Текст книги "13 диалогов о психологии"

«Формулы счастья» и психотерапевтические приемы в учениях эпохи эллинизма

С.: Насколько я понимаю, эпикуреизм есть учение Эпикура и его последователей?

А.: Да. Я не буду говорить об учении Эпикура о природе, об ином понимании причинности, нежели у Демокрита, скажу только, что Эпикур придерживался атомистического учения Демокрита с определенными поправками. Но главное, с моей точки зрения, – этическое учение Эпикура, которое, я думаю, твоей душе психотерапевта может многое сказать. Интересно, что материалистическая позиция Эпикура тоже возникла у него не просто так, а была обусловлена обстоятельствами его жизни. Хотя предки Эпикура были знатны, родители его были бедны. Чтобы обеспечить семью, глава семейства зарабатывал преподаванием, но и мать Эпикура тоже работала: ходила по домам более обеспеченных сограждан Самоса и «изгоняла злых духов». По преданию, сын помогал ей в этом занятии; может быть, поэтому у него возникло с детства отвращение к нему и вообще ко всему, что связано с идеалистическими представлениями о душе [см. 23, с. 28]. Отец тем не менее дал ему хорошее образование. В возрасте 36 лет Эпикур поселяется в Афинах, где покупает себе дом и сад для философских бесед: его школа так и называлась – «Сад».

С.: Кажется, я что-то начинаю припоминать. Это эпикурейцы превыше всего ставили удовольствие и говорили, что оно есть цель человеческой жизни?

А.: Не совсем так. Ты несколько смешиваешь гедонистов киренаиков, о которых мы говорили раньше, с эпикурейцами. Для Эпикура удовольствие существует, скорее, в отрицательном смысле – удовольствие есть отсутствие страдания.

Эпикур: Когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые…но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог. Нет, не попойки и кутежи непрерывные, не наслаждения мальчиками и женщинами, не наслаждения рыбою и всеми прочими яствами, которые доставляет роскошный стол, рождают приятную жизнь, но трезвое рассуждение, исследующее причины всякого выбора и избегания и изгоняющее <лживые> мнения, которые производят в душе величайшее смятение [24, с. 127–128].

А.: Итак, идеал философа – невозмутимость. А она достигается путем избавления от всяческих страхов. Это в твой – психотерапевтический – огород камешек. Уже тогда разрабатывались фактически психотерапевтические приемы борьбы со страхами, например со страхом болезни или смерти. Но что особенно интересно – Эпикур, не придерживаясь концепции бессмертия души, показывает, что освобождение от страха смерти возможно и с позиций материализма.

Эпикур: Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее или дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения… Глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдание, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как, когда мы существуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют [Там же, с. 126].

А.: Человек боится еще, по Эпикуру, богов. Но и их бояться не надо: они находятся в «междумирьях», то есть в промежутках между мирами, и не вмешиваются в жизнь смертных.

Материалистическое учение Эпикура о мире и душе, может быть, не получило бы такого отзвука в истории философии, если бы не гениальная поэма «О природе вещей» продолжателя дела Эпикура, уже римского поэта, Тита Лукреция Кара. Сам Эпикур, по общему мнению, писал далеко не блестяще. Удивительно, что эта поэма дошла до нас. И я думаю, что благодаря поэтическому слову Лукреция основные доказательства материализма приобрели такую же убедительность, что и рассуждения идеалистов благодаря диалогам Платона.

С.: Я о нем ничего не знаю.

А.: И никто не знает. Историки философии шутили, что девиз эпикурейства «проживи незаметно» Лукреций истолковал столь буквально, что не оставил после себя никаких сведений о самом себе. Нет даже уверенности в том, был ли он свободным гражданином или рабом. Известно только, что умер он довольно рано и, по-видимому, из-за какого-то душевного расстройства, может быть, покончил жизнь самоубийством в припадке безумия, и что благодаря знаменитому политическому деятелю Рима Цицерону стала известна эта его поэма. Цитировать ее можно бесконечно. Вот как Лукреций доказывает в поэме смертность души.

