Текст книги "13 диалогов о психологии"

Разработка проблемы целостности в школе К. Левина

А.: Что ты! Самое интересное только начинается. Но дело в том, что Курт Левин, который формально работал в то же время в Берлинском университете, что и «триумвират» гештальтпсихологов, эмигрировал вместе с ними в США и разделял основные их положения, в частности идею целостного подхода к изучению сознания и поведения человека, представляет собой столь оригинальную фигуру в психологии, что многие исследователи рассматривают творчество этого ученого отдельно. Его группу считают самостоятельной школой. И действительно, стремясь дополнить и углубить картину психического мира человека, нарисованную гештальтпсихологами, Левин вводит в нее иное, «личностное» измерение: в центре его внимания оказывается аффективно-потребностная сфера человека. В свою очередь, познавательная сфера отступает у него на задний план. И это приводит к тому, что изучение познавательных процессов психики человека и ее аффективно-потребностной стороны идет в гештальтпсихологии как бы параллельно. Все это, естественно, препятствует подлинному решению проблемы целостности, к которому стремилась гештальтпсихология.

С.: Расскажи мне об исследованиях Левина!

А.: Я ограничусь только некоторыми примерами из них. Начну я со знаменитой работы ученицы Левина Блюмы Вульфовны Зейгарник.

С.: Опять такое интересное имя!

А.: А какой это был интересный человек! Кстати, она наша соотечественница, родилась в самом начале XX века в Российской империи, в городе Прены (сейчас Пренай, Литва), училась в гимназиях, а с 1922 года – в Берлинском университете. Там-то и стала заниматься психологией… Надо сказать, что практически все самые знаменитые исследования группы Левина до его эмиграции в Америку были дипломными работами его учениц. Примечательно, что учитель был ненамного старше своих учеников: Левин родился в том же году, когда Эренфельс опубликовал свою знаменитую статью «О гештальт-качествах», то есть в 1890 году, а Зейгарник была ровесницей века…

Кстати, позже, переехав в Москву, пережив ряд страшных лет (ее муж был репрессирован), Блюма Вульфовна явилась одной из создательниц отечественной патопсихологии, став на позиции культурно-исторического и деятельностного подходов, не приемля методологии бывшего своего учителя Левина. Однако в своих трудах она с большой любовью пишет об этом человеке, умершем, к сожалению, довольно рано, в 57 лет, но успевшем внести столь большой вклад в развитие американской социальной психологии, что американцы считают его «своим». Тем не менее мы остановимся на «берлинском» периоде его деятельности, до эмиграции. Давай же послушаем саму Зейгарник, рассказывающую о Курте Левине.

Б. В. Зейгарник: К. Левин был не только крупным ученым, но и ярким человеком с широким кругом интересов, эрудированным в вопросах биологии, физики, математики, искусства и литературы. Однако всецело он был поглощен психологией. Своими идеями он был увлечен, захвачен. Он мог рассуждать на темы психологии в любой момент и в любой обстановке. Случалось, что его осеняла какая-нибудь мысль во время прогулки – он мог тут же остановиться среди улицы, вынимал блокнот и начинал записывать пришедшую ему мысль, не обращая внимания ни на удивленных прохожих, ни на транспорт… Он был очень требователен и строг… в работе, даже гневен, если замечал недобросовестное отношение к результатам эксперимента. «Наука не терпит лени, недобросовестности и глупости», – была его любимая фраза.

…К. Левин был страстным поборником эксперимента в психологии. При этом он всегда подчеркивал, что эксперимент должен вытекать из теории и отвечать на конкретную задачу. «Без теории эксперимент слеп и глух», – любил он повторять своим ученикам. К. Левин не любил стопроцентного совпадения результатов: «слишком хорошо сходятся концы с концами – проверьте еще раз», требовал он. Он считал, что анализ «отрицательных» результатов, выяснение причин подобного отклонения часто помогают установлению закономерностей изучаемого явления. Придавая большое значение установлению общих закономерностей, формализации результатов эксперимента, он с большой осторожностью относился к количественным данным [21, c. 14–15].

