Текст книги "Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен"

Психология личности оформилась как отдельная область психологических исследований к концу 1930-х гг. До этого понятие личности не было психологическим, оно прорабатывалось не столько в психологии, сколько в философии, в этике, в праве; философское понятие личности связано прежде всего с такими именами, как Иммануил Кант и Джон Локк. Решающую роль в оформлении этого поля сыграл Гордон Олпорт; не случайно его фундаментальная обобщающая книга, в которой он из разрозненных идей и исследований выстроил целостное здание психологии личности, называлась «Личность: психологическая интерпретация» [Allport 1937].

Центральной проблемой психологии личности Г. Олпорт считал проблему индивидуальности: откуда берутся и формируются индивидуальные различия между людьми (см.: [Олпорт 2002]). Проблема индивидуальных различий, устойчивости и самотождественности личности оставалась главной проблемой на протяжении всего прошлого века, и вполне обоснованно замечание В. П. Зинченко о том, что точнее было бы называть ее психологией индивидуальности ([Зинченко 2000: 199]; см. также: [Леонтьев 2006]). Она строилась по общим принципам, заложенным еще Аристотелем, который говорил, что все тела ведут себя сообразно своей внутренней сущности или внутренней природе; изучив внутреннюю сущность любого объекта, мы сможем предсказывать и объяснять все, что с ним происходит. В психологии личности и в общей психологии эта идея объясняющей все внутренней сущности принимала разные формы. Одной из них являлась диспозициональная парадигма, опиравшаяся на понятие черт личности, которое служило методологическим воплощением дифференциальной психологии Вильяма Штерна [1998]. Другими вариантами таких внутренних сущностей выступали инстинкты, влечения, а позднее гены как детерминанты поведения. Х. Хекхаузен [1986] назвал такое объяснение поведения «объяснением с первого взгляда», исходящим из внутренних устойчивых причин.

Точкой отсчета в истории экзистенциальной психологии принято считать 1930 г., когда вышла статья Людвига Бинсвангера «Сновидение и существование» (см.: [Бинсвангер 1999: 195–216]), в которой он попытался приложить идеи М. Хайдеггера к практике психотерапии и психиатрии. Экзистенциальная психология оказалась частью того, что я описал под названием «Неклассический прорыв в психологии» [Леонтьев 2005]. Поначалу психология методологически ориентировалась в основном на образец естественных наук, у которых была отработанная научная методология работы с неодушевленными объектами. Естественные науки достигали больших успехов, психология ощущала некоторую неполноценность и стремилась соответствовать классическим образцам естественных наук. Однако в конце 1920-х – начале 1930-х гг. у нескольких авторов одновременно появляются независимо друг от друга идеи, которые принципиально не применимы к неодушевленным объектам, но закладывают основы нового подхода к человеку, как к уникальному и своеобразному объекту изучения. В частности, Альфред Адлер ввел идею целевой детерминации, телеологии человеческого поведения, заменив вопросом «зачем?» фрейдовский вопрос «почему?». Лев Выготский поставил вопрос о социальном происхождении психики человека, усвоении культуры, как принципиальном механизме формирования человеческой психологии. Михаил Бахтин ввел понятие диалогичности сознания человека, внутреннего диалога и многоголосия, полифонии сознания. Курт Левин обосновал первичность взаимодействия по отношению к любым устойчивым характеристикам и качествам. И, наконец, Пьер Жане предложил идею работы личности, самотрансформации, работы над собой и производства самого себя. В их ряду был и Л. Бинсвангер, который ввел в психологию понятие жизненного мира человека, не сводящегося к среде. Все эти идеи появились в одно и то же время, в очень короткий отрезок времени. В психологии возник «неклассический вектор» развития, однако он оставался на периферии фундаментальных научных исследований: все эти идеи жили, существовали, развивались, но они продолжали на протяжении прошлого века оставаться во многом маргинальными.

