Текст книги "А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1"

И все же Блок с особой художественной достоверностью сумел сомкнуть прошлое и настоящее Родины, почувствовать ее историю как нечто, проходящее через его сердце. Цикл «На поле Куликовом» (1908) словно рожден Откровением свыше:

 
И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня,
Ты сошла, в одежде, свет струящей,
Не спугнув коня.
 
 
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моем плече.
 
 
И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
 

Слово, которое венчает цикл «На поле Куликовом», – «Молись!» Здесь звучит и готовность к новым испытаниям, предчувствие «высоких и мятежных дней», и сознание того, что опорой в наступающей мгле может быть все та же, завещанная предками, вера в Святую Русь.

Революционная и апокалиптическая поэма «Двенадцать» повествует о конце мира, которому принадлежал поэт. Казалось бы, это во многом и конец славянофильских мечтаний об особом пути России. Но обещанное в Откровении второе пришествие Спасителя прозвучало и здесь. Незримый для новых «апостолов», вновь и вновь распинаемый, Он ведет грешную Святую Русь, с ее дикой чернью, по неведомой еще дороге. А если это Он ведет, то выведет ко спасению. Древняя ли это сказка или новая, но Блок, умирая, лелеял ее в душе.

Весь XX век история вновь и вновь ставила перед нашими соотечественниками вопросы, заостренные в полемике славянофилов и западников в середине XIX века. Вряд ли кто из философов или художников начала XX века может быть наречен полноправным наследником «дедов». Но значимость этого наследства ощущали очень многие. Оно отзывалось в монологах и диалогах «внуков», составляя сложную совокупность неославянофильского Символа веры, подчас модернистически ослабленного, подчас болезненно заостренного.

Иногда казалось, что наследие «расхищено, предано, продано». Но все возвращается на круги своя. «Время славянофильствует», – хотелось бы повторить за публицистом начала XX века.

А. В. Ломоносов
В. В. Розанов об А. С. Хомякове

Имя А. С. Хомякова было для В. В. Розанова, выдающегося русского философа-публициста, знаковым и символичным. Оно воплощало для Розанова основные черты идейного наследия славянофильства. Вновь и вновь обращаясь к духовному авторитету Хомякова, Розанов утверждал: «<…> навсегда он был и останется самою высокою вершиною, до которой достигла так называемая “славянофильская мысль”»[545]545
  Розанов В. В. Собр. соч. О писателях и писательстве / Сост., подгот. текста и коммент А. Н. Николюкина. М., 1995. С. 457.


[Закрыть]. Никто из славянофилов не был удостоен со стороны Розанова таким количеством статей, как А. С. Хомяков[546]546
  См. библиографию работ В. В. Розанова об А. С. Хомякове после настоящей статьи.


[Закрыть]. Нам известно 7 статей, которые Розанов посвятил непосредственно Хомякову и его творчеству.

Хомяков и славянофилы, по верному замечанию Розанова, «положили остов “русского мировоззрения”, которое не опрокинуто до сих пор»[547]547
  Розанов В. В. Собр. соч. О писателях и писательстве. С. 465.


[Закрыть], «<…> “общий очерк дела” ими поставлен верно; идеал, к которому они зовут, – есть действительный идеал»[548]548
  Там же. С. 457.


[Закрыть]. Этот тезис проходит красной нитью во всех работах Розанова о Хомякове и славянофильстве.

Первые свидетельства о знакомстве В. В. Розанова с творчеством А. С. Хомякова относятся еще ко времени обучения Розанова в Московском университете на рубеже 1870–1880-х годов. По его воспоминаниям, в это время, на 3-м курсе историко-филологического отделения, студент Розанов запоем читал сочинения славянофилов, особенно Хомякова и И. В. Киреевского. В те же годы Розанов даже стал обладателем стипендии, носившей имя А. С. Хомякова.

