Текст книги "Миф о «застое»"

Примаков: “В 1971 г., уже будучи зам. директора ИМЭМО, несколько раз имел абсолютно закрытые встречи с израильскими руководителями с целью прозондировать возможность мирного урегулирования с арабами. Я перечисляю эти миссии, чтобы подчеркнуть: они осуществлялись по решению Политбюро или Секретариата, в которых безопасность обеспечивал КГБ”. Только ли о Палестине говорил там Примаков? Мы никогда не узнаем об этом – это тайна Израиля и мирового масонства, которому верно служил “брат” Эжен» [49; с. 434].

Примаков – масон, член Мальтийского ордена, член Римского клуба (цель которого – сокращение населения). Крепкие связи установились между Примаковым и «Обществом Монт Пелерин». Услуги Примакова этой секретной организацией были по достоинству оценены: в 1989 г. в «Като Институте» (дочерней ложе «Общества») ему подарили бронзовый бюст Фредерика фон Хайека, одного из основателей «Общества Монт Пелерин». И позже связь с ним он не порывает. Так, 25 июня 1998 года Примаков держит речь перед «мастерами» в Лондоне в Институте экономических отношений. В том самом, где получили подготовку Гайдар, Чубайс, Фёдоров, Авен и прочие.

В своём интервью Примаков зачем-то обнародовал сам факт контактов с Израилем. С чего бы это? Дело в том, что Примакова давно обвиняли в связях с «Моссад», которые он публично не опроверг [ «День», 1993, № 24]. Или: «Примаков ещё в 70-е годы тайно и неоднократно посещал Израиль для конфиденциальных бесед с премьерами Исхаком Рабином и Менахемом Бегином. Примаков так «примелькнулся» израильским лидерам, что они принимали его и позже, но уже в качестве тайного посланника Горбачёва. И, естественно, что позднее он стал Министром иностранных дел России» [ «За Русское дело», 1996, № 4]. Генерал В. Филатов на сайте «Клич генерала Филатова» писал, что, когда Примаков работал корреспондентом «Правды» на Ближнем Востоке (1966-70), то был завербован «Моссад». Во время поездки в Багдад (1969) познакомился с Саддамом Хусейном, который был американским агентом (см. главу 8, раздел «Исламская революция, США и наркотики»).

Примаков говорил и о своей деятельности на посту директора Службы внешней разведки (СВР) (с 26 декабря 1991-го по январь 1996 г.). (Вспоминается эпизод из романа А.С. Иванова «Вечный зов», в котором секретарь райкома Полипов говорит: «Я ставлю на повестку дня вопрос о деятельности Кошкина и Баулина». Баулин: «Не о деятельности, а о работе». Полипов: «Нет, именно о деятельности!»)

Примаков: «Самым “прорывным” в нововведениях СВР после окончания холодной войны было становление и развитие контактов и взаимодействия со спецслужбами различных стран, в том числе входящих в НАТО». Примаков говорил, что ЦРУ получало от него много ценной информации, но без взаимности со стороны американцев. (Вы в это верите?) Примаков говорит «об установленных неплохих личных отношениях между руководством СВР и ЦРУ». Как это понимать?

«Хорошо помню атмосферу на загородной даче нашего посла в Вашингтоне Владимира Лукина (масона [49; с. 434]), где мы принимали американских коллег. Непрерывно произносились тосты, шутки, рассказывали анекдоты. Со стороны мало кто мог подумать, что встречаются, мягко говоря, соперники». Вот такая идиллия. Интересно, за что они пили? «За дружбу ЦРУ и СВР»? Или просто «За ЦРУ»? После такого интервью надо немедленно возбуждать дело, а не избирать в Думу.

На одном из первых заседаний руководства СВР Примаков потребовал полный список агентуры. Для руководителей это был нонсенс: каждый начальник управления работает со своим ограниченным контингентом, так как полную картину составлять слишком опасно [ «Московский комсомолец», 1996, 11 января]. Списка он не получил. Это спасло многих разведчиков от разоблачения «друзьями из ЦРУ».

