Текст книги "13 диалогов о психологии"

Проблема архетипов

С.: Я не совсем понял, что такое архетипы и на какие факты опирался Юнг, чтобы доказать свою гипотезу о коллективном бессознательном.

А.: Сначала о втором. Юнг находит доказательства этой гипотезы в материале сновидений, в известных умственных расстройствах, например шизофрении…

С.: Непонятно.

А.: Ну вот тебе конкретные примеры.

К. Г. Юнг: Я живо вспоминаю случай с профессором, у которого случилось внезапное видение, и он подумал, что нездоров. Он явился ко мне в состоянии полной паники. Мне пришлось взять с полки книгу четырехсотлетней давности и показать ему выгравированное изображение его видения. «Нет причин беспокоиться о своей нормальности, – сказал я ему. – Они знали о Вашем видении 400 лет назад». После этого он сел, уже окончательно сбитый с толку, но при этом вполне нормальный [31, c. 65].

С.: Есть от чего быть сбитым с толку! Откуда же такое повторение?

А.: А что ты скажешь на это?

К. Г. Юнг: Показательный случай произошел с человеком, который сам был психиатром. Однажды он принес мне рукописный буклет, который получил в качестве рождественского подарка от десятилетней дочери. Там была записана целая серия снов, которые у нее были в возрасте восьми лет… Они представляли самую причудливую серию снов, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело, и я хорошо понимал, почему ее отец был ими озадачен. Хотя и детские, они представлялись жуткими и содержали образы, происхождение которых было совершенно непонятным для отца. Привожу основополагающие мотивы снов:

1. «Злое животное», змееподобное многорогое чудовище, убивающее и пожирающее всех других животных. Но из четырех углов появляется Бог и в виде четырех отдельных богов воскрешает мертвых животных.

2. Вознесение на небеса, где совершаются языческие пляски, и спуск в ад, где ангелы творят добрые дела.

3. Стадо маленьких животных пугает спящую. Животные увеличиваются до чудовищных размеров, и одно из них пожирает спящую маленькую девочку.

4. Маленькая мышь изъедена червями, пронизана змеями, рыбами и людьми. Затем мышь становится человеком. Это иллюстрирует четыре стадии происхождения человечества… [31, c. 66].

А.: Ну и так далее – всего двенадцать снов подобного содержания.

К. Г. Юнг: В полном немецком оригинале каждый сон начинается словами старой сказки: «Однажды…» Этими словами маленькая девочка как бы поясняет, что каждый свой сон она воспринимает в виде сказки, которую хочет рассказать своему отцу в виде рождественского подарка. Отец пытается объяснить эти сны, исходя из позиции их семейного окружения (контекста). Но у него ничего не получилось, поскольку никаких личных индивидуальных ассоциаций не выявлялось.

Возможность того, что эти сны были сознательно придуманы, исключалась теми, кто достаточно хорошо знал девочку, – все были абсолютно уверены в ее искренности…

Ее сны имели определенно-специфический характер. Их главные мысли содержали отчетливо философский оттенок. Первый, например, говорил о злом чудовище, убившем других животных, но Господь воскрешал их посредством священного Апокатастасиса, или восстановления, возмещения. На Западе эта идея известна в христианской традиции. Ее можно обнаружить в «Деяниях Апостолов»… Конечно, можно предположить, что ребенок усвоил эту мысль в процессе своего религиозного воспитания. Но у нее был очень незначительный религиозный багаж. Ее родители формально значились протестантами, но фактически они знали Библию только по слухам. И уж совершенно невероятно, что кто-то объяснил девочке малоизвестный образ Апокатастасиса. Скорее всего ее отец никогда и не слышал об этой мифической идее.

