Текст книги "А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1"

Между тем ныне для немалого числа политиков и военных стратегов нравственные доводы не представляют значительного фактора активного воздействия на свертывание милитаристской внешнеполитической деятельности. Однако игнорировать его или не учитывать воздействие морали на политику вряд ли является плодотворным подходом. Вот почему нельзя согласиться с категорическими рассуждениями по данной проблеме. «Политика, – утверждает В. Денисов, – безжалостна и цинична по своей генетической сущности и функциональной предназначенности, она не может исходить из абстрактных понятий добра и зла. Поэтому в политике невозможно руководствоваться общепринятыми нравственными стандартами, она не подвластна универсальным моральным принципам»[1466]1466
  Денисов В. Философия ядерной стратегии (О роли политики ядерного устранения в современную эпоху) // Ядерная безопасность: социогуманитарные структуры. М., 1998. С. 45.


[Закрыть].

В условиях противоречий государств ныне сохраняется опасность, связанная с дестабилизацией мира из-за распространения ядерного оружия по планете. Так, в настоящее время уже около тридцати государств производят или могут производить собственное ядерное оружие. При этом в некоторых из них господствуют далеко не демократические режимы.

В современном мире складывается критическая ситуация. Накопленных ядерных боеприпасов уже достаточно, чтобы выжечь всю планету. Следует также учитывать то обстоятельство, что ряд государств мирового сообщества не соблюдают соглашений, запрещающих передавать документацию на оборудование ядерных устройств, которые могут использовать в военных целях. Все это вызывает обоснованное беспокойство и тревогу у народов и государственных деятелей в мире. Вот почему возможный рост числа членов «ядерного клуба» весьма опасен для дестабилизации мира при отсутствии эффективного международного контроля над производством и использованием ядерных средств[1467]1467
  См.: Крылова И. А. Проблема ядерной безопасности в современном мире // Культура. Мир. Безопасность: Мат-лы междунар. конф.: Вестник. М., 1998. № 2. С. 35–44.


[Закрыть].

Однако и применение в мирное время ядерных испытаний, а также проведение крупномасштабных учений в океане на широком географическом и в воздушном пространстве опасны для человечества. Следует подчеркнуть один важный момент: экологическая и военная опасность тесно связаны друг с другом. Это выражается в угрозе человечеству глобальным уничтожением. Загрязнение природы отходами ядерного, химического и иных видов оружия создают возможность необратимых изменений.

Нельзя игнорировать такой опасный техногенный вирус, как радиоактивные отходы. Значительное их количество брошено на дно Мирового океана. Там находятся 5 атомных подводных лодок, 9 атомных реакторов, 7 самолетов с ядерными головками на борту, сотни тысяч контейнеров с радиоактивными отходами[1468]1468
  См.: Корляков А., Павлов А. Парадигма цикличности и оценка радиационной безопасности Мирового океана // Ядерная безопасность: социогуманитарные структуры. М., 1998. С. 108–109.


[Закрыть]. Складывающаяся ситуация в этой области свидетельствует о том, что человечество постепенно превращает Мировой океан в планетарную свалку.

Наряду с этим в наши дни сохраняет свою актуальность и проблема мирного урегулирования отношений между государствами, вовлеченными в локальную, региональную войну, ведущуюся обычными средствами. Такие военные конфликты время от времени происходят в различных регионах земного шара, и они, как никогда прежде, сказываются сегодня на общей международной обстановке. Свидетельство тому – вооруженные столкновения на Ближнем Востоке (Палестина – Израиль), на Балканах (территория бывшей Югославии), в Афганистане. Они убедительно говорят о том, что развитие мира идет не просто, не однолинейно. Его становление сопряжено с рядом трудностей экономического, религиозного и иного характера. Вот почему изучение современных войн и вооруженных конфликтов, причин их возникновения, а также определение путей и способов их предотвращения являются важной задачей.