Главным направлением деятельности Примакова на посту директора СВР было сокращение резидентур и свёртывание операций, длившихся десятилетия. Причём особенно пострадали те подразделения, которые действовали в Азии и Африке [ «Завтра», 1999, сентябрь, № 36].

Руководство СВР участвовало в международных заседаниях по вопросу «борьбы с международным терроризмом», участники которых делали вид, что не знают, кто из «коллег» финансирует террористов.

В марте 1992 г. Примаков, по согласованию с Ельциным, принял решение о расформировании разведывательнодиверсионной службы в структуре СВР.

После столь впечатляющих результатов, достигнутых Примаковым, генерал Виктор Филатов сказал: «ЦРУ нас уже не разведывает, ЦРУ нами правит».

За такие заслуги (перед кем?) Примакова назначают министром иностранных дел. На этом посту он ничего не сделал для предотвращения расширения НАТО и войны в Югославии. Да, переговоры по этим вопросам шли «долго» и «трудно» (как писали газеты), но кончились (как и было запланировано) в пользу Запада.

Он в 1997-м подготовил и протолкнул договор о «партнёрстве» Россия-НАТО, который стал дверью для Эстонии, Латвии, Литвы, Словении, Словакии, Болгарии и Румынии в НАТО. И Россия (в лице президента Ельцина) на этот недружественный шаг со стороны «западных партнёров» никак не отреагировала.

При Примакове Россия признала вхождение Крыма в состав Украины, его МИД этим занимался.

Затем Примаков возглавил Торгово-промышленную палату РФ. В тесной связке с ТПП работал и Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП).

Другой институт – Институт США и Канады, директором которого был Георгий Арбатов. Решение о создании института (сначала – только США, Канада добавилась в 1975 г.) было принято в мае 1967 года. А в декабре Арбатов стал его директором.

Председатель Всемирного еврейского конгресса Эдгар Бронфман говорил: «Пару лет назад мой друг, директор Института США и Канады, Георгий Арбатов, уверял меня, что он еврей, поскольку у него отец еврей» [257; с. 45].

В предисловии к мемуарам Арбатова, изданным в США, зам. госсекретаря при Клинтоне Строуб Тэлботт пишет, что «господин Арбатов стал другом Америки ещё с начала 70-х годов» [49; с. 402]. Эту оценку Тэлботта подтверждает и американский обозреватель Дж. Шектер, который в журнале «Эсквайр» (1983) назвал Арбатова «американским связным Андропова», а в опубликованной в том же году книге Дж. Берона «КГБ сегодня. Невидимая рука» Арбатова называют агентом США в СССР [257; с. 68].

Вот эти «академики», а точнее – масоны и агенты ЦРУ, «системные диссиденты» ковали победу «Нового мирового порядка». В институте работали и такие деятели «перестройки» как Лукин, Кокошин (секретарь Совбеза при Ельцине), Малашенко (директор телекомпании НТВ при председателе Российского еврейского конгресса – РЕК – Гусинском).

«Архитектор перестройки» Александр Яковлев – агент ЦРУ

Александр Николаевич Яковлев родился 2 декабря 1923 года в деревне Королёво Ярославской области. Он был участником войны, командовал взводом морской пехоты на Волховском фронте. После ранения получил инвалидность. Именно с рассказа о ранении начинается враньё «архитектора перестройки» в его воспоминаниях «Сумерки». Но всё по порядку.

В апреле 42-го лейтенант Яковлев прибыл из училища в 54-ю армию Волховского фронта, а 6 августа его ранило – и на этом война для него кончилась. Он пишет: «Фашисты всадили в меня четыре разрывных пули» – в ногу, в бедро, в лёгкие и в грудь. И как это только Яковлев остался жить?! Незадолго до выхода из печати его книги, Яковлев в беседе с генералом Макашовым сказал, что о его ранениях можно прочитать в газетах «Красный Балтийский флот» за 24 сентября 1942 года и «Красный флот» за 29 сентября. Да, там действительно говорится, что Яковлев был ранен, но о том, что разрывными – ни слова [ «Патриот», 2003, октябрь]. Яковлев не мог быть ранен разрывными, так как они были запрещены специальной конвенцией и, если такой случай действительно имел место, то Верховное главнокомандование не упустило бы случая начать международный скандал. А он Гитлеру был не выгоден. Более того, если бы даже одна разрывная попала в Яковлева, то, возможно, не было бы «перестройки»… А он даже не был списан из армии, а лишь уволен в запас.

