Текст книги "13 диалогов о психологии"

Проблема двигательной задачи и целевая детерминация в «физиологии активности»

Н. А. Бернштейн: Весь наш долгий опыт изучения двигательных форм, навыков, клинических расстройств показал с полной ясностью, что единственным стандартом-определителем и для программы двигательного действия, и для ее выполнения, и для корригирования по обратным связям может являться только оформившаяся и отображенная каким-то образом в мозгу двигательная задача [10, c. 414].

А.: В качестве примера здесь можно привести исследование, о котором мы уже говорили, проведенное во время Великой Отечественной войны группой психологов, работавших над восстановлением движений у раненых. На него Бернштейн ссылается в одной из своих работ как на отличный пример детерминации двигательным заданием конкретных физиологических механизмов движения.

Н. А. Бернштейн: Даже в случае грубого периферического нарушения движений… амплитуда возможных произвольных движений пораженной руки способна изменяться в очень широких пределах за счет изменения одной только формулировки двигательного задания [10, c. 42].

С.: Меня этот пример очень поразил: казалось бы, какая разница просто поднять руку или поднять руку, чтобы взять какой-то предмет. Вроде бы физиологически должно быть одно и то же движение. Но оказывается, физиология определяется здесь совершенно нефизиологическими вещами, а именно целью действия человека.

А.: Но, с точки зрения классической физиологии, включение цели как детерминирующего фактора означало уступку идеализму. Естественно, когда Бернштейн в конце 1940-х годов становится одним из объектов «борьбы с космополитизмом» в отечественной науке, его начинают критиковать именно с этих позиций. И здесь еще одно решающее отличие неклассической физиологии Бернштейна от классического естествознания прошлой эпохи: признание, наряду с причинной, еще и целевой детерминации поведения, которое Бернштейну удалось обосновать, не выходя за рамки материалистического подхода к изучению движений и действий.

Н. А. Бернштейн: Многочисленные наблюдения и факты во всех областях биологии уже давно указывали на неоспоримую целесообразность устройств и процессов, присущих живым организмам. Эта целесообразность прямо бросалась в глаза как резкое, может быть, даже решающее отличие живых систем от каких бы то ни было объектов неживой природы. Неминуемо возникал вопрос: для чего существует то или иное приспособление в организме, к какой цели оно направлено, какую доступную наблюдению задачу оно предназначено решать. И все отчетливее стала откристаллизовываться мысль: а не потому ли и постигает биолога неудача или неудовлетворенность при попытке выяснения вставшей перед ним закономерности, что в применении к биологическим объектам к вопросам «как» и «почему», исчерпывающе достаточным в физике или химии, необходимо добавить еще третий, равноправный с ними вопрос «для чего»?

…Только биологической кибернетике оказалось под силу отвести как фикцию то, что отпугивало механицистов прошлого века своей видимостью идеалистического финализма и телеологизма. Допустимо ли считать, что цель действия – нечто такое, что должно осуществиться только после этого действия в будущем времени, – может являться причиной наступления этого действия? Причина позднее, чем ее следствие?! И только введенные биокибернетикой понятия кода и кодированной предвосхищающей модели будущего указали на безупречно материалистический выход из этого кажущегося тупика [10, c. 452–453].

А.: Таким образом, Бернштейн вводит понятие «модель потребного будущего», указывая, что эта модель есть одна из форм отображения живым организмом мира. Второй формой является отражение прошлого и настоящего.

С.: Как же может отражаться то, чего еще нет?

А.: В какой-то форме то, чего «еще нет», существует. А именно – в форме генетически фиксированной программы действий, если таковая имеется, в форме прогноза субъектом возможного результата его индивидуальной деятельности.

Н. А. Бернштейн: Подобно тому, как мозг формирует отражение реального внешнего мира – фактической ситуации настоящего момента и пережитых, запечатленных памятью ситуаций прошедшего времени, он должен обладать в какой-то форме способностью «отражать» (т. е., по сути дела, конструировать) и не ставшую еще действительностью ситуацию непосредственно предстоящего, которую его биологические потребности побуждают его реализовать. Только такой уяснившийся образ потребного будущего и может послужить основанием для оформления задачи и программирования ее решения…Сам по себе комплекс нервных процессов, образующий модель будущего, еще настолько неясен и загадочен, что сказать о нем можно немногое. Кроме бесспорного положения, что этот комплекс существует и играет важнейшую, направляющую роль в…активном воздействии на окружающий мир…нужно отметить следующее.

