Текст книги "А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1"

Претензия редакции, вызвавшая вопрос Михаила Михайловича, состояла не в существе, а форме представления Хомякова критиком:

…худо, что часто он неумело упоминал об этих лицах, потому что говорил о них голословно. Масса читателей тянула тогда совершенно в другую сторону; про Хомякова и Киреевского было известно ей только то, что они ретрограды, хотя, впрочем, эта масса их никогда и не читала. Следовало знакомить с ними читателей, но знакомство это делать осторожно, умеючи, постепенно, более проводить их дух и идеи, чем губить их на то время громкими и голословными похвалами. Оттого-то какой-нибудь тогдашний прогрессист, раскрывая книгу и наталкиваясь прямо на слова: «великие мыслители Хомяков, Киреевский, о. Феодор» – с презрением закрывал журнал не читая, а Григорьева называл сумасшедшим и смеялся над ним[604]604
  Там же.


[Закрыть].

Достоевский уточнил и ситуацию, в которой прозвучал вопрос, обидевший критика: «Покойный брат мой, излагая все это Григорьеву в совершенно дружеском разговоре, при котором я тогда присутствовал и в котором участвовал, заключил такими словами: “Помилуйте, да каждый читатель после этого совершенно вправе вас спросить: какие же глубокие мыслители Киреевский и Хомяков?” (т. е. когда вы не объяснили этого, а написали голословно)»[605]605
  Там же. С. 52–53.


[Закрыть]. Причину конфликта Достоевский видел в характере критика: «Но Григорьев никогда не понимал таких требований. В нем решительно не было этого такта, этой гибкости, которые требуются публицисту и всякому проводителю идей. Даже так случалось, что после подобных объяснений ему иногда казалось, что от него требуют отступничества от прежних убеждений».[606]606
  Там же. С. 53.


[Закрыть]

К слову сказать, на этот вопрос редактора «Времени» Ап. Григорьев гак и не ответил: в его критике есть восторженные оценки, но так и не последовало объяснения, в чем состоит глубина философии славянофилов.

Редакция «Времени» не требовала от Ап. Григорьева того, что он вообразил себе:

1) Я не могу и не хочу отречься от признания глубоким мышления Хомякова, Киреевскаго и о. Феодора.

2) Что я не могу и не хочу отречься далее от права перед именем Погодина выставлять буквы: М. П., т. е. Михаил Петрович, – и от права говорить с уважением о трудах Шевырева, свободно говоря и о его недостатках и смешных сторонах.

3) Что если бы мне случилось в чем-либо признать историческую важность мысли Бурачка, я ее признаю[607]607
  Страхов Н. Н. Воспоминания об Аполлоне Александровиче Григорьеве. С. 9.


[Закрыть].

Признав разногласия и обстоятельно проанализировав роль Ап. Григорьева в русской критике, Достоевский дал чрезвычайно высокую оценку его личности: «…публика и литература могут яснее узнать по этим письмам Григорьева, какой это был правдивый, высокочестный писатель, не говоря уже о том, до какой глубины доходили его требования и как серьезно и строго смотрел он всю жизнь на свои собственные стремления и убеждения».[608]608
  Достоевский Ф. М. Примечание. С. 55.


[Закрыть]

Достоевский полагал, что идейных расхождений в редакции «Времени» не было и не могло быть, была личная обида критика, с оценками Ап. Григорьевым славянофилов он согласен, но у Страхова было свое мнение о журналах Достоевских, о почвенничестве и славянофилах, о роли Ап. Григорьева в критике «Времени».