Девять из двенадцати снов несут в себе тему разрушения и восстановления. И ни один из них не содержит каких-либо следов специфически христианского воспитания или влияния. Напротив, они гораздо ближе к примитивным мифам…

Возьмем, скажем, первый сон, в котором Бог, состоящий из четырех богов, появляется «из четырех углов». Углов чего? Во сне никакая комната не упомянута. Да и никакая комната не соответствовала бы всей картине, изображавшей с очевидностью космическое событие, в котором совершалось Универсальное Бытие. Кватерность (элемент четверичности) – сама по себе идея необычная, но играющая значительную роль во многих философиях и религиях. В христианской традиции она была вытеснена Троицей, понятием, известным и ребенку. Но кто нынче в обычной семье мог знать о божественной четверичности? Эта идея, хорошо известная изучающим средневековую герменевтическую философию, к началу XVIII в. совершенно исчезла и, по крайней мере, уже 200 лет, как вышла из употребления. Где же ее могла отыскать маленькая девочка?..

Во втором сне возникает совершенно нехристианский мотив, содержащий воспринятые ценности в перевернутом виде, – языческие танцы людей на небесах и добрые дела ангелов в аду. Эта символическая картина подразумевает относительность моральных ценностей. Где мог ребенок обрести столь революционное представление, равное гению Ницше? [31, c. 66–69].

С.: Ну и где же?

А.: Юнг считал, что эти представления взялись из архетипов коллективного бессознательного, общих для всего человечества.

С.: Итак, архетипы – это…

А.: Это некие всеобщие праобразы, образцы, формы, которые передаются данному человеку от его предков и представляют собой как бы «доопытные» бессознательные «мыслеформы», определяющие («оформляющие») уже опытное познание мира.

К. Г. Юнг: Все события из этого класса не имеют своего источника в отдельном индивидууме. Данные содержания имеют характерную особенность – они мифологичны по сути… Эти коллективные паттерны, или типы, или образцы я назвал архетипами, используя выражение Бл. Августина. Архетип означает… определенное образование архаического характера, включающего равно как по форме, так и по содержанию мифологические мотивы. В чистом виде мифологические мотивы появляются в сказках, мифах, легендах и фольклоре. Некоторые из них хорошо известны: фигура Героя, Освободителя, Дракона (всегда связанного с Героем, который должен победить его), Китом или Чудовищем, которые проглатывают Героя. Мифологические мотивы выражают психологический механизм интроверсии сознательного разума в глубинные пласты бессознательной психики. Из этих пластов актуализируется содержание безличностного, мифологического характера, другими словами, архетипы, и поэтому я называю их безличностным или коллективным бессознательным [47, c. 31–32].

С.: Но почему архетипические образы проявились в таком виде именно у этой маленькой девочки?

А.: Вот как сам Юнг отвечает на твой вопрос.

К. Г. Юнг: Если бы сновидец был первобытным знахарем, то можно было бы предположить, что его сны представляют вариации на философскую тему смерти, воскресения или замещения, происхождения мира, творения человека и относительности ценностей. Но бесполезно искать в них смысл, если пытаться толковать их на индивидуальном уровне. Сны… содержат «коллективные образы» и сходны с теориями, которым обучают молодых людей в первобытных племенах в период посвящения (инициации) в мужчины. Это то самое время в их жизни, когда они узнают, что такое Бог или боги, или животные-«основатели», как сотворены мир и человек, как произойдет наступление конца света, каков смысл смерти… Но многие люди начинают думать об этом вновь уже в старости, при приближении к смерти.

Так случилось, что маленькая девочка оказалась в обеих ситуациях сразу, одновременно. Она приближалась к зрелости и к концу жизни…Когда я впервые прочел эти сны, у меня возникло жуткое чувство неминуемого несчастья… Описанные образы можно предположить в снах стариков, оглядывающихся на прожитую жизнь, но никак не у ребенка, устремленного вперед, в свое будущее… Опыт показывает, что неведомое приближение смерти отбрасывает… тень предчувствия на саму жизнь и сновидения жертвы… Они были приготовлением к смерти, выраженные в коротких историях, наподобие сказок, рассказываемых во время первобытных инициаций…

Словно будущие события отбрасывали свою тень назад, порождая у ребенка те мыслеформы, которые обычно дремлют у человека, но которые описывают или сопровождают приближение фатального исхода [31, c. 69–70].

С.: Что же случилось?

А.: Девочка умерла спустя год после описанного Рождества от инфекционного заболевания, и архетипические образы «предсказали» ей эту смерть.

С.: Боже мой, как таинствен мир бессознательного!