А.: Однако Левин был не только поборником эксперимента. Он посвятил ряд своих работ исследованию методологии эксперимента в психологии, проповедовал в свое время естественнонаучную парадигму экспериментального исследования в психологической науке…

С.: Как? Ты только что говорил, что эксперименты Левина – это как раз вовсе не «естественнонаучные» эксперименты…

А.: Это мнение одного из исследователей творчества Левина. Другие авторы так не считают [см. 22, c. 57], утверждая, что Левин сохранил тип естественнонаучного эксперимента. Позиция экспериментатора в них «внешняя», за экспериментами стоит теория, в них проверяются определенные гипотезы… Вместе с тем, несмотря на «внешнюю» позицию, экспериментатор активно участвует в ходе эксперимента…

С.: Как это может быть?

А.: В экспериментах Левина буквально воспроизводился некий «реальный пласт жизни со всеми своими нюансами» [22, с. 50], где, естественно, экспериментатор тоже был «элементом» этого пласта. Некоторые эксперименты Левина настолько близки жизни, что их идея родилась буквально в реальных жизненных ситуациях. Зейгарник любила рассказывать, как родилась идея ее дипломной работы.

«Эффект Зейгарник» и проблема квазипотребностей

Б. В. Зейгарник: Левин сидел со своими студентами в кафе и обсуждал эксперименты, неожиданно он подзывает официанта и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, вон в том углу сидит парочка – что они заказали у вас?» Официант, даже не посмотрев в свою записную книжечку, отвечает: «Это и это». – «Хорошо. А вон та парочка выходит. Что они ели?» И официант начинает неуверенно называть блюда, задумывается. Левин задает своим студентам вопрос: как объяснить, что официант лучше запомнил заказ, который еще не выполнен? Ведь по закону ассоциации официант должен был лучше запомнить то, что было заказано ушедшими людьми: он им подавал, они уплатили (была большая цепочка ассоциаций), а официант лучше запомнил, что заказано, но еще не подано?

И Левин отвечает: «Потому что у официанта нет потребности запоминать то, что заказали ушедшие люди. Он их обслужил, они заплатили, а эти только заказали, он их не обслужил, у него есть потребность к запоминанию заказа» [21, c. 22–23].

С.: А в чем заключалось само-то исследование?

Б. В. Зейгарник: Экспериментатор дает инструкцию испытуемому: «Вы получите ряд заданий, которые вам нужно выполнить как можно лучше и быстрее». Затем испытуемому предлагается одно за другим от 18 до 22 заданий. Однако ему не дают выполнить все задания до конца, а половина заданий прерывается экспериментатором до завершения.

Завершенные и прерванные задания следовали в случайной для испытуемого последовательности, например, после двух незавершенных шли два завершенных, затем одно незавершенное, затем два завершенных и т. д.

Продукты работы и материал прятались, причем таким образом, чтобы это не бросилось в глаза испытуемому. (Например, под тем предлогом, что на столе слишком большой беспорядок, экспериментатор убирал продукты работы в ящик стола).

После того как испытуемый возвращал последнее задание, экспериментатор спрашивал: «Скажите, пожалуйста, какие задания Вы делали во время опыта?»

…Частью задания представляли собой ручную работу (склеить, слепить какое-нибудь животное из пластилина), частью – решение интеллектуальных задач (математическая задача или загадка); наряду с этим были задания другого характера (например, написать какоенибудь стихотворение). Отдельные задания не должны были быть слишком короткими, чтобы у испытуемого было достаточно времени по-настоящему погрузиться в работу. Длительность большинства заданий – около 3–5 мин., только некоторые решались за 1–2 мин. Наконец, было обращено внимание на то, чтобы в течение часа не встречались два сходных между собой задания [23, c. 121, 123].

А.: Результатом данного исследования был знаменитый «эффект Зейгарник», который до сих пор изучается: незавершенные действия запоминаются лучше, чем завершенные, в одну целую девять десятых раза (то есть почти в два раза). И смотри, какая роль здесь отводится экспериментатору и его поведению.

Б. В. Зейгарник: Мы были у Левина и актерами, и режиссерами, и исследователями одновременно… Мы должны были не только правильно понимать ситуацию, но и воздействовать на нее. Для этого нужно было уметь воздействовать на человека, чтобы он воспринимал ситуацию так, как нужно исследователю. Управлять же ею мы могли только тогда, когда «смотрели со стороны», т. е. оценивали и свое поведение, и его тенденции, и могли целостно изменить эту реальность в нужную сторону [22, c. 53–54].

А.: Экспериментатор активно «играл» с испытуемым, строя линию своего поведения в зависимости от поведения испытуемого.