Петербургский период жизни Розанова начинался с творческого горения воплотить в жизнь идеи славянофилов. Но встреча с конкретными людьми, заявлявшими о собственной принадлежности к славянофильской партии, внесла существенные коррективы в идейные устремления русского литератора. В 1890-х годах внимание Розанова к работам Хомякова настойчиво пытался привлечь его друг Иван Федорович Романов (псевдоним – Рцы). Он чуть не в каждом письме рекомендовал Розанову черпать вдохновение в богословских статьях Хомякова. Но Розанов все не поддавался на уговоры своего коллеги по службе в Государственном Контроле и оставался холоден к его увлечению. Атмосфера ханжества и лицемерия, имевшая место в кружке консерваторов-псевдославянофилов Тертия Филиппова, к которому принадлежали и Розанов с Романовым, не лучшим образом сказалась на личном восприятии славянофильских уроков со стороны Розанова. В среде славянофильствующих чиновников Розанов практически ежедневно наблюдал отступление от сакральных основ православной веры. Например, он отмечал, что «они же (будто бы) архиправославные, и напр<имер> карточки и бюсты Хомякова – у них на столах и в углу вместо образов»[549]549
  Письмо В. В. Розанова к П. П. Перцову. НИОР РГБ. Ф. 872. К. 3. Ед. хр. 14. Л. 28.


[Закрыть], а в то же время сослуживцы «прямо видели» его «страдания и из-за нужды литературную гибель – последней даже радовалась эта цыганская сволочь»[550]550
  Там же. Л. 29.


[Закрыть] (речь шла об А. В. Васильеве и однофамильце истинных славянофилов Н. П. Аксакове).

К началу ХХ века Розанов заявил о своем публичном разрыве с консервативным лагерем журналистики и начал писать статьи, непосредственно посвященные Хомякову. Последующие годы говорят о том, что мыслитель весьма критично оценивал отдельные ипостаси личности великого славянофила. Правда, здесь необходимо отметить, что критический пафос статей Розанова в адрес Хомякова постепенно снижался по мере погружения вглубь ХХ столетия и приближения к 1917 году. Литературное обращение Розанова к наследию Хомякова началось с публикации положительной рецензии на отдельные тома Собрания сочинений А. С. Хомякова в восьми томах. Само название статьи во многом говорит об отношении рецензента к представляемым работам лидера славянофилов – «Интересные книги, интересное время и интересные вопросы» (Новое Время. 1900. 11 июля). В 1904 году утверждение о гениальности Хомякова сопровождалось со стороны Розанова множеством оговорок, вроде того, что признающих его гением «энтузиастов очень немного» и встретить их можно лишь «несколько десятков у нас и западных славян – людей уединенных, кабинетных, книжных»[551]551
  Розанов В. В. Собр. соч. Около церковных стен. М., 1995. С. 419.


[Закрыть]. А в 1910 году Розанов сам назвал Хомякова гением, правда, в «непривычной и тяжелой» для нашей культуры форме – в области мысли, а вовсе не в традиционных областях литературы: поэзии или художественной прозы[552]552
  Розанов В. В. Собр. соч. О писателях и писательстве. С. 456.


[Закрыть].

Всегда неизменным оставалось убеждение Розанова в исторической необходимости и своевременности появления Хомякова на арене русской общественной мысли именно в 40–50-х годах XIX века. Это публицист подчеркивал и в 1904, и в 1916 годах. Именно в годы николаевской России было невероятно трудно связать умственную жизнь светского общества России с Церковью. Это хоть и в небольшой мере, но удалось тогда сделать Хомякову. Правда, за счет придания своим богословским работам некоторого «протестантского привкуса», рационального и гуманитарного начал. Без этого, полагал Розанов, богословие просто осталось бы не понятым его современниками-интеллигентами, воспитанными на сочинениях Белинского, Герцена и Грановского. Как образно замечал публицист, «чтобы “причаститься”, надо сперва научиться “пить”. Просто – “пить воду”»[553]553
  Розанов В. В. П. А. Флоренский об А. С. Хомякове // Колокол. 1916. 14 окт.