А.: Да, и эта таинственность особенно чувствуется в произведениях Юнга, который широко использовал в них мифологический материал, труды восточных и средневековых философов, алхимиков, мистиков и тому подобное. Одной из граней этой таинственности бессознательного является то, что в человеке одновременно живут несколько личностей – и он может это не осознавать…

С.: Как это?

«Тень», «Самость» и другие

А.: Этот факт известен психиатрам под названием «расщепление» или «раздвоение» личности, когда больной в разные периоды своей жизни ведет себя то как один, то как другой человек со своим характером, склонностями, даже со своим собственным именем (находясь в «другом» состоянии, человек называет себя другим именем). Но Юнг показал, что в каждом нормальном человеке тоже имеется такое «расщепление». Ну, во-первых, существует то, что Юнг называет «Персоной». Это «социальный характер», то есть «Я для других». Известно, что на людях мы стараемся вести себя или даже просто ведем себя иногда как совсем другие люди, чем дома. Персона – некая «маска», которую человек надевает на себя, отправляясь в общество. Это – «внешний характер». Есть и «внутренний характер», который Юнг называет «Анимой», то есть собственно душой.

К. Г. Юнг: Подобно тому как «персона» есть существо, составляющее нередко весь видимый характер человека и в известных случаях неизменно сопутствующее ему в течение всей его жизни, так и душа его есть определенно ограниченное «существо», имеющее подчас неизменно устойчивый и самостоятельный «характер»… Она в общем и целом дополняет внешний характер. Опыт показывает нам, что душа обыкновенно содержит все те общечеловеческие свойства, которых лишена сознательная установка. Тиран, преследуемый тяжелыми снами, мрачными предчувствиями и внутренними страхами, является типичной фигурой. С внешней стороны бесцеремонный, жесткий и недоступный, он внутренне поддается каждой тени, подвержен каждому капризу так, как если бы он был самым несамостоятельным существом. Следовательно, душа его содержит те общечеловеческие свойства определяемости и слабости, которых совершенно лишена его внешняя установка, его «персона» [30, c. 163–164].

А.: Есть и другие «личности» в человеке: это и собственно Я как субъект сознания, и «Тень» как олицетворение всего негативного и агрессивного в человеке (то, что Фрейд называл «Оно»), и «Самость» как субъект всей психики вообще и тем самым некая «идеальная личность», и другие… Для человека самое главное, по Юнгу, понять свою «Самость», познать, кто ты есть «на самом деле», а это включает познание не только сознательного Я, но и всех многообразных сфер бессознательного. Познать самого себя и быть самим собой – это, по Юнгу, важнейшее условие свободного развития человека. Этот процесс Юнг называет индивидуацией и утверждает, что если «существенно задерживать развитие индивидуальности – значит искусственно калечить ее» [30, c.169]. Мысль не новая, как ты понимаешь, но как важно, что к ней приходят столь различные философы и психологи! Впрочем, я не охватил и сотой доли философской и психологической системы Юнга… Однако надо двигаться дальше. Еще только одно. Ты наверняка слышал термины «экстраверт» и «интроверт»…

С.: Да-да, это определенные типы характеров. Экстраверт – человек общительный, легко сходится с людьми, живой и эмоциональный, интроверт – наоборот, человек замкнутый и угрюмый, малоэмоциональный…

А.: Не совсем верно, поскольку и интроверт может быть весьма эмоциональным, только его эмоции «не лежат на поверхности». Но ты действительно прав, говоря о типах характеров. И эта классификация принадлежит Юнгу. Правда, он выделяет, кроме экстраверсии – интроверсии, еще и иные основания для классификации [48]. Но об этом ты узнаешь из других курсов.

С.: Очевидно, были и другие исследователи, развивавшие идеи Фрейда?

