Текст книги "Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен"

1. Экспериментально показаны эффекты влияния смысловой, целевой и операциональной установок на выраженность феномена слепота к изменению (парадигма «мерцания»).

2. Наиболее сильное влияние на точность поиска изменения оказывает смысловая установка.

3. Установки оказывают преимущественное влияния на показатели точности поиска изменений, в меньшей степени влияют на показатели времени поиска изменения

4. На материале решения сложной перцептивной задачи поиска изменений полученные экспериментальные результаты подтверждают теоретические представления А. Г. Асмолова об уровневой, иерархической установочной регуляции деятельности [Асмолов 1979].

Арбекова, Гусев 2015 – Арбекова О. А., Гусев А. Н. О влиянии установок разного уровня на скорость зрительного поиска // Вопросы психологии. 2015. № 2.

Асмолов 1979 – Асмолов А. Г. Деятельность и установка. М.: МГ У, 1979.

Бернштейн 1990 – Берштейн Н. А. Физиология движений и активность. М.: Наука, 1990.

Брунер 1977 – Брунер Дж. Психология познания. За пределами непосредственной информации. М.: Прогресс, 1977.

Гусев 2004 – Гусев А. Н. Психофизика сенсорных задач. Экспериментальное исследование поведения человека в ситуации неопределенности. М.: МГ У, 2004.

Гусев и др. 2015 – Гусев А. Н., Михайлова О. А., Кремлев А. Е. Внимание и память как детерминанты слепоты к изменению // Вестник МГ У. Сер. 14. Психология. 2015. № 1.

Жедунова 2010 – Жедунова Л. Г. Психология личностного кризиса: Автореф. дис. … докт. психолог. наук. Ярославль, 2010.

Кюльпе 1981 – Кюльпе О. Психология мышления // Хрестоматия по общей психологии: психология мышления / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. В. Петухов. М.: МГ У, 1981.

Леонтьев 2005 – Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Смысл, 2005.

Надирашвили 1978 – Надирашвили Ш. А. Закономерности формирования и действия установок различных уровней // Бессознательное, его природа, функции и методы исследования. Тбилиси: Мецниереба, 1978. Т. 1. С. 111–122.

Найссер 1981 – Найссер У. Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии. М.: Прогресс, 1981.

Прангишвили 1967 – Прангишвили А. С. Исследования по психологии установки. Тбилиси: Мецниереба, 1967.

Скотникова 2008 – Скотникова И. Г. Проблемы субъектной психофизики. М.: ИП РАН, 2008.

Соколов 2003 – Соколов Е. Н. Восприятие и условный рефлекс: новый взгляд. М.: УМК «Психология», Московский психолого-социальный институт, 2003.

Соколова 1976 – Соколова Е. Т. Мотивация и восприятие в норме и патологии. М.: МГ У, 1976.

Тихомиров 1984 – Тихомиров O. K. Психология мышления. М.: МГ У, 1984.

Узнадзе 1961 – Узнадзе Д. Н. Экспериментальные основы психологии установки / Под ред. А. Прангишвили. Тбилиси: Изд-во АГ Грузии, 1961.

Узнадзе 2001 – Узнадзе Д. Н. Психология установки. СПб.: Питер, 2001.

Ухтомский 1978 – Ухтомский А. А. Избранные труды. М.: Наука, 1978.

Чхартишвили 1971 – Чхартишвили Ш. Н. Влияние потребности на восприятие и установка // Вопросы психологии. 1971. № 1. С. 95–106.

Шабри, Саймонс 2011 – Шабри К., Саймонс Д. Невидимая горилла, или История о том, как обманчива наша интуиция / Пер. с англ. ООО «Пароль». М.: Карьера Пресс, 2011.

Шапирштейн 1987 – Шапирштейн Г. Я. Роль предметного содержания деятельности в процессе взаимодействия установок субъекта // Вопросы психологии. 1987. № 3. C. 135–139.

Burmester, Wallis 2012 – Burmester A., Wallis G. Contrasting predictions of low– and highthreshold models for the detection of changing visual features // Perception. 2012. Vol. 41. No. 5. P. 505–516.