Вернувшись домой, он сразу же поступил в институт – и разрывные не помешали! Он там не только учился, но и был зам. секретаря комитета ВЛКСМ, членом партбюро и руководил кафедрой военной и физической (!) подготовки. В 1946-м окончил Ярославский пединститут, стал журналистом, а в 1953-56 годах – инструктор отдела школ в аппарате ЦК КПСС.

И ещё о войне. Яковлев вернулся с фронта без наград – просто не успел их заслужить, так как быстро отвоевался. Но вот дальше начались чудеса: 13 января 1946 года, когда он уже работал в Ярославском обкоме, на него был оформлен наградной лист на орден Отечественной войны II-й степени, но при этом Яковлев был назван почему-то «командиром Отдельной роты автоматчиков», хотя командовал взводом. В ноябре 47-го он получает орден Красной Звезды. Казалось бы – хватит. Но, видимо, «иконостасы» фронтовиков не дают покоя и в 1988-м он получает ещё один орден Красного Знамени – им он был награждён за тот же боевой эпизод. И не боялся, что «демократы» раздуют скандал.

В 1959 г., уже работая в ЦК, Яковлев был направлен на стажировку в Колумбийский университет. Вместе с ним на стажировку, уже по линии КГБ, отправился и Олег Калугин. Как они из аппарата ЦК и органов КГБ попали в американские студенты – сказать трудно: видимо, кому-то это было нужно. Кстати, профессором там работал «советолог» Збигнев Бжезинский [246; с. 165]. Надо отметить, что Бжезинский до 1976 г. руководил работой Русского института при Колумбийском университете. Как раз в этом советологическом центре учились Яковлев и Калугин. Конечно, совпадение.

Русский институт был основан на средства Фонда Рокфеллера. Примерно две трети американских специалистов по проблемам Советского Союза подготовлены в его стенах. Со временем институт превратился в главный центр разработки новых теорий борьбы против социалистических стран. Именно фигура руководителя Русского института Бжезинского послужила поводом для того, чтобы называть Колумбийский университет закрытым заведением, занимающимся обучением и специализированной подготовкой кадров будущего правительства Нового мирового порядка.

Процитирую пресс-релиз Бюро информации этого университета, выпущенный 10 мая 1959 года: «Первые студенты, прибывшие по обмену из России, завершают своё пребывание в США. Четыре студента из России, находившиеся в стране по спонсируемой правительством программе советско-американского студенческого обмена, завершают годичное пребывание в Колумбийском университете. Эта группа, сфотографированная перед входом в Мемориальную библиотеку им. Сета Лоу на территории университетского кампуса, положительно оценивает опыт первого года учёбы. Слева направо: Олег Д. Калугин, Александр Н. Яковлев, Ю.Н. Стожков и Геннадий П. Бехтерев.

.. Недавно в кампусе Колумбийского университета состоялось заседание руководства, на котором были избраны ещё 28 американских студентов для поездки ближайшей осенью в Советский Союз в рамках следующего года программы обмена. Пока что известно о решении советской стороны направить в США 33 российских стажёров». Кто эти 33 человека?

В Америке Яковлева и Калугина вербует ЦРУ. Вот что сказал 30 ноября 2005 года в интервью «Народному Радио» обозреватель газеты «Гудок» Владимир Кузнечевский: «Действительно, материалы на Яковлева поступали. И для меня они были, я не побоюсь такого слова, ошарашивающими. К нам пришёл полковник КГБ в отставке (он разрешил нам назвать его фамилию – это Смирнов Анатолий Сергеевич) и рассказал о той информации, которой он владеет по поводу героя сегодняшней передачи. Разговор был откровенный, 1958 год. Советские студенты, в числе которых Калугин и Яковлев я всё это написал, но прежний главный редактор газеты “Гудок” не решился опубликовать. Не берусь судить, сколько там правды, но это действительно было, Анатолий Сергеевич рассказал вещи удивительные. Если вы позволите, я воспроизведу их.