[Закрыть]. «Никто и никак не хотел “пить”, ни – сгущенного православного вина, ни протестанской водицы». И как в медицине факт собачьего бешенства начинается водобоязнью, так и в жизни русского общества начинался «процесс “политического бешенства”». «При таком положении поднимать стяг внимания к Церкви, зова в Церковь было невероятно трудно. И то, что сделал, однако, Хомяков при этих условиях, было поистине “горою”»[554]554
  Там же.


[Закрыть]. Хомяковская «тоска по церковному идеалу» прочно обрела свое место в духовном направлении отечественной литературы. И это стало возможным благодаря злободневности и глубине мыслей признанного лидера славянофильского течения. В ноябре 1905 года, оценивая качественный уровень печатного органа Московской духовной академии «Богословского Вестника», В. В. Розанов не только объявил его лучшим богословским журналом России, но особо подчеркнул, что «богословская школа Хомякова была путеводною звездою этого журнала, то есть примиренность и гармония религии, церкви, образования и науки, примиренность всего этого в любящем сердце человека, в надеющемся, исполненном “упований”, величавом движении всемирной истории»[555]555
  Письмо В. В. Розанова к П. П. Перцову. НИОР РГБ. Ф. 872. К. 3. Ед. хр. 14. Л. 28.


[Закрыть]. Но в целом духовная миссия Хомякова при жизни мыслителя была крайне далека от массового воплощения религиозных идей славянофила. В «Опавших листьях» (СПб., 1913) Розанов специально указывал на невостребованность общественностью главной идеи Хомякова. «Церковь есть не только корень русской культуры <…> но она есть и вершина культуры. Об этом догадался Хомяков (и Киреевские), теперь говорят об этом Фл<оренский> и Цв<етков>. Рцы <И. Ф. Романов> – тоже. Между тем что такое в хрестоматии Галахова Хомяков, Киреевские, князь Одоевский? Даже не названы»[556]556
  Розанов В. В. Опавшие листья // Розанов В. В. Уединенное. М., 1990. С. 185.


[Закрыть].

Размышляя о самостоятельной жизни идей Хомякова, Розанов разводил их высокое качество с личностью самого мыслителя и даже первоначально противопоставлял провозглашенные Хомяковым идеалы русского мировоззрения и реальную жизнь русского общества. Хомякову удалось выразить в своих сочинениях, что в натуре русских лежит что-то, «что делает русских первым христианским народом», вера в то, что «любовь есть главный принцип Евангелия». Славянофил разыскал в народном и историческом духе это сокровище и, что особенно важно, сумел показать и объяснить его центральную роль: «Он в самом деле нашел тот идеал, которому поклонились и Достоевский и Толстой, – дальше которого <…> они не пошли <…> Достоевский называл его “мировою гармониею”, “всечеловеческою гармониею”; Толстой не переменил имени и называет, как Хомяков же, – “христианскою любовью”»[557]557
  Розанов В. В. Собр. соч. О писателях и писательстве. С. 460.


[Закрыть]. Мессианская русская идея нашла пристанище даже в среде западников и радикалов, как заверял В. В. Розанов, демонстрируя диалектический подход к теме в 1910 году. За оглашение формулы: «“русские – христиане”, т. е. это – единственные на земле христиане, впервые эту религию понявшие и даже прямо рожденные христианами», Хомяков был гоним всю жизнь и даже после смерти. В качестве примера Розанов указывал на совершенное непонимание Западной Европой формулы «любовь есть главный принцип Евангелия»[558]558
  Там же.


[Закрыть].

И здесь возникает вопрос о личном религиозном кредо автора формулы «русские – это христиане». Определяя Хомякова человеком «универсального, пылкого и самоуверенного ума»[559]559
  Розанов В. В. Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. М., 1996. С. 448.


[Закрыть], Розанов утверждал, что именно «любви, им проповедуемой, не так много было у него самого». Хомяков обвинялся в индивидуализме и удаленности от реальной жизни. В подтверждение своих слов Розанов указывал на отношение Хомякова к лютеранству и католицизму: без практической любви «Хомяков не понял великой драмы протестантизма – также, без любви отнесся» он и к католикам[560]560
  Розанов В. В. Собр. соч. Около церковных стен. С. 424.


