Текст книги "Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен"

Полученные нами результаты позволяют сделать вывод о том, что на индивидуальном уровне социально-психологического анализа важнейшим фактором формирования образа коллективного будущего являются просоциальные, интегративные установки. Доброжелательность, толерантность, позитивное отношение к миру, убеждение в его неслучайности и осмысленности событий позволяют людям задумываться об отдаленном коллективном будущем и оптимистически его оценивать [Нестик 2014а].

Способность к долгосрочно ориентированному поведению, готовность жертвовать чем-либо в настоящем ради будущих благ является результатом длительной эволюции. Эксперименты, проведенные на обезьянах, свидетельствуют о том, что при выборе между немедленным получением пищи и получением в 3 раза большего ее количества позже наши ближайшие эволюционные «родственники» способны терпеть лишь около 8 секунд. В целом имеющиеся данные указывают на то, что временной горизонт у животных простирается от нескольких минут до одного дня [Stevens 2011]. Расширение временной перспективы у людей происходило за счет развития доверия и кооперации, постепенно подкрепляясь общей моралью и верой в единого бога [Baumeister 2016].

Включение себя в «ткань» замыслов других людей и социальных групп расширяет нашу временную перспективу. Принято выделять два типа «социального капитала», отношений с другими людьми, которые мы можем накапливать на протяжении жизни. Первый из них связывает нас с членами своей группы, сплачивая ее изнутри (bonding), а второй связывает (bridging) нас с представителями различных других групп [Putnam 2000]. Наши исследования показывают, что долгосрочная ориентация и позитивный образ будущего связаны со вторым типом капитала: личность и группы с разнородной сетью контактов, отождествляющие себя с более широкими социальными категориями, строят более долгосрочные планы, склонны думать о более отдаленном коллективном будущем.

На групповом уровне формирование коллективного образа будущего в условиях неопределенности происходит посредством трех психологических механизмов: групповой идентификации на основе формируемого лидерами позитивного образа совместного будущего (лидерского видения); групповой рефлексии по поводу совместного будущего; а также коллективных тревожных состояний и защитных механизмов, запускаемых воспринимаемой угрозой существованию группы [Нестик 2014а; 2014б].

Если групповая рефлексия повышает способность группы преобразовывать себя в меняющихся условиях (стратегическую гибкость, поисковую надситуативную активность), то групповая идентификация на основе лидерского видения будущего выполняет совсем другую функцию – повышает приверженность совместным целям, несмотря на меняющиеся условия совместной деятельности. Иными словами, сформированное лидерами видение мотивирует и сплачивает коллектив, одновременно ослепляя его, усиливая эффекты группового давления и сдвига к риску. Групповая рефлексивность, напротив, делает группу более чувствительной к информации, противоречащей коллективным базовым убеждениям. Несмотря на разнонаправленность этих процессов, они тесно связаны друг с другом: групповая рефлексия в отношении долгосрочного будущего возможна лишь при сохранении позитивной групповой идентичности [Журавлев, Нестик 2012; Нестик 2014a]. Рефлексия обеспечивает преадаптацию, помогает создать запас альтернативных путей развития, тогда как лидерское видение будущего – стабилизирует, задает границы, в которых будут осуществляться изменения. По существу, взаимодействие этих социально-психологических механизмов позволяет группе меняться, «не изменяя себе».

Панические и тревожные коллективные состояния, возникающие при дефиците информации и воспринимаемой угрозе существованию коллектива, также способны повышать ориентацию членов группы на будущее. Это один из видов групповых эмоциональных состояний, возникающих под влиянием групповой идентификации, обмена переживаниями в межличностной коммуникации, сравнения членами группы своих переживаний друг с другом, а также эмоционального заражения. Тревожные состояния выполняют мобилизующую функцию, обостряя внимание коллектива к «слабым сигналам» приближающихся перемен. Однако при отсутствии групповой рефлексии и лидерского видения они запускают защитные механизмы, призванные сохранить позитивную идентичность: идентификация смещается на совместное прошлое, тогда как будущее оценивается негативно. Тревога по поводу будущего сужает внимание группы при принятии решений, снижает групповую креативность, одновременно повышая критичность членов группы по отношению друг к другу. Таким образом, нагнетание тревоги по поводу будущего препятствует формулированию отчетливых и долгосрочных целей совместной деятельности и снижает устойчивость организации к изменениям.