1958 год. Советские студенты, в числе которых Калугин и Яковлев

Корр.: Конечно. Только сначала один вопрос: сейчас, когда вы шли к нам на передачу, вы предупредили его, что дадите этот материал в эфире и что его фамилия прозвучит именно в эфире? Я знаю, что на материале стоит его подпись.

В.К.: Естественно, есть такое понятие, как журналистская этика. И не 30 минут назад, а вчера вечером я позвонил Анатолию Сергеевичу домой, сказал, что есть вот такое предложение. Я сказал ему: “Если вы скажете ‘нет’ – значит, нет. Если вы скажете не называть фамилию, значит, не будем называть фамилию”. Он сказал: “Нет, называйте, рассказывайте. Я отвечаю за каждое своё слово”. Рассказ полностью принадлежит этому человеку. Кстати, он на меня произвёл очень хорошее впечатление. Ему 83 года, но у него ясная память, грамотная, наполненная образами речь русского интеллигента. Долгое время он был правой рукой Сергея Павловича Королёва (понятно, от какой организации). И вот что он рассказал, ссылаясь на своих друзей. Я постараюсь близко к тексту воспроизвести то, что он говорил мне, чтобы всё было точно. В начале девяностого года советская резидентура в Вашингтоне сообщила в Москву, что, по её сведениям, секретарь ЦК и член Политбюро Яковлев много лет работает на ЦРУ. А канва сообщения была такая. В 1989 г. в Штатах поднялась в очередной раз волна критики в адрес ЦРУ. Руководителей американской внешней разведки критиковали за неэффективность, за то, что они неконтролируемо расходуют деньги. Решили чуть ли не в половину урезать бюджет. Никто не знает, какой бюджет у ЦРУ. Так вот, на них, как сейчас у нас принято говорить (уголовная лексика стала чуть ли не нормативной), “наехал” сенатский Комитет по контролю над внешней разведкой.

Корр.: Дескать, плохо работаете?

В.К.: Плохо работаете, деньги расходуете неконтролируемо – ополовиним. Что называется, сенаторы упёрлись, убедить их оказалось невозможным. И тогда директор ЦРУ Юлиан Лекстер решился на беспрецедентный шаг. Он пригласил к себе трёх руководителей этого сенатского Комитета в кабинет и выложил на столе перед ними пять личных дел высоких советских руководителей, которые работали на ЦРУ и снабжали это ведомство первосортной информацией из самых, как он сказал, “глубин советской верхушки”. Сенаторы были поражены, естественно, полистали документы. Но более всего их поразило, как рассказывает Анатолий Сергеевич, что среди этих пяти папок самым пухлым делом было дело главного идеолога КПСС А.Н. Яковлева. Впечатление от знакомства с этими материалами у сенаторов оказалось настолько сильным, что, вернувшись к себе, они тут же организовали принятие решения сенатского комитета, в котором рекомендовали конгрессу полностью восстановить финансирование ЦРУ.

Корр.: Можно сказать, что ЦРУ достигло своих целей. Но если эта информация попала в Москву, то какова оказалась реакция Москвы? В прессе были сообщения, уже после 91-го года, что Крючков в одном из интервью рассказал о своём докладе Горбачёву по поводу Яковлева. Но Горбачёв, мол, оставил это без внимания. А так как он не имел права по закону проводить следственные действия в адрес одного из главных лиц государства без санкции Горбачёва, то всё осталось без движения.

В.К.: Всё было гораздо интереснее. Я спросил моего собеседника, как реагировала Москва? Он сказал: “Никак, без последствий”. Но с моей стороны была немая сцена: что, мягко говоря, не могли проверить? “Да нет, – он говорит, – не в том дело, что не могли проверить, а в том, что Крючков действительно пришёл к Горбачёву с просьбой включить Яковлева в разработку Горбачёв спросил: откуда информация?” И вот что рассказал Анатолий Сергеевич: наш информатор работал в аппарате одного из этих трёх сенаторов. И когда сенатор вернулся в свой кабинет, он был настолько потрясён, что своему помощнику рассказал, как он листал в кабинете у Лекстера личные дела пяти московских информаторов. Имена их сенатор не запомнил, американцы к этому относятся так, через слово, но имя главного идеолога его потрясло, поэтому он назвал Яковлева. И вот бывший председатель КГБ, когда его генсек спросил, откуда информация, был вынужден промолчать, потому что, как он сказал моему собеседнику: “Если бы я назвал фамилию моего информатора в аппарате сенатора, я бы его сжёг там, это стопроцентно”.

