Текст книги "Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен"

Итак, клиническая психология сегодня все более склонна рассматривать феномены разрушения самоидентичности системно, принимая во внимание не только индивидуально-личностные структурно-устойчивые особенности личностной организации в качестве фактора ее особой «уязвимости», но также и со стороны их культурной обусловленности, а, следовательно, с учетом «мозаичности» современного социокультурного контекста, который мы называем «неопределенностью» и мультивариативностью выбора. Не исключено, что патопсихологическая квалификация определенных «симптомов» утраты Я может носить культурно-релятивистский, а не всеобщий характер, на что указывает ряд этнопсихологических исследований. Вместе с тем, процессы глобализации в культуре постепенно приводят к известной универсализации симптомов и жалоб, нивелируя тем самым кросс-культурные различия, «копируя» и «подстраивая» восприятие здоровья и болезни Я под универсальные и тиражируемые культурой образцы и ценностные установки.

«Тенденция к междисциплинарности и интеграции научного знания, – замечает М. Гусельцева, – реализуется в истории науки двумя потоками: от смежных наук к психологии и от психологии к смежным наукам» [Гусельцева 2013], как интеграция социальной психологии и патопсихологии [Андреева 2012]. В этом смысле, привлекая внимание к клинико-психологической трактовке некоторых феноменов личного и общественного сознания в условиях социокультурной неопределенности, мы поступаем в согласии с той традицией постнеклассической науки, основы которой заложил еще З. Фрейд, сформулировавший принципиально новые пути исследования душевной жизни на основе «археологического» и «уликового» методов познания бессознательных и ускользающих от «наивного» взгляда исследователя явлений. Кроме того, клиническая «оптика», подобно микроскопу, настолько преувеличивает явления, как будто размытые в массовой норме, что заставляет вновь и вновь обращаться к их изучению в свете новых интегративных методологических парадигматик. Междисциплинарность современной науки – это особая форма объединения научных сил, направленная на преодоление расколов и трещин современной культуры путем творческого взаимодействия между различными методологиями, транскрипциями и метафорами [Порус 2013].

Андреева 2012 – Андреева Г. М. Презентации идентичности в контексте взаимодействия // Психологические исследования. 2012. 5 (26). 1. (URL: http://psystudy.ru)

Арендт 2008 – Арендт Х. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме. М.: Европа, 2008.

Асмолов 2012 – Асмолов А. Г. Оптика просвещения: социокультурные перспективы. М.: Просвещение, 2012.

Бауман 2002 – Бауман З. Индивидуализированное общество. М.: Логос, 2002.

Бек 2000 – Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

Белинская 2007 – Белинская Е. П. Неопределенность как субъективное переживание радикальных социальных изменений // Социальная психология: актуальные проблемы исследований / Под ред. Е. П. Белинская, Т. П. Емельянова. М.: Фонд Выготского, 2007. С. 43–62.

Брунер и др. 1971 – Брунер Дж., Олвер Р., Гринфилд П. Исследование развития познавательной деятельности // Исследование развития познавательной деятельности / Под ред. П. Гринфилд. М.: Педагогика, 1971.

Бурлакова, Олешкевич 2011 – Бурлакова Н. С., Олешкевич В. И. Психологическая концепция идентичности Э. Эриксона в зеркале личной истории автора. М.: Маска, 2011.

Гусельцева 2013 – Гусельцева М. С. Взаимосвязь культурно-аналитического и историко-генетического подходов к изучению социализации и становления идентичности в психологии // Психологические исследования. 2013. 6 (27). 2. (URL: http://psystudy.ru)

Зинченко 2007 – Зинченко В. П. Толерантность к неопределенности: новость или психологическая традиция? // Вопросы психологии. 2007. № 6. С. 3–20.

Кернберг 2000 – Кернберг О. Тяжелые личностные расстройства. М.: Класс, 2000.

Корнилова 2010 – Корнилова Т. В. Принцип неопределенности в психологии: основания и проблемы // Психологические исследования. 2010. 3 (11). 11. (URL: http://psystudy.ru)

Липовецки 2001 – Липовецки Ж. Эра пустоты. СПб.: Владимир Даль, 2001.