Cornelissen et al. 2013 – Cornelissen G., Bashshur M. R., Rode J., Le Menestrel M. Rules or Consequences? The Role of Ethical Mind-Sets in Moral Dynamics // Psychological Science. 2013. Vol. 24 (4). P. 482–488.

Crum, Langer 2007 – Crum A. J., Langer E. J. Mind-Set Matters: Exercise and the Placebo Effect // Psychological Science. 2007. Vol. 18 (2). P. 165–171.

Gusev et al. 2014 – Gusev A. N., Mikhailova O. A., Utochkin I. S. Stimulus determinants of the phenomenon of change blindness // Psychology in Russia: State of the Art. 2014. Vol. 7. No. 1. P. 122–134.

Kieffaber et al. 2013 – Kieffaber P. D., Kruschke J. K., Cho R. Y., Walker P. M., Hetrick W. P. Dissociating Stimulus-Set and Response-Set in the Context of Task-Set Switching // Journal of Experimental Psychology: Human Perception and Performance. 2013. Vol. 39. No. 3. P. 700–719.

Kuhn, Tatler 2005 – Kuhn G., Tatler B. W. Magic and fixation: now you don’t see it, now you do // Perception. 2005. No. 34. P. 1155–1161.

Levin 2012 – Levin D. Concepts about agency constrain beliefs about visual experience // Consciousness and Cognition: An International Journal. 2012. Vol. 21. No. 2. P. 875–888.

Pina-Neves et al. 2013 – Pina-Neves S., Faria L., Räty H. Students’ individual and collective efficacy: joining together two sets of beliefs for understanding academic achievement // The European Journal of Psychology of Education. 2013. Vol. 28. P. 453–474.

Rensink, Reisberg 2013 – Rensink R., Reisberg D. Perception and attention. The Oxford handbook of cognitive psychology // Oxford library of psychology. N. Y.: Oxford Univ. Press, 2013. P. 97–116.

Rensink et al. 1997 – Rensink R. A, O’Regan J. K, Clark J. J. To see or not to see: the need for attention to perceive changes in scenes // Psychol. Sci. 1997. Р. 368–373.

Rensink et al. 2000 – Rensink R. A., O’Regan J. K., Clark J. J. On the Failure to Detect Changes in Scenes Across Brief Interruptions // Visual Cognition. 2000. Vol. 7 (1–3). Р. 127–145.

Utochkin 2011 – Utochkin I. S. Strategies of visual search for changes in complex scenes // Journal of Russian and East European Psychology. 2011. Vol. 49. № 5. P. 10–29.

Wang et al. 2013 – Wang Ch., Oyserman D., Liu Q., Li H., Han S. Accessible cultural mindset modulates default mode activity: Evidence for the culturally situated brain // Social Neuroscience. 2013. Vol. 8 (3). P. 203–216.

Wolf 1999 – Wolfe J. M. Inattentional amnesia // Fleeting Memories / Ed. by V. Coltheart. Cambridge, MA: MIT Press, 1999. P. 71–94.

Н. Н. Волкова, А. Н. Гусев
Перспективы когнитивно-стилевого подхода в психологии6363
  * Впервые опубликовано: Волкова Н. Н., Гусев А. Н. Когнитивные стили: дискуссионные вопросы и проблемы изучения // Национальный психологический журнал. 2016. Т. 22. № 2. С. 28–37. Расширенный вариант публикации.


[Закрыть]

Введение понятия «когнитивный стиль» (КС) было связано с обращением внимания исследователей на качественно иной аспект познавательной сферы человека, а именно – с выявлением индивидуальных различий в способах организации, репрезентации и переработки информации. В многочисленных исследованиях было продемонстрировано, что одни и те же результаты могут быть достигнуты разными путями и способами, проявляющимися в способах восприятия и понимания задачи, а также различных характеристиках темпа, эффективности, допущении разных ошибок и столкновении с разными трудностями, и т. д. [Nosal 2009]. В дальнейшем работы в данной области сфокусировались на поиске взаимосвязей между КС и другими психологическими конструктами – интеллектом, способностями, личностными чертами; кроме того, углублялось понимание ряда особенностей, характерных для тех или иных КС [Холодная 2004; Moskvina, Kozhevnikov 2011].