В резком отличии от модели ставшего модель будущего может иметь только вероятностный характер. Антиципация, или предвосхищение, того возможного исхода либо исходов, к которым движется текущая ситуация, возможна только путем экстраполирования, которое, вообще говоря, никогда не может привести к категорическому результату [10, c. 416, 423–424].

А.: Таким образом, речь идет о некой предшествующей действию программе, согласно которой действие развертывается в будущем. Программы эти по своему происхождению могут быть как «внутреннего» плана (как, например, в случае реакции следования новорожденных гусят за объектом, который отличается определенными свойствами), так и внешне обусловленные, которые могут впоследствии стать внутренними. Таковы, например, программы движений пальцев пианиста по клавиатуре рояля, записанные первоначально нотами. Как раз на примере этой последней программы Бернштейн наглядно показывает, что означает «заглядывание в предстоящее».

Н. А. Бернштейн: Музыкант, играющий с листа, каждый из нас при чтении вслух текста обязательно опережает взором на какой-то временной отрезок те ноты или слоги, которые фактически звучат в данный момент, т. е. все время имеет в своем мозгу звуковой и психомоторный образ того, что еще предстоит двигательно реализовать через секунды или доли секунд… Попробуйте не спеша продекламировать про себя… какое-нибудь хорошо знакомое вам стихотворение.

Мысленно прислушиваясь при этом к себе, вы ясно заметите, что перед внутренним слухом у вас одновременно проходят два текста: один течет в декламационном темпе, сопровождаясь иногда движениями губ. Вместе с тем на втором плане, опережая его, бежит другой текст, как если бы вам подсказывал стих за стихом какой-то внутренний суфлер [10, c. 416–417].

А.: Можно было бы привести и другие примеры подобных программ будущего движения или действия. Например, известная тебе фиксированная установка определяет – даже независимо от осознания человеком этого факта – восприятие испытуемого в критической пробе: у него возникает иллюзия различия шаров, например, по объему, тогда как объективно они совершенно равны.

С.: Значит, правы были грузинские психологи, когда говорили о первичности установки по отношению к действиям?

А.: Я уже говорил – с какой точки зрения смотреть. В данном случае установка предшествовала актуальному восприятию, но сформировалась-то она в предыдущих действиях. Впрочем, даже при заданной изначально программе в ней предусмотрены только возможные реакции или движения организма, а как реально развернутся эти действия – зависит от очень многих обстоятельств. В любом случае существует неоднозначная связь между целью (предвосхищаемым результатом действия) и командами из «центральных управляющих звеньев» нервной системы. Поэтому движение, даже самое элементарное, всегда строится «здесь и теперь», а не следует автоматически – каждый раз одно и то же – вслед за вызвавшим его стимулом.

И здесь – еще одно отличие неклассической физиологической схемы от классической.

Н. А. Бернштейн: Глубоко ошибаются те, кто рассматривают навыковые движения как какие-то кинематические стереотипы: начать с того, что устойчивость, стандартность формы вырабатываются мозгом выборочно только для тех видов навыков, для каких это реально необходимо (например, бег, спортивный прыжок и т. п.). А найдите-ка подобный стандарт в высочайше организованных навыках таких движений более высокого смыслового порядка, как рукодельные движения искусниц-кружевниц или часовых сборщиц, движения виртуозов смычка и клавиатуры и т. п.! Приспособительная изменчивость навыков движений неуклонно растет с возрастанием смысловой сложности действий, проявляясь сильнее всего в цепных навыковых действиях над предметами (справедливая житейская поговорка «не мытьем, так катаньем»). Но даже и в самых стандартных, с младенчества освоенных актах, как ходьба, достаточно было от приглядки перейти к применению точной аппаратуры, чтобы обнаружить, что ни один шаг не идентичен другому даже на гладком месте, не говоря уже о ходьбе по неровной дороге [10, c. 413].

