Текст книги "13 диалогов о психологии"

А.: Верно. И это, пожалуй, будет четвертым основанием для возможной классификации психотерапевтических приемов и лежащих за ними общих философских подходов к человеку. Для одних из рассмотренных нами направлений главное условие психотерапевтической «помощи» – «игра» с образом мира человека, изменение его отношения к себе, к окружающим и тому подобное. Пожалуй, нет смысла перечислять все соответствующие школы – практически вся психотерапия построена на этом принципе (если не считать классических бихевиористов). Другое направление – а именно изменение картины мира не путем изменения ее самой, а через изменение бытия человека в мире – фактически только складывается. Во-первых, потому, что для психологов вообще была характерна созерцательная установка в понимании человека (ты помнишь, мы об этом уже говорили). Во-вторых, такое изменение бытия человека в его мире предполагает учет многих факторов и соответствующее воздействие на них, что, естественно, может выходить за рамки влияний психолога. В этих случаях психолог ищет возможность раскрыть в беседах с клиентом «спектр» возможных действий, а уж человек самостоятельно находит способы «включиться» в те или иные способы бытия и виды деятельности. Иногда же это происходит как бы независимо от деятельности психотерапевта: не случайно существуют житейские советы «для лучшего знакомства с человеком необходимо пойти с ним в трудный поход» (помнишь, у Высоцкого: «Парня в горы тяни, рискни…пусть он в связке с тобой в одной – там поймешь, кто такой»). Иногда такое воздействие совместной деятельности на сознание каждого из ее участников происходит как бы совершенно независимо от какого-либо целенаправленного влияния терапевта. Можно сказать, что таким «психотерапевтом» выступает жизнь.

В. Франкл: Наблюдения за тремя группами подростков в закрытом летнем лагере показали, что спортивные состязания не снижают, а, наоборот, усиливают взаимную агрессию. Однако, что самое интересное, был один случай, когда взаимную агрессию обитателей лагеря как рукой сняло. Ребят пришлось мобилизовать для транспортировки в лагерь завязших в глинистой почве тележек с продовольствием. Отдавшись делу, хоть и трудному, но осмысленному, они буквально «забыли» про свою агрессию [11, c. 33].

С.: Я думаю, что теперь, наконец, пришло время более подробно рассказать о Франкле, его варианте «философии человека» и психотерапии, о которой я столько слышал.

А.: Мне кажется такое завершение наших диалогов очень удачным. Логотерапия Франкла вобрала в себя лучшее из различных и довольно односторонних подходов к человеку. Но главное даже не в этом. Вариант психотерапии, который предлагает Франкл, прошел, что называется, «проверку временем» и сверхтяжелыми обстоятельствами концлагерей, через которые Франкл прошел во время Второй мировой войны. Представь себе, он и его соратники организовали в концлагере даже психотерапию!

В. Франкл: Возможности психотерапии были, естественно, в лагере крайне ограничены. Гораздо больше, чем можно было добиться разговорами, помогал в этом отношении пример. Никто не ждет от нас рассказов о той «малой» и малейшей психотерапии, которая осуществлялась в форме импровизаций – на плацу, на марше, в котловане или в бараке. Последнее, но немаловажное – нам приходилось заботиться о предотвращении самоубийств. Мы организовали службу информации, и о любом проявлении мыслей о самоубийстве или даже намерений нам незамедлительно сообщали [11, c. 150].

А.: Здесь и было получено «эмпирическое подтверждение» идей Франкла, сформулированных им еще до войны, а именно – идей о роли будущего в жизни человека.

В. Франкл: Любая попытка вновь поднять дух людей в концлагере предполагала, что нам удастся направить их на какую-то цель в будущем. Тот же, кто уже не мог больше верить в будущее, в свое будущее, был потерян. Вместе с будущим он утрачивал и духовный стержень, внутренне ломался и деградировал как телесно, так и душевно… Однако мужество жить или соответственно усталость от жизни оказывались всякий раз зависящими единственно лишь от того, имел ли человек веру в смысл жизни, его жизни. Девизом всей психотерапевтической работы в концлагере могли бы служить слова Ницше: «У кого есть Зачем жить, может вынести почти любое Как» [11, c. 150].