Корр.: То есть он был уверен в том, что, если бы он сказал Горбачёву, откуда у него эта информация, то этого человека (информатора) постигла бы судьба Эймса и многих, многих других, а, может быть, он даже до суда не дожил бы?

В.К.: У меня после разговора с моим собеседником сложилось именно такое впечатление, что он уже Горбачёву не верил. Но что интересно, Горбачёв сказал Крючкову, чтобы он сам поговорил с Яковлевым и спросил у него, правда ли тот работает на ЦРУ?

Корр.: “А правда ли вы шпион?”

В.К.: Я спросил Анатолия Сергеевича – и что же? Он сказал так: “Владимир Александрович встречался с Яковлевым, но о чём они говорили и до чего договорились, он никогда никому не рассказывал”. Это вот такая ситуация, когда вопросов в лоб воспитанный человек, в общем-то, не задаёт. Я видел, что Анатолий Сергеевич волновался, я видел, чего ему это стоило. Сам он сказал, что он несколько лет размышлял, прежде чем прийти. А я задавал только чисто журналистские вопросы, в частности, спросил его: “Если было личное дело Яковлева, разве оно не сохранилось? Такого ведь не бывает, чтобы не сохранилось?”

Корр.: Да, если было дело там, в Вашингтоне, то здесь тоже где-то должна стоять папка и когда-нибудь с неё стряхнут пыль.

В.К.: Вот примерно так я у него и спросил. Он сказал, что потом было ГКЧП, и после ГКЧП эти личные дела были уничтожены. Кстати, сказал он, в их уничтожении участвовали те пять человек, которые там упоминались, все очень высокопоставленные.

Корр.: И все, наверное, быстро оказались главными демократами и пошли бороться с тоталитаризмом, контролировали захват КГБ и его архивов (Как и в Феврале 17-го, когда громили жандармерию и жгли её архивы. – А. С.).

В.К.: Не знаю. Я обескураженно спросил Анатолия Сергеевича: “И что же, сейчас нет никаких следов?” Он сказал: “Почему нет? Есть, в ЦРУ”.

Корр.: Но всё же, Владимир Дмитриевич, вопрос: с каких пор, вот об этом он вам говорил или нет, потому что важно знать, с каких пор человек сознательно, как он выразился, боролся с тоталитарным режимом?

В.К.: Об этом я всё-таки спросил. Он говорит, что, по его данным, с 1974 года, то есть с момента, когда он оказался в Канаде. И про Колумбийский я спрашивал. Кстати, я ему задал вопрос, который не мог не задать как журналист. Ведь в колумбийскую командировку, а это был 1958-й год, ездили пять человек, и среди них был будущий генерал КГБ Калугин.

Корр.: А генерал Калугин, как известно, сейчас проживает в США.

В.К.: Но вот ноги растут именно оттуда, с 58-го года.

Корр.: Существование свидетельских показаний о причастности одного из руководителей Советского Союза к ЦРУ представляет не только историческую ценность. Ведь многие процессы последних лет Советского Союза становятся более ясными, если знаешь, что один из руководителей выполнял просто-напросто заказ геополитического противника. Это касается и сегодняшних реалий. Мы все очень хорошо знаем, что Яковлев возглавлял идеологию. Именно он провёл в конце восьмидесятых годов чистку в средствах массовой информации, именно он поставил тех главных редакторов, которые активно разрушали Советский Союз, кого назвали прорабами “перестройки”. Именно он воспитал целую плеяду, которая до сих пор, в общем-то, во многом определяет идеологический климат в стране и руководит средствами массовой информации. Причём, многие из них даже записались сейчас в патриоты. Но к Яковлеву они испытывают пиетет.