А.: Поэтому Бернштейн любил повторять, что движение «живое», оно каждый раз строится заново и постоянно корректируется субъектом в зависимости от множества условий. В этой связи вспоминается наш разговор о принципиальной непредсказуемости высшего человеческого поведения. Оказывается, и в других формах психической активности и поведения существует эта непредсказуемость, непредзаданность – конечно, до определенных пределов: всегда есть некая «рамка», в которой развертывается данное поведение. Другое дело, чем определяется сама эта «рамка»: есть ли она результат генетически заданных «норм реагирования» или же результат выбора человеком той или иной цели. Но ведь и выбор цели подчиняется определенным законам: это показано в ряде исследований по проблеме целеобразования [11]. Так что противопоставление произвольного человеческого поведения (как «свободного», непредзаданного и поэтому требующего иных средств анализа, чем объективные методы) изучению «объективно познаваемых» свойств человека (темперамента и тому подобного) – а это противопоставление встречается в работах зарубежных гуманистических психологов и некоторых наших исследователей – кажется слишком категоричным. Известная степень «непредзаданности» существует даже на уровне видоспецифического поведения (те же гусята игнорируют многие свойства движущегося предмета, за которым следуют, кроме необходимых для формирования данного поведения, и поэтому гусята из разных выводков могут двигаться за очень различными объектами). Вместе с тем и свободное человеческое поведение всегда имеет свои границы, определяемые множеством различных условий. Так что объективно можно исследовать и то, и другое. Кстати, именно Бернштейн помог мне в свое время осознать все эти вещи.

С.: Итак, строящиеся движения все время корректируются…

А.: Бернштейн упоминает много условий, которые могут требовать этой коррекции. Я их кратко перечислю. Во-первых, это состояние мышцы при определенной фазе выполнения действия (положение руки, степень сокращения мышцы и тому подобное). Во-вторых, это реактивные силы, то есть всегда имеющиеся непроизвольные реакции, возникающие в системах мышц, сухожилий, костей и так далее, являющиеся побочными реакциями на нужное движение. В-третьих, это силы инерции – часто рука или нога движется «по инерции» дольше, чем это нужно. Наконец, в-четвертых, это «внешнее сопротивление», то есть многочисленные внешние силы и препятствия, которые могут встать на пути уже выполняемой программы и даже вообще отменить ее и заставить субъекта создать новую модель будущего. Вот почему организм, выполняющий то или иное действие, должен постоянно учитывать все эти силы для правильного выполнения имеющейся программы. А для этого необходимы так называемые сенсорные коррекции, то есть учет информации в виде обратной связи от проприорецепторов в самих мышцах, от органов чувств, следящих за выполнением движения. Отсюда становится понятной одна из основных идей Бернштейна: «Всеобщей и господствующей формой управления и регулирования в живых организмах является не рефлекторная дуга, а рефлекторное кольцо» [10, c. 413].

Вот классическая схема этого кольца (рис. 15).

Рис. 15. Структура «рефлекторного кольца», по Н. А. Бернштейну

Задающий прибор посылает «нужное значение» (Sw) какого-либо параметра регулируемого органа (например мышцы). Но рецептор воспринимает фактическое в данный момент значение (Iw) данного параметра (например, мышца еще недостаточно сократилась, чтобы рука смогла взять тот или иной предмет). Если прибор сличения констатирует какое-либо отклонение Iw от Sw, то есть ∆w, происходит коррекция начавшегося движения и мышца получает соответствующую команду изменить свое положение. Новое положение мышцы вновь отражается проприорецепторами в самой мышце или другими рецепторами (например зрительными), происходит сличение этого нового положения с требуемым и совершается новый цикл регулирования движения, пока, наконец, не будет достигнута поставленная цель. Это введение нового – кольцевого – принципа регуляции движений и поведения организма и взгляд на рефлекторную дугу как «разорванное кольцо», то есть некий вырванный из живого движения элемент, представляет собой важнейший вклад Бернштейна в физиологию и в другие науки, в частности кибернетику, у истоков которой стояли, как мы видим, не только зарубежные исследователи.

Уровни построения движений, по Н. А. Бернштейну

С.: В свое время ты говорил о каких-то разных уровнях построения движений.

А.: Верно. В исследовании Гальперина и Гиневской, о котором мы упоминали, характеристики движения были различными, поскольку движения строились на разных уровнях – а эти последние определялись характером двигательной задачи, которая стояла перед испытуемым. Чем сложнее, точнее: осмысленнее, «предметнее» была двигательная задача, чем выше был «уровень построения движения», тем более «высокие» уровни нервной системы принимали участие в ее реализации, тем более пластично было движение. Подобная же закономерность была открыта Бернштейном и применительно к филогенезу.