Ценность мира как основополагающего условия поступательного движения истории в исключительной степени возросла. Он для нынешнего времени предстает не просто предпочтительным состоянием человеческой жизни или благоприятной предпосылкой международных отношений. Проблема предотвращения войн, а в перспективе их исключения из жизни общества одновременно выступает и как проблема прочного и всеобщего мира, т. е. необходимого условия самого существования и развития человечества. Она достаточно зримо встает в современную эпоху не только как теоретическая, в первую очередь философская, но и как конкретно-практическая проблема, требующая своего основательного и взвешенного решения.

Для становления устойчивого и прочного мира особенно актуально развитие мер доверия. Они имеют целью обеспечить предсказуемость политических отношений, особенно между Россией и США.

В наше время деятельность государств, политиков, общественных и религиозных организаций, направленная на предотвращение войны и утверждение мира, не может пренебрегать никакой частностью, игнорировать локальные и региональные военно-политические конфликты.

Вот почему в начале XXI века политический диалог между государствами приобретает важное значение для судеб цивилизации. Образование общих интересов у человечества в условиях расширения взаимосвязи между народами ведет к трансформации частных национальных безопасностей, ориентированных на внешний мир по отношению к другим государствам, в систему всеобщей безопасности, ориентированной внутрь всего мирового сообщества. Это, в конечном счете, проблема соотношения внешней цели и внутренней целесообразности.

Анализ современного международного положения является важным условием адекватной оценки его возможностей и шансов на мир в будущем. Вместе с тем вопрос, сумеет ли человечество сохранить мир и обеспечить свое развитие в будущем, связан с определением места России как сильного и демократического государства в международной политике. Словно предвосхищая подобную проблему, русский философ И. А. Ильин писал: «Нам не дано предвидеть будущего, но мы не имеем никаких оснований считать, что русские границы замирены, что государственное достояние России закреплено в международном отношении и что им не грозят новые оборонительные войны. По-видимому, дело обстоит как раз наоборот, и сильная власть будет необходима России, как, может быть, еще никогда»[1469]1469
  Ильин И. А. Наши задачи. М.; СПб., 1992. С. 316.


[Закрыть].

В настоящее время перед человечеством, как и во время А. С. Хомякова, остро стоит вопрос о мире и безопасности. При этом народы планеты все глубже осознают, что в начале XXI столетия ни одно государство планеты не обладает возможностью абсолютно надежно защитить себя только военно-техническими средствами, при помощи даже самой мощной обороны. В наше тревожное и беспокойное время народы и государственные деятели осознают, что на нынешнем поколении лежит значительно большая ответственность, чем на прошлых, за сохранение человеческой цивилизации. Именно ради выживания человека государства и народы должны овладеть искусством политики жить вместе и в мире. К этому и призывал великий русский мыслитель.

Е. Ф. Ванюшина
Бердяевская рецепция философского наследия А. С. Хомякова

Наше время возвращает русской культуре многие незаслуженно забытые или полузабытые имена. Среди них – имя А. С. Хомякова. Оно неразрывно связано со славянофильством. Попытки оценить значение его наследия, влияние на русскую культуру были предприняты сразу же после смерти Хомякова. Много было написано замечательных слов и продолжателями его учения, и идейными противниками. Однако же все сказанное ушло в архив, припало пылью, и уже в начале ХХ века Н. Бердяев с горечью констатировал: «Проглядели все, что было у Хомякова значительного и ценного, действительно пророческого для нашей национальной культуры»[1470]1470
  Бердяев Н. А. Типы религиозной мысли в России // Бердяев Н. А. Собр. соч. Париж, 1989. С. 232.


[Закрыть].

Объяснение этому, вероятно, заключается в том, что «целые поколения русской интеллигенции отделяли от Хомякова его славянофильские заблуждения, с которыми исторически ассоциировались слишком тягостные для нас впечатления. Некоторые стороны славянофильского учения Хомякова были захвачены нечистыми руками…»[1471]1471
  Там же. С. 233.


[Закрыть], из-за которых он нередко воспринимался идеализатором отсталых форм жизни, пытавшимся приковать творчество национального духа к этим застойным формам.