Слушатель: Три коротеньких вопроса. На первый, наверное, нельзя дать ответ. Почему этот сотрудник КГБ пришёл после смерти Яковлева? Второй вопрос. Яковлева нет, но есть Горбачёв, и почему Горбачёву сейчас на уровне парламентской комиссии не задать вопрос в лоб: приходил ли к нему Крючков с подобным сообщением? И третий вопрос: если это было и Горбачёв сказал “нет”, а Яковлев при Горбачёве вознёсся в члены Политбюро, то не является ли тем же самым и Горбачёв?

В.К.: Я начну, если вы позволите, с третьего. Не был ли и Горбачёв? Так вот, я так и считаю, то есть я из разговора с Анатолием Сергеевичем понял, что, когда Крючков разговаривал с Горбачёвым, он ему не назвал информаторов в штабе этого сенатора именно потому, что понял, что этот информатор сгорит. И ведь неслучайно Крючков никому никогда не рассказывал и не рассказывает о своём разговоре. Я думаю, что и не расскажет. А первый вопрос самый лёгкий: не после смерти. Он пришёл ко мне 8 апреля 2005 года. Я ещё и сегодня колебался, идти или не идти на эту передачу. Но вчера поговорил с Анатолием Сергеевичем, он себя очень плохо чувствует. Он сказал фразу, которая меня, собственно говоря, и подвигла. Он сказал: вот генералы, которые занимались сжиганием этих личных дел (Как видим, эти четверо генералов работали в руководстве КГБ; видимо, среди «сжигателей» был и Калугин; пятым агентом был Яковлев. – А. С.) Я, кстати, его спросил, не боится ли он их подставить? Он сказал: “Нет, скоро и я уйду. И что же, так всё и останется?” Я его спросил об этом, потому что для меня это тоже было ошарашивающе, так как я лично знал Яковлева. Я спросил, предполагает ли он такое развитие событий? Но он сказал: “Я не хочу умирать, не предав гласности то, что знаю”» [ «Дуэль», 2006, январь, № 4].

Далее. Виктор Казначеев, работавший при Горбачёве вторым секретарём Ставропольского обкома, приводит письмо ветеранов КГБ: «Неуважаемый сэр! Нам нет нужды называть свои имена. Почти всех нас вы знаете лично, с остальными, Бог даст, познакомитесь в зале суда. Вы нас никогда не любили, и это неудивительно: вы не без оснований опасались, что когда-нибудь мы раскроем вашу двойную жизнь. Докопаемся до обстоятельств вашего предательства, как это случилось с Огородником, Толкачёвым, Шевченко и другими изменниками Родины и вам придётся отвечать за содеянное. К сожалению, подчиняясь законам профессии, большую часть этого срока мы вели наблюдение за вами порознь, из-за жёсткой конспирации, не зная всего объёма поступающей на вас информации. Только этим, да ещё тем, что при прежнем режиме вы относились к числу “неприкасаемых”, и объясняется то обстоятельство, что мы не имели возможности и права обратиться к вам лично или через газету. Теперь, выйдя в отставку, мы обменялись информацией, и ничто не может помешать нам привлечь к общественному, а, возможно, и уголовному, суду (Комментарий: а кто вам мешал бить в набат, когда получили информацию, что Яковлев – шпион? Кого (и чего) вы – генералы – боялись? Потерять персональную пенсию? – Л.С.)

Итак, впервые в поле нашего зрения вы попали в 1987 году. Поводом послужила добытая нами стенограмма состоявшейся ещё в мае 1978 г., т. е. вскоре после побега Шевченко (Сотрудник МИДа и зам. генсека ООН. – А. С.), когда вы были послом в Канаде, беседы с одним из членов канадского правительства. Как следовало из стенограммы, вы полностью одобрили поступок Шевченко, а заодно допустили несанкционированное разглашение сведений, составляющих государственную тайну, а именно – сообщили некоторые подробности завершившейся в марте 1978 г. операции по внедрению в агентурную сеть канадских спецслужб сотрудника КГБ, в результате чего в Канаде разразился политический скандал. Эта операция имела кодовое название “Турнир”. На ваше счастье, к моменту получения этих сведений вы были уже членом Политбюро и нам было категорически запрещено не то, что сообщать, но даже получать подобную информацию. (Чего вы боялись? Сообщили бы в зарубежную газету. Но загранкомандировки дороже Родины. – А. С.).

