Текст книги "Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен"

Постановка проблемы бикультурности как проблемы дискурса и производной от межгрупповых отношений и связанных с ними идеологий подразумевает возможность объективированного изучения бикультурализма. Бикультурализм может быть таким социальным «механизмом», который задает человеку определенный набор дилемм и сценариев управления ими. Психологический анализ в подобной модели может быть сфокусирован на взращивании индивидуализма и независимости, устойчивости к дискриминации и еще в большей степени – к неопределенности как аспекту социальной жизни в условиях перемен [Белинская 2014].

Но есть, очевидно, и «драматический» аспект вопроса о том, в какой позиции бикультурность оказывается по отношению к дискурсу. Интерес для обсуждения представляет анализ рефлексивного опыта, например в работах философов, осмысляющих современную антропологическую ситуацию человека в мире многообразных культур. Некоторые из них, как М. К. Мамардашвили, тоже подчеркивают и даже абсолютизируют примат индивидуальности над этнической принадлежностью и важность сохранения своей личности перед лицом любого отвержения извне. М. К. Мамардашвили обобщает: «страны, люди, это все одно и то же в смысле механики наших привязанностей, наших зависимостей» [Мамардашвили 1997: 130], то есть производя определенную психологическую редукцию, рассматривает патриотизм как частный случай привязанности. Со стороны самого человека бытие в культуре, которое М. К. Мамардашвили иногда и называет мышлением, возможно только если

…я отступил в сторону. То есть я должен выскочить из связей…, из своей семьи…, из своей страны, потому что пока я в них, я их принимаю как нечто само собой разумеющееся или истинное. Истинно быть грузином. Или само собой разумеется быть грузином. Но любой первый шаг личностного движения связан с тем, чтобы мы это подвешивали [Там же: 79].

В целом подход к этнической идентичности в русле идей М. К. Мамардашвили основывается, во-первых, на том, что личность не сводится не только к социальному субъекту (усвоенным в культуре значениям и смыслам), но и даже к своему сознанию. Личность в собственном смысле, во-вторых, проявляется настолько, насколько она способна ставить под сомнение все формы своей принадлежности, то есть связана с ней реципрокно.

Опираясь на эти идеи, но переосмысливая последний тезис, М. Н. Эпштейн предлагает категорию «транскультуры» как то поле вариантов, к которым человек оказывается причастен как по рождению, судьбе, так и по собственному выбору, и в котором его существование свободно: «Выход в область ТК (транскультуры) расширяет смысл всех существующих культур, потому что любой их элемент теперь не диктуется, как традиция, а свободно выбирается, как художник выбирает краски, чтобы по-новому их сочетать в картине» [Эпштейн 2004]. Пути синтеза экзистенциализма и постмодернизма рассматриваются и другими философами, как, например, Г. Л. Тульчинский или Ж. Лакан (см.: [Леонтьева 2006]).

Элиминативный подход: бикультурализм

как частный случай идентичности

Последний подход к осмыслению бикультурной идентичности можно обозначить как элиминативный в том смысле, что существуют подходы, в которых сама по себе бикультурность идентичности не проблематизируется в теоретическом смысле. Бикультурная идентичность (а точнее – поликультурная) оказывается частным случаем идентификации, которая может иметь для человека какой-то психологический смысл, а может вообще не быть значимым фактом его жизненного мира. Вопросы бикультурной идентичности оказываются приложением более общей теории в специфических условиях.

Различение этих условий с точки зрения их психологического смысла составляет отдельную задачу, конфликт нарративов из разных контекстов, разная их «цена» в определенных ситуациях – все разнообразие феноменов может быть рассмотрено через призму общих категорий, без выработки специального языка. Среди методик, в чьих рамках бикультурная идентичность рассматривается как частный случай культурной идентичности, частично оказываются и те, которые были разработаны в теориях среднего уровня, упомянутых ранее.

Однако если указать именно на теоретические схемы / модели, подпадающие под описание, то внимание должно переместиться «ближе» к общей психологии. Примером может послужить динамико-конструктивистский подход к социальному познанию и бикультурной идентичности (в частности Р. Нисбетт, Ф. Хонг, А. Назароян [Нибсетт и др.] и многие другие) – область того, что сегодня в западной науке обозначается как «культурная психология»). Это достаточно обширная группа работ, где обработка информации человеком в принципе рассматривается как, во-первых, конструктивный процесс (т. е. смысл не считывается, а придается человеком), а во-вторых, как динамический, т. е. подвижный и зависимый от ключевых знаков конкретной ситуации. И символы, относящиеся к контексту этнических культур, «работают» таким же образом, как и другие «прайминги». Самая подробная схема, вытекающая из этого подхода к анализу бикультурной идентичности, принадлежит сегодня Веронике Бене-Мартинес и ее коллегам.