Сообщая в поздних воспоминаниях, что в журнале Достоевский «вел критический отдел, который открыл статьею “Ряд статей о русской литературе. Введение”», «принимал участие в других трудах по журналу, в составлении книжек, в выборе и заказе статей, а в первом номере взял на себя и фельетон». Страхов тем не менее считал Ап. Григорьева ведущим критиком «Времени» и «Эпохи», не оценив объем и содержание бесчисленных анонимных статей, которые, не объявляя своего имени, почти ежемесячно поставлял в критический отдел Достоевский, но его-то Страхов почему-то не заметил. Ведущим критиком, полемистом, фельетонистом и публицистом «Времени» был Ф. Достоевский (в «Эпохе» вследствие житейских неурядиц, неудач и ударов судьбы редакция так и не успела сложиться).

Несмотря на активное участие в редакционной жизни журналов братьев Достоевских, Страхов знал многое, но не знал, пожалуй, главного, что происходило на редакционной кухне: как создавались книжки «Времени», когда братья оставались наедине. Он не всегда точен, а иногда совсем не точен в своих воспоминаниях. В частности, он составил слишком краткий список статей Достоевского, опубликованных в журналах «Время» и «Эпоха». Он неточен в том, что касается Аполлона Григорьева. Так, он считал, что Аполлон Григорьев покинул журнал «Время» после четвертой статьи. На самом деле его ставшая «яблоком раздора» статья «Оппозиция застоя. Черты из истории мракобесия» была пятой статьей, подписанной Ап. Григорьевым. Всего за февраль-май 1861 года Ап. Григорьев опубликовал шесть подписанных статей. Кроме того, была полемическая статья «О постепенном, но быстром и повсеместном распространении невежества и безграмотности в российской словесности (Из записок ненужного человека)», подписанная псевдонимом «Один из многих ненужных людей»; три статьи анонимны: «Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой», «Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой. II. “Псковитянка”, драма Л. Мея», «Взгляд на книги и журнальные статьи, касающиеся истории русского народного быта».

В библиографическом указателе Ап. Григорьева, составленном Б. Ф. Егоровым, критику ошибочно приписаны еще три анонимные статьи: «Гаваньские чиновники в их домашнем быту… или Галерная гавань во всякое время дня и года. (Пейзаж и жанр) Ивана Генслера», «Несколько слов о Ристори» и «Стихотворения Хомякова». Важное значение наряду с традиционными методиками атрибуции анонимных и псевдонимных статей «Времени» и «Эпохи» (документальные и мемуарные свидетельства, идейные и стилистические признаки) имеют гонорарная и приходно-расходная книги журналов «Время» и «Эпоха». Их две, и сами по себе эти книги очень информативны, если учитывать их специфику.

Многие статьи могут быть атрибутированы по гонорарной и приходно-расходной книгам. В этих книгах нет записей о выплатах Ф. Достоевскому, который издавал журналы с братом на паях. Записи о гонорарах другим авторам достаточно исправны. Обычно суммы выплат расписывали по статьям, которые приурочивали к тому или иному номеру «Времени». Но нередко авторам, особенно постоянным, платили тогда, когда были деньги. Так, если Ап. Григорьев получал деньги в апреле 1861 года, то это не означает, что он получил гонорар за статьи, опубликованные в 4-м номере, он часто брал деньги вперед мелкими суммами, книгами, табаком. Н. Страхов по обыкновению копил гонорары и получал сумму целиком. Достоверный результат получается только тогда, когда сумма выплат, расписанная по гонорарной книге, накладывается на объем статей, опубликованных за это время.

Судя по гонорарной книге, за первые пять месяцев 1861 года Ап. Григорьев получил деньгами, книгами и табаком 798 рублей 36 копеек[609]609
  В «параллельном» журнале (приходно-расходной книге) выплаты Ап. Григорьеву на 28 марта 1861 года (далее записи за 1861 год отсутствуют) составили 666 рублей 70 копеек, что приблизительно соответствует расчетам с ним по гонорарной книге.


