Текст книги "13 диалогов о психологии"

«Влечения к жизни» и «влечения к смерти»

А.: Это долгий разговор, и я могу тебе только привести некоторые высказывания самого Фрейда, в частности в его письме к Альберту Эйнштейну. Письмо это было написано в 1932 году и опубликовано несколько позже, – в 1933 году, когда идеи Фрейда о причинах войны, высказанные в этом письме, становятся все более и более актуальными.

З. Фрейд: Я хотел бы бросить еще один взгляд на наше учение об инстинкте деструктивности. Позволив себе некоторую спекуляцию, мы подошли как раз к тому предположению, что этот инстинкт работает в каждом живом существе и стремится привести его к распаду, вернуть жизнь в состояние неживой материи. Со всею серьезностью он заслуживает названия «инстинкт смерти», в то время как эротические влечения представляют собой стремления к жизни. Инстинкт смерти становится инстинктом деструктивности, когда он направлен вовне, на объекты… Живое существо, так сказать, сохраняет свою собственную жизнь, разрушая чужую. Но часть инстинкта смерти остается деятельной внутри живого существа… Мы даже пришли к такой ереси, что стали объяснять происхождение нашей совести подобным внутренним направлением агрессивности… Если этот процесс заходит слишком далеко…это прямо вредит здоровью, тогда как направление инстинктивных сил деструктивности на внешний мир разгружает живое существо и должно быть для него благотворным. Это служит биологическим оправданием всех тех безобразных и опасных стремлений, которые нам приходится перебарывать… Возможно, у Вас возникает впечатление, что наши теории представляют собой своего рода мифологию, причем в данном случае не слишком отрадную. Но не приходит ли в конечном счете к подобной мифологии всякая естественная наука? Разве у Вас в физике все обстоит иначе? [22, c. 265–266].

С.: Действительно, какая-то мифология и спекуляции. Неужели человек инстинктивно склонен к убийству себе подобных?

А.: Не нужно утрировать. Что значит, по Фрейду, «влечение вообще»? Обратимся к соответствующим текстам.

З. Фрейд: Влечение… можно было бы определить как наличное в живом организме стремление к восстановлению какого-либо прежнего состояния, которое под влиянием внешних препятствий живое существо принуждено было оставить…или, если угодно, выражение косности в органической жизни [23, c. 404].

С.: Ничего не понимаю.

А.: Тогда позволь вместо долгого и нудного обсуждения привести тебе в качестве примера одну сказку. Помнишь ли ты сказку Салтыкова-Щедрина «Премудрый пискарь»?

С.: А-а, этот пискарь всю жизнь сидел в норе и дрожал, потому что боялся, что его съедят, берег свою драгоценную жизнь и даже детей не завел, никому доброго слова не сказал, потому что сидел в норе и дрожал, боялся смерти от щуки или еще от чего-нибудь такого…

А.: И что же это была за жизнь? Это был, собственно говоря, «живой труп», медленное умирание с самого рождения.

С.: Что ты этим хочешь сказать?

А.: То же, что и Фрейд: каждый организм, родившись, уже обречен на умирание (жизнь есть путь к смерти, как бы ни не нравилось нам такое утверждение), и каждый организм проделывает свой собственный путь к смерти, конкретную форму которого определяют два фактора: «природа» данного организма, то есть имманентные ему законы развития, и «внешний мир». Фрейд считал, что любой организм стремится, прежде всего, к равновесию со средой, достигая этого самым коротким, «экономным» путем, и это есть выражение тенденции, свойственной всему материальному миру – создавать устойчивые структуры. Но внешний мир со своими неожиданностями «врывается» в мирное существование организма и не дает ему «спокойно умереть», заставляя избирать какие-то новые и неизвестные ему пути развития. Образно говоря, «жить» означает постоянно «усложнять себе жизнь»: искать новых впечатлений, новых встреч, приключений и так далее. Стремление к смерти противоположно «усложнению» – это, скорее, тенденция к упрощению жизни, когда человек живет, не испытывая никаких волнений, не преодолевая никаких препятствий, как премудрый пискарь у Салтыкова-Щедрина… Вот что, собственно говоря, означают эти странно звучащие словосочетания «влечения к жизни» и «влечения к смерти».

С.: Ну и какое отношение все эти биологические или даже физические аналогии имеют к психологии человека?