В подходах, более сфокусированных на структуре сознания человека и его субъективности («драма»), тоже есть идеи, позволяющие описывать бикультурную идентичность как эталонную. К таким относятся идеи Г. Херманса о диалогическом Я, что особенно применимо к противопоставлению культур [Hermans, Kepmen 1998]. Диалогическое представление о сознании подразумевает, что его природа – это интернализованный и преображенный опыт взаимодействия/диалога, и некоторые авторы приходят к идее рассматривать голоса в этом диалоге как формы обобщения культур, например, [Josephs 2002]. Культурный опыт постижения иных смыслов, даже если речь идет о туризме, по мнению исследовательницы, уже может наряду с другими обретать свой голос в пространстве диалогического субъекта.

Описанные подходы, несколько огрубляя их границы, можно свести в суммирующую таблицу (см. табл. 1).

Таблица 1

Примеры понятий, которыми оперируют разные подходы к бикультурной идентичности

Проведенный анализ преследует цель обосновать следующие выводы о современном состоянии концептуализации проблемы бикультурной идентичности:

1. Постановка проблемы бикультурной идентичности необходимо включает в себя – явно или нет – определенные представления о социальном контексте и границах самоопределения человека в этносе и государстве. Эти представления отражены в методах изучения, в том, какая форма бикультурной идентичности обозначается достигнутой и положительной и т. п.

2. Проблема бикультурной идентичности как непредзаданной и связанной с высокой неопределенностью постепенно перестраивает релевантные научные области, становясь из маргинальной – мейнстримовой. Психология этнокультурной идентичности всё больше становится областью изучения неопределенности, множественности и динамики. Все в большей степени концептуализация бикультурной идентичности от экзотизации смещается к элиминативному варианту.

Андерсон 2001 – Андерсон Б. [Anderson B.] Воображаемые сообщества: размышления об истоках и распространении национализма. М.: Канон-пресс: Кучково поле, 2001.

Андреева 2011 – Андреева Г. М. К вопросу о кризисе идентичности в условиях социальных трансформаций // Психологические исследования. 2011. 6 (20). 1. (URL: http://psystudy.ru)

Барский 2008 – Барский Ф. И. Личность как черты и как нарратив: возможности уровневых моделей индивидуальности // Методология и история психологии. 2008. Т. 3 (3). С. 93–105.

Барский, Кутузова 2004 – Барский Ф. И., Кутузова Д. А. Представления об идентичности в рамках нарративного подхода // Мир психологии. 2004. 2 (38). С. 67–77.

Барт (ред.) 2006 – Этнические группы и социальные границы / Под ред. Ф. Барт [Bart F.]. М.: Новое издательство, 2006.

Белинская 2005 – Белинская Е. П. Человек в изменяющемся мире – социально-психологическая перспектива. М.: Прометей, 2005.

Белинская 2014 – Белинская Е. П. Неопределенность как категория современной социальной психологии личности // Психологические исследования. 2014. 7 (36). 3. (URL: http://psystudy.ru)

Белинская, Стефаненко 2000 – Белинская Е. П., Стефаненко Т. Г. Этническая социализация подростка. М.; Воронеж: МОДЭК, 2000.

Быховская, Горбачева 1998 – Быховская И. М., Горбачева И. В. Маргинальность культурная // Культурология XX век: Словарь / Под ред. С. Я. Левит. СПб.: Университетская книга, 1998.

Галкина 1993 – Галкина Е. М. Этническая идентичность подростков из национально-смешанных семей: Автореф. дис. … канд. ист. наук. М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 1993.

Де-Вос 2001 – Де-Вос Дж. [DeVos G.] Этнический плюрализм: Конфликт и адаптация // Личность, культура, этнос: Современная психологическая антропология. М.: Смысл, 2001. С. 229–276.

Донцов и др. 1997 – Донцов А. И., Стефаненко Т. Г., Уталиева Ж. Т. Язык как фактор этнической идентичности // Вопросы психологии. 1997. № 4. С. 75–86.