[Закрыть], в том числе 15 рублей за стихи «Венеция (Отрывок из Байрона)». Остается 783 рубля 36 копеек. При ставке 50 рублей за лист он должен был напечатать во «Времени» 250,7 страниц. Объем 10 статей, которые можно твердо приписать Ап. Григорьеву в февральском-майском номерах «Времени» («Народность и литература», «Западничество в русской литературе», «Знаменитые европейские писатели перед судом русской критики», «Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой», «О постепенном, но быстром и повсеместном распространении невежества и безграмотности в российской словесности (Из записок ненужного человека)», «Тарас Шевченко», «Белинский и отрицательный взгляд в литературе», «Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой. II. “Псковитянка”, драма Л. Мея», «Взгляд на книги и журнальные статьи, касающиеся истории русского народного быта», «Оппозиция застоя. Черты из истории мракобесия»), составляет в общей сложности 239 страниц: 30 страниц в февральском, 88 страниц в мартовском, 86 страниц в апрельском и 35 страниц в майском номерах. Разница – 12 страниц, или 37 рублей 50 копеек. Долг реален и на фоне общих выплат незначителен. В первом же письме из Оренбурга, отправленном 18 июня 1861 года, Ап. Григорьев писал Страхову о расчете с редакцией «Времени»: «Кстати, я Достоевскому, если и останусь должен, то очень немного. Во всяком случае я скоро напишу статью о Толстом, которую я обещал и которая будет без загогулин. Во всяком случае я вышлю ее на твое имя, с полномочием поступить как знаешь»[610]610
  Страхов Н. Н. Воспоминания об Аполлоне Александровиче Григорьеве. С. 9.


[Закрыть]. Приведенная арифметика подтверждает – из Петербурга в Омск Ап. Григорьев уехал с небольшим долгом, что гипотетически атрибутированные ему раннее Б. Егоровым, а позже В. Нечаевой статьи «Гаваньские чиновники в их домашнем быту <…>. (Пейзаж и жанр) Ивана Генслера», «Несколько слов о Ристори», «Стихотворения Хомякова» и другие принадлежат иным авторам.

Впрочем, на принадлежности Ап. Григорьеву статьи «Гаваньские чиновники в их домашнем быту <…>. (Пейзаж и жанр) Ивана Генслера» Б. Ф. Егоров не настаивал, приведя аргументы за и против.[611]611
  Аргументы Б. Ф. Егорова: «В статье “Нигилизм в искусстве”, явно принадлежащей Григорьеву (см. прим. 74), содержится фраза: „…“ (стр. 58). Речь шла именно о данной рецензии. Она может быть приписана Григорьеву на следующих основаниях: 1) проводится идея критика о недостатках произведений, авторы которых “рассыпаются” на мелочи и не имеют общего взгляда на жизнь; 2) автор сетует по поводу упадка критики, благодаря чему возникает много художественных “явлений”, “незамеченных” литературой (ср. № 241 росписи); 3) сравнение произведения с холстом – излюбленное для Григорьева (ср. Время, 1861, № 4, стр. 131: соч. А. Григорьева, изд. 1876 г., стр. 367). Сомнение в авторстве следующие: 1) статья написана как бы от имени редакции (стр. 145); 2) встречается много кратких, отрывистых предложений, мало типичных для синтаксиса Григорьева; 3) отдельные слова характерны скорее для лексикона Ф. Достоевского, чем Григорьева: “муссирование”, “взмыливание”, “стушеваться”. Возможно, статья подверглась редакционной правке». – Егоров Б. Ф. Аполлон Григорьев – критик. Статья I // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Труды по русской и славянской филологии. III. Тарту, 1960. С. 236.


[Закрыть]

Комплексное изучение анонимного наследия в журналах «Время» и «Эпоха», проведенное в недавнее время и учитывавшее как традиционные документальные, идейно-тематические и стилистические признаки, так и возможности современных информационных технологий, в частности результаты статистической обработки формально-грамматических и синтаксических параметров, подтверждает заключение Г. Хетса о возможной атрибуции Достоевскому статьи «Гаваньские чиновники в домашнем быту»[612]612
  Хетсо Г. Принадлежность Достоевскому: К вопросу об атрибуции Ф. М. Достоевскому анонимных статей в журналах «Время» и «Эпоха». Oслo, 1986. С. 67–71.