Направления дальнейшего развития психоаналитических идей

А.: И это развитие происходит в нескольких направлениях. В так называемом неофрейдизме развиваются главным образом социально-культурные аспекты психоанализа. Карен Хорни, Гарри Стэк Салливан, Эрих Фромм в своих концепциях отвергают пансексуализм Фрейда, подчеркивают культурную и социальную обусловленность неврозов, рассматривают возможные пути выхода из них путем изменения отношения человека к другим людям. Конечно, каждый из них делает это по-своему. Но были и другие направления развития идей психоанализа в дальнейшем. Австрийский психиатр Вильгельм Райх, или Рейх в старой транскрипции, наоборот, вновь поставил проблему сексуальности в центр своего внимания и пошел, в известном смысле, даже «дальше» Фрейда в признании необходимости полного сексуального раскрепощения человека, выдвинув идею «сексуальной революции». Хотя, по Райху, это означало установление подлинно человеческих (естественных) отношений в любви, труде и познании, призывы Райха на практике вылились в «стремление к неприкрытой чувственности» [2, c. 180]. Мы на собственном опыте убедились, что обе крайности нехороши – и ханжеское замалчивание проблем пола («У нас секса нет!»), и полная вседозволенность в этой области.

Еще одним направлением развития идей психоанализа является уже упомянутая мною Эго-психология, которую развивали дочь Фрейда Анна и ряд других психологов, среди которых наибольшую известность получил Эрик Эриксон. Основное внимание Эго-психологи уделяют формированию Я (Эго), образа Я, защитных механизмов и так далее.

Некоторые авторы [32] выделяют еще «французский постфрейдизм» Жака Лакана и ряда других исследователей, работы которых направлены на изучение проявлений бессознательного в различных языковых реалиях, да и само бессознательное они рассматривают как особый язык.

И, конечно же, нельзя не упомянуть о прикладных разработках психоаналитических идей: в социальной психологии, психотерапии, этнопсихологии, политической психологии – да все эти направления трудно даже перечислить! Надо учесть и влияние психоанализа на литературу, искусство, эстетику, философию… Теперь и на русском языке вышло столько работ по всем этим проблемам, что я даже не рискну упомянуть хотя бы главные из них!

С.: Я думаю, что тему бессознательного психоанализ исчерпал.

А.: Ошибаешься. Была еще одна школа, которая нашла «свой ключик» к бессознательному.

С.: Какая же?

Установка и бессознательное в психологической школе Д. Н. Узнадзе

А.: Совершенно иная по своим идейным установкам школа, которая раньше называлась «одной из школ советской психологии». Эта школа грузинских психологов под руководством Дмитрия Николаевича Узнадзе, теория которой чаще всего называется «психологией установки».

С.: А-а, про установку я знаю! Я тут недавно прочел об одном весьма давно проведенном эксперименте, в котором, очевидно, проявлялись эти самые установки. Сначала испытуемому предъявляли бессмысленные слова, написанные латинским шрифтом, для прочтения. А затем давался текст из русских слов, написанный буквами, общими по конфигурации с латинскими буквами. И испытуемые – у которых уже выработалась соответствующая установка на чтение латинского текста – читали русские слова «чепуха» и «почва» как «реникса» и «норба»!

А.: Ты смотри… Кажется, у тебя начинает развиваться профессиональная память! Действительно, ты привел пример того, что в экспериментальных исследованиях школы Узнадзе называлось «фиксированной установкой». Чтобы лучше понять, что это такое, рассмотрим типичный эксперимент школы Узнадзе. Испытуемому дают в руки (в каждую – по одному) два шара, совершенно одинаковые по всем свойствам, кроме, например, объема: один шар явно больше другого по объему. Каждый раз этот больший по объему шар дается, например, в левую руку. А далее происходит следующее.

Д. Н. Узнадзе: Через определенное число повторных воздействий (обычно через 10–15 воздействий) субъект получает в руки пару равных по объему шаров с заданием сравнить их между собой. И вот оказывается, что испытуемый не замечает, как правило, равенства этих объектов, наоборот, ему кажется, что один из них явно больше другого, причем в преобладающем большинстве случаев в направлении контраста, т. е. большим кажется ему шар в той руке, в которую в предварительных опытах он получал меньший по объему шар… Бывает и так, что объект кажется большим в другой руке, т. е. в той, в которую испытуемый получал больший по объему шар.

В этих случаях мы говорим об ассимилятивном феномене. Так возникает иллюзия объема [33, c. 140].