Экзистенциальная психология тоже оказалась важной частью этого прорыва и этого вектора, выступая как один из психологических подходов, объединенных понятием неклассической психологии в широком смысле слова, т. е. путей психологического познания, основанных на методологии, отличающейся от методологии классического естествознания. Карл Ясперс, один из ведущих философов, заложивший основу экзистенциального мышления, ввел очень важное понятие пограничных ситуаций, понимая под этим такие предельные ситуации в жизни человека, которые невозможно изменить [Ясперс 2012: 205], скажем, столкновение со смертью. Можно либо уклониться и закрыть на них глаза, либо вступить в них с открытыми глазами и стать самим собой [Там же: 206]. В пограничных ситуациях кризиса, травмы, краха, разрушения, столкновения с пределом прошлый опыт ничего не может дать. Навыки, умения, установки, мировоззрение не помогают, все надо осваивать заново.

Эти идеи возникли в Европе в период между двумя мировыми войнами, период большой неопределенности и осознания невозвратности уже разрушенного старого мира. Экзистенциальные философы стали пытаться описать непредсказуемое и беспредпосылочное бытие, которому не на что опереться в прошлом, оно происходит только здесь, сейчас, в настоящем. Будущее тоже не определено и непредсказуемо. Именно историческая привязка к пограничному существованию привела к тому, что образ экзистенциализма оказался сцеплен с кризисом, трагичностью и распадом, хотя это учение гораздо шире и разностороннее такого однобокого представления о нем.

В 1950–1960-е гг. в психологии личности стала нарастать неудовлетворенность эссенциалистской аристотелевской парадигмой. Г. Олпорт писал: «Личность – это скорее переходный процесс, чем законченный продукт. В ней есть некоторые стабильные черты, но в то же время она постоянно изменяется» [Олпорт 2002: 175]. Джордж Келли ввел понятие онтологической акселерации – ускорения бытия, понимая под этим, что человек, – не просто отдельный индивид, а человек вообще – меняется. Человек нашего времени – это уже не тот человек, что человек 20-летней давности, и популярные психологические теории описывают вчерашнего человека, не успевая за сегодняшним [Kelly 1969]. Эрих Фромм, анализируя проблему сущности человека, пришел к четко и изящно философски аргументированному выводу, что сущность человека состоит в том, что у него нет фиксированной сущности: человек может быть разным, он отличается способностью трансцендировать любую данность, сущностью человека является не качество или субстанция, а фундаментальное противоречие, заложенное в условиях человеческого существования [Фромм 1992: 84, 87]. Это создало предпосылки для запроса на экзистенциальные идеи со стороны академической психологии личности.

Следующим этапом интеграции экзистенциальных идей в академическую психологию личности стала гуманистическая революция 1960-х гг., которая перебросила мостик между академической психологией личности и экзистенциализмом. Гуманистическая психология – это возникшее в конце 1950-х гг. в определенном культурном контексте США общественное движение, ставшее реакцией на дегуманизацию основной линии психологической науки и практики, доминирование в той и другой таких подходов, которые выносили за скобки все существенно человеческое (см.: [Леонтьев 1997]). В Европе, где не было такой поляризации и такого абсолютного доминирования бихевиоризма и психоанализа, гуманистическая психология как движение не возникла и не привилась. Немногочисленные американские экзистенциалисты заняли существенное место в этом движении: лидер американской экзистенциальной психологии Ролло Мэй стал одним из основателей гуманистического движения, его ученик Джеймс Бьюджентал стал первым президентом новой ассоциации, их соратник Том Грининг несколько десятилетий возглавлял журнал гуманистической психологии – главный печатный орган ассоциации, да и взгляды самого Абрахама Маслоу, лидера всего движения, в течение его не слишком продолжительной жизни последовательно смещались в направлении от эссенциалистских к экзистенциалистским (см.: [Леонтьев 2008]). Наконец, в тот же период обрел всемирную славу Виктор Франкл, теория личности которого представляет собой оригинальный синтез взглядов экзистенциализма и философской антропологии Макса Шелера.