Заметим, что денационализированная и атеистическая советская философия давала ему фактически немногим более лестную оценку. В связи с этим представляет особый интерес «реабилитация» наследия А. С. Хомякова Н. Бердяевым, датируемая началом ХХ столетия.

В данной статье мы ограничимся лишь оценкой Н. Бердяевым философского творчества Хомякова и начнем с обзора русской философской мысли к началу ХIХ столетия.

Бердяев пишет, что в России вообще до ХIХ века не было ни богословской, ни религиозной, ни философской мысли вообще. «Православие пережило лишь век патристики, но не имело своего века схоластики, не пережило того возрождения мысли, которое на Западе произошло еще в глубине средневековья»[1472]1472
  Там же. С. 11.


[Закрыть]. Традиция греческой патристики, основная для православия, была прервана и утеряна. Когда же у нас возникла потребность в богословствовании, то пришлось обратиться к западной мысли, католической и протестантской. Католическое влияние просачивалось через Киевскую Духовную академию, Петра Могилу, Стефана Яворского, Феофана Прокоповича.

Оригинальность в русской мысли появилась лишь в ХIХ веке, что было связано с событиями отечественной войны 1812 года и гением Пушкина. Однако «парадокс русской духовной культуры ХIХ века заключался в том, что беспочвенность русской мысли, ее воздушность, ее не связанность с прочной традицией была не только ее слабостью и недостатком, но и ее силой и качеством. Беспочвенность русской мысли в ХIХ веке и русской религиозной мысли в частности была источником ее необычайной свободы, неведомой народам Запада, слишком связанным своей историей. Беспочвенной и совершенно свободной мысли раскрылись бесконечные дали. Мысль наша, пробудившись, стала необычайно радикальной и смелой. И вряд ли повторится у нас такое свободолюбие и дерзновение. Мысль беспочвенная раскольничья всегда бывает более свободной, чем мысль почвенная и связанная органической традицией»[1473]1473
  Там же. С. 15–16.


[Закрыть]. Таким образом, русская мысль началась без традиции, после пятисотлетнего перерыва мысли в православии, и носителями ее были не церковные иерархи, а свободные мыслители, одним из которых – русский помещик и конногвардейский офицер А. С. Хомяков.

Философские работы А. С. Хомякова носят отрывочный и несистематический характер, но тем не менее, представляют громадный интерес. При уяснении генезиса его взглядов необходимо учитывать, что многие его идеи кристаллизовались при разборе и критике чужих. «Это несомненный факт, бросающий свет на особенности ума Хомякова, склонного к диалектике и в известном смысле вдохновляющегося диалектическим противоставлением своих взглядов чужим. В этом смысле не случайно то, что почти все философские (и богословские) статьи и этюды Хомякова написаны „по поводу“ чьих-либо чужих статей или книг. Некоторая вялость философского темперамента была, очевидно, присуща Хомякову, и потому он так нуждался во внешнем возбуждении, чтобы сесть за писание философских статей»[1474]1474
  Зеньковский В .В. История русской философии. М., 2001. С. 187.


[Закрыть]. Поэтому может создаться ошибочное впечатление, что в группе старших славянофилов «главным» философом был И. Киреевский. Однако это не так, поскольку философские взгляды Хомякова были сформированы значительно раньше. Даже П. А. Флоренский, который достаточно холодно относился к Хомякову, констатировал: «Всякий вопрос о славянофилах и славянофильстве на три четверти, кажется, обращается в вопрос о Хомякове, и сама славянофильская группа мыслится как “Хомяков и другие”. Справедливо ли это? Полагаем, что да…»[1475]1475
  Флоренский П. Около Хомякова: Критические заметки. Сергиев Посад, 1916. С. 11–12.


[Закрыть].