А.: Самое прямое. Уже в ранних работах Фрейд показал наличие в поведении человека этой тенденции «бегства от жизни», которая при неврозах выражалась, например, в регрессии, то есть возврате на прежнюю ступень развития. Психиатры хорошо знают, что это такое. Взрослая женщина вдруг начинает капризничать как ребенок, «сюсюкать», говорить детским голосом. Такое часто бывает при истерическом неврозе. Больная словно бежит от сложной и порой страшной для нее жизни в детство – так, ей кажется, проще, спокойнее, но так ближе и к подлинной смерти. Точно так же нам легче повторить путь, уже приведший раз к какому-то правильному решению, чем искать новый, даже если в новой ситуации этот старый путь «не срабатывает». Лишь неумолимая, постоянно меняющаяся внешняя действительность заставляет нас изменяться и совершенствоваться.

З. Фрейд: Многим из нас было бы тяжело отказаться от веры в то, что в самом человеке пребывает стремление к усовершенствованию, которое привело его на современную высоту его духовного развития… Но я лично не верю в существование такого внутреннего стремления и не вижу никакого смысла щадить эту приятную иллюзию [23, c. 408].

А.: Кстати, далеко не один Фрейд отмечал наличие консервативных тенденций в человеческой жизни. Интересно, что на эту мысль навели его изыскания некоторых русских психоаналитиков, в частности сестры известного уже тебе Исаака Шпильрейна Сабины Шпильрейн, которая, в свою очередь, ссылалась на исследования Ильи Ильича Мечникова [см. 3, c. 61–62].

Впоследствии эта идея получила богатую эмпирическую разработку в различных исследованиях так называемых защитных механизмов личности, которые у самого Фрейда тесно связаны с его поздними представлениями о структуре человеческой личности. Ими мы и завершим наше затянувшееся рассмотрение творчества Фрейда…

С.: Я хотел бы узнать о нем больше.

А.: Что же мешает сделать это самостоятельно?.. Итак, Фрейд выделял в психической жизни сознание, предсознательное и бессознательное. С некоторых пор его, однако, перестала удовлетворять эта схема, потому что обнаружилась многокачественность бессознательного. В частности, не только самое низменное, но и самое «высокое» в душевной жизни тоже оказалось бессознательным по механизму своего влияния на остальные содержания психической жизни. И Фрейд предлагает следующее деление «психической личности»: он выделяет в ней три инстанции – Я, Оно и Сверх-Я.

С: Я слышал про это, только не знаю, что, собственно, означают эти слова.

Я, Оно и Сверх-Я

А.: Оно – самая нижняя (глубинная) подструктура личности, содержание которой бессознательно. Содержит в себе безудержные сексуальные и агрессивные влечения. Подчиняется принципу удовольствия и, естественно, конфликтует с Я и Сверх-Я.

Но не только Оно бессознательно. Бессознательным является также и высшая инстанция в структуре личности – Сверх-Я. Она выполняет роль внутреннего цензора, совести, и представляет собой складывающуюся под влиянием воспитания систему моральных и культурных норм, принятых в данном обществе и усвоенных личностью. Это тот самый «внутренний голос», о котором, кстати, говорил и Сеченов.

С: Тогда что же такое Я?

А.: У Я самая незавидная судьба. Это фактически посредник между Оно и Сверх-Я, между индивидом и внешним миром. Я выполняет функцию восприятия, осознания внешнего мира и приспособления к нему, подчиняется поэтому принципу реальности, но в то же время вынуждено «угождать» и Оно, и Сверх-Я. Естественно, между этими инстанциями все время возникают конфликты. И для сохранения целостности личности Я может создавать так называемые защитные механизмы, дающие вроде бы реальное, а на самом деле мнимое разрешение конфликтов.

С: Например?

А.: Помнишь, что происходит в известной басне Крылова «Лиса и виноград»? Лиса, не достав винограда, который так манил ее своей спелостью, решает свой конфликт с реальностью следующим образом: она «дискредитирует» в собственных глазах реальность, утверждая, что виноград зелен. Прекрасное, но, увы, иллюзорное средство решения проблемы утоления голода!

С.: А какие еще есть защитные механизмы?

А.: Ты впоследствии познакомишься с ними в разных курсах. Здесь могу только отметить, что учение о защитных механизмах стало развиваться дочерью Фрейда Анной Фрейд, основательницы так называемой Эго-психологии, то есть психологии Я. Особенно ее интересовал вопрос детского психоанализа и формирования различных защитных механизмов в течение жизни человека [см. 24; 25].

С.: Ты не рассказал мне о дальнейшей судьбе Фрейда.