На протяжении 1960-х гг. был осуществлен прорыв, который привел к гуманизации всей академической науки. Гуманистическая психология успешно решила свои задачи уже к 1970 г., после чего в рамках этого движения стали вычленяться и формировать отдельную идентичность более конкретные школы, в том числе экзистенциализм. На протяжении 1980–1990-х гг., помимо более старой швейцарской школы экзистенциальной психиатрии, берущей начало от Л. Бинсвангера и М. Босса, оформляются австрийская школа, связанная с именем В. Франкла, от которой вскоре отделилась школа А. Лэнгле, британская школа, развивавшая идеи Р. Лэинга, и американская школа, связанная с именами Р. Мэя и Дж. Бьюджентала. Прошедший в мае 2015 г. В Лондоне Первый всемирный конгресс по экзистенциальной психотерапии стал важной вехой в осознании единства разных ветвей экзистенциальной психологии.

После 1970 г. академическая психология радикально меняется – без объявлений, деклараций и манифестов, причем дело отнюдь не только в плодах гуманистической революции. Психологическая наука 1970-х гг. совсем не похожа на науку 1960-х гг. – и в плане организационной структуры, и в плане профессионального тезауруса, и в плане исследовательской повестки дня. Происходят размывание границ школ, появление все новых и новых гибридных подходов и заметная потеря интереса к поддержанию теоретической чистоты учений, движение к выработке общего языка психологии, демократизация структуры научного сообщества, утрата сакрального статуса лидеров школ и направлений, появление огромного количества новых проблем, новых областей науки. В числе новых проблем, выдвинувшихся на передний план в 1970–1980-е гг. – проблемы внутренней мотивации, самодетерминации, счастья, потока, стресса, идентичности, развития на протяжении жизненного пути. Получило признание социокультурное измерение развития, которое до 1970-х гг. упорно отрицалось в западной психологии, если не считать Джорджа Герберта Мида, который умер еще до войны. В 1970-е гг. был заново открыт Дж. Г. Мид, открыт Л. С. Выготский, возник бум культурной психологии. В академической психологии личности начали проявлять интерес к экзистенциальным проблемам человека и соответствующим психологическим характеристикам, хотя этот интерес был первоначально сфокусирован лишь на отдельных конкретных проблемах и переменных.

В последующие десятилетия сформировался ряд подходов, в которых на строго научной эмпирической основе были предложены эффективные методы изучения проблем, бывших ранее достоянием только экзистенциальных школ: автономии и свободы (теория самодетерминации Э. Деси и Р. Райана), отношения к смерти (теория управления ужасом Дж. Гринберга, Ш. Соломона и Т. Пычинского) и экзистенциального мужества (теория жизнестойкости С. Мадди), а также целый ряд подходов к проблеме смысла.

Теория и исследования самодетерминации (синоним личностной автономии) начались с 1970-х гг. и к настоящему времени этот подход разросся в наиболее авторитетную и динамичную школу в области исследований личности и мотивации. Авторы подхода, будучи не удовлетворены образами пассивного человека, поставили задачу построить модель, объясняющую разные формы мотивации – от пассивных и управляемых извне действий до самостоятельно выбираемых и контролируемых.

Быть автономным означает действовать в согласии с собственным «Я», это значит чувствовать себя свободным и произвольным в своих действиях… Наоборот: быть под контролем означает действовать под давлением. В ситуации контроля люди действуют без чувства личной включенности, их поведение не выражает их «Я»… Вопросы автономии и аутентичности и их противоположностей – контроля и отчуждения – относятся ко всем аспектам жизни [Deci, Flaste 1995: 2].

В основе теории лежит представление о трех базовых потребностях, главная из которых – потребность в автономии, т. е. в том, чтобы выбирать собственное поведение, произвольно определять основные его параметры по своему выбору. Она связана с необходимостью ощущать чувство самодетерминации, того, что мое поведение выбрано мною, а не навязано внешними силами. В многочисленных исследованиях доказано, что удовлетворение этой потребности приводит к повышению психологического благополучия, а ее фрустрация – к обратным эффектам [Deci, Ryan 1985; 2000; Ryan, Deci 2002; Гордеева 2015; Дергачева, Леонтьев 2011]. Понятие автономии связано с понятиями воли и свободы.