Бердяев пишет, что вся наша оригинальная философия сложилась под влиянием германского идеализма и романтизма, Шеллинга и Гегеля. Особенно излюбленным философом в России был Шеллинг. «Философия же Гегеля была той почвой, от которой наша мысль отталкивалась и которую пыталась преодолеть. Мысль православная пользовалась категориями, выработанными германской идеалистической философией»[1476]1476
  Бердяев Н. А. Типы религиозной мысли в России // Бердяев Н. А. Собр. соч. Париж, 1989. С. 20.


[Закрыть]. Однако это ни в коей мере не говорит о механическом перенесении немецкой философии на русскую почву. И. Киреевский писал: «Нам необходима философия: все развитие нашего ума требует ее. Ею одною живет и дышит наша поэзия; она одна может дать душу и целостность нашим младенствующим наукам, и сама жизнь наша, быть может, займет от нее изящество стройности. Но откуда придет она? Где искать ее? Конечно, первый шаг наш к ней должен быть присвоением умственных богатств той страны, которая в умозрении опередила все народы. Но чужие мысли полезны только для развития собственных. Философия немецкая вкорениться у нас не может, наша философия должна развиваться из нашей жизни, создаваться из текучих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта»[1477]1477
  Киреевский И. В. Полн. собр. соч. М., 1911. Т. 2. С. 27.


[Закрыть]. Славянофилы прошли через немецкую философию и творчески ее преодолели. «Они преодолели германский идеализм и западную отвлеченную философию верой в то, что духовная жизнь России рождает из своих недр высшее постижение сущего, высшую, органическую форму философствования. Первые славянофилы убеждены были, что Россия осталась верна цельной истине христианской церкви, и потому свободна от рационалистического рассечения духа. Русская философия должна быть продолжением философии святоотеческой»[1478]1478
  Бердяев Н. А. Алексей Степанович Хомяков. Париж, 1997 // http://www.vehi.net/berdy-aev/khomyakov/index.html


[Закрыть]. Преодоление гегельянства, по мнению славянофилов, должно было быть преодолением всякой рационалистической философии, вызовом всему духу западной культуры. Гегельянство – вершина всего западного пути развития, ее последняя ступень. Поэтому кризис гегелевской философии воспринимался как кризис философии вообще. Хомяков так формулирует предел, к которому пришло философское мышление в Германии: «…воссоздание цельного разума (то есть духа) из понятий рассудка. Как скоро задача определила себя таким образом (а собственно такой смысл Гегелевой деятельности), путь должен был прекратиться: всякий шаг вперед был невозможен»[1479]1479
  Хомяков А. С. Полн. собр. соч. М., 1882. Т. 1. С. 267.


[Закрыть].

Критика Гегеля Хомяковым начинается с того, что он указывает на невозможность начинать развитие с отсутствия субстрата. Именно от этого возникает целый ряд ошибок, смешение личных законов с законами мировыми; от этого также постоянное смешение движений понятия с движением мира явлений, несмотря на их противоположность. По мнению Хомякова, это не столько ошибка Гегеля, сколько ошибка всей школы, принявшей рассудок за целостность духа. Поняв невозможность дальнейшего развития философии по рационалистическому, рассудочному, отвлеченному пути, так как он приводит к абсолютному ничто, Хомяков превосходно объясняет роковую неизбежность перехода гегельянства в материализм, который произошел в немецкой философии и был проявлением ее кризиса.

Критика сознала одно: полную несостоятельность гегельянства, силившегося создать мир без субстрата. Ученики его не поняли того, что в этом-то и состояла задача учителя, и очень простодушно вообразили себе, что только стоит ввести в систему этот недостающий субстрат, и дело будет слажено. Но откуда взять субстрат? Дух, очевидно, не годился, во-первых, потому что сама задача Гегеля прямо выражала себя как искание процесса, созидающего дух; а во-вторых, и потому, что самый характер Гегелева рационализма, в высшей степени идеалистический, вовсе не был спиритуалистическим. И вот самое отвлеченное из человеческих отвлеченностей, – гегельянство, – прямо хваталось за вещество и перешло в чистейший и грубейший материализм. Вещество будет субстратом, а затем система Гегеля сохранится, т. е. сохранится терминология, большая часть определений, мысленных переходов, логических приемов и т. д. сохранится, одним словом, то, что можно назвать фабричным процессом Гегелева ума. Не дожил великий мыслитель до такого посрамления; но, может быть, и не осмелились бы его ученики на такое посрамление учителя, если бы гроб не скрыл его грозного лица.[1480]1480
  Там же. С. 302.