[Закрыть]. Розанов отмечал частный характер хомяковского определения Православия: «<…> знаменитое, высказанное Хомяковым, определение православия, в отличие от католицизма и протестантства, как учение: 1) кротости, 2) мира, 3) смирения, – едва ли составляет догматическую его разницу от западных исповеданий, а не вытекает из исторического положения православной церкви, православных народностей»[561]561
  Розанов В. В. Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. С. 451.


[Закрыть]. Во всем литературном опыте и методах суждения Хомякова Розанов обнаруживал некую ущербность. Критик нередко отмечал «сухость сердца, придирчивость ума» публицистических работ Хомякова, «жестокое отношение к ближнему, к страдальцу западному <…> какие возможны именно в стране, где только спорили, а не жили <…>»[562]562
  Розанов В. В. Собр. соч. Около церковных стен. С. 428.


[Закрыть].

Обращаясь в памяти к собственному увлечению нигилизмом в подростковом возрасте, Розанов противопоставлял Хомякову положительные идеи западников, питавшие сердца «русских мальчиков»: «<…> не у Хомякова русские научились простоте, смирению и любви <…> они этому больше научились даже у Белинского и Грановского… больше у Некрасова»[563]563
  Там же. С. 420.


[Закрыть]. Но спустя 10 лет после этих слов Розанов, глубоко пережив социальные потрясения, нахлынувшие на Россию, уже совершенно иначе отзывался о духовном воздействии литературного наследия радикального направления западников, послужившего одной из причин «политического бешенства», одолевшего Россию.

В юбилейной статье к 50-летию со дня кончины великого славянофила Розанов признал за Хомяковым неоспоримую заслугу гениально объяснять русскую жизнь[564]564
  Розанов В. В. Собр. соч. О писателях и писательстве. С. 457.


[Закрыть], деликатно объяснять русскую действительность в духе и смысле самой этой действительности. Заслуга Хомякова виделась и в том, что ему удалось своим творчеством качнуть сознание русского общества в сторону народности, земли, в сторону большего внимания к своей истории и Православной Церкви. И опять Розанов подчеркивал специфический, элитарный характер славянофильских произведений. Мыслитель утверждал, что благодаря творчеству Достоевского и Толстого, а не осмеянным сочинениям Хомякова, спустя полвека после кончины одного из родоначальников славянофильства русские вносят в стихии революционных раздоров и рациональный схематизм Западной Европы элементы любви и гармонии[565]565
  Там же. С. 459.


[Закрыть]. Касаясь непосредственного воздействия трудов Хомякова на жизнь общества, равно как и всех славянофилов, Розанов не уставал подчеркивать отсутствие какого-либо существенного их влияния на жизнь. Во многом это происходило, по убеждению публициста, из-за слабости литературного оформления замечательных идей славянофилов и в силу агрессивных нападок со стороны либеральной и радикальной журналистики, прибегавшей к запрещенным формам журналистской полемики: низменному осмеянию и т. п. Розанов еще в 1904 году указывал в юбилейной статье с характерным названием «Поминки по славянофильстве и славянофилах», что «спор против “форм”» есть «основная ошибка» А. С. Хомякова и его последователей – А. И. Введенского (Басаргина) и Л. Е. Владимирова. «Усовершенствуйте “форму” и старайтесь (главное!) праведно к ней отнестись, – призывал мыслитель богословов, последователей Хомякова, – не переводя ее в формализм (“форма все поглощает”), а удерживая на степени упорядоченности»[566]566
  Розанов В. В. Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. С. 453.


[Закрыть].

В политическом безумии образованного русского общества Розанов видел господствующий факт умственной жизни России. На Хомякова и славянофилов он возложил частичную вину за такое положение дел в стране. «Литературно, – писал Розанов о непопулярности Хомякова, – он был очень неприятен и вовсе не красив. По идеям – Марк Аврелий, а по форме и по выражениям идей – точно сотрудник из “Figaro” <…> он все время побеждает, собственно, себя самого <…> против немцев употребляет все изгибы иезуитской диалектики»[567]567
  Розанов В. В. Собр. соч. О писателях и писательстве. С. 463.