[Закрыть]. В двух последних полных собраниях сочинений статья включена в корпус оригинальных произведений Достоевского.[613]613
  Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: Канонические тексты. Петрозаводск, 2000. Т. 4. С. 631–643; Он же. Полн. собр. соч.: В 18 т. Т. 5. М., 2004. С. 53–61.


[Закрыть]

Автора театрального фельетона «Несколько слов о Ристори», оспорив мнение Б. Ф. Егорова[614]614
  «Может быть приписана Григорьеву на следующих основаниях: 1) он был чуть ли не единственным театральным рецензентом “Времени”; 2) идеи характерны для Григорьева: артист отражает прежде всего национальный характер, темперамент; “общечеловеческое выражается в красках времени, места и народа” (стр. 156); главное для артиста – естественность и сознание “идеала” (там же); в России чувствуется стремление к созданию “народного театра”» (стр. 157)», см.: Егоров Б. Ф. Аполлон Григорьев – критик. С. 236.


[Закрыть], раскрыл В. А. Туниманов, обратившись к гонорарной книге: «…среди авторов, получивших в феврале деньги, фигурирует Е. А. Моллер (25 руб.) – фельетонист и театральный критик»[615]615
  Туниманов В. А. Завершение многолетнего труда // Русская литература. 1976. № 2. С. 204.


[Закрыть].

Особый интерес в данном списке представляет статья «Стихотворения Хомякова», которая опубликована в том же майском номере «Времени», что и статья Aп. Григорьева «Оппозиция застоя», по поводу которой возникли пересуды.

Б. Ф. Егоров привел ряд аргументов в подтверждение авторства Ап. Григорьева. Так, по его мнению, «следующую характеристику Погодина мог во “Времени” написать только Григорьев»: «Передовой публицист, почтенный исследователь, глава направления, которое, несмотря на имена г. М. Дмитриева и иных, несмотря на повести гг. Кульжинского, Архипова и пр., появлявшиеся временами в “Москвитянине” пятидесятых годов и вредившие бесконечно делу, было, однако, направлением новым и свежим». Цитата не завершена. Вот опущенный вывод (явно не григорьевский): «…он постоянно портит левою рукою то, что созидает правою…»[616]616
  Полная характеристика звучит так: «Удивительный человек г. Погодин. Передовой публицист, почтенный исследователь, глава направления, которое, несмотря на имена г. М. Дмитриева и иных, несмотря на повести гг. Кульжинского, Архипова и пр., появлявшиеся временами в “Москвитянине” пятидесятых годов и вредившие бесконечно делу, было, однако, направлением новым и свежим, он постоянно портит левою рукою то, что созидает правою…», см.: Стихотворения А. С. Хомякова // Время. 1861. № 5. С. 47.


[Закрыть]. Вряд ли эту критическую оценку деятельности Погодина мог дать Ап. Григорьев, принадлежавший к так называемому «погодинскому направлению славянофильства» и разделявший увлечения и заблуждения издателя «Москвитянина». Месяцем раньше Ап. Григорьев писал в апрельской книжке «Времени» иначе – не столь критично, а взвешенно и сочувственно:

Погодин, явление совершенно особое и самостоятельное, сам глава направления, во многом расходящегося с славянофильством – хоть глава, не всегда сознательный, не всегда смело и прямо примыкавший к тому направлению, которое смело и прямо признавало его главою quand mкme, вопреки пожалуй даже ему самому, т. е. тем странным предрассудкам, которые оригинальнейшим образом соединялись в его взгляде историческом и общественном с самым широким и жизненным захватом, вопреки тому мнению, которое составлялось о нем часто в кружках, по одним его предрассудкам…[617]617
  <Григорьев А.> Взгляд на книги и журнальные статьи, касающиеся истории русского народного быта // Время. 1861. № 4. С. 173.