Конструирование этничности… 1998 – Конструирование этничности. Этнические общины Санкт-Петербурга / Под ред. В. Воронковой, И. Освальд. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998.

Котова 2013 – Котова М. В. Проблемы конструктной валидности шкальных методик измерения этнической идентичности // Вестник Университета (Государственный университет управления). 2013. № 23. С. 257–264.

Леонтьева 2006 – Леонтьева А. А. К вопросу об этнической идентичности и свободе // Междунар. науч. конф. «Русский язык в языковом и культурном пространстве Европы и мира: Человек. Сознание. Коммуникация. Интернет». Варшава: Варшавский университет, 2006. С. 392–397.

Мамардашвили 1997 – Мамардашвили М. К. Психологическая топология пути. СПб.: Издательство РХГИ: Журнал «Нева», 1997.

Марцинковская 2014 – Марцинковская Т. Д. Методология современной психологии: смена парадигм?! // Психологические исследования. 2014. 7 (36). 1. (URL: http:// psystudy.ru)

Нисбетт 2011 – Нибсетт Р. [Nisbett R.], Пенг К. [Peng K.], Чой И. [Choi I.], Норензаян А. [Norenzayan A.]. Культура и системы мышления: сравнение холистического и аналитического познания // Психологический журнал. 2011. Т. 32. № 1. С. 55–86.

Николаев 2010 – Николаев В. Г. Человек маргинальный // Вопросы социальной теории: Научный альманах, 2010. Т. IV: Человек в поисках идентичности / Под ред. Ю. М. Резник, М. В. Тлостановой. М.: Ассоциация «Междисциплинарное общество социальной теории», 2010. С. 354–372.

Пономарева 2002 – Пономарева О. А. Этническая идентичность и толератность якутских подростков с разным уровнем языковой компетентности (по материалам исследования в Республике Саха (Якутия) // Идентичность и толерантность / Под ред. Н. М. Лебедевой. М.: РАН, 2002. С. 251–265.

Собкин и др. 2003 – Собкин В. С., Глухова Т. В., Мутерперель С. В. Национальная идентичность и межнациональная толерантность в подростковом возрасте // Соб-кин В. С. Возрастные особенности формирования толерантности. М.: ЦСО РАО, 2003. С. 152–172.

Ставропольский 2003 – Ставропольский Ю. В. Модели этнокультурной идентичности в современной американской психологии // Вопросы психологии. 2003. № 6. С. 112–121.

Стефаненко 2014 – Стефаненко Т. Г. Этнопсихология. 5-е изд. М.: Аспект Пресс, 2014. Титова, Козлов 2004 – Титова Т. В., Козлов В. Е. Маргинальность и толерантность выходцев из этнически-смешанных семей // Электронный этножурнал. № 10, Апрель 2004. (URL: http://www.ethnonet.ru/lib/0404-01.html)

Турушева 2014 – Турушева Ю. Б. Особенности нарративного подхода как метода изучения идентичности // Психологические исследования. 2014. 7 (33). 6. (URL: http:// psystudy.ru)

Тхостов, Рассказова 2012 – Тхостов А. Ш., Рассказова Е. И. Идентичность как психологический конструкт: возможности и ограничения междисциплинарного подхода // Психологические исследования. 2012. 5 (26). 2. (URL: http://psystudy.ru)

Эпштейн 2004 – Эпштейн М. Н. Транскультура // Новый проективный словарь / Под ред. Г. Л. Тульчинского, М. Н. Эпштейн. СПб.: Алетейя, 2004. (URL: http://www.topos.ru/ article/2976)

Bene-Martinez, Haritatos 2005 – Benet-Martínez V., Haritatos J. Bicultural identity integration (BII): Components and psychosocial antecedents // Journal of Personality. 2005. 73. P. 1015–1050.

Bene-Martinez et al. 2005 – Benet-Martínez V., Leu J., Lee F., Morris M. Negotiating biculturalism: Cultural frame-switching in biculturals with «oppositional» vs. «compatible» cultural identities // Journal of Cross-Cultural Psychology. 2002. 33. P. 492–516.

Handbook of language… 1999 – Handbook of language and ethnic identity / Ed. by J. A. Fishman. N. Y.: Oxford University Press, 1999.