Б. В. Зейгарник: В подобных опытах экспериментатор должен стараться вести себя в соответствии с той установкой, которую он обнаруживает у испытуемого (часто довольно явной и заметной), и не создавать ему затруднений.

Например, с испытуемыми, работающими из чувства долга, экспериментатор действительно изображает какое-то желание, дает совершенно конкретные указания, например: «Да, зеленые бумажки мне нравятся больше». С честолюбивыми испытуемыми он принимает «холодный вид экзаменатора»… С испытуемым, заинтересовавшимся делом самим по себе, экспериментатор, напротив, ведет себя действительно пассивно. Он старается не делать каких-либо замечаний… Мы считаем, что в опытах, имеющих своей целью выяснение вопросов каузально-динамического характера, которое не ограничивается выявлением чисто внешних результатов, именно такое поведение создает одинаковые условия для различных испытуемых [23, c. 126–127].

А.: Так что экспериментатор не «конструировал» поведение испытуемых, он актуализировал, поддерживал те тенденции в поведении, которые испытуемый сам проявлял, усиливал их. Это делалось с целью объективного исследования динамических аспектов поведения испытуемых.

С.: Что ты имеешь в виду?

А.: Левин, как ты помнишь, придерживался точки зрения гештальтпсихологов на природу тех сил, которые определяют особенности сознания и поведения человека. Гештальтпсихологи, как известно, занимались изучением влияния на сознание факторов, действующих на человека «здесь и теперь», придавая меньшее значение прошлому опыту. Левина, в свою очередь, интересовали механизмы поведения человека, развертывающиеся в данный момент и в данной ситуации, их динамика. Одним из таких найденных Левином факторов была так называемая квазипотребность…

С.: Почему «квази»?

А.: Потому что это была не органическая потребность, типа пищевой или половой, а ситуативно возникшая потребность выполнить действие после того, как человек решит для себя, что это действие нужно выполнить. Как и все гештальтисты, Левин использовал здесь физическую аналогию: представим себе квазипотребность некой заряженной целостной системой, энергия которой стремится к разрядке. Если действие прервали, вся энергия разрядиться не успела и поэтому оказывала свое влияние на запоминание – и это «остаточное напряжение» приводило к лучшему запоминанию.

Интересно, что в другом исследовании было показано, что, если создать такую ситуацию, когда испытуемый может по своему желанию возвратиться к прерванному экспериментатором заданию уже после эксперимента, то испытуемые спонтанно возвращались к прерванному заданию – даже если их об этом не просили.

С.: Чтобы «разрядить» квазипотребность?

А.: По Левину, так.

С.: А что будет, если потребность уже разрядилась и, наоборот, уже совсем нет никакой энергии для продолжения работы?

А.: По этому поводу тоже было проведено одно исследование ученицей Левина Анитрой Карстен.

Б. В. Зейгарник: Испытуемому предлагается выполнить длительное монотонное задание, как, например, рисовать черточки или кружки (при этом перед испытуемым лежит большая стопка листов). Ему дается инструкция: «Чертите, пожалуйста, черточки (кружочки) вот так» (экспериментатор чертит несколько одинаковых черточек или кружочков). Если испытуемый спрашивает, сколько же ему надо чертить, экспериментатор отвечает абсолютно бесстрастным голосом: «Сколько вам захочется, вот перед вами лежит бумага».

…Вначале испытуемые довольно аккуратно выполняют предложенное им задание, однако спустя короткое время (5–10 мин) они начинают привносить в задание вариации, т. е. незаметно для себя испытуемый несколько меняет задачу. Эти вариации носят характер либо изменения внешней структуры задания (черточки или кружочки становятся меньше или больше), либо темпа работы, ритма и т. п. Иногда испытуемые прибегают к «сопроводительным» действиям: они начинают напевать, насвистывать, постукивать ногами. Эти вариации свидетельствуют о том, что побуждение к выполнению задания начинает иссякать, наступает, как выражается А. Карстен, явление «психического пресыщения» [21, c. 79–80].

А.: Итак, энергия полностью разрядилась. Как же заставить испытуемого продолжать выполнять задание (ведь многие испытуемые не выдерживали и говорили, что «больше не могут»)?

С.: Не знаю.

А.: Взять энергию из иной «заряженной системы».

С.: Не понимаю.

А.: Сделать так, чтобы смысл задания у испытуемого изменился и у него образовался бы новый мотив (побуждение) к выполнению задания. Тогда возникнет новая квазипотребность и новая энергия.

С.: Как же это реально осуществить?