Порус 2013 – Порус В. Н. Выбор интерпретаций, как проблема социальной эпистемологии // Эпистемология и философия науки. 2013. 38 (4). С. 5–13.

Соколова 1976 – Соколова Е. Т. Мотивация и восприятие в норме и патологии. М.: МГ У, 1976.

Соколова 1980 – Соколова Е. Т. Проективные методы исследования личности. М.: МГ У, 1980.

Соколова 2009а – Соколова Е. Т. Аффективно-когнитивная дифференцированность /интегрированность как диспозиционный фактор личностных и поведенческих расстройств // Теория развития: Дифференционно-интеграционная парадигма / Ред.-сост. Н. И. Чуприкова. М.: Языки славянских культур, 2009. C. 151–166.

Соколова 2009б – Соколова Е. Т. Нарциссизм как клинический и социокультурный феномен // Вопросы психологии. 2009. № 1. С. 67–80.

Соколова 2012 – Соколова Е. Т. Культурно-историческая и клинико-психологическая перспектива исследования феноменов субъективной неопределенности // Вестник МГ У. Сер. 14. Психология. 2012. № 2. С. 37–48.

Соколова 2014 – Соколова Е. Т. Утрата Я: клиника или новая культурная норма // Эпистемология и философские науки. 2014. 41 (3). С. 190–210.

Соколова 2015а – Соколова Е. Т. Шок от столкновения с социокультурной неопределенностью: клинический взгляд // Психологические исследования. 2015. 8 (40). 5. (URL: http://psystudy.ru)

Соколова 2015б – Соколова Е. Т. Клиническая психология утраты Я. М.: Смысл, 2015.

Соколова 2017 – Соколова Е. Т. Нарушения ментализации в клинической и культурной парадигме Л. С. Выготского // Психологические исследования. 2017. Т. 10. № 56.

Холодная 1998 – Холодная М. А. Когнитивные стили: парадигма «других» интеллектуальных способностей // Стиль человека: психологический анализ / Под ред. А. В. Либина. М.: Смысл, 1998. С. 52–63.

Чуприкова 2007 – Чуприкова Н. И. Умственное развитие. Принцип дифференциации. СПб.: Питер Пресс, 2007.

Adorno et al. 1950 – Adorno T. W., Frenkel-Brunswik E., Levinson D. J., Sanford R. N. The authoritarian personality. N. Y., NY: Harper and Row, 1950.

Akhtar 1984 – Akhtar S. Identity diffusion syndrome // American Journal of Psychiatry. 1984. 141 (11). P. 1381–1384.

Blatt et al. 1997 – Blatt S., Auerbach J., Levy K. Mental representations in personality development, psychopathology and the therapeutic process // Review of General Psychology. 1997. 1 (4). P. 381–391.

Hogg 2007 – Hogg M. A. Uncertainty-identity theory // Advances in experimental social psychology / Ed. by M. P. Zanna. San Diego, CA: Academic Press, 2007. P. 70–12.

Werner 1957 – Werner H. Comparative psychology of mental development. N. Y., NY: International University Press, 1957.

Witkin et al. 1974 – Witkin H. A., Dyk R. B., Faterson H. F., Goodenough D. R., Karp S. A. Psychological differentiation. N. Y., NY: Basic Books, 1974.

Witkin, Goodenough 1981 – Witkin H. A., Goodenough D. R. Cognitive styles – essence and origins: Field dependence and field independence. N. Y., NY: International Universities Press, 1981.

Witkin et al. 1954 – Witkin H. A., Lewis H. B., Hertzman M., Machover K., Meissner P. B., Wapner S. Personality through perception: an experimental and clinical study. N. Y., NY: Harper, 1954.

В. А. Петровский
Импликативная модель целеполагания: константы адаптивного действия

Настоящая статья посвящена анализу формального строения целеполагания при подготовке к действию и констант адаптивной готовности в среде.

