Текст книги "Миф о «застое»"

Кто написал «Архипелаг»

По словам самого Солженицына, он начал писать рассказы чуть ли не со школы. Но на сегодняшний день не известны ни его довоенные произведения, ни его рассказы военных лет. Сам Солженицын обосновывал это тем, что, мол, они ему не нравились и он их сжёг. Возможно, но мало в это верится: автор обычно бережёт свои первые произведения. Скорее всего, их просто не было, а Солженицын и не думал становиться писателем, тем более Великим Учителем, который живёт «не по лжи».

Самые ранние его произведения датированы 1948-м годом – это неоконченная повесть о войне и поэма «Дороженька». Затем он написал пьесу «Пленники», состоящую из 10-ти действий. Затем была пьеса «Республика труда», в которой было несколько десятков действующих лиц. А ведь это – лето 55-го года. Так как же мог автор бездарных гигантских пьес стать автором нормальных в художественном отношении романов?

Да, Солженицын сам написал «Один день», но не тот, который мы читали. Оказывается, рукопись «Одного дня» содержала массу не проверенного материала, который надо было собрать в единое целое. И его редактированием занималась редактор Анна Берзер, которая сократила роман в три раза. Аналогично она поступила и с «Матрёниным двором» [298; с. 413]. А ведь они считаются лучшими – по художественным достоинствам – его произведениями.

Итак, Берзер и Твардовский «из говна сделали конфетку». Но что прикажете делать дальше, если «нужный человек» не имеет дара Толстого? Выход из положения хорошо известен: надо писать за него, а он должен только подписывать «свои» произведения. А задумывалась эпохальная книга, которая должна перевернуть сознание советских людей, а на Западе создать образ Советского Союза как «империи ГУЛАГа», «империи зла», которую не грех и уничтожить. Да и название надо дать роману какое-нибудь эпохальное, знаковое, типа «Архипелаг ГУЛАГ». И сегодня и в России, и на Западе Солженицын известен как автор одного романа – «Архипелаг ГУЛАГ».

Что представляет собой этот роман? Это собрание слухов, домыслов и фактов о лагерной жизни. Но если со слухами всё понятно – Солженицын сам их слышал, то с фактами – вопрос. Ибо в те годы вообще нигде в мире не существовало книг – исследований ГУЛАГа; не было известно и количество заключённых. Вся эта статистика велась [см., например, 157 и 158], но была засекречена.

Касаясь численности населения ГУЛАГа, Солженицын в первом томе (1973) со ссылкой на меньшевика Бориса Николаевского (который после революции жил за границей и, следовательно, не мог знать секретной статистики), называл цифру «от 15 до 20 млн единовременно». Но во втором томе (1976) сокращает «до 15 млн». Подчеркну, что для советских людей ссылка на Николаевского ни о чём не говорила – его имя, как и имена более известных лиц, типа Зиновьева или Парвуса, было вычеркнуто из истории. И он должен был восприниматься читателями как «авторитетный иностранец».

Далее. «Уничтожили целиком сословия – дворянство, офицерство, духовенство, купечество, и отдельно по выбору – каждого, кто выделялся из толпы, кто проявлял независимое мышление… К концу спокойных 20-х годов они составили несколько миллионов жертв». Ага, а кто же тогда в России остался? Кстати, об «уничтоженном офицерстве». Во время Гражданской в ряды Красной Армии было призвано 48,5 тыс. офицеров и генералов, а в решающий 1919-й они составляли 53 % всего командного состава РККА. Достаточно назвать такие имена как Брусилов, Шапошников, Говоров, Ольдерогге, Василевский, Толбухин, С. Каменев, Тухачевский… Но советские люди этих данных не знали – на это и было рассчитано, надо было вызвать у людей шок. Напомню, что в советское время эти данные не публиковались.

Или: «Это был 37–38 год. У нас бушевала тюремная система. У нас арестовывали миллионы. У нас только расстреливали в год – по миллиону!» А, оказывается, «по подсчётам эмигрантского профессора статистики Курганова» общее число погибших с 1917-й по 1959 годы (без войны) составило 66 млн человек, а в войну погибло аж 44 миллиона. И всё это – без ссылок, одни домыслы. А при Горбачёве «Архипелаг» подавался как истина в последней инстанции. С годами Солженицын увеличил количество расстрелянных до ста миллионов. И никому не пришло в голову, что население страны тогда было около 190 млн.