А.: Испытуемому дается новая инструкция: «Это монотонное задание вам было предложено для того, чтобы проверить вашу выдержку. Продолжайте, если хотите, вашу работу».

Б. В. Зейгарник: Реакция испытуемых на новую инструкцию различна. Некоторые испытуемые сердятся: «Что же вы мне раньше не сказали!» и бросают работу. Других испытуемых новая инструкция приводит к переосмыслению ситуации: «Ну, тогда другое дело», – часто слышится в ответ. Подобное переосмысление задания часто приводит к тому, что вариации становятся реже, а иногда и совсем исчезают… Некоторые испытуемые сами… меняют для себя смысл задания. Об этом свидетельствуют как спонтанные высказывания, так и самоотчет испытуемых. «Я хотел посмотреть, кому скорее надоест, Вам (т. е. экспериментатору) или мне», или «Я хотел проверить себя, как долго я могу заниматься этим скучным делом» [Там же, с. 81].

А.: Таким образом, Левин затрагивает в этих экспериментах крайне интересное явление переосмысления ситуаций, нахождения для себя смысла в, казалось бы, совершенно бессмысленной работе. Этими и другими блестящими экспериментами он открыл пути экспериментального изучения смысловых образований личности. Кстати, очень многие типы психотерапии опираются на эти или им подобные приемы: «Если тебе кажется, что жизнь невозможна, измени к ней отношение». Правда, очень сложный вопрос: каким образом все-таки «найти» этот новый смысл, где его можно найти, как изменить «валентности» окружающих нас вещей?

С.: Валентности?

А.: Да. Это одно из ключевых понятий в системе Левина. В «ортодоксальной» гештальтпсихологии часто использовались понятия «психологическое поле», «феноменальное поле», «зрительное поле» и тому подобные. Левин вводит в это поле «личностное» измерение. В левиновском поле объекты не просто выделяются как фигуры из фона, а обладают для нас определенной притягательностью или вызывают отвращение, то есть обладают определенной «валентностью». Причем валентность объектов, как правило, не постоянна: она определяется динамическими отношениями, существующими в данной целостной ситуации в данный момент времени. Иногда какой-нибудь безобидный цветок вызывает такую жгучую ненависть…

С.: Неужели?

Исследование Т. Дембо и проблема «полевого поведения»

А.: Я имею в виду еще одно знаменитое исследование, проведенное ученицей Левина Тамарой Дембо. Испытуемый должен был в этом эксперименте достать цветок с подставки, расположенной на некотором расстоянии от него. Сам испытуемый в это время находился внутри квадрата, выложенного из деревянных реек. В квадрате стоит стул, за пределами квадрата, но близко к нему, находится ряд деревянных колец. Инструкция гласила: «Вы должны достать цветок рукой, не выходя ногами за пределы квадрата». При этом ни квадрат, ни подставку, ни цветок перемещать было нельзя [24, c. 542].

Существовало всего два решения данной задачи (для этого надо было использовать стул, который можно было поставить за пределами квадрата и либо опираться на него рукой, либо встать на него коленями, при этом ступни находятся в пределах квадрата, что разрешено инструкцией). Но экспериментатор настаивал на третьем способе решения. Попытки испытуемых были безуспешны. Квазипотребность «найти третье решение» властно требовала своей разрядки. А решение не находилось. И тогда выступало несколько исходов данной ситуации. Некоторые испытуемые с ненавистью смотрели на цветок, который оставался для них недосягаем, на предметы, которые стояли вокруг, и…вымещали всю злобу на них. «Валентность» данных предметов становилась в этом случае отрицательной. Иногда агрессия обращалась на самого себя: «Ну и тупица же я! Так и знал, что ничего не сделаю!» Но зачастую доставалось экспериментатору. Вот характерное признание Зейгарник, описывающей эксперименты Дембо.

Б. В. Зейгарник: Ее испытуемыми были взрослые: студенты, доценты. Выступая в качестве испытуемых, волновались и Лурия, и Дункер… (исключение составил один Вертгеймер); все они не только злились на Дембо во время эксперимента; многие признавались, что когда встречали ее в следующие дни около института, они переходили на другую сторону улицы [22, c. 50].

А.: Обрати внимание: были среди испытуемых и лица, которые не обнаруживали таких реакций. Отчего бы это?