[Закрыть].

Мы позволим себе не согласиться со столь суровой оценкой и в качестве возражения привести факт, указанный самим Розановым в заметке о православной литургии на испанском языке. Русский дипломат в Испании, горячий поклонник идей Хомякова, способствовал переводу на испанский язык произведений своего кумира. «Пятеро испанцев поддались славянофильской пропаганде русского дипломата и уже перешли в православие; а кроме сего, есть, кажется, и “оглашенные”, т. е. заявившие желание перейти. Для них и служилась там на испанском языке литургия, без сомнения, при посольской церкви». Сопоставляя западную и восточную церкви, Розанов заключил: «В католичестве все уже дотекло, а в православии все течет <…> и благодаря этому у нас пар, туман и музыка»[568]568
  Хомяков и литургия на испанском языке [A. Khomiakoff. Laz de oziente. Madrid… 1912; Leiturgia o santa misa de san Juan Chrisjstomo. Madrid, 1912] // Новое время. 1912. 30 сент


[Закрыть].

Индивидуальные изыскания Розановым «осколков первобытного счастья»[569]569
  Розанов В. В. Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. С. 454.


[Закрыть]. в семейном быту и формах детского воспитания в 1910-х годах вновь привели мыслителя в стан общественного направления мысли, близкого к славянофильскому направлению, заданному в свое время при активном участии А. С. Хомякова. Процесс «политического бешенства», перекочевавший с аккуратных страниц либеральных журналов и радикальных газет в конкретную событийную практику жизни России, обозначил угрозу не только для формальных рамок семейного быта, но и для самого факта бытия империи, нации, семьи и каждого русского индивида в отдельности. Шквал насильственного передела мира под знаменами «европеизации» предопределил поздний союз В. В. Розанова с А. С. Хомяковым.

Библиография статей В. В. Розанова об А. С. Хомякове

Интересные книги, интересное время и интересные вопросы // Новое время. 1900. 11 июля. [Рец. кн.: А. С. Хомяков. Соч.: В 8 т. Т. 1, 5. М., 1900].

Поминки по славянофильстве и славянофилам // Новое время. 1904. 21 мая; переизд. в кн.: Розанов В. В. Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. М., 1996. С. 447–454.

Памяти А. С. Хомякова (1-е мая 1804–1-е мая 1901 г.) // Новый путь. 1904. № 6. С. 1–16; переизд. в кн.: Розанов В. В. Собр. соч. Около церковных стен. М., 1995. С. 419–428.

Алексей Степанович Хомяков: К 50-летию со дня кончины его (23 сентября 1860 г. – 23 сентября 1910 г.) // Русское слово. 1910. 23 сентября. Подпись: В. Варварин; переизд. в кн.: Розанов В. В. Собр. соч. О писателях и писательстве. М., 1995. С. 456–466.

Хомяков и литургия на испанском языке [A. Khomiakoff. Laz de oziente. Madrid… 1912; Leiturgia o santa misa de san Juan Chrisjstomo. Madrid, 1912] // Новое время. 1912. 30 сентября.

Важные труды о Хомякове // Новое время. 1916. 12 октября.

П. А. Флоренский об А. С. Хомякове // Колокол. 1916. 14 и 22 октября.

С. Б. Джимбинов
В. В. Розанов и А. С. Хомяков

В. В. Розанов обращался к творчеству А. С. Хомякова трижды: в 1904 году, в 1910 и в 1916, то есть каждый раз с интервалом в шесть лет. Между первыми двумя статьями – «Памяти Хомякова» («Новый путь». 1904 г. № 6) и «Поминки по славянофильстве и славянофилам» (май 1904) и третьей – «Алексей Степанович Хомяков. К 50-летию кончины его» («Русское слово». 23 сент 1910) – лежит важное событие: революция 1905–1907 годов, первая попытка сокрушить историческую Россию. Между вторым и третьим обращением Розанова к Хомякову – в 1916 году – лежит другое важное историческое событие – Первая мировая война.

