в больнице на улице Рапопорта один врач оказал мне медицинскую помощь. Через несколько дней я выехал из г[орода] Львова в гор[од] Чертков Тернопольской области.

Находясь во Львове, еще до ареста я и много других прохожих по улице Свентокжижской (в настоящее время улица Московская) были очевидцами страшного злодеяния. На тротуаре прыгал маленький еврейский ребенок, один из немецких солдат схватил этого ребенка за ноги и, размахнувшись, ударил головой об стенку дома, а после оставил его мертвого на тротуаре.

Протокол записан с моих слов верно и мною прочитан: Макаруха. Допросил: ст[арший] следователь прокуратуры Львовской области Антошко. Перевел с украинского Беспальчук.

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 29–31. Машинопись. Копия.

Я, народный следователь прокуратуры р[айо]на им[ени] Орджоникидзе Джанджгава, допросил в качестве свидетеля с соблюдением ст. 19–23 Временных правил производства предварительного следствия по уголовным делам Грузинской ССР:

Ишихожева Юсуфа Цуовича, 1918 г[ода] р[ождения], уроженца аула Ходзь Кошехабльского р[айо]на Адыгейской автономной области Краснодарского края[1748]1748
  Ходзь – адыгский аул, в настоящее время здесь проживают 2,7 тыс. человек.


[Закрыть], по национальности адыгейца, беспартийного, со средним педагогическим образованием, учащегося с/х школы, ранее не судимого, проживающего по месту рождения, военный билет СК № 339165, выдан Адыгейским областным военным комиссариатом.

Об ответственности за отказ от дачи показаний по ч. 1 ст. 93 УК ГССР и за дачу заведомо ложных показаний по ст. 95 УК ГССР предупрежден (подпись), который посему дал следующие показания.

Русским языком я владею свободно, поэтому показания хочу дать на русском языке (подпись).

В 1941 году под гор[одом] Полтавой я попал в плен. В лагере, где содержали военнопленных, были крайне тяжелые условия: сотни людей умирали с голоду, их даже не успевали хоронить.

Через некоторое время военнопленных расселили по национальному признаку и подвергли медицинскому освидетельствованию. Работой по отбору военнопленных руководил немецкий офицер, фамилия которого, как я впоследствии узнал, Оберлендер. Вместе с ним был переводчик в чине зондерфюрера по фамилии Кученбах.

Отобранных военнопленных вывезли в гор[од] Нойгаммер. Нам объявили, что формируется Кавказский батальон под названием «Бергманн».

Первую роту этого батальона сформировали из грузин, вторую из военнопленных народностей Северного Кавказа, третью из азербайджанцев, а всего было шесть или семь рот.

Перед батальоном выступил Оберлендер и объявил, что все мы, военнопленные, входим в состав немецкой армии. Из этого и других выступлений Оберлендера я понял, что перед батальоном ставятся следующие задачи: обеспечение порядка в тылу немецких войск при вступлении их на Кавказ, выявление и уничтожение коммунистов, партизан, политработников, охрана коммуникаций немецкой армии. Из эмигрантов должны были быть сформированы правительства в национальных областях Кавказа.

В лекциях, читавшихся каким-то доктором, нам постоянно внушалось, что после оккупации немцами территории Кавказа мы должны обеспечить проведение такой политики, какую будет диктовать немецкая власть.

Мне известно также, что из нашего батальона в тыл Советской Армии забрасывались люди для сбора шпионских сведений и проведения диверсий. Так, солдат Шереужев, имени которого сейчас не помню, рассказывал мне, что он выполнял такие задания.

Так как батальон «Бергманн» предназначался для использования на Кавказе, нас направили в Баварию и там, в условиях горной местности, проводились военные занятия.

Здесь мне стало известно о существовании группы, руководимой капитаном Циклаури. Эта группа ставила целью не воевать против русских и по прибытии на Кавказ организовать переход на сторону советских войск. О существовании группы мне рассказал лейтенант Тибоев.

В конце мая я узнал, что Циклаури и еще 20 человек арестованы. Прошла неделя или две. Нас собрали на учебном плацу, и Оберлендер перед строем зачитал приказ о расстреле Циклаури и других.

После этого командир роты немец лейтенант Фогель, а затем лично Оберлендер допрашивали меня, был ли я связан с группой Циклаури. Я ответил отрицательно.

В августе 1942 года наша рота была переброшена на Кавказ. Нас высадили в Армавире[1749]1749
  Армавир – город в Краснодарском крае современной России. В оккупации с августа 1942 г. по январь 1943 г.