Готовность объединяет возможность действия и побуждение к действию. По существу, именно в этом значении выступает термин «готовность», когда говорят о «мобилизационной готовности», «мотивационной готовности», «адаптивной готовности» и т. п. Особым образом трактует «готовность» В. А. Лефевр [Lefebvre 1996], придавая данному термину смысл объективно регистрируемых проявлений активности, в противоположность субъективным «интенциям», склоняющим к выбору. Слово «готовность» было использовано Лефевром при построении теории рефлексивного выбора. Автор теории описал готовность агента к рефлексивному выбору как количественно определяемую величину. Лефевру удалось, таким образом, перейти рубеж, отделяющий «субъективное» от «объективного», связав оператором материальной импликации интенцию субъекта к выбору и выбор, измеряемый вероятностью предпочтения одного полюса («добро») другому полюсу («зло»). Формула Лефевра имеет вид: A = (a₃ → a ₂) → a₁, где а₁ – давление среды, а₂ – образ давления среды, а₃ – интенции агента активности, → – знак материальной импликации.

«Готовность», для всех, кто ее исследует, представляет собой переход от состояния относительного покоя к состоянию целенаправленной активности, заключая в себе преемственные формы целеполагания, – трансформации устремлений индивида с момента их зарождения активности до момента фактического исполнения задуманного. Опираясь на импликативную модель рефлексивного выбора Лефевра, мы предлагаем импликативную модель целеполагания на разных ступенях подготовки к действию. При этом мы принимаем (и применяем) лефевровский оператор «→», расширяя сферу его использования и определяя его психологический смысл (отличающийся от традиционного, логического, – «если…, то…»). Используем также термин «готовность» в более широком, чем в рефлексивной теории, смысле, различая и соотнося такие состояния целеполагания, как желания, установки, усилия, притязания, в единстве с возможностями, производящими их. Готовность к действию рассматривается, таким образом, как существующая в переходах от одной ступени активности к другой.

Именно в этом контексте раскрывается нами понятие адаптация, имеющее в науке более чем вековую историю, но до сих пор остающееся в психологии неоперационализированным и количественно неопределенным. Так, с некоторым недоумением Дж. Флейвелл [Флейвелл 1967], исследователь творчества Ж. Пиаже, пишет, что понятие «адаптация», играющее центральную роль в «генетической эпистемологии», не имеет своей дефиниции у Пиаже. В теории «личностных адаптаций» П. Вара [Ware 1983] также мы не встречаем определения этого понятия. Исследователи, использующие термин «адаптация», как представляется, по умолчанию полагают, что, наравне со словами обыденного языка, здесь не требуется каких-либо дополнительных пояснений. Чаще всего в литературе встречаются тавтологические определения «адаптации» как процесса приспособления к среде. Наши собственные попытки дать дефинцию термину, в связи разработкой концепции «неадаптивной активности», до сих пор имели описательный характер, минуя способы какой-либо численной оценки уровней «адаптивности-неадаптивности»4242
  Наше раннее определение, зафиксированное в книге «Психология. Словарь» (1990) и потом многократно воспроизведенное (впрочем, без ссылок) в разных изданиях:
  «“Адаптивность – Неадаптивность” – тенденции функционирования целеустремленной системы, определяемые соответствием или несоответствием ее целей и достигаемых в ходе деятельности результатов. Адаптивность выражается в их согласованности. Различия в трактовке целей функционирования системы обусловливают различные варианты возможной направленности адаптации: 1) вариант гомеостатический – адаптивный исход состоит в достижении равновесия; 2) вариант гедонистический – адаптивный исход состоит в наслаждении, избегании страданий; 3) вариант прагматический – адаптивный исход состоит в практической пользе, успехе и пр. Представление о человеке лишь как о существе адаптирующемся ограниченно и преодолевается в рамках анализа самодвижения деятельности. Этот же анализ приводит к представлению о неадаптивности как о возможно позитивном явлении» [Психология. Словарь: 11–12].


[Закрыть].

Предлагаемое в данной статье решение, опирающееся на импликативную модель целеполагания, позволяет, на наш взгляд, определить, а в дальнейшем измерить уровень адаптации личности в ситуациях, требующих от субъекта определенных усилий (решение задач, разрешение трудных жизненных ситуаций, активности в ситуациях достижения и т. п.).