Но это – домыслы, а как же факты? Да, они есть. И извлечены они из фондов бывшего ЦГАОР (архив Октябрьской революции, ныне Госархив РФ) с указанием архивных шифров. Но эти материалы были рассекречены только при Горбачёве – Ельцине. Хорошо известно, что для работы в спецхранах требовался специальный допуск по особой «форме». Допуск получали по разрешению отдела КГБ. Причём категорически запрещалось фиксировать в записях архивные шифры [298; с. 513].

Как же эти сверхсекретные материалы получил Солженицын? Предположим, что он сам работал в архиве – хотя об этом он нигде не говорил. Но тогда он имел допуск от КГБ, что прямо говорит о сотрудничестве.

Второй вариант: Солженицыну копии этих документов передал кто-то из сотрудников архива. Но ведь личность этого человека была бы быстро установлена после выхода «Архипелага». Но, как известно, никаких санкций никто не понёс [298; с. 513]. Сам Гений пишет, что ему в подготовке материалов помогали 227 человек. Что, все они работали тайно, на свой страх и риск?!

Здесь возможен только один вывод: сам Солженицын в архиве не работал, так как об этом было бы написано в его биографиях, а документы ему передали сотрудники архива с ведома КГБ. Но не с ведома каких-то рядовых сотрудников, а председателя Андропова – иначе просто быть не могло.

В 1968 г. «Архипелаг» был передан за границу и Солженицын тут же был выдвинут кандидатом на Нобелевскую премию. В результате понятие «Россия» стало ассоциироваться с понятием «ГУЛАГ», с ужасом тюрем и пыток. Это совпадало с представлением европейцев о России как о «стране варваров», которую нужно «цивилизовать». «По совпадению», в этом же году историк Роберт Конквест закончил работу над книгой «Большой террор», также основанной на слухах, в ней цифры репрессий были ещё больше.

Передача рукописей за границу под контролем КГБ

Но как же рукописи романов Солженицына попадали за границу? И куда смотрел КГБ?

Солженицын почти во всех своих произведениях, особенно в «Телёнке», пишет о том, что он постоянно был вынужден скрывать свои рукописи, чтобы «КГБ» их не нашёл. Но, по какому-то удивительному совпадению, прятал он эти рукописи у лиц, связанных с КГБ.

Передача рукописей за границу началась осенью 1965 года. Почему именно тогда, в самом начале «застоя», а не при «либеральном» Хрущёве? На этот вопрос ответил сам Солженицын в «Телёнке»: «Я только на ощупь могу судить, какой поворот готовился в нашей стране в августе – сентябре 1965 года. Когда-нибудь доживём мы до публичной истории и расскажут нам точно, как это было. Но близко к уверенности можно сказать, что готовился крутой возврат к сталинизму во главе с “железным Шуриком”».

В главе 3, в разделе «Творческая интеллигенция» как пятая колонна – 2» я говорил, что после смещения Хрущёва пошли слухи о возможной «реабилитации» Сталина. И эти слухи – только слухи, а не действия! – вызвали реакцию «творческой интеллигенции», которая написала два письма против возможной ресталинизации.

В 1964 году Солженицын написал роман «В круге первом». По легенде, КГБ, узнав о том, что Солженицын хочет опубликовать роман, немедленно решил его изъять. И «угрожаемый автор» (так называет себя в «Телёнке» сам Солженицын) решил спешно «уйти в подполье». По логике, Солженицын должен был бы спрятать роман где-нибудь в тайнике на даче и тихо ждать обыска. Но он отдаёт рукопись своим знакомым Теушам, квартира которых, по свидетельству самого Солженицына, была на примете у КГБ, о чём писатель знал [298; с. 170]. Солженицын: «несу её (рукопись), собственно, даже не прятать». А для чего же тогда? Видимо, для того, чтобы её там нашли.

И действительно, не прошло и недели, как 13 сентября 1965 г. на даче у Солженицына в Борзовке появилась его знакомая Вероника Туркина, которая сообщила, что у Теушей был обыск и роман конфисковали [298; с. 170].

Как мог Солженицын, зная о том, что Теуши находятся под наблюдением КГБ, нести им на сохранение рукопись? А куда ещё Солженицын должен был нести роман, как не к сообщнику по «чекистской деятельности»?

Интересно, что Теуш, уезжая на лето, часть рукописей Солженицына передал своему другу И. Зильбербергу. И – как на зло – у него так же чекисты провели обыск и изъяли рукописи. А ведь Зильберберг сотрудничал с «органами» [298; с. 484] и Солженицын это прекрасно знал. Надо сказать, что Солженицын передал Теушу не только рукопись «В круге первом», но и другие рукописи (пьесу «Пир победителей» и повесть «Республика труда»).