[Закрыть], затем перевезли в Нальчик.

В Нальчике меня с должности командира отделения назначили командиром взвода.

В районе Нальчика мы проводили карательные операции против партизан. Особенно мне запомнились бои с партизанами в районе местечка Хасания[1750]1750
  Хасанья – село в Кабардино-Балкарии, основано в конце XIX в.


[Закрыть] и Голубого озера[1751]1751
  Вероятно, имеются в виду Голубые озера в 30 км к югу от Нальчика.


[Закрыть]. В бою против партизан у Лескенского фанерного завода были взяты в плен два человека. Солдат нашей роты балкарец Алиев опознал их как работников прокуратуры, сообщил об этом командиру роты, и они были расстреляны.

Общее руководство операциями против партизан осуществлял Оберлендер. Это я знаю хорошо, так как был командиром взвода.

В связи с отступлением немецких войск с Северного Кавказа подразделения «Бергманн» были направлены в Крым.

Оберлендер пробыл там непродолжительное время и вскоре куда-то уехал.

Вопрос: Кого вы знаете из бывших участников подразделений «Бергманна»?

Ответ: Из бывших участников «Бергманна» помню Бештакова Касыма, командовавшего кавалерийским эскадроном, Тлемахова, служившего старшиной эскадрона, Цуганова – рядового эскадрона, Нагоева Харуна.

Хочу дополнить, что когда я был в Германии, то слышал, что бывший командир дикой дивизии «Султанов» Клыч Гирей[1752]1752
  Султан Клыч-Гирей (1880–1947) – представитель ханской династии Гиреев. В Первую мировую командовал сотней в Черкесском конном полку. В годы Гражданской войны был начальником дивизии в Добровольческой армии. В эмиграции возглавлял националистическую партию горцев Северного Кавказа, активно сотрудничал с германскими властями в годы Второй мировой войны, занимал командные должности в Казачьем корпусе П. Н. Краснова. Выдан в 1945 г. советской стороне. Казнен в 1947 г.


[Закрыть] намечался на пост губернатора Адыгейской области, а полковник Ологай – на пост военного министра.

Показания с моих слов записаны правильно и мною лично прочитаны[1753]1753
  В отчете апрельской пресс-конференции выступление Ю. Пшихожева было репликой на предложение Т. Д. Лысенко еще кому-нибудь рассказать о преступлениях Оберлендера на Северном Кавказе: «Я был очевидцем, когда во время прочесывания местности в районе станиц Удобная, Отрадная и Упорная были задержаны и доставлены в штаб Оберлендера двенадцать советских граждан. Все они по приказу Оберлендера были расстреляны. Помню, как Оберлендер в октябре 1942 г. в Нальчике вызвал офицеров кавалерийских эскадронов в свой штаб и отдал приказ выехать в кабардинские и балкарские аулы с целью выявления коммунистов, советских работников, евреев, партизан и захвата их для расправы. Около аула Хасания во время облавы на советских, партийных работников и партизан было убито семнадцать человек, а три человека были захвачены и после допроса их Оберлендером расстреляны. Как очевидцу, мне также известно, что в декабре 1942 г. подразделение “Бергманн” под командованием Оберлендера с особой жестокостью проводило операции против партизан и советских работников в районе Баксанского фанерного завода Кабардино-Балкарской автономной республики» (Кровавые злодеяние Оберлендера. С. 47–48).


[Закрыть]. Пшихожев.

Допросил: Г. Джанджгава.

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 229–231. Машинопись. Копия.

Я, районный следователь прокуратуры р[айо]на им[ени] Орджоникидзе Джанджгава, в прокуратуре в качестве свидетеля с соблюдением ст. 19–23 допросил:

Шавгулидзе Шота Ираклиевича, 1915 года рожд[ения], уроженца г[орода] Кутаиси, грузина, беспартийного, окончившего Тбилисский государственный университет в 1938 году, исторический факультет, в настоящее время работает в школе-интернате воспитателем, несудимого, проживающего в г[ороде] Кутаиси, ул[ица] Сталина, шестой тупик, № 2, который по сему дал следующее показание.

В переводчике не нуждаюсь. Русским языком владею, показания буду давать на русском языке.

Подпись – Ш. Шавгулидзе.

27 сентября 1941 года я попал в плен и был помещен в лагерь близ города Полтавы. Положение военнопленных в лагере было ужасное. Люди опухали от голода, подвергались избиениям. На моих глазах расстреляли несколько человек, еще нескольких живых, обессилевших военнопленных бросили в канаву и залили водой. Все было сделано для того, чтобы довести нас до животного состояния.