Лукреций:

 
Но ведь ни глаз, ни ноздрей, ни руки у души не бывает,
Ни языка, ни ушей, раз она отделилась от тела;
Значит, ни чувства, ни жизнь без тела для душ невозможны…
Кроме того, коль душа обладает бессмертной природой,
И поселяется в нас, при рождении в тело внедряясь,
То почему же тогда мы не помним о жизни прошедшей,
Не сохраняем следов совершившихся раньше событий?
Ибо, коль духа могла измениться столь сильно способность,
Что совершенно о всем миновавшем утратил он память,
Это, как думаю я, отличается мало от смерти,
И потому мы должны убедиться, что бывшие души
Сгибли, а та, что теперь существует, теперь и родилась…
В собственность жизнь никому не дается, а только на время.
Ты посмотри: как мало для нас значенья имела
Вечного времени часть, что прошла перед нашим рожденьем…
 

[25, с. 109–119].

А.: Напоследок – для собственного удовольствия – я тебе прочту еще один отрывок из Лукреция, который кое-что может сказать тебе о психологии людей, охваченных страстью. Лукреций говорит о «любовном ослеплении», когда человек, влюбившись, видит достоинства там, где одни недостатки.

Лукреций:

 
Черная кажется им «медуницей», грязнуха – «простушкой»,
Коль сероглаза она, то «Паллада сама», а худая —
«Козочка». Карлица то – «грациозная кошечка», «искра»;
Дылду они назовут «величавой», «достоинства полной»;
«Мило щебечет» заика для них, а немая – «стыдлива»;
Та, что несносно трещит беспрестанно, – «огонь настоящий»;
«Неги изящной полна» тщедушная им и больная;
«Самая сладость» для них, что кашляет в смертной чахотке;
Туша грудастая им – «Церера, кормящая Вакха»;
Если курноса – «Силена», губаста – «лобзания сладость»
 

[Там же, с. 155].

А.: Да, с юмором у древних было не слабо! Кстати, Лукреций подметил, что страсть – или эмоция в широком смысле – действительно позволяет человеку иначе смотреть на мир, но для самого Лукреция любовная страсть – скорее нечто негативное, искажающее истинный облик любимого человека. Писатели и психологи, позже посвящавшие любви свои произведения, говорили, что, наоборот, человек не приписывает любимому достоинства, а открывает их в нем. Впрочем, мы отвлеклись.

С.: Кажется, ты хотел говорить еще о стоицизме.

А.: Мы буквально только коснемся этого учения. Стоики были противниками эпикуреизма. Во-первых, если эпикуреизм опирался на атомизм Демокрита, то стоики в учении о природе склонялись к учению Гераклита. Во-вторых, если эпикурейцы считали, что человек должен стремиться вырваться из оков «железной необходимости» (не случайно даже атомы у Эпикура могут самопроизвольно отклоняться), то для стоиков это просто невозможно и задача человека – смириться с неизбежным и быть мужественным перед лицом неотвратимой необходимости.

С.: Мне представляется, что истина лежит где-то посередине: бывают ситуации, когда человек действительно может свободно проявить свою волю, а бывает, например, в случае смертельной болезни, человек должен смириться с неизбежным.

А.: Впоследствии известный психотерапевт XX века Виктор Франкл скажет, что и в этом последнем случае человек может проявить свою свободу: если мы не в состоянии изменить действительность, мы можем изменить к ней отношение. Но во многом та или иная позиция обусловливается еще и временем, в котором живет человек. Не зря стоицизм так распространился в Древнем Риме на рубеже старой и новой эры и затем в первые столетия новой эры, когда возникают диктатуры тех или иных римских императоров. На опыте собственной истории мы убедились, как непросто повлиять на события в условиях диктатуры.

Первыми стоиками были еще греческие философы III века до новой эры Зенон Китийский и Хрисипп, но мы будем говорить о римском стоицизме, в частности о стоицизме Сенеки.

С.: Если можно, немного о нем как о человеке.