[Закрыть]

Так и возник диалектический материализм, владеющий умами и сердцами многих мыслителей, – «это странное и логически несостоятельное сочетание идей, взаимно исключающих одна другую»[1481]1481
  Бердяев Н. А. Типы религиозной мысли в России. С. 235.


[Закрыть]. А. С. Хомяков показывал внутреннюю несостоятельность материализма, которую, по словам Н. Бердяева, он понимал лучше многих людей того времени, претендующих на звание философов.

Вся школа, которой Фейербах служит блистательным средоточием, считает себя гегельянскою, а между тем посмотрите на ее отношение к основным положениям Гегеля. Кант говорил, что вещи в ней самой знать не может. Гегель говорил, что вещь в себе самой вовсе не существует, а существует только в понятии. У него это положение не случайно, не вводное, а коренное и прямо связанное с самым основанием его философии; ибо вся его система есть не что иное, как возможность понятия, развивающегося до всего разнообразия действительности и завершающаяся действительностью духа. И вот у его учеников вещь вообще является как общий субстракт, и именно вещь в себе самой, не как самоограничивающееся понятие и даже не как предмет понятия, а именно в себе самой. Вы видите, что я был прав, говоря, что новонемецкая школа, мнимо гегельянская, взяла от учителя только, так сказать, фабричный процесс мышления и терминологические графы, будучи в тоже время совершенно чуждою ей по духу и смыслу. Понятие без субстракта, или возможность быть понятием, переходящая в действительность помимо чего-нибудь понимаемого и чего-нибудь понимающего, такова была задача Гегеля, и об ней-то вообще Шеллинг сказал, что это мысль, в которой ничего не мыслится. Для осуществления всей системы, хотя, разумеется, с полным ее извращением, введено было новое начало – вещь, как вещество вообще. Устранено ли было, по крайней мере, то обвинение, которое падало на первоначальный, настоящий гегелизм, т. е. получена ли мысль, в которой что-нибудь мыслится?..[1482]1482
  Хомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 303–304.


[Закрыть]

Далее А. С. Хомяков пишет о том, что, когда школа дошла до окончательного отрицания какого бы то ни было субстракта, ее последние ученики, дабы спасти погибающее учение, решились ввести в него субстракт прямопротивоположный – той отвлеченности, от которой гибла система учителя, не позаботившись подумать, примиримы ли между собой понятия, которые они насильственно сводили.

Бердяев полагал, что мысли Хомякова имеют колоссальное значение для современности. «Хомяков в этом отношении нисколько не устарел, мы стоим перед теми же философскими проблемами, мы также живо чувствуем несостоятельность рационализма во всех его видах и формах, хотя бы под маскою критицизма и эмпиризма, также ищем субстракта, – истинно сущего. Разница лишь в том, что мы критикуем не столько Канта, сколько неокантианцев; не столько Гегеля, сколько неогегельянцев, и пережили еще большее количество разочарований. Хомяков предвосхитил теорию “мистического восприятия” Соловьева и его “критику отвлеченных начал”, а также и все новейшие искания гносеологических точек зрения, преодолевающих рационализм, эмпиризм, критицизм»[1483]1483
  Бердяев Н. А. Типы религиозной мысли в России. С. 236.


[Закрыть].

Хомяков и Киреевский поняли, что германская идеалистическая философия – продукт протестантизма и Гегель – завершитель протестантского рационализма. Отход от церкви как живого организма, как онтологической реальности, привел к рассечению целостности духа, к отпадению логически-рассудочного мышления от целостности разума. «Германия смутно сознавала в себе полное отсутствие религии и переносила мало-помалу в недра философии все требования, на которые до сих пор отвечала вера. Кант был прямым и необходимым продолжателем Лютера. Можно было бы показать в его двойственной критике чистого и практического разума, характер вполне лютеранский»[1484]1484
  Хомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 300.