В 1916 году было снова, как в 1904, не одна, а две статьи о Хомякове – «Важные труды о Хомякове» («Новое время». 12 окт 1916 года) и «П. А. Флоренский о Хомякове» – («Колокол». 14 и 22 окт. 1916 г.).

Поразительно, как менялось отношение Розанова к Хомякову в течение каждого из этих шестилетий – с 1904 по 1910 и с 1910 по 1916 годы.

Еще в Московском университете, куда Розанов поступил сравнительно поздно, в 1878 году, когда ему было уже 22 года, Розанов получил стипендию имени А. С. Хомякова (есть на этот счет свидетельство Татьяны Васильевны Розановой). Так что в студенческие годы Хомяков «окормлял» Розанова просто материально. Но естественно предположить, что получая стипендию имени Хомякова, Розанов не мог не обратиться и к его трудам. Правда, в пяти статьях Розанова о Хомякове сравнительно мало цитат из Хомякова, больше всего их в первой статье 1904 года. Цитируется в основном одна работа – «Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях по поводу брошюры г-на Лоранси» (1853).

Во второй статье (1910) вообще нет цитат – Розанов пишете уже как бы по воспоминаниям о чтении Хомякова, а в статьях 1916 года цитируется главным образом работа Флоренского о Хомякове – «Около Хомякова» (Сергиев Посад, 1916).

Но уже в 1893 году в статье о Достоевском, напечатанной как предисловие к полному собранию сочинений Достоевского в издании А. Маркса, Розанов дает такую характеристику славянофильства и Хомякова: «…Школа славянофилов – название очень узкое <…>. Правильнее было бы назвать ее школою протеста психологического склада русского народа против всего, что создано психическим складом романо-германских народов». «Начала противоположные и частью высшие были указаны ими в народе нашем: начало гармонии, согласия частей взамен антагонизма их, какой мы видим на Западе в борьбе <…> классов, в противоположении церкви государству; начало доверия как естественное выражение этого согласия, которое при его отсутствии заменилось подозрительным подсматриванием друг за другом, системою договоров, гарантий, хартий – конституционализмом Запада, его парламентаризмом; начало цельности в отношении ко всякой действительности, даже к самой истине, которую народ наш различает и ищет не обособленным рассудком (рационализм, философия), но и нравственною стороною своею, <…> наконец, в церкви – начало соборности, венчающая все собою любовь, слиянность с ближними <…>»[570]570
  Розанов. В. В. Мысли о литературе. М., 1989. С. 199.


[Закрыть]. Розанов дает и список мыслителей, обосновавших это мировоззрение, – И. Киреевский, Хомяков, Константин и Иван Аксаковы, Аполлон Григорьев, Ю. Самарин, Н. Данилевский, К. Леонтьев, Н. Страхов.

Но обратимся непосредственно к статьям Розанова о Хомякове. Первая статья – «Памяти Хомякова» – написана к столетию со дня рождения мыслителя. Тем поразительнее, что тон этой юбилейной статьи совсем не юбилейный. Это только подтверждает, что Розанов до 1905 года сохранял остатки студенческого либерализма. В двух словах – Розанов резко критикует Хомякова за непонимание им великой драмы протестантизма и католичества: «Мне кажется, начала любви, им проповедуемой, не так много было у него самого»[571]571
  Розанов. В. В. Около церковных стен. СПб., 1906. Т. 2. С. 345.


[Закрыть]. Это сказано о человеке, который лечил бесплатно всех окрестных крестьян. Дальше уже вполне либеральное: «Во всяком случае, не у Хомякова русские научились простоте, смирению и любви. Если хотите, они этому больше научились даже у Белинского и Грановского. <…> Осмелюсь сказать, что простоте и смиренству они даже научились больше у Некрасова»[572]572
  Там же. С. 346.


[Закрыть].

«“ – Дом – не тележка у дядюшки Якова”, – в этом стихотворении Некрасова больше чувства народности, непринужденного, само собою сказавшегося, чем во всех стихотворениях Хомякова»[573]573
  Там же.