Предлагая теоретическую модель целеполагания, мы вводим понятие целевой перспективы действия. «Целевая перспектива действия» – это преемственные и сменяющие друг друга фрагменты развертки активности на пути между потенцией достижения и достижением как таковым. Характеризуя целевую перспективу действия, мы имеем дело с последовательностью эффектов взаимовлияния между возможностью достижения («могу») и стремлением воплотить эти возможности на каждом этапе активности.

Возможности достижения феноменологически различаются по своим истокам: одни из них переживаются как изначально принадлежащие субъекту, являющиеся результатом актуализации его внутренних ресурсов (мы говорим в этом случае – «ставка на себя»). Другие возможности – «привходящие», «берущиеся извне», в результате присвоения внешних ресурсов («ставка на ситуацию»). В процессе активности «свои» возможности (потенциал действия, априорная оценка своих возможностей достижения, предстоящие «инвестиции» в действие, рассчитываемые «издержки») и возможности, относящиеся к ситуации (вера в достижимость решения, надежда его найти, оценка реализуемости своих притязаний в среде) постоянно объединяются, смешиваются между собой. В своей сумме внутренние и внешние возможности рассматриваются нами как источник стремлений субъекта – его желаний, установок, волевых усилий и притязаний.

Единственное исключение из правила – «потенциал действия» (условное имя: «я всё могу»). Здесь перед нами чисто внутренний источник целеполагания. Теоретический конструкт «я всё могу» может быть осмыслен как отдаленное эхо инфантильного «всемогущего контроля», описанного в психоанализе; феноменологический коррелят «всемогущего контроля» во взрослом сознании – это «вера в себя», «могущество разума», «сила духа» и т. д.

Итак, в предлагаемой модели инвертируется привычное соотношение между состояниями «могу» и «хочу»: первое интерпретируется как источник второго, что отличается от общепринятого понимания. Образно говоря, не «могу» живет на улице «хочу», а «хочу» – на улице «могу». Стремление людей к успеху – это их стремление проявить во вне внутренние возможности, «точка перехода» возможного в действительное. «Могу» в данном случае – это и источник и условие реализации стремлений. Имея в виду количественный аспект взаимоотношений между возможностями и стремлениями, мы, в связи с этим, постулируем: каковы внутренние возможности, таковы и стремления к их использованию («чем выше “могу”, тем сильнее “хочу”»).

Кроме того, целевая перспектива действия включает в себя представления субъекта о среде осуществления действия. Выделяем 4 слоя представлений человека об окружении: а) «знаемая среда» – информированность человека о требованиях, предъявляемых ситуацией, и наличии условий их реализации; б) «мифическая среда» – фантазии о среде как зависящей от воли субъекта и отвечающей его собственным представления о должном; в) «гипотетическая среда» – предположения субъекта о том, насколько среда будет способствовать или противодействовать субъекту в реализации его притязаний; г) «трансцендентая среда» – выходящие за пределы возможного опыта и остающиеся неизвестными фактические значения параметров «требуемого» и «наличного» в реализации его притязаний.

Идея модели целеполагания включает в себя оператор метаимпликации при особой трактовке логического оператора «материальной импликации». В математической логике материальная импликация связывает переменные отношением «если…, то…», имея дело с «четкими переменными» 0 (ложь) и 1 (истина).

В отличие от логического оператора материальной импликации, метаимпликация, или, по Л. И. Волгину (1996), континуальная импликация4343
  Предложенный нами термин «метаимпликация» опирается на аппарат алгебраических решеток, имея дело с рациональными значениями переменных на отрезке [0, 1]; автором в предшествующих работах обосновывается преемственность метаимпликации по отношению к материальной импликации, имеющей дело с «четкими» значениями переменных 0 и 1 [Петровский 2002; 2007; Петровский, Таран 2002]. «Континуальная импликация», в отличие от «метаимпликации», имеет дело со всеми числами отрезка [0, 1]. Правда, при этом утрачивается смысловая связь между нововведением и классической материальной импликацией. Отталкиваясь от базовой импликативной модели Владимира Лефевра (1996), автор импликативной модели целеполагания (в более ранней редакции – «модели состоятельности личности»), стремился сохранить эту связь.