[Закрыть]

Далее фраза:

Мы уже в нескольких статьях говорили и о значении отрицательного взгляда Белинского, …термины – типично григорьевские: «поэт головной», песня «родилась, а не сочинилась» и т. п.

Однако отсылка к «статьям» по поводу «отрицательного взгляда Белинского» – редакционное замечание, которое могло принадлежать и Михаилу, и Федору Достоевским.

Эпитет головной в сходных контекстах, но не повторяющихся словосочетаниях можно найти у Достоевского еще в сороковые годы: «…восторг людей образованных к родной старине, и беззаветное стремление к ней, всегда казалось нам навеянным, головным, романтическим восторгом, кабинетным восторгом, потому что, кто у нас знает историю?» (Петербургская летопись, 1847).[618]618
  Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 18 т. Т. 2. М., 2003. С. 23. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием тома, страницы.


[Закрыть]

Достоевский писал о головных химерах[619]619
  «И как не устать наконец, как не упасть в бессилии, вечно гоняясь за впечатлениями, словно за рифмой к плохому стиху, мучась жаждою внешней, непосредственной деятельности, и пугаясь наконец до болезни своих же иллюзий, своих же химер головных, своей же мечтательности и всех тех вспомогательных средств, которыми в наше время стараются кое-как пополнить всю вялую пустоту обыденной, бесцветной жизни» (2, 28).


[Закрыть], о «головных, восторженных романах»[620]620
  «…и я по правде была смела лишь в мечтах, а на деле инстинктивно робела перед будущим. И потому, будто предварительно согласясь с собой, я бессознательно положила довольствоваться покуда миром фантазии, миром мечтательности, в котором уже я одна была владычицей, в котором были только одни обольщения, одни радости, и самое несчастье, если и было допускаемо, то играло роль пассивную, роль переходную, роль необходимую для сладких контрастов и для внезапного поворота судьбы к счастливой развязке моих. Так понимаю я теперь тогдашнее мое настроение» (2, 288).


[Закрыть], о жестокости «напускной, до того головной, нарочно подсочиненной, книжной»[621]621
  «Эта жестокость была до того напускная, до того головная, нарочно подсочинен-ная, книжная, что я сам не выдержал даже минуты, – сначала отскочил в угол, чтоб не видеть, а потом, со стыдом и отчаянием, бросился вслед за Лизой» (6, 78).


[Закрыть], о впечатлении, которое «было совсем не то, что называет<ся> отвлеченное, головное, выработанное, а совершенно непосредственное»[622]622
  «…знаю что впечатление мое было совсем не то, что называет<ся> отвлеченное, головное, выработанное, а совершенно непосредственное. Я не видал ни Венеции, ни Золотого Рога, но ведь наверно там давно уже умерла жизнь, хоть камни все еще говорят, все еще “вопиют” доселе». – РГАЛИ. 212.1.4. Л. 80.


[Закрыть], о «головном увлечении»[623]623
  «Всё это было одно только головное увлечение, картина, фантазия, дым, и только одна испуганная ревность совершенно неопытной девушки могла принять это за что-то сериозное!..» (8, 432).


[Закрыть], о «головных убеждениях»[624]624
  «…и, наконец, из огромной, наплывной массы головных убеждений, которые вы, со всею необычайною честностью вашею, принимаете до сих пор за убеждения истинные, природные и непосредственные!» (8, 432).


[Закрыть], о «головном восторге»[625]625
  «О, Господи, да ведь это понятно! Но не в том дело, милый князь, а в том была ли тут правда, была ли истина в вашем чувстве, была ли натура, или один только головной восторг?» (8, 433).