А.: Аналогичные результаты были получены при предъявлении объектов зрительно, при использовании разноосвещенных объектов, объектов в виде разных форм давления на руку и во многих других случаях. Во всех них обнаруживалось действие какого-то одного фактора…

Д. Н. Узнадзе: Мы видим, что везде, во всех этих опытах, решающую роль играет не то, что специфично для условий каждого из них, – не сенсорный материал, возникающий в особых условиях этих задач, или что-нибудь иное, характерное для них…

Решающее значение в этом процессе, нужно полагать, имеют наши предварительные экспозиции. В процессе повторного предложения их у испытуемого вырабатывается какое-то внутреннее состояние, которое подготовляет его к восприятию дальнейших экспозиций. Что это внутреннее состояние действительно существует и что оно действительно подготовлено повторным предложением предварительных экспозиций, в этом не может быть сомнения: стоит произвести критическую экспозицию сразу, без предварительных опытов, т. е. предложить испытуемому вместо неравных сразу же равные объекты, чтобы увидеть, что он их воспринимает адекватно. Следовательно, несомненно, что в наших опытах эти равные объекты он воспринимает по типу предварительных экспозиций, а именно как неравные [33, c. 147–148].

С.: Я не понимаю, при чем тут бессознательное?

А.: Как при чем? Само это «внутреннее состояние» было бессознательным. Его бессознательность доказывалась следующим остроумным экспериментом. «Предварительные экспозиции» проводились с испытуемым, находящимся в состоянии гипноза. После пробуждения он ничего не помнил из того, что делал во время гипноза. И тут же ему предъявили «критическую экспозицию»: дали в руки шары, допустим, равного объема. И при этом – уже вполне сознательном – восприятии испытуемый обнаруживал установку, которая сформировалась у него, когда он находился в состоянии гипноза, то есть она оставалась для него бессознательной. Интересно, что другая характерная черта установки – ее «целостность» – обнаруживалась в не менее остроумных экспериментах. Установка формировалась, допустим, на материале шаров, предъявляемых зрительно. А «критическая экспозиция» происходила на материале шаров, даваемых в руки. И сформированная ранее на другом материале установка все равно «срабатывала»: равные по объему шары казались неодинаковыми!

С.: Насколько я понимаю, речь идет только о каком-то одном типе установок, которые ты назвал фиксированными?

А.: Верно. В школе Узнадзе говорили также о первичных установках. Они возникают при встрече какой-либо имеющейся у субъекта актуальной потребности, с одной стороны, и ситуации удовлетворения этой потребности – с другой. Как правило, достаточно одной-единственной встречи, чтобы возникала подобная установка – направленность поведения на какой-то конкретный объект…

С.: Что-то непонятно.

А.: Конкретный пример: так называемый импринтинг у некоторых высших позвоночных. Ты, наверное, об этом слышал: известный австрийский ученый Конрад Лоренц обнаружил, что гусята, только что вылупившись из яиц, начинают следовать за первым движущимся предметом, попавшим в их поле зрения. Обычно этим предметом оказывается гусыня. Но если они вместо нее увидят движущийся мяч или даже человека – происходит «импринтинг», то есть запечатление в их памяти данного предмета как предмета, за которым нужно следовать. Врожденная потребность следовать за кем-то встретилась с конкретной ситуацией, и произошло формирование установки как готовности действовать совершенно определенным образом. Еще пример из области немного другой. Подросток впервые испытал половое возбуждение в определенной ситуации: например, кто-то оставил после себя в комнате запах определенных духов, или же в присутствии гувернантки, отдыхавшей на скамеечке, вытянув больную ногу, обутую в башмак определенной формы. С тех пор, даже став взрослым, данный человек испытывает половое возбуждение только при наличии той самой ситуации, при которой произошло формирование установки: то есть ощущая определенный запах духов или при виде ноги, обутой в башмак.

С.: Но ведь эти случаи означают, что установка – очень широкое понятие: ведь сколько у человека разных потребностей и сколько ситуаций их удовлетворения!

А.: Именно такой расширительный смысл и приобрело понятие установки в школе Узнадзе. Опять повторилась та же история, что и при возникновении любой психологической школы: какой-то аспект поведения или психической жизни, какая-то найденная закономерность распространяется на все более и более широкие области, пока не станет объяснительным принципом психики вообще.