А.: И далее Франкл показывает, как именно происходило это нахождение смысла жизни для конкретных заключенных в концлагере.

В. Франкл: Это был конкретный, наиконкретнейший смысл их личного существования… Как-то раз в лагере передо мною сидели два человека, оба решившие покончить с собой. Оба твердили стереотипную формулу, которую то и дело слышишь в лагере: «Мне больше нечего ждать от жизни». Нужно было попытаться произвести в них своего рода коперниканский переворот, чтобы они уже не спрашивали, ждать ли и что им ждать от жизни, а получили представление о том, что, наоборот, жизнь ожидает их, что каждого из них, да и вообще каждого, что-то или кто-то ждет – дело или человек. Действительно, очень скоро обнаружилось, что – вне зависимости от того, чего оба узника ожидали от жизни, – их в жизни ожидали вполне конкретные задачи. Выяснилось, что один из них издает серию книг по географии, но эта серия еще не завершена, а у второго за границей есть дочь, которая безумно любит его. Таким образом, одного ждало дело, другого – человек. Оба в равной мере получили тем самым подтверждение своей уникальности и незаменимости, которая может придать жизни безусловный смысл, невзирая на страдания. Первый был незаменим в своей научной деятельности, так же как второй – в любви своей дочери [11, c. 151–152].

С.: Что же помогало самому Франклу вести себя так по-человечески в самых нечеловеческих условиях?

А.: У него был свой смысл жизни: помогать находить этот смысл другим. Так он, по крайней мере, выразился на одной из встреч со слушателями в Москве…

С.: Он бывал в нашей стране?

А.: Да, он несколько раз выступал перед студентами и сотрудниками МГУ, а ведь ему было уже под девяносто. Он так хотел помочь всем присутствующим приобрести новый смысл жизни в новых общественных условиях…

С.: Ну и в чем же этот смысл?

А.: Франкл на этот и подобный ему вопросы очень любил отвечать так. Разве можно спрашивать гроссмейстера: «Маэстро, скажите, какой ход в шахматах самый лучший?» Он тебе ответит: все зависит от конкретной ситуации. И со смыслом то же самое: все зависит от конкретной ситуации, от твоей индивидуальности, от данного этапа твоей биографии и так далее. Нет «смысла вообще». При этом смысл жизни в данный момент не должен и не может быть «придуман» человеком – он должен быть «найден». Вместе с тем смысл не может быть и дан «извне». Франкл считал, что, с одной стороны, именно жизнь «подбрасывает» нам цели и задачи, могущие для нас стать осмысленными. Но, с другой стороны, осмысление конкретной ситуации означает сознательный и ответственный выбор человека. Смысл, таким образом, «рождается» в точках пересечения «внутреннего» и «внешнего». Тем самым психотерапия Франкла выходит за рамки второй намеченной нами дихотомии «внутреннего и внешнего» как преобладающего фактора в соответствующих приемах.

С.: Но все же Франкл говорит (если обратиться к третьей дихотомии, а именно – хочет ли клиент психотерапевта изменить действительность или приспособиться к ней) о приспособлении к действительности; ведь фактически в тех примерах, которые ты приводил, действительность не меняется, а происходит приспособление к ней и соответственно меняется «субъективный смысл» действительности для субъекта.

А.: Во-первых, здесь речь идет не о приспособлении к действительности, как ты говоришь, а как раз о «преодолении» ее, о том самом «свободном действии», о котором говорил Шелер.

В. Франкл: Если заключенный обнаруживал, что он не может больше выносить реальность лагерной жизни, он находил в своей духовной жизни возможность выхода, которую трудно переоценить, – возможность ухода в духовную сферу, которую СС не в состоянии разрушить… Духовная жизнь заключенного укрепляла его, помогала ему адаптироваться и тем самым в существенной степени повышала его шансы выжить [11, c. 153].