Узнав о конфискации рукописей, писатель не помчался для выяснения обстоятельств дела в Москву, более того, он даже не ударился в бега – ведь его, по идее, могли арестовать. Он спокойно оставался на даче.

Более того, «без пяти минут зэк» (как он сам о себе постоянно пишет), Солженицын пишет в ноябре письмо в ЦК на имя П.Н. Демичева, в котором заявляет, что у него в Рязани слишком плохие жилищные условия и требует предоставления квартиры в Москве! О рукописях даже и не упоминает. И решением Рязанского горисполкома от 28 мая 1965 года он получил трёхкомнатную квартиру на семью из пяти человек; а помогли ему в этом в ЦК [298; с. 187, 191].

9 ноября 1965 года об обыске у Солженицына написала швейцарская газета «Нойе Цюрихер Цайтунг». «Это и было то, чего я жаждал минувшие два месяца!» («Телёнок»). Итак, презентация Гонимого Гения состоялась. Но одной маленькой заметки было явно недостаточно.

Весной 67-го к Солженицыну приезжает брать интервью чехословацкий корреспондент Павел Личко. А ранее, в 1966 г., братиславский журнал «Словенка» дал несколько публикаций Солженицына [298; с. 208].

Кто такой Личко? Это был не простой журналист. Во время войны он командовал партизанским отрядом, сотрудничал с советской разведкой. В 1949–1951 гг. был директором Департамента печати ЦК КП Словакии, с 1953 г. руководил издательством «Мир социализма», в 1968 г. стал директором агентства «Татра-пресс» [298; с. 209].

В конце беседы Личко попросил: «А не можете ли вы дать нам “Раковый корпус” для Чехословакии? Это будет для нашей интеллигенции такая поддержка, мы будем пытаться напечатать его по-словацки». 31 марта 1967 года в словацкой газете «Литературная жизнь» появилось интервью, а 1 апреля Солженицын направил письмо Личко, в котором поблагодарил его за «точность и аккуратность» перевода, опубликованного в братиславской «Правде». Затем Личко, якобы самовольно, передал «Корпус» англичанам [298; с. 241].

В конце апреля Солженицын приехал в Москву. В это время там находилась дочь Вадима Андреева, сына известного «философа» мистика Леонида Андреева, Ольга, постоянно жившая в США. Она была замужем за американцем Генри Карлайлом [298; с. 212]. С Солженицыным она встретилась на квартире у Льва Копелева.

Описывая эту встречу, Ольга Карлайл отмечает, что отправившийся её проводить Копелев «твердил: “Александру Исаевичу нужна Нобелевская премия. Это крайне важно. Ольга Вадимовна, прошу Вас, примите это к сведению. Надо во что бы то ни стало постараться организовать”» [298; с. 212].

Вопрос: куда смотрел КГБ? Как он допустил «связь с иностранцами»? Напомню, что в те годы страну посещало относительно мало иностранцев и почти все они были под контролем «органов».

Особо надо сказать ещё об одной связной Солженицына с заграницей – Наталье Ивановне Столяровой. Она работала секретаршей Ильи Эренбурга. Но это было её, так сказать, официальное лицо. Было и «второе лицо». В окружении Эренбурга её подозревали в связях с КГБ – и небезосновательно. Вызывала она подозрения тем, что, при тогдашних ограничениях, почти ежегодно, и на несколько месяцев, ездила за границу [298; с. 490].

Осенью 1964 г. Солженицын обратился к ней с просьбой помочь переправить микрофотокопии рукописи за границу. Столярова обратилась с этой просьбой к Вадиму Андрееву и 31 октября 1964 г. Андреев вывез «всё написанное мною за 18 лет – от первых лагерных стихов до “Круга”» [298; с. 159, 491].

В 1968-м Ольга (при участии Столяровой) обеспечила издание за границей «В круге первом», а её сын Александр в том же году вывез за границу микроплёнки с «Архипелагом». Почему вывозились не рукописи, а именно микрофотокопии? Ясно почему: чтобы придать Солженицыну ореол гонимого, который под страхом смерти передаёт за границу микроплёнки с Великим Романом о Правде.

В этом же году Столярова передала «Письмо к съезду писателей» французскому искусствоведу Морису Жардо, который передал его для публикации в «Ле Монд» [298; с. 215]. Затем это «Письмо» перепечатали многие западные газеты, в частности, «Нью-Йорк таймс». А советские люди довольствовались слухами, которые делали из Солженицына Великого Гонимого Гения.