Н. А. Бернштейн: В процессе эволюции соматической системы (разве лишь за исключением последнего филогенетического отрезка) определяющим звеном являются эффекторные функции. Судьбу индивидуума в борьбе за существование решают его действия – большая или меньшая степень их адекватности во все осложняющемся процессе приспособления. Рецепторика здесь представляет собой уже подсобную, обслуживающую функцию. Нигде в филогенезе созерцание мира не фигурирует как самоцель, как нечто самодовлеющее. Рецепторные системы являются либо сигнальными, и тогда любая степень их совершенства не в состоянии сама по себе обеспечить особи биологические преимущества в случае одновременной дефектности обслуживаемого ими эффекторного аппарата, либо они процессуально обеспечивают полноценную, координированную работу эффекторов —…и здесь подсобный характер их деятельности вытекает из самого существа выполняемой ими задачи…

Усложнение возникающих перед организмом двигательных задач и откликающееся на него обогащение координационных ресурсов особи совершается по двум линиям. С одной стороны, двигательные задачи делаются более сложными в прямом смысле слова. Возрастает разнообразие реакций, требующихся от организма. К самим реакциям предъявляются более высокие требования в отношении дифференцированности и точности; наконец, осложняется смысловая сторона движений, действий и поступков животного… Молодая отрасль проворных теплокровных млекопитающих победила тугоподвижных юрских завров именно своею более совершенной моторикой. С другой стороны, в общем составе встающих перед организмом двигательных задач все возрастает процент задач разовых, непредвиденных… за счет более древних шаблонных ситуаций. Все многочисленные исследования «пластичности нервной системы» показывают наряду с эволюционным возрастанием приспособляемости центральной нервной системы к нетрафаретным изменениям условий немедленность, почти мгновенность ее перестроек при самых фантастических постановках опыта… Гораздо более будничный факт возрастающей по ходу филогенеза способности к накоплению индивидуального опыта, к замыканию новых условных связей, т. е. опять-таки к выходу за рамки родовых стереотипов, подтверждает высказанное положение [10, c. 15–16].

С: Какие же конкретно уровни построения движений выделял Бернштейн?

А.: Всего он выделил пять основных уровней, обозначив их латинскими буквами А, В, С, D и Е. Самый древний в филогенетическом отношении – уровень А, который называется уровнем «палеокинетических регуляций», или руброспинальным, по названию анатомических «субстратов», которые отвечают за построение движений на этом уровне. Ты занимаешься физиологией и знаешь, что такое «красное ядро» как структура мозга, которая «отвечает» за тонус мышц. Эта и некоторые другие структуры обеспечивают поступление и анализ проприоцептивной информации от мышц, удержание определенной позы, некоторые быстрые ритмические вибрационные движения типа вибрато у скрипачей, а также непроизвольных движений (дрожь от холода, вздрагивание, стучание зубами от страха). Уровень А у человека практически никогда не бывает ведущим уровнем построения движений.

Второй уровень – уровень В – называется также уровнем «синергий и штампов», или таламо-паллидарным уровнем, поскольку его анатомическим субстратом являются известные, я думаю, тебе такие мозговые структуры, как зрительные бугры и бледные шары. В плане движений он отвечает за синергии, то есть высокослаженные движения всего тела, за ритмические и циклические движения типа «ходьбы» у младенцев, «штампы» – например, движения типа наклонов, приседаний, практически не отличающиеся друг от друга. Этот уровень обеспечивает анализ информации о расположении отдельных конечностей и мышц безотносительно к конкретной обстановке. Поэтому он обеспечивает бег вообще, «в отвлеченном виде» как переменную работу различных групп мышц. Но ведь бег совершается по некоей поверхности со своими неровностями и препятствиями: чтобы такой более «конкретный бег» стал возможным, необходимо подключение других, более высоких уровней. Уровень В отвечает также за автоматизацию различных двигательных навыков, выразительную мимику и пантомимические движения, эмоционально окрашенные.

Уровень С, называемый уровнем пространственного поля, или пирамидно-стриальным, поскольку его анатомическим субстратом выступают уже некоторые корковые структуры, образующие так называемые пирамидные и экстрапирамидные системы, обеспечивает ориентацию в пространстве. Движения, выполняемые на данном уровне, носят отчетливо целевой характер: «они ведут откуда-то, куда-то и зачем-то» [10, c. 85]. Соответственно, они имеют начало, середину и конец.

Сюда относятся такие движения, как ходьба, плавание, прыжки в длину, высоту, акробатические упражнения, движения рук машинистки по клавиатуре или пианиста, движения всовывания одного предмета в другой, наматывание – то есть такие, где требуется учет «пространственного поля».