А.: Как отмечают историки философии, его жизнь была полна взлетами, падениями и противоречиями. Луций Анней Сенека родился в семье знатного жителя города Кордубы (Испания) Марка Аннея Сенеки, страстью которого была риторика. Сохранились и опубликованы его произведения по этому предмету. Отец Сенеки был действительно блестящим оратором: в этом ему помогала и феноменальная память (по его же словам, он мог запомнить 2 тысячи имен подряд, причем воспроизвести этот ряд он мог как в прямом, так и в обратном порядке). В то же время это был человек довольно прагматически ориентированный: он считал более важным «заниматься практическим делом» и не дал заниматься философией матери Сенеки, своей жене Гельвии. Сыновьям он прочил политическую карьеру. И действительно, при императоре Калигуле, а впоследствии и при императоре Нероне Сенека всегда занимал политические должности. Близость к известным своей жестокостью императорам неоднократно трагически влияла на жизнь Сенеки: одна из его речей вызвала такую зависть Калигулы, что он распорядился убить Сенеку, и только вмешательство одной из наложниц императора (которая сказала, что Сенека и так скоро умрет – он никогда не отличался отменным здоровьем, и вид у него был болезненный) спасло его от гибели в этот раз. Затем он был сослан, при изменении дворцовой обстановки возвращен из ссылки и стал воспитателем Нерона, который и стал причиной его гибели: Сенека был обвинен в очередном заговоре, и Нерон потребовал от него покончить жизнь самоубийством, что он и сделал.

Проповедуя стоическое учение, Сенека в то же время обладал несметными богатствами, которые неоднократно ставились ему в вину. Современники отмечали его корыстолюбие и честолюбие, и в то же время из его произведений мы узнаем о мучительной духовной борьбе Сенеки за право жить нравственно в безнравственном обществе.

Как отмечает его биограф Ошеров, каждый трактат Сенеки – это ответ на вопросы самому себе, и главный из них: как не раствориться в потоке безнравственной жизни? Ответ Сенеки: необходимо всегда сохранять сознание нравственных норм, того, что в народе называют совестью, и в свете этого нравственного эталона оценивать свои поступки [см. 26]. К общему учению стоиков о неотвратимой судьбе, которой следует подчиниться, Сенека добавляет от себя, что это не значит быть пассивным и плыть по течению: наоборот, философ должен осознавать меру ответственности за свое поведение в той или иной ситуации и активно стремиться к добру.

Сенека: Закон судьбы совершает свое право, ничья мольба его не трогает, ни страдания не сломят его, ни милость. Он идет своим невозвратным путем, предначертанное вытекает из судьбы… Мы не можем изменить мировых отношений. Мы можем лишь одно: обрести высокое мужество, достойное добродетельного человека, и с его помощью стойко переносить все, что приносит нам судьба, и отдаться воле законов природы… Судьбы ведут того, кто хочет, и тащат того, кто не хочет… [27, с. 134].

А.: По сути дела, самый свободный человек, по Сенеке, – это философ.

Сенека: Философия – не лицедейство, годное на показ толпе, философом надо быть не на словах, а на деле. Она – не для того, чтобы приятно провести день и без скуки убить время, нет, она выковывает и закаляет душу, подчиняет жизнь порядку, управляет поступками, указывает, что следует делать и от чего воздержаться… Она дает нам силу добровольно подчиняться божеству, стойко сопротивляться фортуне, она научит следовать веленьям божества и сносить превратности случая…

Нет причин, почему бедность или даже нищета могли бы отвлечь тебя от философии. Тому, кто к ней стремится, необходимо терпеть даже голод. Терпели же осажденные, видя одну награду за выносливость: не попасть под власть врага. А тут нам обещано еще больше: быть навеки свободными, не бояться ни людей, ни богов. Право, этого стоит добиться даже ценой истощения!

Излишества лишь научат тебя желать еще большего…ибо все ложное не имеет границ. Идя по дороге, придешь к цели, блуждание же бесконечно [28, с. 35–37].