В 1968 г. Столярова познакомила Солженицына с Натальей Светловой, на которой он и женился. 8 октября 1970 года он потребовал у Решетовской развода. Та с горя попыталась отравиться. Откачали её с трудом, благо на соседней даче оказался врач. Наталья Дмитриевна Светлова была внучкой Фердинанда Юрьевича Светлова, от которого унаследовала его «партийный псевдоним», а настоящая его фамилия – Шенфельдт. Сначала он был эсером, а в 1918 стал большевиком, но партстаж ему был зачтён с 1904 года. В 1938 его приговорили к 8-ми годам; умер в заключении; после 56-го был реабилитирован посмертно. Столярова умерла в 1984 г. в возрасте 72-х лет.

На Столярове и Карлайл связи Солженицына с КГБ не исчерпывались, было ещё около 20-ти человек. Но остановлюсь на Викторе Луи. 9 апреля 1968 г. из Франкфурта редакция «Нового мира» получила телеграмму: «Ставим вас в известность, что Комитет госбезопасности через Виктора Луи переслал на Запад ещё один экземпляр “Ракового корпуса”, чтобы этим заблокировать его публикацию в “Новом мире”. Поэтому мы решили это произведение публиковать сразу. Редакция журнала «Грани» [298; с. 240]. Ясно, что Луи передавал рукописи в рамках «тайного канала» между Бонном и Москвой, о котором писал В. Кеворков [245; с. 43–44].

17 апреля Твардовский предложил Солженицыну выступить с заявлением о том, что он ничего на Запад не передавал, но тот отказался.

Нобелевская премия и высылка Солженицына

В 1968 г., сразу после издания «Архипелага» за границей, Солженицына назвали кандидатом на получение Нобелевской премии.

К тому времени роман «В круге первом» был издан во Франкфурте, а 11 сентября его издало английское издательство «Харпер энд Роу». До 1970 г. «В круге первом» и «Раковый корпус» были изданы почти на всех европейских языках и даже на японском. Ясно, что такое одномоментное издание было сделано специально, в пропагандистских целях.

4 ноября 1969 года Солженицына исключают из рязанской организации Союза писателей «за антиобщественное поведение». 5 ноября это решение было утверждено Секретариатом Правления СП РСФСР. И тут же начинается всемирная кампания «писательской солидарности» в его защиту. Вслед за ним из СП исключили Галича, Маркина, Чичибабина и Максимова (агента КГБ [298; с. 484]).

8 октября 1972 года Солженицыну присуждают Нобелевскую премию в области литературы «за ту этическую силу, с какой он развивает бесценные традиции русской литературы». То есть не за художественные достоинства его произведений, а за его содержание. Премия носила явно политический характер.

Эта радостная весть застала Солженицына в Жуковке на даче Ростроповича. На этой даче он, по легенде, скрывался от КГБ. Хотя все об этом знали. Ясно, что «прятки на даче» – это для Истории, когда Правда забудется. Солженицыну сообщил новость по телефону норвежец Пер Эгил Хегге [298; с. 277]. Но саму премию Солженицын смог получить только 7 декабря 1974 года.

В декабре 1973 года в Париже издаётся первый том «Архипелага». Тут же началась рекламно-пропагандистская антисоветская кампания.

20 ноября 1970 года председатель КГБ Андропов и Генеральный прокурор Руденко подписали «Записку КГБ при СМ СССР и Прокуратуры СССР», в которой говорилось: «Взвесив все обстоятельства, считали бы целесообразным решить вопрос о выдворении Солженицына из пределов Советского государства». К записке был приложен проект Указа Президиума ВС СССР о лишении Солженицына гражданства.

Этот вопрос Политбюро обсуждало несколько раз. Но и в очередной раз, на заседании ПБ 7 января 1974 года, решение так же не было принято.

«Брежнев: Хочу просто, чтобы мы обменялись мнениями, посоветовались и выработали правильное решение.

Андропов: Я считаю, что Солженицына надо выдворить из страны без его согласия… Он выступает против Ленина, против Октябрьской революции, против социалистического строя. Считаю, что мы должны провести Солженицына через суд и применить к нему советские законы. Он использует гуманное отношение Советской власти и ведёт враждебную работу безнаказанно. Поэтому надо предпринять все меры, о которых я писал в ЦК, т. е. выдворить его из страны. Если мы сейчас его не выдворим, то он будет продолжать свою враждебную деятельность…Жить за рубежом он сможет безбедно, у него в европейских банках на счетах находится 8 миллионов рублей.