Теория и исследования жизнестойкости возникли в конце 1970-х гг. в работах С. Кобейса и С. Мадди. Жизнестойкость понимается как система убеждений о себе и мире, отношениях с ним, которая препятствует возникновению внутреннего напряжения в стрессовых ситуациях, а также способствует совладанию со стрессом. В теоретическом отношении понятие жизнестойкости выступает операционализацией введенного экзистенциальным философом П. Тиллихом [1995] понятия «мужество быть». Эта экзистенциальная отвага предполагает готовность «действовать вопреки» – вопреки онтологической тревоге, тревоге потери смысла, вопреки ощущению «заброшенности» (М. Хайдеггер). Именно жизнестойкость позволяет человеку выносить неустранимую тревогу, сопровождающую выбор будущего (неизвестности), а не прошлого (неизменности) в ситуации экзистенциальной дилеммы [Maddi 1998; 2013; Рассказова, Леонтьев 2011].

Подход, известный как теория управления ужасом, получил известность в 1990-е гг. В основе его лежит идея Э. Беккера о том, что одной из главных мотиваций человеческих действий выступает стремление теми или иными способами избежать осознания конечности жизни и неизбежности смерти. Авторы теории выполнили немало остроумных экспериментов, подтвердивших это предположение. При некоторой односторонности (в основе всего подхода лежит единственная идея) авторы подхода оказались весьма успешными в строгих эмпирических доказательствах положений, вытекающих из экзистенциалистских предпосылок [Greenberg 2012; Solomon et al. 2004; 2013; Чистопольская, Ениколопов 2014].

Другие экзистенциальные проблемы также становятся в этот период объектом исследований строгими методами академической психологии, хоть и не столь систематично. В их числе проблемы отчуждения, контроля и ответственности, сознательной рефлексии, смысла, выбора, неопределенности, психологического времени, аутентичности и др. Кроме упомянутых выше авторов, экзистенциальные идеи находят себе место в теориях и исследованиях К. Домбровского, Ж. Нюттена, Х. Хекхаузена, М. Чиксентмихайи, Р. Баумайстера и других авторов.

Как отмечено выше, гуманистическая психология представляла собой не столько конкретную школу, направление, сколько широкое общественное движение, своеобразный «народный фронт», объединявший всех, кто не разделял редукционизм бихевиоризма и психоанализа, упрощавших человека, сводя его психику и сознание к сравнительно однозначным механизмам. Экзистенциальная психология первоначально была растворена в общегуманистических взглядах, и лишь с 1980-х гг. стала выделяться как самостоятельная школа.

Сходным образом можно охарактеризовать и позитивную психологию – движение, оформившееся в начале 2000-х гг., однако не на основе нового подхода или новой методологии, а на основе новой повестки дня, выдвигавшей на первый план изучение не только и не столько того, чтó составляет для человека проблему, сколько того, чтó помогает ему жить хорошей, достойной, позитивной жизнью (см.: [Леонтьев 2012]). Закономерности хорошей жизни не являются продолжением закономерностей выживания, решения проблем. Позитивная психология, так же, как и гуманистическая, допускает многообразие конкретных подходов в рамках этой повестки дня, однако в отличие от нее не противопоставляет свой подход другим направлениям в психологии, а принимает традиционную научную методологию, претендуя на дополнение ее предметной области новой и смещение на нее исследовательских приоритетов.

В отличие от гуманистической и позитивной психологии, экзистенциальная психология – это школа, строящаяся на очень четких концептуальных основаниях и принципах работы. Ее методологические установки хорошо вписываются в гуманистическую платформу, к которой она относится как часть к целому, но гораздо хуже совместимы со сциентистскими установками позитивной психологии. Тем не менее экзистенциальное мышление и мировоззрение постепенно проникают и в позитивную психологию, внося в нее элементы диалектического мировоззрения и внимание к философским аспектам человеческого существования, от чего позитивная психология вначале пыталась отмахнуться, но в последнее время перестала. Позитивная психология развивается, в целом, в направлении признания сложности, неоднозначности и глубины человеческой личности, ассимилируя идеи экзистенциализма; в последние годы стало обсуждаться их соотношение и даже соединение под вывеской «экзистенциальная позитивная психология» [Wong 2010]. Важной областью их пересечения и в какой-то степени соединения явилась проблема смысла, которую лидер позитивной психологии Мартин Селигман выдвинул на передний план, вновь сделав ее, после длительного периода игнорирования, правомерным и важным предметом научного изучения [Seligman 2002]; именно она и служит общей платформой для диалога позитивной и экзистенциальной психологии [Batthyany, Russo-Netzer (eds) 2014].