С.: По-моему, это просто обращение к нам! Абсолютно те же проблемы и у нас.

А.: В общем-то всякое новое – хорошо забытое старое. И вы, будущие психологи и психотерапевты, не забывайте обращаться к древним. Они могут научить вас даже большему, чем современные авторы.

С.: А кто еще принадлежал к римскому стоицизму?

А.: Иногда сюда причисляют римского императора Марка Аврелия, а иногда его рассматривают вместе с жившим гораздо ранее Цицероном как представителей римского эклектизма.

С.: Опять новое направление?

А.: Я не буду его охарактеризовывать, просто упомяну то, что, на мой взгляд, ты должен в будущем почитать. Это книга Марка Аврелия Антонина «Наедине с собой» (или, в другом переводе, «Размышления») [29]. Время правления этого императора-философа оценивается как «золотой век» Рима. Основная мысль его сочинения – нет ничего интереснее, чем познание собственной души, и углубление в ее тайники может помочь человеку прийти к нравственному совершенству. И вот что еще интересно. Просто для сравнения с современными нравами подчеркну, что Марк Аврелий Антонин учредил четыре кафедры философии в Афинах, где были представлены четыре направления в философии того времени: академическая, перипатетическая, стоическая и эпикурейская традиции. Профессорам этих кафедр было назначено государственное содержание [см. 30, с. 88].

С.: А Цицерон?

А.: У Марка Туллия Цицерона тоже весьма сложная судьба, и он тоже находил утешение в философии. Не случайно, будучи отстраненным от политической деятельности, с трудом пережив смерть своей любимой дочери Туллии (он был близок даже к самоубийству в это время), Цицерон начинает усиленно заниматься философией и находит в ней прекрасное психотерапевтическое средство, вернувшее его к жизни [31, с. 20].

У Цицерона особенно сильно звучит мысль о человеческой активности даже в условиях торжества необходимости.

Цицерон: Я признаю, что не от нас зависит родиться с острым умом или тупым, сильным или слабым. Но тот, кто из этого сделает вывод, что не в нашей воле сидеть или гулять, тот не видит, что за чем следует… Стильпон, мегарский философ, был, как о нем сообщают, человеком очень тонкого ума и пользовался в свое время большим уважением. А друзья его пишут, что он был и к пьянству склонен, и женолюбив. Однако пишут они это не в осуждение Стильпону, а скорее в похвалу, потому что он так сумел наукой обуз дать и подавить порочную натуру, что никто никогда не видел его пьяным и не замечал в нем и следа похотливости. А Сократ? Разве мы не читали, как Сократа охарактеризовал Зопир, физиогномик, претендовавший на то, что он может определять характер и нрав человека по его телосложению, по глазам, лицу, лбу? Этот Зопир определил Сократа как человека глупого и тупого, так как у него ключицы не были вогнуты, а эти части тела, как он говорил, являются помехой и препятствием для ума. Вдобавок он нашел в нем женолюбие… Но если эти пороки могут произойти от естественных причин, то их искоренение и полное уничтожение – так, чтобы тот самый человек, который был склонен к таким порокам, полностью от них избавился, – зависят уже не от природных причин, а от нашей воли, старания, упражнения… [32, с. 302].

Плюсы и минусы материалистического и идеалистического понимания души в античности

А.: Вместе с тем, справедливо подчеркивая активность воли человека, Цицерон считает, что ее невозможно объяснить никакими материальными причинами: «Наша воля не нуждается во внешних и предшествующих причинах» [Там же, с. 308].

Опять повторилась та же ситуация: философ-материалист пытается объяснить психическую жизнь из естественных причин, но при этом впадает в упрощение и уплощение рассматриваемого предмета; какие-то реалии невозможно объяснить в парадигме античного материализма, как это верно подмечают сторонники идеалистических учений; идеалисты же, напротив, рассматривают эту несводимую к механическим взаимодействиям реальность, в частности активность и моральность человеческого поведения, но не объясняют ее с научной точки зрения.