[Закрыть]. Далее, в противовес Хомякову, Розанов подробно пишет об исторических заслугах Лютера и католической церкви, которых не понял в своих полемических работах Хомяков. В целом труды Хомякова, по Розанову, имеют только историческое значение.

Почти так же критична и следующая статья – «Поминки по славянофильстве и славянофилам». «…Перед проверкою делом большинство его теорий: исторических, общественных, не говоря уже о научных, оказываются не реальнее и не целебнее, чем знаменитое средство от холеры»[574]574
  Розанов. В. В. Легенда о Великом инквизиторе. М., 1996. С. 448.


[Закрыть].

«Из ста народных учителей и учительниц, довольно-таки самоотверженно зябнущих и голодающих в деревне, 99 не заглядывают ни в Хомякова, ни в Данилевского, ни в Страхова. До последней степени очевидно, что человеческая волна, идущая сюда, имеет импульс свой совсем в другом месте»[575]575
  Там же.


[Закрыть]. И далее Розанов объясняет: тут главной была роль К. Ушинского, В. Стоюнина, Н. Пирогова. Что же касается православия, то и тут Серафим Саровский и Амвросий Оптинский «были современниками зарождения и расцвета славянофильства, но едва ли принимали его близко к сердцу»[576]576
  Там же. С. 449.


[Закрыть]. Далее Розанов говорит о влиянии Пушкина, Гоголя и русского романа (Тургенев, Гончаров, Достоевский, Толстой).

«Почему земцы, почему особенно народные учителя – не славянофилы?»[577]577
  Там же.


[Закрыть] Потому что у славянофилов все было засахарено, без перца и остроты. «Теории… славянофилов… навевают мечты какого-то золотого века, когда вокруг нет никакого золотого века»[578]578
  Там же. С. 454.


[Закрыть]. И только в самом конце Розанов делает исключение для семьи и детского воспитания: «Но поистине семья и детское воспитание есть уже в быту самом – тоже осколки первобытного счастья: и закон рая уместен в раю»[579]579
  Там же. С. 434.


[Закрыть]. То есть только в семье положения Хомякова действуют и работают.

Но вот наступила революция 1905–1907 годов, Россия закачалась, народ тоже показал себя не с лучшей стороны, и Розанов пишет статью «Алексей Степанович Хомяков. К 50-летию со дня кончины его». И здесь уже совсем другой тон. Розанов объясняет успех Ницше и Шопенгауэра в России: «Мы стали зачитываться этими философами, как дети пустыни зачитываются Шехерезадою». «Самое главное, а для Хомякова самое несчастное, заключалось в том, что он не давал заоблачной теории, не давал и своей личной выдумки, усвоив которую каждый носился бы с нею, как со своим личным украшением…» «Хомяков же гениально объяснил просто русскую жизнь, разлитую вокруг нас, которая своей привычностью и обыкновенностью “претила” <…> грубой части толпы». «Увы! Это общий закон: хотя корова нас кормит, а на слона мы только любуемся в зоологическом саду, но слона мы с любопытством рассматриваем со всех сторон… <…> Тогда как с коровы спрашиваем только хорошего молока, при болезни ее закалываем». «Значение Хомякова в истории русской мысли не подлежит ни уничтожению, ни забвению. До настоящего времени и, вероятно, навсегда, он был и останется самою высокою вершиною, до которой достигала так называемая славянофильская мысль». Как видим, совсем другой тон и другая оценка.

Хомяков «…выразил, что в натуре русских лежит что-то, что делает русских первым настоящим христианским народом. Русские – христиане. Вот, в сущности, главное его открытие, усиленно потом повторенное Достоевским (только повторенное)»[580]580
  Розанов. В. В. О писательстве и писателях. М., 1995. С. 460.


[Закрыть].

Но даже здесь – критика стиля Хомякова: «По идеям – Марк Аврелий, а по форме и выражению идей – точно сотрудник из “Figaro”»[581]581
  Там же. С. 461.


[Закрыть].