А.: «Приспособиться» к действительности в концлагере означало не эту «самотрансценденцию», «выход» за пределы своей реальной жизни, а нечто совсем иное: например, стать старостой лагеря, будучи тем же заключенным, и избивать «своих» где и как только можно [см. Там же, с. 155].

А во-вторых, Франкл рассматривает здесь случаи, когда у человека резко ограничена способность к реальному изменению действительности, что бывает при особых, исключительных обстоятельствах… Кроме условий концлагеря, это может быть случай болезни со смертельным исходом, о котором больной знает. Тогда человек находит смысл в реализации так называемых ценностей отношения, то есть определенным образом относится к своей судьбе, выпавшей на его долю. Эти ценности Франкл вообще считает «высшими человеческими ценностями». Пример пояснит сказанное.

В. Франкл: Одному необыкновенно талантливому молодому человеку неожиданно пришлось расстаться с активной профессиональной деятельностью. Вызванный туберкулезной инфекцией воспалительный процесс в спинном мозге привел к параличу его нижних конечностей. Решался вопрос об операции (по удалению пораженной части спинного мозга). Друзья больного обратились к одному из ведущих нейрохирургов в Европе. Тот был уверен, что у больного нет никаких шансов, и не взялся его оперировать. Отказ врача передали в письме одной из близких знакомых больного, на даче у которой он в это время жил и которая ухаживала за ним.

Ни о чем не подозревавшая служанка передала письмо хозяйке в тот момент, когда та завтракала со своим больным гостем. Что последовало за этим, подробно описано в письме больного… «…В подобной ситуации Ева была вынуждена показать мне письмо. Таким образом я узнал о своем смертном приговоре, который был совершенно очевиден из слов врача.

– Я вспомнил фильм о корабле “Титаник”, который смотрел когда-то давно. В особенности мне вспомнился эпизод, когда один парализованный… произносит молитву, готовя небольшую группу таких же, как он, жертв к смерти, в то время как корабль погружается и вода поднимается все выше и выше вокруг них. Из кинотеатра я вышел, глубоко потрясенный. Какой же это дар судьбы, подумал я тогда, сознательно идти к своей смерти. А теперь и мне судьба предоставляла подобное! У меня есть этот последний шанс проверить силу своего борющегося духа, только эта борьба, исход которой предрешен с самого начала… Я хочу переносить ожидающую меня боль без наркотиков, насколько это вообще возможно… “Борьба за проигранное дело?” Исходя из нашей философии, подобную фразу необходимо вычеркнуть из книг. Ибо в расчет идет только процесс борьбы… И не может быть никаких проигранных дел… Вечером мы исполняли четвертую, “Романтическую” симфонию Брукнера. Меня переполняла любовь ко всему человечеству, я испытывал ощущение необъятной вселенной. Что до остального, я занимаюсь математикой и не поддаюсь сентиментальности» [11, c. 229–230].

А.: А вот более близкий пример подобного же рода. Известный тебе Николай Александрович Бернштейн, сам поставив себе диагноз раковой опухоли, расписал всю свою оставшуюся жизнь буквально по дням и стал интенсивно работать над очередными идеями. Все эти случаи действительно доказывают истину, которую каждый открывает для себя сам: главное – не продолжительность жизни, главное – ее осмысленность. А что любая жизнь имеет смысл и его нужно лишь «найти» – это Франкл доказал и своим пребыванием в концлагере, и своими исследованиями.

С.: Я опять чувствую себя каким-то пигмеем по сравнению с этими людьми, только уже не в интеллектуальном, а в моральном смысле.

А.: Успокойся. У тебя есть возможность реализовывать другие ценности – ценности творчества и ценности переживания.

С.: О творчестве говорить, пожалуй, рано: ведь я так мало знаю… И где-то всегда шевелится мыслишка: а вдруг я бездарен? А вдруг мне не удастся написать что-нибудь великое?

А.: Непременно великое! А что значит «великое»?