[Закрыть]. Сам факт протестантизма славянофилы выводили из грехов католицизма. Уже в схоластической философии и теологии католичество допустило господство отвлеченного рассудка, что привело к рассечению целостности духа и разума. Бердяев указывает, что целостность была сохранена в католической мистике. Мистика Якова Беме повлияла на Фр. Баадера и Шеллинга – явления родственные славянофильству. Однако Хомяков и Киреевский полагали, что духовная целостность сохранилась лишь в восточной церкви, лишь в православии живет Разум-Логос. И именно с Востока ожидали они возрождения философии, выхода ее из тупика. У восточных учителей церкви нужно искать новых начал для философии.

По мнению Н. Бердяева, только в России, в сознании славянофилов, преодоление гегелевского отвлеченного идеализма породило конкретный идеализм, утверждающий целостный дух как сущее. «Славянофильская философия сознательно обратилась к религиозному питанию и там нашла субстрат, обрела сущее. Западная мысль после крушения гегельянства ищет сущее в материи, в чувственности, в положительной науке. Русская мысль ищет сущее в мистическом восприятии, в религиозном опыте»[1485]1485
  Бердяев Н. А. Алексей Степанович Хомяков // http://www.vehi.net/berdyaev/khomya-kov/index.html


[Закрыть].

По ходу заметим, что Н. Бердяев чрезвычайно низко оценивал западническую философию, называл ее банальной и посредственной, так как «она пересаживает на русскую почву западную мысль, преимущественно германскую, и мысль эта не в силах творить у нас самостоятельно, как творила на Западе. Только славянофильская философия у нас оригинальна, полна творческого духа»[1486]1486
  Там же.


[Закрыть].

Оригинальной же была славянофильская философия потому, что в основе ее лежал религиозный опыт православного Востока, и целостность жизни духа как раз и есть православно-религиозный опыт. У Хомякова философия настолько зависит от религиозного опыта как первичного, что он даже говорит о зависимости философского познания от верования в Святую Троицу. Его гносеология прошла через немецкий идеализм, преодолев кантианство и гегельянство. И преодоление это совершалось не путем создания какой-нибудь новой философии западного образца, а путем философии целостной жизни духа.

Необходимо особо остановиться на пересечении философии Хомякова и Шеллинга, на точках их соприкосновения. И у Хомякова, и у Шеллинга была философия тождества, но между ними есть существенные различия. Шеллинг утверждал тождество субъекта и объекта, т. е. философия в нем преобладала над теологией. Хомяков же, наоборот, утверждал тождество субъекта и объекта, подчеркивая приоритет религиозного начала над философским. Первый период творчества Шеллинга Хомяков оценивал очень высоко, ко второму относился критически. Большой ошибкой было бы думать, пишет Н. Бердяев, что славянофильская философия была простым переложением на русский язык шеллинговской философии. Шеллинг так до конца и не обратился в христианскую веру, остался романтиком, и потому в его философии не мог быть использован религиозно-христианский опыт. А восточнохристианский опыт, на котором основывалось славянофильство, был ему чужд. Таким образом, А. С. Хомяков не мог быть шеллингианцем.

Своеобразие гносеологии А. С. Хомякова заключается в том, что он утверждает соборную, т. е. церковную гносеологию. Сущее дано лишь соборному, церковному сознанию. Индивидуальное сознание бессильно постигнуть истину. В «Русской идее» Н. Бердяев пишет: «Западные христиане, и католики, и протестанты, обыкновенно с трудом понимают, что такое соборность. Соборность противоположна и католической авторитарности, и протестантскому индивидуализму, она означает коммюнотарность, не знающую внешнего над собой авторитета, не знающую и индивидуалистического уединения и замкнутости»[1487]1487
  Бердяев Н. А. Русская идея. М., 2000. С. 142.