Последнее по времени высказывание Розанова о Хомякове – обстоятельная рецензия на монографию В. Завитневича о Хомякове с привлечением отзыва о ней о. Павла Флоренского «Вокруг Хомякова». Рецензия называется «Важные труды о Хомякове». Начинается она так: «Проф. Киевской духовной академии В. Завитневич с 1892 (издавал с 1902 по 1913 гг.) и по сие время трудится над изучением “первоначального” славянофильства, Хомякова, и напечатал уже три громадных тома исследований его жизни, личности и умственного творчества».

Далее Розанов задает вопрос актуальный и в наши дни: «Почему Академия наук не предпримет давно нужного и значительного сводного издания русских славянофилов, мышление которых вообще представляет ядро русского национального самосознания?»

Далее о труде Завитневича: «На этот-то пока единственный труд появилась довольно обширная и очень углубленная критика первенствующего в наши дни в богословском и философском направлении П. А. Флоренского (только что вышедшая книжка “Богословского вестника”). Яркость и блистания мысли Хомякова попали под гранение его страстного почитателя, вождя теперешнего молодого славянофильства (в Москве), но для коего “magis arnica veritas”»

«В одном месте критик книги В. З. Завитневича называет Хомякова, “пожалуй, самою благородною личностью новой России” – и такими словами, конечно, все сказано». Далее Розанов цитирует Флоренского: «Это как бы пересказ Хомякова, но почти без интонаций. Между тем Хомяков ли – водопад идей и тем – не возбуждает острых и тревожных вопросов?»

Далее Розанов продолжает: «Все это – как отточено, и ни одного слова не поставишь иначе. Тем не менее, принимая во внимание 20-летний труд над Хомяковым, просто и прямо берешь в охапку и доброго профессора и три его увесистых тома и кричишь: золото! золото! Смотрите, сколько старик притащил нам, молодым читателям, золота!» «Труд, седой труд сам по себе до того величественно-почтенен, что прямо не думаешь о критике и не хочешь критики». Таким образом, Розанов берет Завитневича под свою защиту от критики Флоренского.

Далее Розанов протестует против определения Хомяковым церкви как «организма любви»: «Вообще это определение Хомякова до того недостаточно, что внушает улыбку. Тогда зачем Христос и сама наконец церковь? С любовью мы сами устроимся. Источим реки оной из себя…» «Так лет 15 назад и я думал об этом определении Хомякова. Затем жил. Толкался на свете, 15 лет – не мало: и, оглядываясь, думаешь: много я видел мудрого, много ученого <…> но ничего не видал лучше доброго человека. А ведь это формула Хомякова, вставленная зерном в церковь. “Любовь” ужасно проста и неинтересна. Как вода: не чай, не ром; а просто вода. “Какая скучища”. А вот без этой скуки никак не проживешь. Без этой “скуки” мир превратился бы в ад и люди бы задохлись. Какой же вывод? Да что опровергнуть Хомякова логически во многих случаях очень легко, но что-то есть в его словах “от чистого сердца” – за что поваливший его противник наклонится и поцелует его. Дело в том, что Хомяков есть (да и Флоренский это знает) великая и прекрасная личность, и как-то он истинен и насыщает душу нашу в пафосе своем, в том, куда устремлялся, совершенно независимо от часто неудачно сказанных слов и “неверных тезисов”… »

Далее Розанов критикует уже сам метод подхода Флоренского к Хомякову: «… Утонченный филаретовский скальпель – стальной работы. А сталь (и Флоренский тоже это знает) запрещена к употреблению в построениях храма ветхозаветного, а уж тем паче христианского».

Подводя итоги, можно сказать, что в первых работах 1904 года отношение Розанова к Хомякову и славянофильству в целом было весьма сдержанным (одно название статьи – «Поминки по славянофильстве и славянофилам» говорит о многом). Но в более поздних работах 1910 и 1916 годов оно становится, безусловно, положительным. Исторический опыт России помог Розанову оценить всю правоту главных предсказаний и предвидений славянофилов: Россия действительно не пошла по пути Западной Европы, а избрала свой сложный и мучительный путь.