[Закрыть], имеет дело не только с «четкими» значениями переменных 0 и 1, но и со всеми значениями переменных на отрезке [0, 1]: α → β = 1 – α + αβ = γ. В модели состоятельности В. А. Петровского [Петровский 2002] α интерпретируется как запрос, 1 – α – актуализированные внутренние ресурсы, β – ресурсы, поступающие извне4444
  Читателям, знакомым с работами В. А. Лефевра, очевидна, как мы бы сказали, «генетическая связь» предлагаемой нами модели с формулой готовности субъекта к биполярному выбору; преемственность и своеобразие этой модели анализируется в книге В. А. Петровского «Персонология “Я”» [Петровский 2013].


[Закрыть], αβ – новоприобретенные возможности, γ – аккумулированные возможности. Если прибегнуть к метафоре, оператор «→» пробуждает силы, неиспользованные ранее («дремлющие силы»), присоединяя к ним новоприобретения опыта. Естественно, такая трактовка имеет мало общего с интерпретацией материальной импликации в духе «если…, то…».

«Целевой перспективе действия» соответствует последовательность символов, связанных оператором метаимпликации (в дальнейшем мы будем говорить «импликация»):

(((((1) → x) → y) → z) → f) → s (= W). (0.1)

Каждое выражение, заключенное в круглые скобки слева, обозначает целевое состояние активности, а справа – условие реализации цели, или иначе, «внешнюю опору» действия; единственное исключение из общего правила – это 1 в круглых скобках: символ (число) 1 одновременно указывает на целевое состояние и на условие реализации активности, символизируя то, что «само опирается на себя»4545
  При более дифференцированном рассмотрении: то, что находится внутри скобок слева, означает результат предшествующей активности; выражение в скобках вместе со скобками – источник активности; присоединив к скобкам стрелочку, «(…) →», получаем символ целевого момента активности (стремление); символ внутри скобок справа – инструментальный момент (средство активности). Таким образом, «целевая перспектива действия» включает в себя, мы бы сказали, несколько подарков для российских ценителей диалектической формулы «цель → средство → результат (являющийся источником выдвижения новой цели)» (см.: [Трубников 1968; Петровский 2010]).


[Закрыть].

Каждый из фрагментов целевой перспективы – это единство возможностей и устремлений (см. рис. 1):

Рис. 1. Импликативная модель целеполагания: фрагменты целевой перспективы

Раскроем значение и соотношение символов. Латинские буквы x, y, z, f, s, и др., символизируют интенциональные, инструментальные и результативные моменты готовности субъекта в целевой перспективе действия (характеристики уровней мотива, субъективной возможности решения и др.)4646
  Каждому из символов соответствует смысловое ядро некоторой совокупности значений слов, и поэтому, «расшифровывая» символы, мы предлагаемый некоторый набор синонимов и высказываний, которые мы приводим в тексте. Кроме того, в интересах читателя, рядом с математическими символами и числами в некоторых случаях предлагаем словесные подстрочники.


[Закрыть]. Каждая из переменных варьирует в диапазоне [0, 1].

(1) символу 1 соответствует потенциал активности – полный объем возможного и достижимого в жизни («ощущение полноты бытия»4747
  Оно производно, по-видимому, от детского переживания «всемогущий контроль», описанного в психоанализе.


[Закрыть]);

(2) → – знак метаимпликации.

(3а) x – заинтересованность в достижении («интересно взяться за решение проблемы»). Так дети-первоклассники поднимают руку – «спросите меня», еще не зная конкретных условий и требований задания. Так же и многие профессионалы сразу чувствуют, что будут решать проблему, едва услышав, что «есть проблема». Речь идет, таким образом, о первичной интуитивной оценке сил и энтузиазме взяться за дело, которые в дальнейшем потребуются для решения.