Наши исследования показывают, что фаталистическое и негативное отношение группы к совместному будущему приводит к росту ориентации группы на прошлое, снижению ценности времени как ресурса. Позитивные эмоциональные состояния (надежда, эмоциональный подъем) сильнее влияют на оценку коллективного будущего, тогда как негативные (паника, тревога, уныние) сильнее влияют на оценку прошлого. В целом вклад позитивных эмоциональных состояний в функционирование групповой временной перспективы значительно выше, чем негативных. Коллективы с высокой протяженностью групповой временной проспективы значимо реже переживают состояние паники, и значимо чаще – состояния надежды и подъема. Эти данные говорят о том, что в условиях неопределенности нагнетание тревоги по поводу будущего менее эффективны в управлении социальными системами, чем формирование позитивного образа совместного будущего.

Проведенные нами исследования управленческих команд российских организаций, показывают, что позитивная оценка коллективного прошлого и будущего облегчает постановку более отдаленных целей, групповую рефлексию, а также веру членов команды в свою способность изменить ситуацию, тогда как нагнетание тревоги снижает рефлексивность и сужает временную перспективу команды [Нестик 2014б].

Алармизм оказывается неэффективным средством мобилизации коллективных усилий, когда требуется долгосрочно ориентированный подход к решению проблем. Например, многочисленные исследования, посвященные информированию о глобальных рисках, свидетельствуют о том, что запугивание менее эффективно, чем увязывание проактивных действий с повседневным опытом и возможностями улучшить свою жизнь [Нестик 2016a]. Стремление избежать негативного исхода снижает креативность и повышает аналитические способности, тогда как стремление к позитивным целям подстегивает способность находить нестандартные решения, активируя правополушарную префронтальную кору нашего мозга. В частности, студентам было предложено провести воображаемую мышь из центра бумажного лабиринта к выходу. Одна группа испытуемых делала это, ведя мышь к швейцарскому сыру, а вторая группа избегала негативного исхода, уводя мышь от совы. После эксперимента первая группа решала на 50% больше задач на креативность [Friedman, Foerster 2005].

Альтернативой алармизму может служить групповая проспективная рефлексия – открытое обсуждение коллективного будущего, трансформирующее конкурирующие образы грядущего, позволяющее членам группы оспаривать и пересматривать базовые представления о прошлом и настоящем. Ключевой особенностью рефлексии является «отстранение», принятие точки зрения Другого. Групповая рефлексия, в отличие от индивидуальной, осуществляется через межличностное и внутригрупповое взаимодействие, участники которого оказываются по отношению друг к другу «зеркалами» самоанализа, выполняют роль «резонаторов», помогая друг другу увидеть себя с точки зрения своей роли в совместной жизнедеятельности. Содержанием групповой рефлексии оказывается образ Мы и коллективная судьба, то есть те характеристики группы и события, которые значимы для членов группы в силу их зависимости друг от друга в прошлом, настоящем или будущем [Журавлев, Нестик 2012]. Проспективная рефлексия является социально-психологическим механизмом преадаптации к изменениям, позволяет вырваться из диктата прошлого, экстраполированного в будущее.

Происходящая сегодня технологическая революция сильно отличается от индустриализации образца XX в.: вместо вертикальных коммуникаций она требует прежде всего готовности строить горизонтальные связи; вместо утвержденных сверху рабочих групп с четкими границами «свой»—«чужой» приходится управлять множеством сетей и сообществ в глобальных масштабах. Необходимость централизованных решений и политической воли остается, но образ будущего уже невозможно формировать в одностороннем порядке. А значит, чтобы получить дерево целей и управлять рисками, нужно опираться на социальный интеллект, увязывая друг с другом множество заинтересованных сторон. На смену проектному подходу приходит диалогический, востребованной оказывается способность лидеров поддерживать проспективную рефлексию в организациях и сообществах, задействовать многообразие и конкуренцию альтернативных образов будущего.