В. Франкл: Обыкновенный человек, действительно справляющийся с конкретными задачами, которые ставит перед ним его положение в обществе и семье, несмотря на свою «маленькую» жизнь, более «велик», чем «великий» государственный деятель, который способен вершить судьбы миллионов росчерком пера, но чьи безнравственные решения могут нести в себе непоправимое зло. Любой беспристрастный судья оценит такую «маленькую» жизнь выше, чем, к примеру, существование хирурга, которому вверены жизни многих и многих больных, но который делает свое в высшей степени нелегкое дело слабо [11, c. 172–173].

С.: Так, значит, нужно самоактуализироваться? Это главное?

А.: Не совсем так. Франкл в этом отношении своей концепцией противостоит концепции самоактуализации гуманистической психологии. Когда-то мы уже затрагивали эту тему. Здесь я повторю некоторые высказанные тогда положения в новом контексте. Вспомни о парадоксальной интенции Франкла: достижение некоторого результата становится возможным не благодаря «прямому» стремлению к этому, а обходным путем. В данном случае это означает, как подчеркивает Франкл, что «самоактуализация является лишь результатом, следствием осуществления смысла… По моему мнению, чрезмерная озабоченность самоактуализацией может быть следствием фрустрации стремления к смыслу… Человек возвращается к самому себе и обращает свои помыслы к самоактуализации, только если он промахнулся мимо своего призвания» [11, c. 58–59].

И в этом смысле психотерапевтическая практика Франкла преследует совершенно иные цели, чем практика гуманистических психологов, хотя часто в литературе ты можешь встретить имя Франкла в ряду имен «гуманистических психологов». На самом деле, его практику отличают две особенности, которые имеют отношение к четвертому и пятому основаниям классификации психотерапевтических техник, о которых мы говорили. Итак, во-первых, для большинства психотерапевтов – в том числе и гуманистических психологов – основной объект воздействия психотерапевта – образ мира его клиентов…

С.: Измени отношение к миру – и все будет в порядке?

А.: Для Франкла изменение отношения к миру означает изменение самого мира, в котором живет человек, уж тем более – если речь идет о творчестве. Человек свободен не только в своем отношении к миру, но и в своих действиях в нем.

В. Франкл: Никто не смог выразить это более лаконично, чем великий философ Карл Ясперс, сказавший: «Человек становится тем, что он есть, благодаря делу, которое он делает своим»… В конце концов, человек может… сделать что-то с…ситуацией… Терапевтическая практика, основанная на такой теории, могла бы стремиться к тому, чтобы пациент все в большей мере сознавал… свободу человека изменить что-то в мире к лучшему, если возможно, и изменить себя к лучшему, если это необходимо [11, c. 59, 324].

А.: Выступая перед московскими слушателями, Франкл пояснил, что в каждый данный момент мы воспринимаем не только реальность, но и возможности ее изменения, и если мы изменяем что-то в действительности, это уже нельзя стереть или отменить… А это всегда означает действие по отношению к миру, действие в мире, которое меняет не только мир, но и самого человека, поскольку – в отличие от других психотерапевтических концепций – в концепции Франкла человек рассматривается не как «замкнутая система», внутри которой разыгрываются различные процессы, но как часть этого мира, «в котором его действия могут иметь основания» [11, c. 325]. И это уже пятое отличие психотерапевтической «философии» Франкла от других типов психотерапевтических практик. А мир человека – это прежде всего социальный мир. В гуманистической же психологии, как подчеркивает Франкл, человека по-прежнему рассматривают как «монаду без окон», которая занята исключительно самовыражением…

С.: Но мы не говорили о пятом основании для классификации теорий личности и соответствующих терапевтических практик!

А.: Ну так сейчас будем об этом говорить.

С.: И кроме того, разве не в русле гуманистической психологии были предложены тем же Роджерсом «группы встреч», где индивиды как раз вступают в интенсивное общение друг с другом, а вовсе не выступают «монадами»…

А.: Франкл подчеркивает, что в этих группах «встреча» как раз и лишена наиболее человеческого измерения: самотрансценденции. Опять-таки послушаем самого Франкла, чтобы лучше понять, о чем идет речь.