[Закрыть], о «безумной, головной идее»[626]626
  «Это был Степан Трофимович. Как он ушел, каким образом могла осуществиться безумная, головная идея его бегства – о том впереди» (9, 369).


[Закрыть], о «не выдуманном, не головном, не книжном» преступлении Каировой[627]627
  «Вы скажете, что преступление Каировой было не выдуманное, не головное, не книжное, а тут просто было “бабье дело”, весьма несложное, весьма простое и что на ее постели вдобавок лежала ее соперница» (11, 404).


[Закрыть].

Что представляет из себя статья «Стихотворения Хомякова»?

Как и все редакционные статьи, она анонимна. По форме и содержанию она является авторской обработкой компилятивного обзора, составленного по заданию редакции. Почти половина текста – пространные цитаты из двух статей В. Г. Белинского «Стихотворения Лермонтова» (1840) и «Русская литература в 1844 году», опубликованной в 1845 году. Цитаты из текущей критики (статей М. Н. Лонгинова и М. П. Погодина) становятся поводом для обращения к памятным и по-прежнему актуальным суждениям Белинского.

По технологии не написания, а составления и обработки статья о стихотворениях Хомякова – полная калька известной всем статьи «Вопрос об университетах». Если удалить из нее обширные цитаты и оставить только слова, которые являются переходами от цитат и комментариями к ним, что, собственно, и есть обработка компиляции, то остается текст, который следует атрибутировать одному из редакторов «Времени» и автору цикла «Ряд статей о русской литературе» – Федору Достоевскому.

В журналах Достоевских действовало правило, по которому все критические, публицистические и полемические статьи не подписывались авторами. Это было непреложным условием публикации, которое заранее оговаривалось с авторами. Редакция покупала статью: платила гонорар (обычно из расчета 50 рублей за лист), и статья становилась собственностью редакции, которая их правила, как хотела. Зачастую редактировал статьи Ф. Достоевский: делал вставки, исправлял и переписывал чужой текст, исходя из того, что требовала конъюнктура текущей журнальной полемики. Поскольку статья не подписывалась, у автора не было повода отстаивать свой текст, защищать имя и авторское достоинство от посягательств редактора. Подготовленные таким образом редакционные статьи и формировали направление журнала. Лишь некоторым авторам удавалось отстоять свою литературную подпись.

Если исключить из статьи «Стихотворения Хомякова» цитаты Лонгинова и Погодина, пространные цитаты Белинского, реферирование критики и полемики, остается около трети редакционного текста, в котором реализуются установки объявления о подписке на «Время» в 1861 году.

В этих фрагментах автор статьи пишет то, с чем вряд ли мог согласиться Ап. Григорьев, с чем позже не соглашался Страхов.

Статьи Лонгинова и Погодина в защиту Хомякова рассматриваются как эпизод в полемике между петербургскими и московскими журналами. Позиция редакции беспристрастна:

Для нас, т. е. для нашего журнала, история есть чисто уже история, т. е. прошедшее. Мы равно связаны и с преданиями, составляющими основу «Современника», т. е. с взглядами Белинского, и с преданиями московских направлений. Те и другие предания в существенно важных сторонах их нам равно дороги. Это беспристрастие вовсе не холодное равнодушие с нашей стороны и вместе с тем не заслуга наша. Оно законное наследство. Для нас нет уже ни славянофильства, ни западничества, нет даже Москвы и Петербурга в этом смысле. Мы стало быть вправе рассмотреть дело спокойно[628]628
  Стихотворения А. С. Хомякова. М., 1861 // Время. 1861. № 5. С. 48.


[Закрыть].

Автор упрекает Белинского, что зачастую тот «намеренно не хочет понять Хомякова», его отношение к Западу, что стихотворение «Мечта» «проникнуто все высоким пониманием запада и его чудес, его “святых чудес”, как называет их сам поэт».[629]629
  Там же. С. 53.