В условиях неопределенности социальные ожидания, формирующиеся в сетевых сообществах, воздействуют на настоящее, запуская и легитимируя технологические и социальные изменения [Adam 2011]. Одной из форм «стратегического диалога» в сетевом обществе является форсайт – система мероприятий, организационных процессов, структур, норм и ценностей, поддерживающих способность сообщества предвидеть и опережать изменения, преобразуя свою деятельность на основании совместно выработанных сценариев будущего. Безусловно, конструирование образа будущего в ходе мозговых штурмов не защищено от многочисленных когнитивно-мотивационных искажений: сверхуверенности экспертов, эвристики доступности, недооценки возможности событий, отсутствующих в личном опыте и др. [Канеман и др. 2014; Талеб 2015; Нестик и др. 2018]. Тем не менее, главным результатом такой рефлексии является не сам образ вероятного будущего, а символические орудия для его непрерывного конструирования, в том числе групповые технологии проектирования будущего, доверие заинтересованных сторон друг к другу, готовность договариваться о будущем в меняющихся условиях [Нестик 2018]. Так, наше исследование, проведенное среди трехсот участников «форсайт-навигации» Агентства стратегических инициатив, показало, что после участия в серии мозговых штурмов, по сравнению с контрольной группой, оценка прогнозируемости будущего не увеличивается, зато повышается протяженность индивидуальной перспективы, значимость для участников отдаленного будущего России, позитивная оценка краткосрочного и среднесрочного будущего, социальное доверие, готовность идентифицировать себя с человечеством. Чем выше социальное доверие, тем выше оценка участниками своей способности влиять на будущее, но ниже оценка его предсказуемости [Силинг, Нестик 2018]. Эти данные указывают на то, что обсуждение сценариев развития социальной системы ее участниками, – при условии наличия внутригруппового и межгруппового доверия, – повышает оптимизм и толерантность к неопределенности будущего.

Не алармистский подход, не нагнетание тревоги повышают жизнеспособность человечества, а повышение коллективной рефлексивности, постановка долгосрочных совместных целей, развитие институционального доверия. Наибольшая вероятность преодолеть глобальные кризисы для человеческого общества связана не с избеганием апокалиптического будущего, а с постановкой совместных долгосрочных целей, по отношению к которым глобальные риски будут рассматриваться как вызов, а не угроза.

Асмолов и др. 2017 – Асмолов А. Г., Шехтер Е. Д., Черноризов А. М. Преадаптация к неопределенности как стратегия навигации развивающихся систем: маршруты эволюции // Вопросы психологии. 2017. № 4. С. 3–26.

Боулз 2011 – Боулз С. Микроэкономика. Поведение, институты и эволюция. М.: Дело, 2011.

Волков 2016 – Волков Д. Социология: Будущее темно // Ведомости. № 4134. 09.08.2016. Дубин 2011 – Дубин Б. Координата будущего в общественном мнении России // Пути

России. Будущее как культура: Прогнозы, репрезентации, сценарии. Т. XVII. М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 500–513.

Журавлев, Нестик 2012 – Журавлев А. Л., Нестик Т. А. Групповая рефлексивность: основные подходы и перспективы исследований // Психологический журнал. 2012. Т. 33. № 4. С. 27–37.

Канеман и др. 2014 – Канеман Д., Словик П., Тверски А. Принятие решений в неопределенности. Правила и предубеждения. Харьков: Гуманитарный Центр, 2014.

Леонтьев 2015 – Леонтьев Д. А. Вызов неопределенности как центральная проблема психологии личности // Психологические исследования. 2015. Т. 8. № 40. (URL: http:// www.psystudy.ru/index.php/num/2015v8n40/1110-leontiev40. html – дата обращения: 3.08.2017)

Муздыбаев 1999 – Муздыбаев К. Феноменологии надежды (статья первая) // Психологический журнал. 1999. Т. 20. № 3. С. 18–27.

Нестик 2011 – Нестик Т. А. Отношение к времени в малых группах и организациях. М.: Институт психологии РАН, 2011

Нестик 2014a – Нестик Т. А. Социальная психология времени. М.: Институт психологии РАН, 2014.

Нестик 2014б – Нестик Т. А. Отношение к будущему в российских управленческих командах: лидерское видение и корпоративный форсайт // Экономические стратегии. 2014. № 2. С. 134–141.

Нестик 2016a – Нестик Т. А. Глобальные риски как психологический феномен // Пути к миру и безопасности. 2016. № 1 (50). С. 24–38.

Нестик 2016б – Нестик Т. А. Жизнеспособность группы как социально-психологический феномен // Жизнеспособность человека: индивидуальные, профессиональные и социальные аспекты / Под ред. А. В. Махнача, Л. Г. Дикой. М.: Институт психологии РАН, 2016. С. 176–192.