А.: Она весьма драматична. Когда в 1933 году к власти пришли гитлеровцы, они публично сожгли – среди прочих – книги Фрейда. Сам Геббельс был автором «приговора» этим книгам: «Против разрушающей душу переоценки жизненных инстинктов! За благородство человеческой души! Я предаю пламени писания некоего Зигмунда Фрейда». После вторжения немецко-фашистских войск в Австрию Фрейд становится узником гетто, лишается паспорта, и – что было для него самым ужасным – его библиотека конфисковывается. Лишь с помощью друзей, которые просто-напросто выкупили Фрейда, он вместе с женой и дочерью Анной смог выехать в Лондон. К тому же в последние годы своей жизни Фрейд страдал раком челюсти и мучился от сильных болей. И вот в 1939 году, в конце сентября, его лечащий врач делает ему, по его просьбе, уколы морфия, которые и привели к завершению его жизни. Судьба его родных не менее драматична – четыре сестры Фрейда погибли в концлагерях.

С.: А какова судьба идей Фрейда?

А.: В самом начале XX века вокруг Фрейда возникает кружок его единомышленников, которые в пору официального непризнания психоанализа поддерживали Фрейда и развивали его идеи. Одним из первых единомышленников Фрейда был венский врач Альфред Адлер. Но именно Адлер первым же и отошел от Фрейда, создав свое учение, названное им «индивидуальной психологией».

С.: Почему же это произошло?

«Индивидуальная психология» А. Адлера

А.: По мнению самого Фрейда, который, кстати, весьма болезненно относился к уходам от него учеников несмотря на все его заверения в обратном (впрочем, для меня здесь многое неясно), и ученика Фрейда Виттельса, все дело было в том, что «Адлер не умел анализировать». Но дело гораздо сложнее. Многие говорили, что в психологии Адлера много «здравого смысла», «психологической обыденности», видя в этом недостаток его концепции [см. 45, c. 252–253]. Мне представляется, что как раз наоборот: отторгая пансексуализм Фрейда как некую догму, Адлер попытался обратиться к психологии обычного человека, у которого могут быть и другие проблемы. Помнишь, Фрейд отрицает изначальность стремления людей к совершенствованию?

С.: Помню.

А.: Адлер же, наоборот, считает стремление к совершенству исходной и основной тенденцией развития личности человека. Правда, он считает это стремление врожденным, но гипотеза Адлера принципиально иначе освещает проблему детерминации развития личности и пытается обратиться к «высшему» в человеке. В различных работах Адлер по-разному называл это исходное стремление: начиная от «воли к могуществу, силе или даже власти» (ведь используемое здесь немецкое слово «Macht» переводится всеми этими тремя русскими словами), затем «стремлением к превосходству» и кончая «стремлением к совершенству» ([см., например, 43, c. 56; 44, c. 31; 45, с. 29, 190–191 и др.]. Адлер выступал и против жесткого причинного детерминизма Фрейда, противопоставляя ему другой вид детерминизма – целевой.

А. Адлер: Телеология душевной жизни подчиняется в общем имманентным закономерностям, но в своем индивидуальном своеобразии цели человеческих действий определяются самим индивидом [26, c. 133].

А.: И главная из целей человека – это «совершенство». Но его творческие стремления уже в детстве встречают препятствия. Представь себе, человек мечтает быть летчиком, но – несчастный случай, и он вдруг становится калекой. Хотя ситуация может быть и не столь драматичной: просто ребенок сравнил свои возможности с необходимыми для достижения выбранной им цели – и ощутил свою несостоятельность, у него возник, по Адлеру, «комплекс неполноценности». Однако при умелом воспитании даже при существенных физических и иных недостатках этот комплекс может не возникнуть у ребенка или быть преодолен.

А. Адлер: Решающее значение приобретает не абсолютная значимость его телесных органов и соответствующих им функций, а их относительная ценность, их значение для жизни в данном, индивидуально-своеобразном мире. Поскольку у каждого ребенка этот процесс уникален, мы считаем, что в основе закладывающейся у ребенка душевной структуры лежат не объективные значения, а его индивидуальные впечатления, которые из-за огромного множества влияний на детей и их ошибок не могут быть причинно объяснены [26, c. 132–133].

А.: Именно взрослый и должен помочь ребенку выработать соответствующие механизмы компенсации дефекта, которые зачастую приводят даже к сверхкомпенсации. Иногда эти механизмы находятся ребенком самостоятельно, и тогда вырастают сильные, волевые личности, «сделавшие себя сами». Часто в этой связи приводят пример Наполеона, который стал великим полководцем, якобы стремясь скомпенсировать свой физический недостаток – маленький рост. Мне представляется, здесь гораздо более уместен пример нашего полководца Александра Васильевича Суворова, который был с детства болезненным ребенком и «сверхскомпенсировал» этот свой дефект настолько, что в весьма преклонном возрасте участвовал в военных кампаниях в таких условиях, которые не выдерживали даже некоторые молодые солдаты.