В этот период появились в лагере два немца, один из которых свободно говорил по-русски, второй с акцентом.

Первый представился как фон Кученбах, другого он называл Оберлендером.

Выяснив, что я грузин, Оберлендер предложил мне и другим грузинам пойти работать в поле. Он сказал, что мы будем получать за это двойную норму питания. Работать хотели все, но были отобраны только физически здоровые. По окончании полевых работ нас погрузили в вагоны и увезли в Нойгаммер. Там выдали французскую военную форму и объявили, что мы будем служить в немецкой армии.

Оберлендер сказал, что нежелающие могут отказаться и их перевезут в лагерь. В то же время немецкие солдаты распространяли слухи, что те, кто откажется, не останутся в живых. После этого началась обработка нашего сознания. В казармы для чтения немец приходил немец, которого называли доктором Дюром.

Он постоянно внушал нам, что немцы – высшая раса, будут господствовать над миром, что в Грузии установят немецкий порядок и мы должны его обеспечить.

В лекциях прививалась ненависть к коммунистам и русским.

Нам часто говорили, что в случае перехода на сторону советских войск мы будем уничтожены.

Под новый год мы приняли присягу. Текст присяги на немецком языке перед строем прочел Оберлендер. После церемонии Оберлендер обратился к батальону с речью, в которой указал задачи батальона «Бергманн». Он призвал нас обеспечить «новый порядок» на Кавказе и обещал за верную службу назначения на должности и награды.

На нас также возлагалась ликвидация партизанского движения при занятии территории Кавказа. Это подтверждалось и характером занятий, которые с нами проводились в горно-лесистой местности. Нас учили действовать против мелких групп противника.

Самого Оберлендера могу характеризовать как двуличного человека. Оберлендер постоянно подчеркивал, что он культурный человек, ученый, а в то же время все его действия говорили за то, что он садист.

Оберлендер неоднократно повторял, что советских людей перевоспитать в немецком духе можно только кнутом.

Я был очевидцем, когда в присутствии Оберлендера жестоко избили трех грузин только за то, что их посчитали за евреев. Меня только за то, что я осмелился разговаривать с немкой, продававшей пиво, Оберлендер дважды ударил по лицу.

Двуличие Оберлендера проявилось и в расправе над группой Циклаури, участников которой для этой цели он заманил в Берлин под видом экскурсии.

Я также был арестован по делу патриотической группы Циклаури и в то время, когда содержался в камере, в присутствии Оберлендера был жестоко избит двумя сопровождавшими его солдатами.

Показания мною лично прочитаны, записаны с моих слов правильно[1754]1754
  На пресс-конференции 5 апреля Ш. И. Шавгулидзе попросили рассказать о том, почему он был арестован по делу Циклаури: «Единственной причиной моего ареста послужило то, что я также, как и многие другие, не хотел служить гитлеровцам. Оберлендер за это жестоко и коварно расправился с патриотически настроенными военнопленными, которые группировались около капитана Циклаури. В 1942 г., 21 мая, обманным путем под видом экскурсии Оберлендер взял нас в Берлин. Там нас арестовали, и многие из наших товарищей – Циклаури, Табидзе и другие, были расстреляны. Оберлендер с нами обращался, как жестокий и коварный злодей. Со мной лично он обращался, как палач. В день ареста ко мне в камеру берлинской тюрьмы пришел Оберлендер. Его сопровождали два немецких солдата. Он начал меня допрашивать. После мучительного и длительного допроса, когда я ему абсолютно ничего не отвечал или отвечал отрицательно, неожиданно один солдат ударил меня. Я упал на пол. Когда я хотел подняться, солдаты начали меня избивать сапогами. Я потерял сознание. Когда я пришел в сознание, Оберлендер опять начал меня допрашивать. Поставленные вопросы в основном сводились к тому, чтобы я выдал людей, которые не хотят служить у гитлеровцев. Я категорически отказался и никакого ответа не давал. Тогда по приказу Оберлендера солдаты опять начали меня избивать. Я упал на пол, снова потерял сознание, а когда пришел в себя, то возле меня стояли тюремщики – и больше никого. После полуторамесячного тюремного заключения меня направили в концлагерь Баддорф, затем перевели в концлагерь Вильгельмсхафен. Под номером 1595 я находился в концлагерях до конца войны» (Кровавые злодеяния Оберлендера. С. 50–51).


[Закрыть]. Подпись – Шавгулидзе.

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 244–245. Машинопись. Копия.