Нестик 2016в – Нестик Т. А. Социально-психологические механизмы долгосрочной ориентации // Институт психологии Российской академии наук. Социальная и экономическая психология. 2016. Т. 1. № 4. С. 16–60.

Нестик 2018 – Нестик Т. А. Психологические аспекты корпоративного форсайта // Форсайт. 2018. Т. 12. № 2. С. 78–90.

Нестик и др. 2018 – Нестик Т. А., Юревич А. В., Журавлев А. Л. Глобальные вызовы и будущее психологии: развитие психологической науки и практики в цифровом обществе // Психологическое знание: Современное состояние и перспективы развития / Под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. М.: Институт психологии РАН, 2018. С. 698–713.

Полтерович 2015 – Полтерович В. М. От социального либерализма к философии сотрудничества // Общественные науки и современность. 2015. № 4. С. 41–64.

Пригожин, Стенгерс 1986 – Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М.: Прогресс, 1986.

Селигман 2013 – Селигман М. Как научиться оптимизму: измените взгляд на мир и свою жизнь. М.: Альпина Паблишер, 2013.

Силинг, Нестик 2018 – Силинг А. Л., Нестик Т. А. Отношение участников форсайт-сессий к ближайшему, среднесрочному и отдаленному будущему // Институт психологии Российской академии наук. Организационна психология и психология труда. 2018. Т. 3. № 3. С. 67–86.

Талеб 2015 – Талеб Н. Черный лебедь: под знаком непредсказуемости. М.: Азбука-Аттикус: КоЛибри, 2015.

Хёсле 1994 – Хёсле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности // Вопросы философии. 1994. № 10. С. 112–123.

Adam 2011 – Adam B. Towards a twenty-first-century sociological engagements with the future // Insights. 2011. Vol. 4. No. 11. P. 1–18.

Axelrod 1990 – Axelrod R. The evolution of cooperation. N. Y.: Basic Books, 1990 [1984].

Baumeister 2016 – Baumeister R. Collective prospection: The social construction of the future // Seligman M., Railton P., Baumeister R., Sripada Ch. Homo prospectus. Oxford; N. Y.: Oxford University Press, 2016. P. 133–153.

Friedman, Foerster 2005 – Friedman R. S., Foerster J. Effects of motivational cues on perceptual asymmetry: Implications for creativity and analytical problem solving // Journal of Personality and Social Psychology. 2005. Vol. 88. No. 2. P. 263–275.

Norem 2001 – Norem J. K. The positive power of negative thinking: Using defensive pessimism to harness anxiety and perform at your peak. Cambridge, MA: Perseus Books Group, 2001.

Peterson 2006 – Peterson C. A primer in positive psychology. N. Y.: Oxford University Press, 2006.

Polak 1973 – Polak F. The image of the future. L.; N. Y.: Elsevier Publishing, 1973.

Preis et al. 2012 – Preis T., Moat H. S., Stanley H. E., Bishop S. R. Quantifying the advantage of looking forward // Scientific reports. 2012. Vol. 2. P. 350.

Putnam 2000 – Putnam R. Bowling Alone: The collapse and revival of American community. N. Y.: Simon & Schuster, 2000.

Spreng et al. 2009 – Spreng R. N., Mar R. A., Kim A. S. N. The common neural basis of autobiographical memory, prospection, navigation, theory of mind, and the default mode: A quantitative meta-analysis // Journal of Cognitive Neuroscience. 2009. Vol. 21. Issue 3. P. 489–510.

Stevens 2011 – Stevens J. R. Mechanisms for decisions about the future // Animal thinking: Contemporary issues in comparative cognition / Ed. by R. Menzel, J. Fischer. Cambridge, MA; London: The MIT Press, 2011. P. 93–104.

Т. А. Нестик, А. Л. Журавлев
Психологические проблемы управления совместной деятельностью в условиях неопределенности3434
  Работа выполнена по Госзаданию ФАНО РФ 0159-2018-0003. Впервые опубликовано: Журавлев А. Л., Нестик Т. А. Управление совместной деятельностью в условиях неопределенности // Социальная психология труда / Под ред. Л. Г. Дикой, А. Л. Журавлева. М.: ИП РАН, 2010. С. 91–114.


[Закрыть]

Рост темпа изменений и неопределенности среды в современном обществе, в особенности в бизнесе, требует от групп способности эффективно работать над сложными задачами, в условиях кризиса, недостатка информации, постоянного дефицита времени и других ресурсов.