(3б) 1 → x – могу и хочу; предчувствие успеха, побуждающее к достижению. Подразумевается, что в условиях предстоящей деятельности обычно актуализируется лишь часть объема возможного («могу»), что непосредственно мотивирует к достижению («хочу»);

Из формальных свойств метаимпликации следует: 1 → х = 1 – 1 1 ‧ х = x. Поэтому далее мы опускаем в записи сочетание символов «1→x», заменяя их символом x;

(4) y – вера в существование решения; «задача имеет решение» (представление субъекта о том, насколько задача решаема в принципе или в данных конкретных обстоятельствах деятельности). «Разрешимость задачи» – характеристика знаемой среды. Относительно некоторых задач, волновавших людей, сейчас хорошо известно, что они не имеют решения (например, задача «квадратуры круга»). В таких случаях, y = 0. Относительно некоторых задач человеку неизвестно, могут ли они быть решены или нет (можно лишь в той или иной степени прогнозировать существование решения); в формальных языках есть высказывания недоказуемые и неопровержимые, но когда это еще не доказано, имеем 0 ≤ y ≤ 1. Пожалуй, только «школьные задачи» гарантировано имеют решения, y = 1. Но в этом случае время на нахождение решения может быть ограничено, и поэтому y = 0. При любом из уровней y, мы имеем дело с некоторой «знаемой величиной» или величиной, искренне принимаемой человеком за «знаемую» (то есть характеризующуюся известной вероятностью). Примером может служить «уровень трудности» задачи в экспериментах Хоппе и др. (см.: [Хекзаузен 1986]).

(5.1) z – здравомыслие, рациональность в оценке своих перспектив (кратко – рациональность). Приведем другие синонимы: взыскательность к себе, самокритичность; ответственный самоконтроль и др. В высказывании от первого лица это могло бы звучать так: «Я беру ответственность на себя». Очевидно, что рациональность в оценке своих перспектив соответствует «принципу реальности» из психоанализа. В дальнейшем было бы важно выяснить вероятные взаимосвязи этого параметра целеполагания с «локусом контроля» [Rotter 1954], «бдительностью» в понимании Т. В. Корниловой [Корнилова 2013] и др.

(5.2) z’ = 1 – z – иррациональная вера в успех; подчиняется «принципу удовольствия»;

(6) x → y = e – могу и склонен; мобилизация сил и установка на достижение;

готовность «вкладываться» в ситуацию (инвестировать энергию), «настрой». В отличие от осознаваемых возможностей и, соответственно, побуждений к действию, установка на достижение может иметь безотчетный характер («детерминирующие тенденции» Аха [Ach 1910], первичные и вторичные установки Д. Н. Узнадзе [1996], «высшие автоматизмы» П. Жане [2009] и др.; в этом случае активность, сохраняя целенаправленность, протекает совершенно автоматически; но происходящее может осознаваться субъектом как ответ на вызовы воспринимаемой ситуации, как влечение к продолжению начатого4848
  По словам Ф. Д. Горбова, устав решать трудную задачу, легко решить перестать, но трудно перестать решать. Такого рода феномены, как известно, были объектом исследований К. Левина [Левин 2001] и его сотрудников.


[Закрыть], как искушение успехом или притягательность риска и др.

Выделяем здесь 4 случая с «четкими» значениями переменных:

(6а) e = 1 → 1 = (1 – 1) + 1 ‧ 1 = 1 – «желаемое само идет в руки»;

(6b) e = 1 → 0 = (1 – 1) + 1 ‧ 0 = 0 – фрустрация (или, на слэнге, – «облом»);

в этот момент нет ни сил, ни желания, ни готовности решать задачу;

(6с) e = 0 → 1 = (1 – 0) + 0 ‧ 1 = 1 – ставка исключительно на себя (внешний ресурс не имеет значения);

(6d) e = 0 → 0 = (1 – 0) + 0 ‧ 0 = 1 – само испытание (тенденция к «бескорыстному риску», по В. А. Петровскому, «реактивное сопротивление», по Дж. Бэму; все это – манифестация скрытых возможностей в ответ на внутренние и внешние ограничения)4949
  Тот факт, что «запретный плод сладок», подтверждается экспериментами и теорией реактивного сопротивления Дж. Брэма [Brehm 1966]. В экспериментах В. А. Петровского, посвященных феноменам надситуативной активности, проводимых в начале 1970-х годов [Петровский 1971; 1975 и др.] и обобщенным в книге [Петровский 2010], показано, что сужение возможностей целеполагания, как таковое, стимулирует неадаптивное поведение, преодолевающее ограничения, то есть объект, сам по себе, может и не быть привлекательным, но переживаемые ограничения в возможности воспользоваться им, порождает влечение к нему (метафорически, и булыжник сладок, если его запретить).