[Закрыть]. Самоутверждение индивидуального сознания всегда есть рассечение целостной жизни духа, отсоединение субъекта от объекта. Соответственно только в религиозной жизни может быть источник истинной философии, так как лишь в религиозной жизни обретается соборное сознание. В религиозном отщепенстве дух рассекается, вместо соборного разума торжествует индивидуальный рассудок.

Источник и критерий познания А. С. Хомяков видит в любви, в церковном общении христиан. «Из всемирных законов волящего разума и разумеющей воли – первым, высшим, совершеннейшим является неискаженной душе закон любви. Следовательно, согласие с ним по преимуществу может укрепить и расширить наше мысленное зрение, и ему должны мы покорять, и по его строю настраивать упорное неустройство наших умственных сил. Только при совершении этого подвига, можем мы надеяться на полнейшее развитие разума»[1488]1488
  Хомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 283.


[Закрыть]. А также: «Общение любви не только полезно, но вполне необходимо для постижения истины, и постижение истины на ней зиждется и без нее невозможно. Недоступная для отдельного мышления истина доступна только совокупности мышлений, связанных любовью. Эта черта резко отделяет учение православное от всех остальных: от латинства, стоящего на внешнем авторитете, и от протестантизма, отрешающего личность от свободы в пустынях рассудочной отвлеченности»[1489]1489
  Там же.


[Закрыть]. Эти мысли Хомякова Н. Бердяев называет очень глубокими и смелыми и подчеркивает, что соборность, общение в любви не было для Хомякова философской идеей, заимствованной у западной мысли, а было религиозным фактом, взятым из живого опыта восточной Церкви. «Только памятуя об этом, можно понять славянофильскую философию. Соборность ничего общего не имеет с “сознанием вообще”, со “сверхиндивидуальным субъектом” и тому подобными кабинетными измышлениями философов, соборность взята из бытия, из жизни, а не из головы, не из книг. Соборное общение в любви и есть онтологическая предпосылка гносеологии Хомякова. Вся его гносеология покоится на этом факте бытия, а не на учении о бытии. Касание сущего, интуиция сущего возможны лишь в целостной жизни духа, в соборном общении. А это ведет к тому, что вера открывается в основе знания»[1490]1490
  Бердяев Н. А. Алексей Степанович Хомяков.


[Закрыть].

В основе знания лежит вера. В первоначальном нерационализированном сознании реальность воспринимается верой. Философия Хомякова приходит к тождеству знания и веры. «Я называю верою ту способность разума, – пишет Хомяков, – которая воспринимает действительные (реальные) данные, передаваемые ею на разбор и сознание рассудка. В этой только области данные еще носят полноту своего характера и признаки своего начала. В этой области, предшествующей логическому сознанию и наполненной сознанием жизненным, не нуждающимся в доказательствах и доводах, сознает человек, что принадлежит его умственному миру и что миру внешнему»[1491]1491
  Там же.


[Закрыть]. Различие же между реальным и иллюзорным, между субъективным и объективным устанавливается лишь актом веры, который предшествует логическому сознанию. Сущее воспринимается верой, оно дано до рационалистического рассечения целостной жизни духа. Торжество рационализма приводит к тому, что теряется различие между реальным и нереальным. Лишь в вере, предшествующей всякой рациональности, дано тождество субъекта и объекта и постигается сущее. Вера – функция воли.