[Закрыть]

Автор утверждает, что Белинский и Хомяков одинаково дороги нам, споря с «Отечественными Записками», «Русским Вестником» и «Современником», защищая в этой полемике и Белинского, и Хомякова, подчеркивая их недостатки и достоинства.

Вот образчик такой взвешенной оценки стихотворений Хомякова:

Белинский весьма редко ошибался в эстетическом отношении. Единственное, что можно сказать против его эстетических приговоров – это то, что он, увлекаемый своей искренней страстностью, иногда, позволяет себе выразиться вульгарно, но верно «пересаливал» в похвалах или порицаниях.

В особенности был он великий мастep иногда отличать все головное, как бы оно блестяще ни было, от сердечного, внутреннего…

Мы глубоко чтим память покойного Хомякова, как одного из самых блестящих, благороднейших и даровитейших представителей нашего нравственного и общественного сознания – но в верности существенных черт взгляда Белинского на его поэтическую деятельность – нас нисколько не разубедили ныне вышедшие стихотворения Хомякова[630]630
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

А вот вывод из этой полемики, в которой высказывается не столько мнение о поэте Хомякове, о поэтах и критиках, сколько о сущности самой поэзии:

Поэт истинный будь он хоть дотла проникнут известным философским созерцанием – как, например, Тютчев – создает вокруг себя свой целый, особый, неотразимо влекущий мир: осязательно-реальное бытие примут у него самые отвлеченные созерцания, о чем бы ни заговорил он, о том ли даже что

 
Не в первый раз кричит петух.
Кричит он бодро, живо, смело;
Уж месяц на небе потух,
Струя в Босфоре заалела,
 

о том ли, что

 
Не плоть, а дух растлился в наши дни,
 

или о стране, которую

 
сам царь небесный
Исходил благословляя,
 

вы чувствуете, что тут не мысль, не голова творили, что это песня. Поэт истинный, чем он ни увлекись, хоть бы даже анализом общественных бедствий, как Некрасов, как ни создавай он себе нарочно тем для своей песни, он вас затянет в свой магический круг, вы войдете с ним в его мир, будете дышать даже душным воздухом этого мира…

Мы взяли нарочно две грани поэзии, две так сказать крайности ее – поэта, совершенно отвлеченного от современности, поэта свободного до равнодушия, как Тютчев, и другого поэта, который отдает свое могучее дарование в крепостное рабство современности, и странное дело! равнодушный, свободный Тютчев в поэтических впечатлениях развивает порою глубокие исторические и даже общественные идеи, и вы никогда не почувствуете у него ничего деланного. С другой стороны, чтобы ни делал с своей бедной музою Некрасов – вы, если только песня его родилась, а не сочинилась, можете досадовать на поэта за душный воздух, которым он заставляет вас дышать, но идете за ним в его мир, переживаете его ощущения, как бы личны, капризны, больны и даже ложны они ни были – переживаете горькие ощущения «музы мести и печали».

Та же история повторяется с вами относительно Полонского, Фета, Огарева. Вы можете на них злиться за их однообразие или причудливость или наконец наивность, вы можете не хотеть идти за ними в их внутренний мир, но, попали раз в него – вы в заколдованном кругу, вы едете

 
… на волне верхом
Воевать с чародеем царем…
 

вы видите воочью странный мир, где

 
Листья полны светлых насекомых,
Все растет и рвется вон из меры —
 

вы хотите, чтобы вам далеко было ехать, чтобы вас

 
Без устали везла, везла карета,
И не имел бы этот путь конца.
И лучшие я пережил бы лета,
Смотря на очерк этого лица…
 

Но есть и другого рода поэты – поэты чудных форм, поэты пластики, поэты вполне объективные – играют ли они подчас даже несколько холодно формами, как живописец красками (Майков), переносятся ли они в речь созерцания прошедшего, как Мей, вы на каждом шагу чувствуете, что это действительные поэтические силы, не всегда способные возвыситься до глубокого содержания, но набрасывающие свой яркий колорит на всякий предмет.