В отечественной психологии труда такие ситуации принято называть трудными, напряженными, стрессовыми или экстремальными условиями деятельности. При этом основное внимание российских исследователей сосредоточено на проблемах надежности или стрессоустойчивости индивидуальной профессиональной деятельности (работы Б. Ф. Ломова, В. Д. Небылицына, В. А. Бодрова, Л. Г. Дикой, В. И. Лебедева, В. Я. Орлова, Г. С. Никифорова, В. А. Пономаренко и др.). Важное значение для данной проблематики имеют исследования, посвященные психологии принятия решений в условиях риска и неопределенности (работы Т. В. Корниловой, А. В. Карпова и др.). Надежность группы как социально-психологический феномен пока еще значительно менее изучена [Дьяченко и др. 1985; Сарычев, Чернышев 2000; Журавлев 2005; Сарычев 2008].

Необходимость гибко реагировать на требования конкурентной среды к организации привела к тому, что управление практически повсеместно стало основываться на использовании в качестве основной единицы управления не отдельных работников, а управленческих и проектных команд. Нарастание скорости изменений организационной среды привело к тому, что гибкость превратилась из качества организационной структуры в непрерывный организационный процесс: произошел переход от управления организациями к управлению организовыванием [Эйзенхарт, Браун 2006]. Сам менеджмент стал пониматься прежде всего как управление изменениями, а основные усилия руководителей перенесены с вертикальных на горизонтальные отношения.

Однако, в этих условиях сотрудникам организаций становится все труднее удерживать в поле своего внимания конечную, объединяющую их цель. Кроме того, возможности планирования деятельности все более ограниченны, группам и организациям приходится действовать интуитивно, спонтанно и творчески, импровизируя на ходу.

Цель настоящей статьи – провести анализ ряда проблем управления совместной деятельностью в условиях неопределенности, которые все еще остаются недостаточно разработанными в социальной психологии, а также наметить наиболее перспективные направления дальнейших исследований в этой области. Особое внимание при этом будет уделено групповой работе в условиях дефицита времени, совместной импровизации и групповой креативности, управленческой интуиции, лидерскому видению будущего.

Из научной литературы, посвященной воздействию стресса на индивидуальную деятельность, известно, что при дефиците времени возрастают количественные показатели работы, тогда как качество снижается, внимание фокусируется на решении жизненно важных проблем, возрастает тенденция к упрощенным схемам принятия решений [Kaplan et al. 1993; Karau, Kelly 1992]. В такой ситуации может происходить «сползание» от сложных форм регуляции деятельности к более простым, а оперативные единицы деятельности могут укрупняться. От контролируемых, речемыслительных суждений индивид переходит к интуитивным, повышается его избирательность при использовании информации. Действия при этом запараллеливаются, возникает эффект полиактивности или «многоканальности» деятельности [Ошанин 1977; Завалишина 1977; Денисов 1991].

Практически все эти эффекты были обнаружены и на групповом уровне. При дефиците времени активность группы сдвигается с поддержания отношений на выполнение задачи, возрастает количество сделанного, тогда как качество снижается. Цейтнот может улучшить качество и скорость решения при верном изначальном подходе или ухудшить их – при изначально ошибочном подходе. Группа все больше внимания уделяет информации, подтверждающей или не подтверждающей изначально принятую позицию, тогда как нейтральная информация все меньше принимается к рассмотрению. При этом нормативная конформность в группе возрастает, группа легче приходит к соглашению [Kelly, Karau 1999]. Как и личность, группа может приспособиться к деятельности при высоком уровне стресса, однако ее эффективность снижается, если уровень стресса продолжает расти.

Были предприняты попытки выявить, каким образом группа распределяет время в условиях его дефицита, а также выявить оптимальные стратегии внутригруппового взаимодействия в условиях цейтнота. Оказалось, что одним из факторов успешности работы команды в условиях цейтнота является уверенность ее членов в своих силах – вера в то, что команда способна справиться с задачей в более короткие сроки без потери качества [Gevers et al. 2001].

Дженис Келли и ее коллегам удалось установить, что скорость и качество групповой работы подвержены эффекту «втягивания», то есть зависят от первоначальных временных условий решения задачи. Если в начале совместной деятельности дефицит времени отсутствует, ее участники могут «настроиться» на медленную и творческую работу, так что при росте дефицита времени, в условиях стресса, они будут работать медленнее, но более качественно, чем те группы, которые с самого начала испытывали нехватку времени. Описанный эффект «втягивания» группы зависит от восприятия сложности задачи участниками совместной деятельности в начале работы [Kelly, Karau 1993].