Учение о воле, волящем разуме и разумной воле является центром гносеологии и метафизики А. С. Хомякова. Бердяев говорит, что Хомяков был своеобразным волюнтаристом задолго до того, как волюнтаризм стал популярен в Европе. Его волюнтаризм соединяется с логизмом, т. е. с признанием разумности воли, в то время как западный философский волюнтаризм алогичен, а со времен Шопенгауэра еще и иррационален. У Хомякова воля не была отсечена от целостного, разумного духа. Таким образом, он стоит над западной противоположностью волюнтаризма и рационализма. «Еще раз подчеркиваю, что его (Хомякова) метафизический и гносеологический волюнтаризм ничего общего не имеет с алогизмом и иррационализмом Шопенгауэра или Гартмана, а также отличается он от современного волюнтаризма Джемса и Бергсона, Вундта или Паульсена, Виндельбанда и Риккера. Волюнтаризм современной европейской философии есть результат утери Логоса. Это – беспомощная борьба с рационализмом и интеллектуализмом сознания алогического. Не то у Хомякова. Хомяков исходит из целостного духа, в котором воля и разум не рассечены. Разум для него волящий, воля – разумна»[1492]1492
  Там же.


[Закрыть]. В волящем разуме дано тождество мышления и бытия, считал Хомяков. Воле принадлежит центральное место в его гносеологии, но гносеология – онтологична, что вообще характерно для русской философии (гносеология в ней занимает подчиненное место, а логические проблемы специально не разрабатывались).

Бердяев писал, что А. С. Хомяков угадал творческий путь русской философии, положил основание традиции, однако его гносеология и метафизика остались отрывочными. То же можно сказать и о И. В. Киреевском. Совершенно не развитой была у Хомякова космология, отсутствует и натурфилософия. У него не было учения о мировой душе. Это, по мнению Н. Бердяева, было главным пробелом славянофильской философии. «В этом славянофильство было ниже, а не выше Шеллинга, который так выдвинул проблемы натурфилософии и космологии. Великую идею соборности Хомяков не сумел связать с учением о душе мира».[1493]1493
  Там же.


[Закрыть]

Отсутствие космологии в сознании А. С. Хомякова вело к спиритуалистическому уклону. У него психология преобладала над космологией. В дальнейшем русская философия в лице В. Соловьева выдвинула космологическую проблему, учение о душе мира. Славянофильская философия, хотя и ограничилась отрывками (ни Хомяков, ни другие славянофилы не оставили больших философских трактатов), но она все же дала в истории русской мысли «зрелые плоды». Образовалась русская философская традиция, наметилась возможность своеобразной философской школы. Прямыми продолжателями славянофильской традиции в философии были величайший русский философ Вл. Соловьев, а затем князь С. Трубецкой. Два главных философских трактата Вл. Соловьева – «Критика отвлеченных начал» и «Философия начала цельного знания» – проникнуты славянофильским духом. Несмотря на то, что Вл. Соловьев достаточно критично относился к творчеству Хомякова, идею критики отвлеченных начал и идею утверждения цельного знания он получил от него. Отрывочные мысли Хомякова Соловьев развил в систему. После Соловьева славянофильскую традицию в философии продолжал С. Трубецкой. Подтверждением тому его работа «О природе сознания», в которой он развивает славянофильскую идею соборности в гносеологическом аспекте. «Вся творческая русская философия борется с индивидуализмом, с падшим разумом за соборность сознания, за стяжание Логоса. В России преодолевается философия как отвлеченное начало и потому дан путь к выходу из тупика, в который зашла современная европейская философия, дана возможность преодолеть кризис философии»[1494]1494
  Там же.


[Закрыть], – писал Н. Бердяев в книге «Алексей Степанович Хомяков» в начале ХХ столетия. И в другой работе о Хомякове, вошедшей в книгу «Типы религиозной мысли в России»: «Русская философская мысль стоит теперь на распутье и ей следует помнить, что есть пути уже пройденные и ведущие в пустыню. Таковы пути рационализма, путь кантианства, с роковой неизбежностью ведущий к гегельянству, упирающемуся в ничто или призрачное вещество. Для нас есть только один путь, ведущий к сознанию сущего, – путь спиритуализма, очищенного от всех грехов рационализма и отвлеченности. Наша философская мысль вступает на этот путь, и в момент ее подъема не мешает вспомнить о первом русском мыслителе, указавшем верный путь нашей самостоятельной философии, – об А. С. Хомякове»[1495]1495
  Бердяев Н. А. Типы религиозной мысли в России. С. 236.


[Закрыть].