В последующие годы всё тот же источник в ЦРУ, а также другие агенты, близкие к правительственным кругам США, убеждали нас в том, что вы являетесь “агентом влияния”, мы регулярно сообщали эту информацию председателю КГБ Крючкову, но никакой видимой реакции не последовало; вы, как и прежде, продолжали проводить свою линию.

До сих пор вы призывали к покаянию других, теперь наступило время и самому покаяться. До встречи в суде! И пусть свершится правосудие!» [311; с. 137–148].

Итак, мы видим, что информацию о шпионаже Яковлева шла потоком. Но – никаких мер ни Андропов, ни Чебриков, ни Крючков не предпринимали. Почему? Ответ может быть только один: все они делали одно, общее, дело.

О шпионаже Яковлева говорил и председатель КГБ Крючков. Но – уже после событий. Как будто он ничего не знал! В интервью газете «Газета» 19 декабря 2003 г. он сказал: «…Потом я стал получать материалы на Яковлева о том, что у него очень недобрые контакты… кое с кем. Однако он был членом Политбюро, и мы не имели права перепроверять эту буквально ошеломляющую информацию. Тогда я пошёл к Горбачёву. Объяснился с ним по этому поводу. “Да-а-а… – протянул Горбачёв, – что же делать? Неужели это опять Колумбийский университет? Да-а-а… Нехорошо это. Нехорошо». Ситуация осложнялась тем, что неожиданно и очень серьёзно начали подтверждаться старые связи Яковлева. Ещё в 1960-м году он стажировался в США в Колумбийском университете и был замечен в установлении отношений с американскими спецслужбами. Однако тогда ему удалось представить дело так, будто он пошёл на это в стремлении использовать подвернувшуюся возможность достать важные для СССР материалы из закрытой библиотеки. Как бы там ни было, но Андропов в своё время прямо говорил мне: “Яковлев – антисоветчик!” (Тогда зачем его держал? – А. С.) И вот теперь я наблюдал, как Горбачёв, находясь в полном смятении, никак не может прийти в себя, словно за сообщением о Яковлеве для него скрывалось нечто большее. Тогда я сказал: “Происходящее с Яковлевым никуда не годится. Надо думать, как быть”».

(В своих воспоминаниях Крючков с удивлением отмечает, как обезумевший от страха Горбачёв, ломая вспотевшие руки, носился по кабинету, восклицая: «Неужели это – Колумбийский университет, неужели это – старое» (Выделено мной. – Л.С.). Потом, пишет Крючков, «стал лепетать», что с тех пор Яковлев, «наверное, больше ничего такого не делал…» Итак, Крючков с удивлением пронаблюдал за метаниями Горбачёва и… уехал продолжать охранять советский строй. Почему Крючков не арестовал Яковлева, я понимаю: боялся без санкции генсека предпринять действия, составляющие его прямые служебные обязанности, но почему Крючков не понял причину страха Горбачёва, не могу понять. Ведь любому первокурснику было бы ясно, что Горбачёв испугался того, что всё вскрылось раньше времени, и он сам – конкретный кандидат в «Матросскую тишину»; как выясняется, Горбачёв ему просто запретил этим заниматься. – А. С.)

Продолжим:

«– И что в итоге придумали?

– Дело в том, что Горбачёв, как всегда, стал не искать решения возникшей проблемы, а стал думать, как уйти от неё. Как-то раз он сказал мне буквально следующее: “Возможно, с тех пор Яковлев вообще ничего для них не делал. Сам видишь, они недовольны его работой, поэтому и хотят, чтобы он её активизировал”. Правда, тут же, видимо, осознав всю нелепость таких рассуждений, он надолго замолчал, а потом вдруг предложил: “Знаешь что? А ты сам поговори с ним! Что он тебе скажет?” Я спросил: “О чём поговорить?” “Скажи ему, что есть вот такие материалы”, – предложил Горбачёв. Я ответил: “Такого ещё никогда не было. Я приду и выложу ему всю оперативную информацию, чем выдам наших разведчиков. Как же так можно?!” “А ты как-то так… попробуй”, – снова предложил Горбачёв.