Так можно подытожить наш многочасовой разговор о проблемах души в античности. Сейчас не модно цитировать классиков марксизма, но я все же приведу цитату из Фридриха Энгельса, и ею вполне можно закончить наш разговор: «В многообразных формах греческой философии уже имеются в зародыше, в процессе возникновения почти все позднейшие типы мировоззрений» [33, с. 369]. Ты, наверное, убедился и в том, как многое могут дать древние авторы человеку, который хочет быть практическим психологом, – ведь жизнь любого философа, которого мы сегодня рассматривали, по сути дела предстает своего рода живым «психотерапевтическим руководством». Чтобы быть счастливым, говорят нам эти люди, надо быть философом, а чтобы быть философом, надо еще и знать философию. Ты убедился, что нет одной философии, как нет и одной психологии. Хотя бы познакомиться с ними – наша с тобой задача.

Литература

1. Тайлор Э. Б. Первобытная культура. М.: Политиздат, 1989.

2. Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии. М.: Высшая школа, 1981.

3. Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса // Л. С. Выготский. Собр. соч.: в 6 т. Т. 1. М.: Педагогика, 1982. С. 291–436.

4. Фрагменты ранних греческих философов. М.: Наука, 1989. Ч. 1.

5. Рожанский И. Д. Ранняя греческая философия // Фрагменты ранних греческих философов. М.: Наука, 1989. Ч. 1. С. 5–32.

6. Кессиди Ф. Х. Гераклит. М.: Мысль, 1982.

7. Рожанский И. Д. Анаксагор. М.: Мысль, 1983.

8. Виц Б. Б. Демокрит. М.: Мысль, 1979.

9. Лосев А. Ф. Жизненный и творческий путь Платона // Платон. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990. С. 3–63.

10. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979.

11. Платон. Федон // Платон. Собр. соч.: в 3 т. Т. 2. М.: Мысль, 1970. С. 11–94.

12. Платон. Менон // Платон. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990. С. 575–612.

13. Платон. Апология Сократа // Платон. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990. С. 70–96.

14. Нерсесянц В. С. Сократ. М.: Наука, 1984.

15. Платон. Гиппий Больший // Платон. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990. С. 386–417.

16. Демокрит. Избранные фрагменты // Б. Б. Виц. Демокрит. М.: Мысль, 1979. С. 183–199.

17. Антология кинизма. М.: Наука, 1984.

18. Бердяев Н. А. Философия свободы. М.: Правда, 1989.

19. Васильева Т. В. Афинская школа философии. М.: Наука, 1985.

20. Теофраст. Характеры. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1974.

21. Аристотель. О душе // Аристотель. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1976. С. 369–448.

22. Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 53–293.

23. Шакир-Заде С. Эпикур. М.: Изд-во соц. – экон. лит., 1963.

24. Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир – эпоха Просвещения. М.: Политиздат, 1991.

25. Лукреций Т. К. О природе вещей. М.: Художественная литература, 1983.

26. Ошеров С. А. Сенека. От Рима к миру // Л. А. Сенека. Нравственные письма к Луцилию. Кемерово: Книжное издательство, 1986. С. 390–427.

27. Сенека Л. А. Отдельные высказывания // Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир – эпоха Просвещения. М.: Политиздат, 1991. С. 133–136.

28. Сенека Л. А. Нравственные письма с Луцилию. Кемерово: Книжное издательство, 1986.

29. Аврелий М. А. Размышления. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1985.

30. Доватур А. И. Римский император Марк Аврелий Антонин // М. А. Аврелий. Размышления. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1985. С. 76–93.

31. Майоров Г. Г. Цицерон как философ // Цицерон. Философские трактаты. М.: Наука, 1985. С. 5–59.

32. Цицерон. Философские трактаты. М.: Наука, 1985.

33. Энгельс Ф. Диалектика природы // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд. Т. 20. М.: Госполитиздат, 1961. С. 339–626.

34. Лосев А. Ф., Тахо-Годи А. А. Платон. Аристотель. М.: Молодая гвардия, 2000.