Fuligni et al. 2005 – Fuligni A., Witkow M., Garcia C. Ethnic identity and the academic adjustment of adolescents from Mexican, Chinese, and European backgrounds // Developmental Psychology. 2005. 41. P. 799–811.

Hermans, Kepmen 1998 – Hermans H. J. M., Kempen H. J. G. Moving cultures. The perilous problems of cultural dichotomies in a globalizing society // American Psychologist. 1998. Vol. 53. No. 10. P. 1111–1120.

Huynh et al. 2009 – Huynh Q., Howell R. T., Benet-Martínez V. Reliability of bidimensional acculturation scores: A meta-analysis // Journal of Cross-Cultural Psychology. 2009. 40. P. 256–274.

Josephs 2002 – Josephs I. E. «The Hopi in Me». The construction of a voice in the dialogical self from a cultural psychology perspective // Theory and Psychology. 2002. Vol. 12 (2). P. 161–173.

Okeke et al. 2009 – Okeke N. A., Howard L. C., Kurtz-Costes B., Rowley S. J. Academic race stereotypes, academic self-concept, and racial centrality in African American Youth // Journal of Black Psychology. 2009. Vol. 35. No. 3. P. 366–387.

Phinney, Devich-Navarro 1997 – Phinney J. S., Devich-Navarro M. Variations in bicultural identification among African American and Mexican American adolescents // Journal of research on adolescence. 1997. 7 (1). P. 3–32.

Root 1995 – Root М. P. P. Resolving «other» status: Identity development of biracial individuals // The culture and psychology reader / Ed. by N. R. Goldberger, J. B. Veroff. N. Y.: NY University Press, 1995. P. 575–595.

Root 1996 – Root М. P. P. A bill of rights of racially mixed people // The multiracial experience: Racial border as the new frontier / Ed. by M. P. P. Root. Thousand Oaks, CA: Sage Publication, 1996. P. 3–14.

Smith, Silva 2011 – Smith T. B., Silva L. Ethnic identity and personal well-being of people of color: a meta-analysis // Journal of Counseling Psychology. 2011. 58 (1). P. 42–60.

А. Н. Гусев, Е. А. Садовская
Влияние установок личности на выраженность феномена «слепота к изменению»6262
  Исследование проведено в рамках Программы развития МГУ имени М. В. Ломоносова при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект № 15-06-08998. Впервые опубликовано: Гусев А. Н., Садовская Е. А. Влияние установок разного уровня на выраженность феномена слепота к изменению // Психологические исследования. 2015. 8 (40). 9. (URL: http://psystudy.ru)


[Закрыть]

Феномен слепоты к изменению (СКИ) определяют как стойкую неспособность заметить изменения в воспринимаемой зрительной сцене в условиях краткого прерывания ее восприятия [Rensink et al. 1997; 2000]. Явление СКИ как один из феноменов пространственного внимания широко распространено: оно проявляется в обычной жизни при восприятии человеком постоянно меняющихся зрительных сцен окружающего мира, а также при восприятии простых и сложных зрительных стимулов на экране монитора в психологических экспериментах [Шабри, Саймонс 2011]. При исследовании СКИ перед наблюдателем, как правило, ставится перцептивная задача поиска изменений в условиях прерывания восприятия зрительной сцены – так называемая парадигма «мерцания» [Rensink et al. 2000]. Выраженность данного феномена характеризует способность наблюдателя кодировать, сохранять и сравнивать зрительную информацию в процессе постоянной смены образов, прерываемых морганием, движением глаз или, как в парадигме мерцания, искусственным предъявлением межстимульного изображения (например, серого фона).

В публикациях, посвященных изучению СКИ, в большей степени отражены ее стимульные детерминанты (для обзора см.: [Gusev et al. 2014]), описана роль внимания и памяти как базовых когнитивных механизмов. включенных в процесс обнаружения изменений [Гусев и др. 2015; Rensink, Reisberg 2013; Levin 2012; Burmester, Wallis 2012; Wolf 1999]. Однако весьма небольшим числом авторов изучалась роль так называемых высокоуровневых факторов, а также индивидуально-психологических различий в выраженности данного феномена. Последнее вызывает удивление, поскольку задача поиска изменений относится к типичным задачам, которые выполняются наблюдателем в ситуации высокой перцептивной неопределенности и ограниченности использования ресурсов внимания и рабочей памяти. Как известно, в подобных условиях в качестве важных детерминант могут выступать не только и не столько объектные факторы, связанные со стимуляцией, сколько субъектные детерминанты [Брунер 1977; Соколова 1976; Гусев 2004]. На наш взгляд, важность целого ряда факторов, связанных с прошлым опытом субъекта, явно недооценена, так как они могут существенно влиять на распределение интереса наблюдателя к различным объектам в пространстве меняющейся зрительной сцены. На важность этого «объектного» механизма, способствующего проявлению СКИ, обращают внимание ряд исследователей [Kuhn, Tatler 2005; Utochkin 2011].