В. Франкл: Никакой истинный диалог невозможен, если не затрагивается измерение логоса… Диалог без логоса, диалог, в котором отсутствует направленность на интенциональный референт, – это в действительности взаимный монолог, всего лишь взаимное самовыражение. Здесь отсутствует качество человеческой реальности, которое я называю «самотрансценденцией», обозначая тот факт, что быть человеком, по сути, означает находиться в отношении к чему-то и быть направленным на что-то иное, нежели он сам… Диалог, ограниченный только самовыражением, не входит в самотрансцендирующее качество человеческой реальности. Истинное общение-встреча – это модус со-существования, открытый логосу, дающий партнерам возможность трансцендировать себя к логосу, даже способствующий такой самотрансценденции [11, c. 322–323].

А.: Под «логосом» Франкл имеет в виду мир человеческих смыслов (отсюда, кстати, и название «логотерапия»). Означает это следующее: в группах встреч практикуется «самовыражение» само по себе в общении «самом по себе». Но, по Франклу, чем больше мы делаем объектом своих устремлений «самореализацию» или «общение» само по себе, тем больше они в реальности «ускользают» от нас. И самореализация, и искусство общения должны быть лишь результатом конкретного (предметного) стремления к реализации смысла, то есть, грубо говоря, лишь реальное общение индивидов по поводу какой-то реальной цели приводит к истинному общению-диалогу и, соответственно, к самораскрытию личности. Так Франкл выражает основную идею его логотерапии: человек не есть «монада» в окружении других «монад», далеких от него и лишь в межличностном общении «соприкасающихся» друг с другом; человек – не замкнутая система, а система, открытая миру и человечеству как его «составляющей»: по Франклу, «созидательные ценности актуализируются в форме общественно значимых свершений» [11, c. 244].

С.: Прямо позиция теории деятельности: только в общественно значимой деятельности человек может находить смысл и найти путь к другим людям!

А.: Верно. Сходство двух подходов просто бросается в глаза. Не случайно во вступительной статье к первому русскому переводу работ Франкла Дмитрий Алексеевич Леонтьев, известный своими работами по проблемам смысловых образований личности [29], отмечает параллели между идеями Франкла, Алексея Николаевича Леонтьева, Сергея Леонидовича Рубинштейна, Федора Ефимовича Василюка [см. 26, c. 20]. Наиболее интересна проблема разработки Франклом путей, если можно так выразиться, «деятельностно ориентированной терапии». Конечно, это во многом задача будущего, но здесь мне видится ответ на многочисленные упреки в адрес сторонников деятельностного подхода относительно «практической неприменимости абстрактных положений теории деятельности». Всего лишь один пример.

В. Франкл: К нам обратился один американский дипломат, который не менее пяти лет лечился в Нью-Йорке у психоаналитика. Им владело желание оставить свою дипломатическую карьеру и перейти работать в промышленность.

Лечивший его аналитик, однако, все время пытался, хоть и тщетно, побудить его помириться, наконец, со своим отцом – ведь начальство представляет собой «не более чем» образ отца и вся злость и негативные чувства по отношению к службе проистекали у пациента, согласно психоаналитической трактовке, из его непримиримой борьбы с образом отца. Вопросы о том, есть ли реальные поводы для неприятия пациентом своего шефа и не стоит ли пациенту действительно оставить свою дипломатическую карьеру, так ни разу и не всплывали за многие годы, которые длилась имитация лечения – бой с образами, который вел психоаналитик плечо к плечу с пациентом. Как будто… не существует ничего достойного осуществления не ради или же в пику каким-то воображаемым людям, а в связи с реальными обстоятельствами. Однако за сплошными образами действительность была уже не видна, она уже давно скрылась из глаз аналитика и пациента; не было ни реального шефа, ни реальной службы, ни мира вне образов – мира, перед которым у каждого пациента были бы обязательства, мира, задачи и требования которого ждали бы своего разрешения… Анализ как бы затянул пациента на уводящий от мира путь самотолкования и самопонимания… Мир… не только утрачивает свою реальность, но он утрачивает и свою ценность: дереализация заключается, в частности, в обесценивании [11, c. 118–119].