Уровень D – еще более высокий уровень, который называется теменно-премоторным, поскольку его анатомическим субстратом являются исключительно кортикальные структуры в теменно-премоторных областях. Он называется также уровнем предметных действий, поскольку отвечает за многообразные отношения с предметами не как с некими геометрическими объектами, расположенными в пространственном поле, а именно как с предметами, имеющими определенное назначение: «Что существенно, например, для чашки как объекта для смысловых манипуляций? Ни ее ширина, ни высота, ни обладание круглой или квадратной формой не имеют существенного значения; ей важно иметь сплошные стенки, целое дно и ручку… По этим признакам каждый ребенок осмыслит чашку, даже если перед этим он никогда не встречал чашек с подобной метрикой, и сумеет правильно применить ее по назначению» [10, c. 117]. Примеры движений на этом уровне: снятие шляпы, закуривание папиросы, изображение домика или человека. Интересно, что если воспользоваться «трехчленкой Леонтьева» (деятельность – действие – операция), то здесь речь идет не вообще о манипуляции с предметом, а именно о действии с ним, которое может выполняться с помощью разных операций. За эти последние отвечают другие уровни. Таким образом, снять шляпу, завязать галстук можно с помощью самых разнообразных операций, а действие – одно.

Наконец, уровень Е (возможно, это даже несколько уровней) отвечает за «ведущие в смысловом отношении координации речи и письма», «двигательные цепи, объединяемые не предметом, а мнестической схемой, отвлеченным заданием или замыслом» [10, c. 135], имеющие определенные мотивы и произвольные по своему характеру. Такие «координации» свойственны, например, художественному исполнению, выступлению оратора. Анатомический субстрат движений такого уровня еще не очень ясен, хотя Бернштейн подчеркивает несомненное участие в произвольной регуляции движений лобных долей коры головного мозга, ссылаясь, кстати, на работы Лурии.

Обычно в действиях человека принимают участие структуры всех уровней, хотя иногда при более простых движениях действия регулируются уровнями, лежащими ниже. При этом ведущими могут выступать разные уровни, и одно и то же движение может строиться на разных уровнях. Характерный пример – движения руки у раненых в исследовании Гальперина и Гиневской.

Таким образом, Бернштейн со своей стороны подтвердил уже известное тебе положение о роли деятельности в формировании новых возможностей психического отражения, которое, в свою очередь, осуществлялось все более «высокими» мозговыми структурами. И здесь собственно развитие мозга и психическое развитие предстают как единый процесс.

Н. А. Бернштейн: Возникновение в филогенезе очередной новой мозговой надстройки знаменует собой биологический отклик на новое качество или класс двигательных задач… Это обязательно означает в то же время появление нового синтетического сенсорного поля, а тем самым и появление возможности реализации нового класса или контингента движений, качественно иначе строящихся и иначе управляемых, нежели те, которые были доступны виду до этих пор. Мы обозначаем всю перечисленную совокупность морфологических и функциональных сторон, характерных для такого класса движений, как очередной уровень построения движений и двигательных координаций [10, c. 20].

C.: Ты хочешь, очевидно, сказать, что Бернштейн решает психофизиологическую проблему в духе единства?

А.: Верно. Это, несомненно, совершенно иное решение данной проблемы, чем в рассмотренных нами ранее вариантах психофизического взаимодействия двух абсолютно отличных друг от друга реальностей и психофизического параллелизма, когда две столь же отличные друг от друга реальности оказываются идентичными по структуре. Приведу слова Рубинштейна, который высоко оценил, в отличие от многих физиологов школы Павлова, работы Бернштейна.

С. Л. Рубинштейн: Таким образом, преодолеваются ходячие, традиционные, вульгарно-дуалистические представления, согласно которым психологические моменты в человеческой деятельности являются внешними силами, извне управляющими движением, а движение рассматривается как чисто физическое образование [цит. по 12, c. 115].

А.: Бернштейн сумел иначе подойти к решению этой проблемы, потому что он изменил взгляд на физиологические процессы как на нечто принципиально реактивное. Не случайно его концепция носит называние «физиология активности». И это, пожалуй, главное, принципиальное отличие его физиологии от классической физиологии прошлого. В этой связи, говоря о концепции естественного отбора Чарльза Дарвина, Бернштейн подчеркивает, что используемое Дарвином выражение «борьба за существование» было по большей части только образным выражением, ибо у него «выживание нигде не служит задачей, разрешения которой он <живой организм> добивается» [10, c. 454]. Организм активно стремится к выживанию или, если использовать более научное выражение, стремится к понижению уровня энтропии в самом себе.