Тенденции к конвергенции экзистенциальной психологии с основной линией академической психологии личности в начале нового столетия не сводятся, однако, к позитивно-психологической проблематике. Отчетливой приметой такой конвергенции стал выход в 2004 г. объемного тома под парадоксальным названием «Экспериментальная экзистенциальная психология» [Greenberg et al. (eds) 2004]. Редакторы этого издания в своей вводной статье характеризуют экспериментальную и экзистенциальную психологию как два противоположных полюса континуума обширного поля психологической науки и практики, стремящихся к противоположным вещам; «большей частью, экспериментальные и экзистенциальные психологи признают существование друг друга только указывая на фундаментальную абсурдность того, что те пытаются достичь» [Pyszczynski et al. 2004: 4]. Авторы констатируют, что ситуация в психологической науке изменилась и требует иного отношения. Характеризуя поле экзистенциальной мысли очень широко, они опираются преимущественно на И. Ялома [Yalom 1980], трактующего экзистенциальную психологию как попытку понять, каким образом люди справляются с основными данностями жизни, которые они обнаруживают как неизбежные, и вызов которых они вынуждены принимать в одиночку. Например, кризис смыслоутраты возникает при столкновении существа, ищущего смысл, с миром, который сам по себе смысла не содержит.

Сама книга структурирована по четырем тематическим разделам. Первый из них посвящен вопросам конфронтации с экзистенциальными реальностями, такими как смерть, травма, тело и природа. Второй касается отношения к смыслам и ценностям, в том числе культуре, морали и религии. Третий раздел посвящен межличностному измерению, и четвертый – проблемам свободы и воли. Введение к книге завершается надеждой на то, что вернув экзистенциальные проблемы в фокус социально-психологического анализа, эта книга оживит дисциплину и стимулирует десятилетия новых дискуссий и открытий, направленных на возрастание аутентичности и доброй воли в делах людей [Pyszczynski et al. 2004: 9].

В заключении же к этой книге авторы констатируют, что задача решена и уже нет нужды рассматривать экспериментальную и экзистенциальную психологию как два раздельных мира. Их несовместимость скорее кажущаяся, чем реальная; и те, и другие могут многое друг от друга позаимствовать. Экзистенциальное мышление представляет широкую метатеоретическую перспективу, охватывающую вопросы фундаментального значения для всего человечества. Интеграция этой перспективы позволит преодолеть свойственную экспериментальной психологии фрагментацию и соотнестись с более широкими контекстами, в которых разворачивается человеческое поведение. Опора на экспериментальные методы позволит экзистенциальной психологии преодолеть свойственную ей некоторую элитарность, выйти за рамки самоочевидных истин и, наоборот, обосновать взгляды, не являющиеся вполне самоочевидными. «Экспериментальная экзистенциальная психология развилась в живую научную дисциплину, которая использует точные методы экспериментальной психологии для изучения глубочайших экзистенциальных проблем людей» [Koole et al. 2004: 504].

Продолжением проекта конвергенции экспериментальной и экзистенциальной психологии стала книга, выпущенная в 2012 г. сверхригористичным издательством Американской психологической ассоциации [Shaver, Mikulincer (eds) 2012]. Ее структура еще более четко определяется структурой экзистенциальных вызовов по И. Ялому [Yalom 1980]: проблема конечности, угроза смыслоутраты, вызов свободы и дилемма отношений и одиночества. Редакторы книги во введении формулируют еще один кажущийся оксюморон, в реальность которого они, тем не менее, верят: экзистенциалистская наука [Shaver, Mikulincer 2012: 14].

Таким образом, мы видим, что в начале XXI в. экзистенциальная психология, сохраняя всю свою неклассическую специфику, утрачивает свой маргинальный статус и начинает рассматриваться как ресурс расширения и углубления общепсихологического знания, в частности психологии личности.