Старший следователь прокуратуры Львовской области юрист 1-го класса Антошко Р. Е. с соблюдением требований ст. 160–165 УПК УССР допросил в качестве свидетеля нижепоименованного:

Панькив Владимира Михайловича, 1896 года рождения, уроженца Каменко-Бугска[1755]1755
  Каменка-Бугская – город в Львовской области современной Украины. До 1944 г. назывался Каменка-Струмилова.


[Закрыть] Львовской области, украинца, с высшим образованием (окончил высшую торговую школу в Вене[1756]1756
  Вена – столица Австрии. Учитывая, что г. Каменка-Струмилова до 1918 г. входил в состав Австро-Венгрии, подобное место выбора учебного заведения не вызывает удивления.


[Закрыть] ^_в 1922 году), пенсионера, проживающего в г[ороде] Львове по ул[ице] Харьковской № 16/1.

Будучи предупрежден об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний по ст. 89 УК УССР, свидетель показал:

В гор[оде] Львове проживаю с 1923 года. В 1941 году работал старшим научным сотрудником во Львовском этнографическом музее Академии наук СССР. Война застала меня в командировке, находился тогда в Тернопольской области в гор[оде] Залещиках[1757]1757
  Залещики – город в Тернопольской области современной Украины. Оккупирован немцами 7 июля 1941 г.


[Закрыть]. Во Львов я возвратился на третий или четвертый день после его оккупации фашистами. Мои родственники, когда я возвратился, рассказали мне, что вместе с немецкой армией во Львов пришел украинский легион, члены которого одеты в немецкую форму. Мои знакомые рассказали мне, что в этом легионе есть много жителей гор[ода] Львова – националистов, которые в 1939 году бежали от большевиков. Среди тех, кто в 1939 году бежал в оккупированную немцами Польшу, находились ярые националисты, а также те, которые поддались их агитации. Зная, что часть этого легиона находится в доме 8 средней школы по улице Подвальной, я пошел туда с целью встретить кого-либо из знакомых и поговорить. Еще до этого я узнал, что во главе этого легиона находится известный националист Роман Шухевич.

Придя на площадку перед школой, я там среди этих легионеров никого из хорошо знакомых мне людей не встретил и поэтому подошел прямо к группе легионеров и начал с ними разговаривать. Разговаривая с ними, я выяснил, что за этих полтора года, которые прошли с 1939 года, эти бывшие жители гор[ода] Львова, являясь членами этого легиона, совсем потеряли все свое украинское и являются по существу фашистскими прихвостнями.

Во время этого разговора из дома школы вышел какой-то офицер, которого все разговаривающие со мной начали приветствовать фашистскими приветствиями.

На мой вопрос эти разговаривающие со мной легионеры объяснили мне, что этот офицер является великим другом украинского народа, что он является посредником между легионом и вермахтом, по существу говоря, что-то подобное на политического комиссара легиона. Тогда же они назвали мне фамилию этого офицера – Оберлендер. Упомянутый легион ходил по городу и распевал националистические украинские песни, в которых среди других были слова: «смерть жидам и большевикам, ризаты будемо полякив».

Через некоторое время, когда арестовали моего шурина – доцента политехнического института Пиасецкого[1758]1758
  Наиболее распространенное написания Пьясецкий. Упомянут в акте Львовской комиссии по расследованию фашистских зверств (1–6 ноября 1944 г.).


[Закрыть], я пошел к своему знакомому Чучкевичу [1759]1759
  Вероятно, имеется ввиду Михайло Медвидь (1913/1914—1945), который имел один из псевдонимов «Чучкевич» – украинский националист, член ОУН с 1933 г. В 1940 г. на Холмщине организовывал военные курсы для националистов. В 1944 г. был начальником штаба УПА – Север, затем член главного военного штаба УПА. Ликвидирован НКВД в 1945 г.


[Закрыть], чтобы он помог мне освободить шурина. Чучкевич – это националист-бандеровец, который в 1939 году бежал в Польшу к немцам. Он был членом специальной тайной службы бандеровской организации и работал одновременно в гестапо. Чечкевич[1760]1760
  Так в тексте.


[Закрыть] начал передо мной хвастаться своей деятельностью, которую он проводил в оккупированном Львове вместе с немцами. Особенно он хвастался своим участием в расправах над поляками. Он сказал мне, что у них еще до начала нападения на Советский Союз в Кракове были составлены конкретные списки лиц, подлежащих уничтожению. Он говорил мне, что сам лично принимал участие в расстреле польских ученых, профессоров, врачей на Вулецкой горе. Чучкевич мне сказал, что их другом и руководителем является Оберлендер, который лично руководил акцией уничтожения польских ученых в начале июля 1941 г[ода].