И к таким поэтам форм тоже не принадлежал Хомяков.

Стихотворения его – даже не следы глубокого и оригинального духа, а просто роскошь его, избыток его силы. Следы хомяковского духа – его философские статьи, его теологические брошюры, наконец, исторический труд, им оставленный.

В приговоре Белинского несправедливо одно только. Он видел в стихотворениях Хомякова заказные, деланные впечатления, тогда как впечатления эти нисколько не деланные. Впечатления эти, как результат глубоких самостоятельных убеждений, были отблесками цельной и полной, нравственной и умственной жизни. Эта цельная и полная жизнь – отражалась между прочим и в стихотворениях, почти всегда блестящих, звучных и сильных, потому что блестящая и сильная натура не могла же в чем бы то ни было выражаться дюжинным образом, тем более в своих поэтических искрах.

Во всех поэтических искрах натуры Хомякова есть и свет и огонь, но сосредоточивался свет и огонь этой высокой натуры в другой деятельности…

Подтверждать дело выписками мы не станем. Выписок много в различных статьях о покойном Хомякове, но все они доказывают только силу и оригинальность его натуры и нисколько не опровергают эстетической сущности взгляда Белинского.

Вообще же на двух этих дорогих и разновременных могилах, пора бы нам перестать перебрасываться вызовами и попреками. Белинский и Хомяков – равно достояние нашего сознания, равно борцы за святое и честное дело нашей умственной самобытности…

Этого можно было не знать и даже искренно не знать, лет шесть или даже пять назад, но этого нельзя уже не видеть теперь. История есть суд Божий[631]631
  Там же. С. 56–58.


[Закрыть].

Конечно же, статья «Стихотворения Хомякова» была редакционным возражением Ап. Григорьеву, она уточняла и поправляла его мнения и оценки Хомякова, высказанные в статье «Оппозиция застоя». Она свидетельствует даже не о полемике, а о диалоге критиков внутри журнала, который подчас возникал в пределах одного номера. Внешне статья как бы подтверждает разногласия Ф. М. и М. М. Достоевских с Ап. Григорьевым, на самом же деле она свидетельствует о свободе выражения разных суждений единомышленников и о возможности их спора. Достоевский был прав: редакция «Времени» не ограничивала Ап. Григорьева в публикации статей, но в то же время корректировала его пристрастия и увлечения своими редакционными материалами. Ни Ап. Григорьев, ни Н. Страхов таких мнений редакции «Времени» не разделяли и видели в них уступку Достоевских западникам в их полемике со славянофилами.

У нас есть все основания, чтобы включить эту статью в корпус редакционных статей, подготовленных Достоевским. В журнале был только один человек, который задавал тон полемики, определял ее тактику, формулировал позицию редакции, программу «Времени» и идеи почвенничества. В рамках исследования анонимных и псевдонимных статей «Времени» и «Эпохи» с использованием статистических методов статья «Стихотворения Хомякова» по каждому параметру соответствовала характеристикам стиля Достоевского[632]632
  http://attribution.karelia.ru


[Закрыть].

Этим утверждением я исправляю свое упущение при подготовке пятых томов двух названных выше полных собраний сочинений Достоевского, в которых, несмотря на очевидные и однозначные результаты статистического анализа, я не пересмотрел ошибочную атрибуцию Б. Ф. Егоровым и В. С. Нечаевой этой статьи Ап. Григорьеву. Конечно, это не статья Ап. Григорьева. Компилятивный и реферативный характер большей части статьи не позволяет отнести ее и к авторским статьям Достоевского. Вряд ли в этом тексте можно обнаружить соавтора, даже если когда-то он и был. Статья о Хомякове – типичная редакторская обработка Достоевским компиляции, подготовленной из четырех статей по давнему, но актуальному и тогда, и сейчас спору о стихотворениях Хомякова, и не только.