[Закрыть];

(7) w = (x → y) → z – могу и надо; требования к себе; цена успеха и усилия, необходимые для реализации желаемого; издержки; «чего мне это будет стоить», «сколько усилий мне нужно затратить, чтобы достичь». В сходном, но несколько ином прочтении символа, – это самоконтроль (см.: [Леонтьев и др. 2017]).

(8.1) f – надежда; шанс найти решение при данном уровне требований к себе; преодолимость барьеров; беспрепятственность в продвижении к цели; доступность «путеводной нити». Надежда релевантна мифической среде проектирования действия. Присутствие мифических слоев в сознании взрослых людей убедительно продемонстрировано в работах [Субботский 2007] и подкрепляется многочисленными наблюдениями психологов-клиницистов, констатирующих присутствие эго-состояния Дитя в личности взрослых (Берн, и его школа)5050
  Представление об эго-состоянии Дитя было включено нами в импликативную модель «триумвирата субъектов свободного выбора», позволившую устранить некоторые трудности, связанные с прогнозом поведения человека в ситуации свободного выбора уровня трудности решаемых задач (несовпадение эмпирических данных с моделью выбора риска Дж. Аткинсона [Хекхаузен 1986], – см.: [Петровский 2010: 405–406].


[Закрыть].

Только что было отмечено, что шанс нахождения решения f может быть зависим от w (то есть от меры необходимости усилий, требовательности к себе). Интуитивно ясно, что усилия могут быть особенно необходимы, когда среда сопротивляется усилиям, и наоборот: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». В модели адаптивного действия эта закономерность принята во внимание (о чем – дальше).

(8.2) f‘ = 1 – f – признаваемые субъектом требования ситуации; «положение обязывает»

(9) g = w → f – могу и добьюсь; дееспособность и притязания; «претендую»;

(10) c и s – вызовы (c – challenge) и поддержка предстоящих достижений (s – support). Другие имена s: «подача», «подспорье», «гарантии» и т. п. Предполагается, что привлекательность и поддержка взаимодополнительны: r + s = 1.

Заметим, что вызовы и поддержка – характеристики гипотетической среды предпринимаемых действий.

(11) s* – фактическая пригодность среды для достижения результата. До завершения действия значение s* неизвестно. Это – остающийся неопознанным параметр трансцендентной среды действия. Здесь уместно припомнить фразу философа: «Я знаю, что я ничего не знаю» (добавим, – «не знаю наперед») и метафору «Черного лебедя» из книги [Taleb 2007].

(12) W = g → s – могу и достигну; оценка качества будущего решения; ожидаемая удовлетворенность решением5151
  Возможна двоякая интерпретация W. Одна из них дана выше. Другая – трактовать W как «энтузиазм», и в этом случае W* подразумевает формулу W → s*; и тогда W* можно интерпретировать как итог усилий или (и) аккумуляцию сил для будущих достижений (или повторных попыток).


[Закрыть];

(13) W* = g → s* – ощущение благополучия, интерес к продолжению или смене направления активности (в сознании человека может оставаться некоторое сомнение в величине s* и, следовательно, – в окончательности или полноте достижения).

Дополнительно могут быть количественно и качественно определены некоторые сочетания рассмотренных переменных (к примеру, избыток сил, превосхождение ожиданий, чувство оправданности усилий и т. п.).

От общей импликативной модели готовности к действию мы можем перейти к особой форме этой модели, обозначаемой нами как модель адаптивного действия (модель адаптивной готовности), что требует от нас введения некоторых ограничений на соотношение переменных, входящих в общую модель.