Н. А. Бернштейн: Цель, понимаемая как закодированная в мозгу модель потребного организму будущего, обусловливает процессы, которые следует объединить в понятии целеустремленности. Последняя включает в себя всю мотивацию борьбы организма за достижение цели и ведет к развитию и закреплению целесообразных механизмов ее реализации. А вся динамика целеустремленной борьбы посредством целесообразных механизмов есть комплекс, который правильнее всего объединить термином «активность».

Активность – важнейшая черта всех живых систем – стала уясняться позже других, несмотря на то, что, по-видимому, она является самой главной и определяющей…

Что в наибольшей мере характеризует собой активную целеустремленность организма? Организм все время находится в соприкосновении и взаимодействии с внешней и внутренней средой. Если его движение (в самом обобщенном смысле слова) имеет одинаковое направление с движением среды, то оно осуществляется гладко и бесконфликтно. Но если запрограммированное им движение к определившейся цели требует преодолевания сопротивления среды, организм со всей доступной ему щедростью отпускает на это преодолевание энергию, пока он либо восторжествует над средой, либо погибнет в борьбе с ней. Среда, как все неживые совокупности, согласно второму принципу термодинамики, всегда движется в направлении возрастания энтропии; организм и в своем онтогенетическом формировании, и во всех проявлениях активности по ходу жизни движется негэнтропически, добиваясь и достигая понижения уровня энтропии в самом себе…

Принятие в качестве отправного пункта принципа биологической и физиологической активности со всем связанным с нею кругом идей и представлений позволяет выдвинуть против воззрений старой рефлекторной теории последний и, возможно, решающий аргумент.

Рефлекс по схеме дуги импонировал физиологам предшествующего периода более всего тем, как четко он увязывался с классическими понятиями причины и следствия… Стимул есть бесспорная причина появления ответного феномена рефлекса, но говорит ли он что-нибудь о генезисе и значении этого рефлекса? Чем обусловливается то, что на данную стимуляцию организм отвечает именно так, а не иначе?…Для правильного осмысления любого рефлекса или вида реакции привлечение к делу вопроса «для чего» не только необходимо и неизбежно, но по своей биологической важности выдвигает этот вопрос на первое место.

Жизнедеятельность каждого организма есть не уравновешивание его со средой и с падающим на него с ее стороны потоком стимулирующих воздействий (как думали И. П. Павлов и его последователи), а активное преодоление среды, определяемое уже обрисованной ранее моделью потребного ему будущего [10, c. 454–456].

А.: На этом позволь закончить наше знакомство с творчеством Бернштейна, хотя многое еще можно было бы сказать по поводу его научной и личной судьбы, по поводу несправедливой критики в его адрес, его собственной позиции по отношению к самому Павлову, которого Бернштейн считал выдающимся ученым и многие положения концепции которого были просто-напросто абсолютизированы и тем самым искажены его учениками, и о многом другом [43; 44].

Повторю еще раз: физиология активности Бернштейна так согласовывалась с психологической теорией деятельности, так «неклассически» подходила к проблеме активности и целеустремленности организма, что требовался пересмотр не только собственно классических физиологических, но и классических психологических понятий.

С.: Что ты имеешь в виду?

А.: Да все те же «проклятые» вопросы психологии: что представляет собой психическое? Может ли такая казавшаяся в классической психологии непсихологической категория, как деятельность, быть не просто объяснительным принципом, но даже входить в предмет психологии? В свое время Рубинштейн называл человеческое действие основной «клеточкой» психологии, поскольку в анализе действия можно вскрыть все элементы психологии в их единстве. В то же время он считал, что «признание действия основной “клеточкой” психологии не означает, конечно, что действие признается предметом психологии» [цит. по: 13, c. 93]. Помнишь, мы его цитировали уже по этому поводу: «Психология должна изучать психику и только психику». Но что в таком случае есть «психологический элемент» действия? То, что называется целью? Но Бернштейн показал, что цель, материально закодированная в мозгу человека, может являться предметом изучения и физиологии тоже. Что же тогда есть предмет психологии?

С.: Так мы будем теперь говорить о проблеме определения предмета психологии?