С.: Наверное, они изменили для себя смысл этой ситуации, сказав про себя: «А вот сейчас я покажу экспериментатору, что даже в безвыходной ситуации могу до бесконечности искать выход, пока ему не надоест».

А.: Верно. Но были и другие причины для спокойствия. Некоторые испытуемые «уходили в ирреальный план», то есть предлагали некие фантастические решения задачи, которые совершенно не соответствовали условиям. Например: «Надо наполнить комнату водой, и цветок приплывет». По сути дела, в ситуации, как теперь говорят психологи, фрустрации, то есть ощущения невозможности исполнения желания в силу своей несостоятельности, субъект может «добиться желаемого» в своих фантазиях, грезах. Правда, это не решает подлинной проблемы, но тем самым происходит как бы некое «замещение» одного действия (реального) другим (ирреальным) и квазипотребность определенным образом разряжается.

С.: Опять-таки важная проблема, которая, кстати, изучалась и вне рамок школы Левина, в психоанализе например, где искусство рассматривалось как «замещение» (сублимация) неудовлетворенных сексуальных желаний…

А.: Очень хорошо! А у Левина был еще целый цикл исследований, в которых разрабатывались следующие проблемы: какие именно действия могут выступать в роли замещающих, как формулирует для себя человек цели своей деятельности, как соотносятся между собой реальные и идеальные цели, как меняется процесс целеобразования в зависимости от реальных успехов или поражений в ходе какой-то деятельности…

Наконец, еще одно очень важное понятие школы Левина: «полевое поведение». Поведение понималось Левином в целом как функция двух факторов: с одной стороны, «внутренних» условий (квазипотребностей и просто потребностей, намерений, целей человека), с другой стороны – «внешних условий», то есть феноменального поля, в котором выступают объекты, обладающие для нас определенной валентностью. В целом это единство «субъект – окружение» уже не есть собственно поле, но представляет собой «жизненное пространство» индивида, которое складывается в данный момент, но в котором представлены также прошлое и будущее, правда, преломленные через настоящее как через особое стекло. В принципе для человека характерно волевое поведение, характеризующееся тем, что человек следует собственным намерениям, у него есть различные напряженные системы квазипотребностей, он ставит перед собой цели и пытается их достичь несмотря на сопротивление окружающей обстановки, психологического поля. Но иногда его поведение приобретает противоположный характер – становится «полевым». Тогда верх над ним берут силы поля…

С.: Как это?

А.: А вот еще один, уже последний пример исследования в школе Левина.

Б. В. Зейгарник: Испытуемого, которого пригласили якобы с целью исследования его «интеллекта» или «памяти», просили минуточку подождать. «Я забыл, что мне необходимо позвонить», – говорил экспериментатор, выходил из комнаты, а сам наблюдал… за тем, что будет делать испытуемый, оставшись наедине [21, c. 45].

С.: Как же это он наблюдал?

А.: Там было встроено в стену специальное стекло.

Б. В. Зейгарник: Все без исключения испытуемые (а это были не только студенты, но и сотрудники берлинского института психологии – профессора, доценты) производили какие-то манипуляции с предметами: некоторые перелистывали книгу, трогали «шкафчик», проводя пальцем по бисерной занавеске; все без исключения позванивали колокольчиком… К. Левин задался вопросом, почему же взрослые, серьезные люди совершали подобные манипуляции, и отвечал, что в ситуации, в которой субъект не занят осмысленным действием (а для К. Левина это означало, что в данной ситуации у людей не формировалось дифференцированного намерения), поведение становилось «ситуативно обусловленным», «полевым» [Там же].

А.: Значит, в некоторых случаях верх берут силы поля: предметы как бы провоцируют человека на действие с ними… Вспомни еще раз «Алису в стране чудес» – пузырек говорит девочке своей надписью: «Выпей меня». И человек может подчиниться подобным «требованиям» предметов. В нейропсихологии, которая занимается изучением нарушений психической деятельности при различных поражениях мозга, было показано, что есть группа людей, обнаруживающих такое «полевое поведение» в повседневной жизни. Это больные с поражениями лобных отделов коры головного мозга. Зачастую они неспособны «встать над полем», то есть совершить намеренное, волевое действие. Увидев на столе карандаш, больные с поражениями такого рода могут взять его и чиркать им по бумаге до тех пор, пока что-то другое из «внешних сил» не привлечет их внимания и не остановит.

Ну что же, ты теперь, наверное, изменил свое мнение о проблеме целостности в психологии?

С.: В каком смысле?