А.: И Франкл формулирует обратный путь «нахождения себя»: «Лишь в той мере, в какой нам есть дело до мира и предметов вне нас, а не только до нас самих и наших собственных потребностей, лишь в той мере, в какой мы выполняем задачи и требования, осуществляем смысл и реализуем ценности, мы осуществляем и реализуем также самих себя. Если я хочу стать тем, чем я могу, мне надо делать то, что я должен. Если я хочу стать самим собой, я должен выполнять личные и конкретные задачи и требования. Если человек хочет прийти к самому себе, его путь лежит через мир» [11, c. 120]. Таким образом, путь к себе лежит через деятельность человека в мире, через его действия в нем.

С.: Разве это всегда возможно? А если человек, допустим, безработный и у него нет «социально значимой деятельности»?

А.: Ты очень узко понимаешь саму «деятельность». Да, действительно, работа имеет в нашей жизни очень большой смысл и с потерей возможности трудиться – в данном случае по причине безработицы – возникает так называемый «невроз безработицы». Но ведь не все безработные находятся в таком состоянии. Во-первых, они находят смысл в других видах деятельности, например в работе по дому, участвуют в жизни различных общественных организаций. Во-вторых, они находят смысл в реализации еще одного типа ценностей, которые Франкл называет «ценностями переживания».

С.: Да, ты их упоминал, но не сказал, что это, собственно говоря, такое.

А.: Это ценности, которые, по Франклу, проявляются в нашей чувствительности к явлениям окружающего мира – в благоговении перед красотой природы или произведением искусства [см. 11, c. 173]. Это опыт переживаний, приобретенных человеком в любви, которая есть «переживание» другого человека во всем его своеобразии и неповторимости [см. Там же, с. 244]. Но, к сожалению, нам уже пора кончать. Почитай страницы произведений Франкла, посвященные этим ценностям, самостоятельно. А пока всего лишь один пример.

В. Франкл: Один молодой человек рассказывал как-то нам, что за долгое время безработного существования, которое довело его до отчаяния и едва ли не до самоубийства, всего лишь один час был прожит им достойно. Однажды, когда он сидел в одиночестве в парке, он заметил на соседней скамейке рыдающую девушку. Он подошел к ней и спросил, что с ней стряслось. Она рассказала юноше о своих неприятностях и призналась в том, что твердо решила покончить с собой. Молодому человеку пришлось призвать всю силу своего убеждения, чтобы отговорить девушку от ее опасного намерения, и ему, в конце концов, это удалось. Этот самый момент – единственный за долгое время радостный момент и единственный светлый лучик на все последующее время – наконец, вернул ему ощущение причастности к собственной жизненной задаче, способности совершить хоть что-нибудь значимое. И это ощущение вырвало тогда его из тисков апатии, несмотря на то что ему предстояло пережить еще немало возвращений к этому состоянию [11, c. 238].

С.: Но, мне кажется, это переживание отличается от переживаний человека на концерте или восторга от созерцания пейзажей: ведь человек получил его как результат собственной активной деятельности по «переструктурированию» образа мира у этой девушки, а не как простой результат созерцания…

А.: Мне кажется, что само переживание тоже представляет собой деятельность особого рода и не всегда можно так противопоставлять активный способ реализации ценностей в творчестве и пассивный способ их реализации в виде переживаний, как это иногда делает Франкл [см. 11, c. 244]. В этом смысле – переживание как деятельность – оно рассматривается в книге Василюка [2].

На этом наш разговор о различиях разных подходов к изучению человека заканчивается. Но он был бы не полон, если бы я не упомянул, точнее, не подчеркнул, еще одно – уже последнее – отличие подхода Франкла и родственного ему подхода к человеку в школе Выготского – Леонтьева – Лурии и школе Рубинштейна от иных подходов к личности. И это будет шестым по счету основанием для возможной классификации психотерапевтических практик.

С.: И что же это такое?