Таким образом, одна мысль, одна-единственная мысль, на которой, как говорит Виттельс, «застрял» Адлер [см. 8, c. 120], оказала большое влияние на педагогику и дефектологию. Ее чрезвычайно высоко оценивал Выготский, сам работавший в качестве дефектолога.

Л. С. Выготский: Сверхкомпенсация не есть какое-либо редкое или исключительное явление в жизни организма… Это, скорее, в высшей степени общая и широчайше распространенная черта органических процессов, связанная с основными закономерностями живой материи… Всякое повреждение или вредоносное воздействие на организм вызывает со стороны последнего защитные реакции, гораздо более энергичные и сильные, чем те, которые нужны, чтобы парализовать непосредственную опасность… Дефект есть не только слабость, но и сила. В этой психологической истине альфа и омега социального воспитания детей с дефектами [27, c. 34–35, 41].

С.: Разве может быть какая-то сила в дефекте?

А.: Представь себе, может. Выготский знал это по собственному опыту. Знают это по собственному опыту и те педагоги-энтузиасты, которые работали и работают с детьми с физическими дефектами, например, недалеко от Москвы в специальном интернате для слепоглухонемых. Даже у ребенка с такими тяжелыми дефектами можно скомпенсировать их и воспитать из него ученого, поэта, скульптора… Какое-то представление об этом ты можешь получить, прочтя книгу Апраушева «Рукотворение души» [28]. В ней приведены примеры компенсаторного и сверхкомпенсаторного развития, которое происходит в совместной деятельности со взрослым. Выготский всегда выделял эту идею, истоки которой можно найти у Адлера, и здесь еще одно отличие учения Адлера от концепции Фрейда.

Л. С. Выготский: Учение Адлера оппозиционно… по отношению к характерологии Фрейда. Его отделяют от последнего две идеи: идея социальной основы развития личности и идея финальной направленности этого процесса. Индивидуальная психология отрицает обязательную связь характера и вообще психологического развития личности с органическим субстратом. Вся психическая жизнь индивида есть смена боевых установок, направленных к разрешению единой задачи – занять определенную позицию по отношению к имманентной логике человеческого общества, к требованиям социального бытия. Решает судьбу личности в последнем счете не дефект сам по себе, а его социальные последствия, его социально-психологическая реализация… Остановимся на одном примере. Хотя в последнее время научная критика сильно поработала над разрушением легенды о Е. Келлер, тем не менее ее судьба лучше всего поясняет весь ход развитых здесь мыслей. Один из психологов совершенно верно заметил, что если бы Келлер не была бы слепоглухонемой, она никогда не достигла бы того развития, влияния и известности, которые выпали на ее долю… Во-первых, это значит, что ее серьезные дефекты вызвали к жизни огромные силы сверхкомпенсации… Во-вторых, это означает, что не будь того исключительно счастливого стечения обстоятельств, которое превратило ее дефект в социальные плюсы, она осталась бы малоразвитой и неприметной обывательницей провинциальной Америки. Но Е. Келлер сделалась сенсацией, она стала в центр общественного внимания; она сделалась народной гордостью, фетишем. Ее дефект стал для нее социально выгодным, он не создал чувства малоценности. Ее окружили роскошью и славой… Ее обучение сделалось делом всей страны. Ей были предъявлены огромные социальные требования: ее хотели видеть доктором, писательницей, проповедницей – и она ими сделалась…Этот факт лучше всего показывает, какую роль сыграл социальный заказ в ее воспитании… Процесс сверхкомпенсации всецело определяется двумя силами: социальными требованиями, предъявляемыми к развитию и воспитанию, и сохраненными силами психики [27, c. 37–38, 47–48].

А.: Вот тебе и психология здравого смысла! Не случайно именно идеи Адлера стали позже развиваться в гуманистической психологии, ныне мощно представленной на Западе и «модной» у нас сейчас.

С.: А идеи Юнга, самого знаменитого ученика Фрейда?

А.: Ты о нем знаешь?