Основываясь на идеях когнитивного и психодинамического подходов, а также гештальт-психологии, исследователи стали применять термин «КС» для описания устойчивых индивидуальных различий в способах переработки информации [Соколова 2012; Холодная 2004]. Одним из ключевых этапов в развитии стилевого подхода стали исследования школы New Look («Новый взгляд»). В рамках этого направления произошел переворот в представлениях о проблематике изучения сенсорно-перцептивных процессов: так, «ошибки» восприятия стали рассматриваться как проявления лежащих за ними индивидуально-психологических особенностей человека – индивидуально-личностных свойств, потребностей, ценностей, мотивов [Асмолов 2002]. Анализ процесса порождения перцептивного образа позволил выделить стратегии «перцептивной готовности» и «перцептивной защиты» [Bruner, Postman 1949] как разные индивидуальные стили восприятия человека при столкновении с необычными ситуациями [Асмолов 2015].

Исследования в русле данного направления наметили переход изучения стилевой проблематики в сторону когнитивных процессов от характерных для более ранних этапов стилевого подхода представлений о «стиле жизни» и «личностном стиле». Е. Т. Соколова отмечает, что новые идеи и установки, выдвинутые в рамках школы «Новый взгляд», послужили катализатором разработки новой исследовательской парадигмы – когнитивно-стилевой, а исследования Г. Виткина по индивидуальным особенностям восприятия в экстремальных условиях выступили точкой отсчета для формирования представлений о связи КС с целостной организацией личности [Соколова 2012].

Значение работ этого периода описывается как шаг вперед в понимании связи между личностью и средой [Witkin et al. 1954], построение «моста» между познанием и личностью [Riding, Rayner 1998; Sternberg, Grigorenko 1997; 2011].

Тем не менее 70-е годы XX в. характеризуются заметным падением интереса к изучению КС; действительно интересная и перспективная идея не получила должной реализации по причине столкновения ученых с рядом серьезных проблем. Несмотря на ряд достижений и перспективность стилевого подхода, со временем обнаружились принципиальные недостатки, тормозящие его развитие. Проводимые исследования были неспособны разрешить возникшие проблемы, а зачастую только усугубляли их. Сложившаяся в области изучения КС ситуация метафорически описывалась как «джунгли» [Nielsen 2014] или «лавина» [Холодная 2004], что отражало несогласованность представлений разных авторов, отсутствие адекватной методологии, накопление множества несистематизированных и разрозненных эмпирических фактов. В данном контексте важно, что работы последних лет нацелены на критический анализ ранних исследований, а также предложение способов их преодоления – исследовательских программ, предлагающих принципиально важные преобразования и очерчивающих перспективы дальнейшего развития стилевого подхода.

Ключевой проблемой, на которую обратили внимание многие известные исследователи в области стилевого подхода, признаётся отсутствие ясного понимания, что стоит за конструктами стиль и КС, а также их строгого определения [Толо-чек 2013; Холодная 2004; Cools, Rayner 2011; Kozhevnikov et al. 2014; Nielsen 2014; Nosal 2009; Peterson et al. 2009; Sadler-Smith 2009; Sternberg 2011; Wardell, Royce 1978; Zhang et al. 2012]. Подчеркнем, что речь не идет о запросе на достижение абсолютного консенсуса между исследователями в строгой формулировке определения и выделении единого, жестко заданного подхода к изучению КС; тем не менее объединение идей в согласованную и работающую теорию кажется вполне достижимым [Peterson et al. 2009]. К примеру, Р. Стернберг в качестве такой методологии предлагает психологию выбора и принятия решений, полагая, что это позволит преодолеть многие причины неуспеха ранних исследований – в частности, опору на теории личностных черт и способностей, к области которых КС не принадлежат [Sternberg 2011].

КС, наряду с другими стилевыми образованиями – стилями обучения, мышления, интеллектуальными стилями и т. д. – признаются ограниченными со стороны средств их измерения, т. е. характеризуются достаточно «жесткой» привязкой к методике их диагностики, что приводит к очевидным трудностям в обобщении полученных эмпирических данных и теоретическом осмыслении результатов [Толочек 2013; Холодная 2004; Bendall et al. 2016; Moskvina, Kozhevnikov 2011; Nielsen 2014; Nosal 2009; Sternberg, Grigorenko 1997; 2011; Wardell, Royce 1978]. Как справедливо отмечала М. А. Холодная, в целом обнаруживалась первичность эмпирики по отношению к теории, вследствие чего исследователи были вынуждены опираться на весьма частные операциональные определения КС [Холодная 2004]. Расширение числа эмпирических исследований не сопровождалось соответствующим ростом обобщающих их теоретико-методологических работ [Sternberg, Grigorenko 1997].