С.: Но если определять установку как готовность действовать в определенном направлении, то, естественно, эту готовность можно найти абсолютно в любой активности!

А.: Поэтому всегда были попытки как-то классифицировать установки, разделить их по типам. Расскажу только об одной классификации, предложенной Александром Григорьевичем Асмоловым. В свое время он был учеником Алексея Николаевича Леонтьева, и, естественно, его попытка классификации установок опирается на разделяемую им теорию деятельности.

Высший уровень установок – смысловые установки. Они связаны с деятельностью «в целом», с ее мотивами и личностными смыслами. Вспомни притчу, которую я тебе приводил, о людях, таскающих камни: каждый из них имел свой мотив деятельности и соответствующая «готовность к совершению действий» по-разному проявлялась в самих этих действиях. О смысловых установках мы говорили и тогда, когда обсуждали психоанализ: об истинном смысле тех или иных высказываний гораздо точнее можно судить по оговоркам в них и определить тем самым подлинные смысловые установки личности.

Второй тип (и уровень) установок – целевые установки. Они изучены лучше всего. Это готовность субъекта совершать определенные действия в соответствии с выбранной им целью (какие бы мотивы ни стояли за выбором этой цели). Один из наиболее впечатляющих примеров целевой установки привел представитель Вюрцбургской школы, которая тоже со своей стороны изучала установки, Карл Марбе. Вот этот пример в пересказе Асмолова.

А. Г. Асмолов: В поздний вечерний час охотник с нетерпением подстерегал в засаде кабана. И вот, наконец, долгожданное событие произошло, листья кустарника качнулись, и… грянул выстрел. Охотник кинулся к подстреленному «кабану», но вместо кабана он увидел девочку. Сила целевой установки, готовности увидеть именно то, что он ожидал и хотел увидеть, была столь велика, что сенсорное содержание, возникшее в процессе восприятия объекта (девочки), преобразовалось в иллюзорный образ кабана [34, c. 77].

С.: Кошмар какой-то! Но так, по-моему, часто случается в жизни. У меня тоже были иллюзии подобного рода, хотя и не столь трагические. Был я как-то в небольшом городе и понадобилось мне что-то для ноутбука. Иду по улице, вижу магазин, читаю вывеску: «Компьютеры». Я бегом туда. Подхожу ближе – и каково же мое разочарование: оказывается, я неправильно прочитал надпись, магазин-то назывался «Комиссионный»…

А.: Хорошо, пойдем дальше. Асмолов выделяет еще один, более низкий уровень установок: операциональные установки. Они возникают в условиях решения задачи в определенной конкретной ситуации, когда у субъекта уже имеется опыт поведения в подобных ситуациях и установки «актуализируются» иногда независимо от воли и желания субъекта. Фиксированные установки, о которых мы говорили, – хороший пример операциональных установок. Можно выделить и более низкий уровень установок, которые, вероятно, и установками уже нельзя назвать: это, например, определенная готовность мышечного аппарата к взятию того или иного предмета, то есть речь идет уже о некоторых физиологических или психофизиологических механизмах реализации поведения. Но все это ты будешь изучать позже.

С.: Ты не сказал самого главного.

А.: Чего именно?

С.: А как же! А почему мы выбираем того или иного политического деятеля? Почему реклама может сформировать установку на покупку продукта, который нам вовсе не нужен? Как объяснить сохраняющиеся у человека установки, несмотря на, казалось бы, их полную дискредитацию в общественном мнении? Почему…

А.: Прости, я тебя перебью. Ты затронул очень важные вопросы, действительно относящиеся к психологии установок, на которые я сегодня не могу дать ответа, – для этого нужно знать всю психологию, а мы с тобой только начинаем знакомиться с ней. Тем более что и среди психологов нет единого мнения относительно тех или иных аспектов изучения установок. Многие считают, что под словом «установка» скрываются самые разнообразные реалии, и каждая из них имеет свои «психологические механизмы». Оставим эти споры на будущее.

С.: Тогда подведем итоги нашего обсуждения сегодня?