В порядке иллюстрации рассмотрим две хорошо знакомые из фольклора и художественной классики ситуации: «поиск иголки в стоге сена» и «борьба с ветряными мельницами».

Поиск иголки в стоге сена имеет вид (индексы под числами маркируют элементы целевой перспективы):

(((((1 → 0,8_x) → 0,2_y) → 0,1_z) → 0,4_f) → 0,1_s) → 0,3_s* [≈ 0,700_W*]

Рассмотрим пошагово элементы формулы:

• потенциал активности (1)

• «заинтересован(а) в поиске» (x = 0,8)

• «чувствую, что если решение и существует, то оно маловероятно (x = 0,2)» (позже, желая проверить это, нашел в ГУГЛе ответ: «6 способов найти иголку в стоге сена»)

• я вряд ли смог бы сам найти решение, хотя не исключаю, что, при известном упорстве и изобретательности с моей стороны, это возможно (z = 0,1); (постфактум убеждаюсь в том, что некоторые из способов решения мне не пришли бы в голову, например, «можно натравить на стог стадо коз и подождать пока одна из них заболеет, но это будет жестоким обращением с животными»)

• как бы то ни было, я все-таки надеюсь найти решение (f = 0,4)

• если не впадать в иллюзии, то, строго говоря, рассчитывать почти не на что (s = 0,1)

• при взгляде со стороны: «Ничто не поможет найти» (s* = 0)

Оценим эффекты поиска иголки в стоге сена:

первая импликация: 1 → 0,8 = 1 – 1 + 1 ‧ 0,8 = 0,8 (желание найти)

вторая импликация: 0,8 → 0,2 = 1 – 0,8 + 0,8 ‧ 0,2 = 0,36 (установка на поиск)

третья импликация: 0,36 → 0,1 = 0,64 + 0,036 ≈ 0,676 (требования к себе)

четвертая импликация: 0,676 → 0,4 ≈ 0,324 + 0,270 = 0,594 (притязания)

пятая импликация: 0,594 → 0,1 ≈ 0,406 + 0,059 = 0,465 (удовлетворенность поиском)

шестая импликация: 0,465 → 0,3 ≈ 0,535 + 0,140 ≈ 0,675 (интерес к продолжению попыток решения, – «еще не все гипотезы проверены»).

Целевая перспектива борьбы с ветряными мельницами:

(((((1 → 0,9_x) → 0,7_y) → 0,9_z) → 0,8_f) → 0,1_s) → 0_s* [≈ 0,700_W*]

Опуская «поэлементный» анализ, опишем фрагменты целевой перспективы борьбы с ветряными мельницами, представленные импликациями:

первая импликация: 1 → 0,9 = 1 – 1 + 1 ‧ 0,9 = 0,9 (желание сражаться и победить)

вторая импликация: 0,9 → 0,7 = 1 – 0,9 + 0,9 ‧ 0,7 = 0,73 (установка на борьбу)

третья импликация: 0,73 → 0,9 = 0,27 + 0,73 ‧ 0,9 ≈ 0,927 (требовательность к себе)

четвертая импликация: 0,927 → 0,8 ≈ 0,073 + 0,742 = 0,815 (притязания)

пятая импликация: 0,815 → 0,1 ≈ 0,185 + 0,082 = 0,267 (удовлетворенность борьбой)

шестая импликация: 0,267 → 0 ≈ 0,733 + 0 ≈ 0,733 (захваченность боем)

Как видим, ведение «боевых действий» против мельниц, принимаемых за великанов, оставляет амбиции неудовлетворенными (0,267_W), но это не останавливает рыцаря: он готов сражаться и дальше (0,733_W*).

Ситуации с иголкой и рыцарем, иллюстрируя общую идею целевой перспективы, дают нам примеры неадаптивной активности: желания субъектов не соответствуют требованиям, предъявляемым к себе, а притязания – достижениям (за пределами рассмотрения мы оставляем здесь объективные исходы целеполагания, так как далее в статье не будем иметь дела с уровнем действительной поддержки активности субъекта со стороны среды).

Рассмотрим теперь подробнее, что представляют собой проявления адаптивного целеполагания в среде.