Как известно, дефицит времени может негативно влиять на надежность группы и качество групповых решений [Дьяченко и др. 1985; Kruglanski, Webster 1996]. В экстремальных ситуациях становится вероятной как очень высокая результативность совместной деятельности, так и очень низкая [Сарычев 2008]. Стресс повышает потребность членов группы в определенности, простых и окончательных решениях. Возрастает стремление к единству мнений и предпочтений, групповое давление и конформность. Если члены группы уже выработали очень устойчивые предпочтения, то стресс приводит к их еще большему «замораживанию», и тем самым – к снижению готовности соглашаться с другими мнениями. В противном случае стресс побуждает группу к установлению единогласия за счет более сильного давления на меньшинство или за счет роста конформности меньшинства. Оба этих процесса приводят к сосредоточению власти в руках нескольких наиболее влиятельных членов группы, что проявляется в асимметрии процессов общения внутри группы [De Grada et al. 1999]. Возрастает и влияние лидеров на установление правил коммуникации. В целом, стресс приводит к «зашориванию группового разума», то есть отторжению непопулярных в группе точек зрения, ориентации на авторитарное лидерство и сложившиеся групповые нормы [Kerr, Tindale 2004].

Как показывает исследование Л. Перлоу, включавшее в себя 6-месячное включенное наблюдение за разработчиками программного обеспечения, коллективные нормы организации времени могут поддерживать постоянную нехватку времени и «авральный менталитет» [Perlow 1999]. Постоянно отвлекаемые друг другом, программисты то и дело прерывали свою работу и не могли закончить ее в срок. Между тем, такое неэффективное, спонтанное взаимодействие только учащалось в связи с нарастающей в отделе психологической атмосферой кризиса. Система индивидуальной оценки и стимулирования деятельности, поощряющая индивидуальный героизм работников, закрепляла неэффективные социальные нормы организации времени. Введение новых групповых правил организации времени позволило повысить эффективность его использования и существенно снизило остроту авралов: программисты разделили свой рабочий день на «зоны времени», определив, в какие часы они открыты для коммуникаций, а в какие часы сосредоточены на работе, требующей уединения.

Аналогичные результаты были получены Т. А. Нестиком в ходе исследования отношения сотрудников к времени в 64 российских коммерческих организациях (N = 614). Чем чаще сотрудники испытывают перегрузку и авралы, тем ниже для них ценность времени. Наоборот, чем более сотрудники уверены в способности своего коллектива соблюдать установленные сроки, тем выше для них ценность времени как ресурса. Возможно, эта взаимосвязь объясняется эффектом выученной беспомощности в условиях непрерывного дефицита времени. Высокая интенсивность авралов приучает сотрудников к бессмысленности экономии времени: время для них обесценивается [Нестик 2014].

Любопытно, что наиболее высокая частота авралов и перегрузки сотрудников наблюдается в культурах «рыночно-бюрократического» и «бюрократического» типов. При этом в «рыночно-бюрократических» культурах сотрудники менее всего уверены в способности своего коллектива соблюдать установленные сроки, и, тем не менее, не готовы поступиться качеством ради скорости. В «бюрократическом» типе культуры сотрудники значительно более уверены в способности своей организации соблюдать установленные сроки, но готовы жертвовать ради этого качеством. Возможно, эти различия объясняются критериями оценки деятельности персонала. Можно предположить, что в первом типе организаций оценка деятельности сотрудников ориентирована на результат для клиента, тогда как во втором типе она ориентирована в большей степени на сам процесс, соответствие плану.

Исследования Л. Перлоу, а также данные, полученные Т. А. Нестиком, свидетельствуют о том, что дефицит времени является не только внешним фактором групповой динамики, независящим от участников совместной деятельности, но и социально конструируется, воспроизводится групповыми нормами и представлениями.

Чрезвычайно перспективным в этой связи является построение психологической типологии восприятия, переживания и организации времени малыми группами, находящимися в напряженных условиях деятельности. Можно предположить, что основаниями такой типологии должны стать не только объективная производительность, устойчивость, надежность группы, но и представления участников совместной деятельности о роли времени в жизни группы, отношение к времени в организационных субкультурах.