С.: Во-первых, ты сам говорил о нем как об одном из авторов ассоциативного эксперимента. Во-вторых, я только и слышу вокруг «Юнг», «Юнг», а о его учении ничего не знаю…

Проблема «коллективного бессознательного» в творчестве К. Г. Юнга

А.: Да, мы с тобой уже упоминали его имя… Когда Карл Густав Юнг встретился с Фрейдом (а это было в начале XX века), он уже был сложившимся ученым, психиатром по образованию. Его судьба чем-то напоминает судьбу самого Фрейда – может быть, поэтому многие единодушно признают, что одно время Юнг был если не «самым любимым», то уж «самым приближенным и посвященным» учеником Фрейда. Семья родителей Юнга едва сводила концы с концами, и юному Карлу Густаву пришлось оставить мечты стать ученым-археологом. Он поступает на медицинский факультет Базельского университета, который давал хорошее естественнонаучное образование. Как и Фрейд, Юнг увлекается философией, однако круг его философских интересов иной. Хотя и Фрейд интересовался восточной философией, для Юнга этот интерес перерос в широкое использование идей этой философии в своей психологической системе. Возможно, что хорошее знание восточной философии, собственный опыт психотерапевта, который открыл Юнгу, что «психически больные и невротики до деталей повторяют мифы, космогонии и примитивные научные представления древних и древнейших народов» [8, c. 143], а также анализ его собственных сновидений определили облик этой системы.

С.: В чем же ее отличие от системы Фрейда?

А.: О-о, таких отличий довольно много. Некоторые комментаторы его творчества говорят, что фрейдовская система «биотропна» по своей ориентации (то есть ориентирована на естествознание как модель научной психологии), юнговская модель – «социотропна».

А. М. Руткевич: Одним из первых Юнг приходит к мысли о том, что для понимания человеческой личности – здоровой или больной – необходимо выйти за пределы формул естествознания. Не только медицинские учебники, но и вся история человеческой культуры должна стать открытой книгой для психиатра… Болеет личность, которую, в отличие от организма, можно понять лишь через рассмотрение ее социально-культурного окружения, сформировавшего ценности, вкусы, идеалы, установки… Для понимания нормы и патологии необходимо выйти на макропроцессы культуры, духовной истории человечества, в которую включается и которую интериоризует индивид [29, c. 13].

А.: А вот как сам Юнг определяет отличие своей системы от фрейдовской.

К. Г. Юнг: Философская критика помогала мне увидеть субъективный характер познания любой психологии – в том числе моей… Понимание субъективного характера всякой психологии, созданной отдельным человеком, является, пожалуй, той отличительной чертой, которая самым строгим образом отделяет меня от Фрейда.

Другим отличительным признаком представляется мне тот факт, что я стараюсь не иметь бессознательных и, следовательно, некритичных исходных мировоззренческих пунктов. Я говорю «стараюсь», ибо кому известно наверняка, что у него нет бессознательных исходных посылок? По крайней мере я стараюсь избегать самых грубых предубеждений и поэтому склонен признавать всех возможных богов, предполагать, что все они проявляют себя в человеческой душе. Я не сомневаюсь, что природные инстинкты, будь то эрос или жажда власти, с большой силой проявляются в душевной сфере; я не сомневаюсь даже в том, что эти инстинкты противостоят духу, ведь они всегда чему-то противостоят, и почему тогда это что-то не может быть названо «духом»? …В любом случае инстинкт и дух находятся по ту сторону моего понимания; все это понятия, которые мы употребляем для неизвестного, но властно действующего.

Поэтому мое отношение ко всем религиям позитивно… Священнодействия, ритуалы, инициации и аскетизм чрезвычайно интересны для меня как пластичные и разнообразные техники создания правильного пути [46, c. 64–65].

А.: Еще одно отличие системы Юнга от системы Фрейда – Юнг признает существование, кроме личного, еще и так называемого коллективного бессознательного.

К. Г. Юнг: Содержания этого коллективного бессознательного не личные, а коллективные, другими словами, принадлежат не одному какому-нибудь лицу, а по меньшей мере целой группе лиц; обыкновенно они суть принадлежность целого народа или, наконец, всего человечества. Содержания коллективного бессознательного не приобретаются в течение жизни одного человека, они суть прирожденные инстинкты и первобытные формы постижения – так называемые архетипы, или идеи. Ребенок, хотя и не имеет врожденных представлений, обладает высокоразвитым мозгом, который имеет возможность определенным образом функционировать. Мозг унаследован нами от предков. Это органический результат психических и нервных функций всех предков данного субъекта… В мозгу заложены преформированные инстинкты, а также и первобытные типы, или образы, основания, согласно которым издавна образовывались мысли и чувства всего человечества, включающие все громадное богатство мифологических тем [30, c. 154].

С: Что же это: Юнг предполагает биологическое наследование культурных явлений?

А.: Да, это так.