В моей просьбе об освобождении моего шурина из тюрьмы Чучкевич ничего мне не помог, и шурин мой Пиасецкий был расстрелян.

Являясь членом специальной тайной группы бандеровской организации, Чучкевич возвратился во Львов вместе с немецкими войсками в составе украинского легиона, который, как стало мне известно из разговора тогда во дворе 8-й средней школы, назывался батальон «Нахтигаль» – «Соловей». Со слов Чучкевича, он исполнял свои специальные обязанности, про которые рассказывал мне в разговоре с ним, еще тогда, когда находился в составе упомянутого батальона «Нахтигаль».

Протокол мной прочитан, дополнений не имею, записано с моих слов верно (Панькив).

Допросил: ст[арший] следователь Львовской областной прокуратуры (Антошко).

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 14–16. Машинопись. Копия.

Старший следователь прокуратуры Львовской области юрист 1-го класса Антошко Р. Е. с соблюдением требований ст. 160–165 УПК УССР допросил в качестве свидетеля нижепоименованного:

Сокольницкий Габриэль Зенонович, 1877 г[ода] рождения, уроженец бывшей Варшавской губернии, поляк, профессор Львовского политехнического института, зав[едующий] кафедрой электрических станций, проживающий в Брюховичах Львовской области по ул[ице] Стасова, 1.

Будучи предупрежден об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний по ст. 89 УК УССР, свидетель показал:

О событиях, происходивших в городе Львове в первые дни захвата его гитлеровцами, мне известно следующее.

Я считаю, что одновременное без каких-либо причин и поводов уничтожение во Львове большой группы известных ученых было преднамеренной и заранее подготовленной акцией фашистов. Первой жертвой стал профессор Политехнического института доктор Казимир Бартель, бывший премьер-министр Польши. Он был арестован в своем рабочем кабинете в здании института, куда он пришел, только что оправившись после болезни и тяжелой операции. Через несколько дней его жена Мария Бартель пришла в тюрьму узнать о его судьбе и там ей сообщили, что он умер. Об этом злодействии я узнал от сотрудников института, когда появился здесь на шестой день после прихода гитлеровцев, а до этого я находился в своем доме в Брюховичах, в десяти километрах подо Львовом. Только этим обстоятельством могу объяснить тот факт, что я лично не разделил участи своих коллег.

В ночь с 3 на 4 июля 1941 года были арестованы в своих квартирах известные ученые профессора: Антон Ломницкий и Владимир Стожек – математики, Каспар Вайгель – геодезист, Станислав Пилат – технолог, Роман Виткевич и Казимир Ветулани[1761]1761
  Ветулани Казимир (1889–1941) – польский инженер, специалист по строительству. Участник Первой мировой войны. В 1935 г. защитил докторскую диссертацию в Львовской политехнике.


[Закрыть] – механики, Владимир Круновский[1762]1762
  Правильно Круковский Влодзимир (1887–1941) – родился в Радоме. Учился в Санкт-Петербургском университете и Дармштадстком техническом институте, в 1918 г. защитил докторскую диссертацию. Затем работа в «Сименс-Шукерт» на разных ответственных должностях, потом преподавал в Варшавском университете и Львовском политехнических институте. С 1939 г. – проректор Львовской политехники. Поддержал приход советской власти.


[Закрыть] – электрик. Они находились непродолжительное время в бурсе Абрагамовича, которая расположена на Вулецкой горе. Об этом страшном злодеянии потом узнало все население города. О некоторых подробностях этого преступления мне рассказывал знакомый профессор медицинского института Гроэр[1763]1763
  Ветулани Казимир (1889–1941) – польский инженер, специалист по строительству. Участник Первой мировой войны. В 1935 г. защитил докторскую диссертацию в Львовской политехнике.


[Закрыть] – единственный человек, оставшийся в живых из числа арестованных профессоров. Это объяснялось, по-видимому, тем, что его жена была американкой и он сам был близок к американским кругам. По словам Гроэра, арестованные были выведены из бурсы Абрагамовича на Вулецкую гору и там расстреляны. Насколько помнится, Гроэр, кажется, говорил мне, что в числе солдат немецкой охраны в бурсе Абрагамочива были люди, говорившие между собой на украинском языке.

Показания мною прочитаны, записано с моих слов правильно. подпись Допросил: ст[арший] следователь прокуратуры Львовской области. подпись

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 17–18. Машинопись. Копия.