Поэтому целью нашего исследования является попытка оценить возможный вклад в выраженность СКИ установочной регуляции такого сложного перцептивного действия, имеющего четкую цель – поиск изменений в быстро меняющихся зрительных изображениях, и операциональную структуру, включающую кодирование сенсорной информации, сохранение ее в рабочей памяти, развернутый зрительный поиск элементов в пространстве зрительной сцены, сравнение текущего образа с содержанием памяти, принятие решения об обнаружении / необнаружении изменений.

В современной психологии понятие «установка» (англоязычный термин – «set» или «mental set») используется широко. Чаще всего это понятие обозначает установку в узком понимании – как готовность воспринимать и действовать определённым образом [Узнадзе 2001; Брунер 1977; Асмолов 1979].

Как показано в нашей предыдущей работе, изучение установок столь разнопланово, что иногда области исследования феномена просто не пересекаются между собой [Арбекова, Гусев 2015]. Поэтому, на наш взгляд, в теоретико-методологическом плане важно обратиться к представлениям А. Г. Асмолова об иерархической уровневой природе установок, позволяющим соединить в одной схеме самые разные направления [Асмолов 1979]. Автор выделяет три уровня установок:

операциональные установки (ОУ) – готовность к осуществлению определенного способа действия, опирающегося на прошлый опыт;

целевые (ЦУ) – готовность субъекта совершить то, что соответствует стоящей перед ним цели;

смысловые (СУ) – готовность к действию в связи с актуализацией мотива деятельности, являются формой выражения личностного смысла.

Также выделяется уровень психофизиологических механизмов установок.

Сопоставление концепции А. Г. Асмолова с различными видами установок, изучаемыми в современной литературе, позволяет провести следующие параллели [Арбекова, Гусев 2015]. ОУ представлены в зарубежной психологии как motor set и stimulus set, что является примером фиксированной установки, наиболее детально изученной в школе Д. Н. Узнадзе. ЦУ наиболее близки понятия task set и goal set (второй термин используется реже), с этим же уровнем связывают response set, а иногда и stimulus set [Kieffaber et al. 2013]. Наибольшую сложность при соотнесении понятий представляет уровень СУ. В зарубежных работах широко используется термин mind-set. Он в большей степени приближен к представлению о смысловой установке, хотя имеются и важные различия [Pina-Neves et al. 2013; Wang et al. 2013; Cornelissen et al. 2013; Crum, Langer 2007].

На наш взгляд, достоинством теоретико-методологической схемы, предложенной А. Г. Асмоловым, является идея системности установочной регуляции деятельности, которая подразумевает разнообразные контексты рассмотрения различных видов установок и их взаимосвязей и создает понятийную систему координат, удобную для изучения их взаимодействия в рамках анализа психической деятельности человека как субъекта познания.

Теоретическая модель А. Г. Асмолова об уровневой установочной регуляции деятельности имеет явно недостаточную эмпирическую верификацию. Исключение составляют исследования Г. Я. Шапирштейна, подтвердившего особенности взаимодействияи целевых и операциональных установок и приоритет первых над вторыми [Шапирштейн 1987], и работы О. А. Арбековой и А. Н. Гусева, экспериментально изучивших эффекты влияния и взаимовлияния установок трех уровней в задаче зрительного поиска при инверсии полей зрения [Арбекова, Гусев 2015].

Поэтому, мы полагаем важным дальнейшее изучение эффектов установок разного уровня, их взаимодействия, а также их влияния на результаты решения человеком познавательных задач в условиях высокой неопределенности. В теоретическом плане эта исследовательская линия позволяет применить общие принципы системно-деятельностного подхода к изучению воздействия сенсорной и перцептивной неопределенности на познавательное поведение человека.