Суслов: Солженицын обнаглел, оплёвывает советский строй, Коммунистическую партию, он замахнулся на святая святых – на Ленина. Надо нам выступить с рядом статей и разоблачить Солженицына.

Кириленко: Это только привлечёт внимание к Солженицыну.

Суслов: Но и молчать нельзя. <…>

Подгорный: Я хочу высказаться за то, чтобы провести над ним суд.

Андропов: Мы начинаем работу по выдворению.

Подгорный: Если мы его вышлем за границу, то и там он будет нам вредить.

Громыко: Надо, очевидно, остановиться на внутреннем варианте.

Андропов: Я считаю, что если мы будем затягивать дело, то это будет хуже.

Подгорный: Можно и растянуть дело, затянуть следствие. Но пусть он это время находится в тюрьме.

Шелепин: У нас есть органы правосудия и пусть они начинают расследование, затем – судебный процесс.

Брежнев: Я считаю, что лучший способ – это поступить в соответствии с нашими советскими законами.

Все. Правильно.

Было принято Постановление: «Ограничиться обменом мнениями по этому вопросу» [ «Источник», 1993, № 3].

Как мы видим, все члены ПБ высказались против высылки Солженицына. Похоже, в высылке Солженицына был заинтересован один Андропов, а также Бобков и Чебриков, которые 6-го февраля написали «Записку об антисоветской деятельности Солженицына». Члены ПБ рушат все планы Андропова, а также его друзей на Западе – тех, с кем он встречался на конспиративных квартирах.

Но он не отступает. И уже 9-го пишет в ЦК новую записку, подготовленную теми же Бобковым и Чебриковым, о необходимости выдворения Солженицына и лишении его советского гражданства. Записка, подписанная Андроповым, кончалась словами: «Внося вышеизложенное предложение, КГБ ещё раз самым тщательным образом взвесил все возможные издержки, которые возникнут в связи с выдворением Солженицына. Такие издержки действительно будут. Но другого выхода нет, поскольку безнаказанность поведения Солженицына уже приносит нам издержки внутри страны гораздо большие, чем те, которые возникнут в международном плане в случае его выдворения» [ «Источник», 1993, № 3]. Здесь всё – ложь. И члены ПБ совершенно правильно решили, что Солженицына надо судить в стране.

Записка была разослана членам ПБ для того, чтобы они поставили на ней своё мнение. К сожалению, никогда не будет известно, какие аргументы приводил Андропов для нужного (ему) голосования (понятно, что записей личных и телефонных разговоров никто не вёл), но все члены ПБ, кто раньше выступал за проведение суда, теперь высказались за высылку Солженицына. Подписи Брежнева на Записке нет.

На этом основании было принято постановление «Об указании совпослу в Бонне»: «Утвердить текст указаний совпослу в Бонне (прилагается)».

Почему именно в Бонне? Дело в том, что 2 февраля канцлер Вилли Брандт сказал, что «Солженицын может жить и свободно работать в ФРГ», а 8 февраля «наш представитель имел встречу с доверенным лицом Брандта с целью обсудить практические вопросы, связанные с выдворением Солженицына» [ «Источник», 1993, № 3]. Обратите внимание: встреча была 8-го, т. е. после отрицательного решения Политбюро! Значит, Андропов не сомневался в будущем «правильном» решении!

12 февраля Валентин Фалин (посол) имел встречу со статс-секретарём Франком. Ясно, что был использован и тайный канал связи между правительствами СССР и ФРГ [245].

Ясно, что и предложение Брандта, и Записка Андропова от 6-го числа были согласованы. Только вдруг неожиданно члены ПБ проголосовали «против». Пришлось предпринимать срочные действия. Какие?

12 февраля Солженицын опубликовал манифест «Жить не по лжи» и в тот же день был арестован. Ему предъявили обвинение в измене Родине (Прокуратура возбудила дело 11-го). Уже вечером 12-го об его аресте сообщают все западные радиостанции. Суть комментариев: подавление свободы в СССР. Готовились митинги у советских посольств.

Владимир Войнович: «И вдруг – неожиданный потрясающий поворот сюжета. Подержав в Лефортове одну ночь, арестанта, живого, здорового, в казённой пыжиковой шапке доставили на Запад прямо под ослепительный свет юпитеров… Потом завистливо иронизировали, что высылка Солженицына была гениально разработанной пиаровской акцией» [298; с. 316]. А чего иронизировать – так и было задумано. Как ранее с Пастернаком и позднее с Бродским.

Прилетев из Москвы во Франкфурт (там, напомню, было опубликовано его первое Собрание сочинений), Солженицын попадает в своё родное масонское окружение.