– Как же вы поступили?

– А что мне было делать? Всё-таки указание генсека, я обязан его выполнять. Нашёл подходящий момент. Остались мы с Яковлевым с глазу на глаз. Излагая в общих чертах суть дела, я, не отрываясь, следил за его реакцией. Он был явно растерян и ничего не мог выдавить в ответ, только тяжело вздыхал. Для него весь этот разговор явился полной неожиданностью. Так мы и сидели, не проронив ни слова по существу, пока не появился Валерий Болдин (Помощник Горбачёва. – Л.С.), хозяин кабинета, в котором состоялась эта встреча.

– Вы сообщили о её итогах Горбачёву?

– Горбачёву я доложил: “Яковлев промолчал”. Горбачёв толком ничего не ответил, и я понял, что он уже имел беседу с Яковлевым. Потом прошло какое-то время, и, как-то раз, между делами Горбачёв, словно невзначай, обронил: “Ну что? Яковлев не возвращался к тому разговору?” – “Нет, – говорю, – не возвращался, но сам я хочу вернуться. Пусть всё-таки скажет: да или нет”. – “Да стоит ли?”, – засомневался Горбачёв. “Это очень серьёзно. Поэтому стоит”, – сказал я и вскоре снова нашёл возможность встретиться с Яковлевым. Я поинтересовался: не говорил ли он с кем-либо, в частности с Горбачёвым, о нашей неприятной беседе? “Вопрос серьёзный, – подчеркнул я, – мало ли что может быть”. В ответ услышал лишь еле слышное, неуверенное: «Нет…» Потом: “Ах-ах… Да мало ли что говорят”, – и больше он ничего мне не сказал. Мне всё стало ясно.

– Вы докладывали Горбачёву и об этом разговоре?

– Докладывал. Но он промолчал, как будто не услышал моих слов. Видимо, они с Яковлевым в конце концов сошлись и нашли общий язык. Согласия на проверку разведданных по Яковлеву Горбачёв так и не дал. На том всё и кончилось: все словно воды в рот набрали». (Аналогичный текст содержится и в воспоминаниях Крючкова.)

В доказательство шпионажа Яковлева и «странной» позиции Крючкова «Дуэль» (2000, № 45) приводит такой факт. Как известно, «академик» был послом в Канаде и оставался на этом посту 12 лет. Однажды офицер безопасности советского посольства по своим делам выехал в город, где ближе к вечеру зашёл перекусить в небольшое кафе, попавшееся ему по пути. Он был очень удивлён, увидев в кафе Яковлева в компании неизвестного иностранца. Во-первых, ресторан был по своему разряду значительно ниже, нежели те, где обычно появляются послы. Во-вторых, в то время послы никогда не выходили в город без сопровождения в лице помощника, переводчика, шофёра (по мере необходимости), причём это особенно относилось к советским послам и, в частности, за это и отвечал вышеупомянутый офицер безопасности. И, в-третьих, офицеру бросилось в глаза, что Яковлев довольно часто и пугливо озирался. Когда встреча закончилась, офицер «довёл» иностранца, беседовавшего с Яковлевым, до его дома, а несколько позднее по дому и номеру его автомашины установил фамилию и выяснил ещё некоторые данные незнакомца. Запросили о нём Центр. Вскоре пришёл ответ: иностранец – гражданин США, сотрудник ЦРУ высокого ранга. Тогда работник посольства (офицер) направил в Центр письмо, содержащее мотивированное предположение о сотрудничестве посла Яковлева с ЦРУ, а также предложение начать активную разработку Яковлева с использованием всех возможностей КГБ. Однако в ответ на это абсолютно правильное в профессиональном отношении предложение офицер был отозван в Москву, где на приёме у Крючкова (тогда начальник ПГУ) ему заявили, что у него нелады с психикой, что имеет место его служебное несоответствие, превышение полномочий и т. п., и отправили с понижением в Волгоград.