Одной из возможных причин явного падения интереса психологов к проблематике КС признаётся также отсутствие единого понятийного аппарата для эффективной коммуникации между исследователями как в рамках данного узкого направления, так и в более широком психологическом контексте [Толочек 2013; Cools, Rayner 2011; Sternberg 2011; Zhang et al. 2012]. Т. Нильсен отмечает, что в ряде теорий психологические конструкты, заявленные авторами в качестве «стилей», в действительности не являются таковыми, а относятся к области других переменных индивидуальных различий [Nielsen 2014]. Это затрудняет не только теоретические разработки и эмпирические исследования, но и их практическое применение.

Проблемы в понимании того, как соотносятся КС с другими переменными индивидуальных различий, сопровождаются их смешением с разными психологическими конструктами – личностными чертами, способностями, когнитивными стратегиями [Kozhevnikov 2007; Nielsen 2014; Sternberg 2011; Sternberg, Grigorenko 2011; Zhang et al. 2012].

Многие авторы указывают на постоянный рост и без того большого числа отдельных, изолированных КС, что сопровождается созданием соответствующих средств их измерения [Cools, Rayner 2011; Cools et al. 2014; Evans, Waring 2009; Moskvina, Kozhevnikov 2011; Nielsen 2014; Riding 2011; Zhang et al. 2012]. Так, в литературе выделяют 15 [Wardell, Royce 1978], 19 [Messick 1976], 21 [Холодная 2004], 29 [Allinson, Hayes 1996], более 30 [Riding 2011] и даже более 71 [Evans, Waring 2009] существующих КС, что вызывает необходимость создания интегративных моделей, способных упорядочить или ограничить растущий объем новых эмпирических конструктов. Кроме того, признаётся необходимость построения модели взаимоотношения КС с другими психологическими конструктами, чтобы прояснить место КС в сфере психологии индивидуальных различий [Леонтьев 1998; Cools 2009; Rayner, Peterson 2009; Sadler-Smith 2009]. К настоящему времени предложено множество интегративных моделей, вносящих вклад в решение проблемы необходимости укрупнения стилевых измерений.

Существенной характеристикой ранних этапов изучения КС является также применение корреляционных схем исследований, неспособных полноценно раскрыть природу стилей [Корнилова, Парамей 1989; Kozhevnikov et al. 2014]. Хотя корреляционные исследования и углубляли понимание КС [Корнилова, Парамей 1989], более продуктивной признаётся ориентация на проверку экспериментальных причинно-следственных гипотез, проведение лонгитюдных исследований для выявления источника и особенностей развития КС [Там же; Cools 2009; Kozhevnikov et al. 2014; Van Hiel et al. 2016]. Продуктивной признаётся стратегия исследования, сочетающая номотетический и идеографический подходы, изучение как интер-, так и интраиндивидуальных различий [Rayner, Peterson 2009], а также проведение качественных исследований [Peterson et al. 2009]. Критике подвергаются также существующие методические средства измерения КС: они слишком разнообразны, недостаточно между собой согласованы, многие не обладают необходимой валидностью и надежностью. Это создает запрос на разработку надёжных и валидных методик [Bendall et al. 2016; Cools 2009; Cools et al. 2014; Sadler-Smith 2009; Sternberg 2011; Van Hiel et al. 2016].

Важно также отметить еще один существенный недостаток когнитивно-стилевого подхода: необходимость относить испытуемых к тому или иному полюсу КС только в рамках определенной выборки участников исследования, т. е. принципиальное отсутствие норм, которые позволили бы оценивать степень выраженности того или иного стилевого полюса без жесткой привязки к выборке конкретного исследования. Следствием этого принципиального положения выступает то, что один и тот же испытуемый, отнесенный в рамках своей выборки к группе, соответствующей одному из полюсов КС, может оказаться в противоположной группе в других выборках [Холодная 2004; Kozhevnikov 2007; Messer 1976].

Исследователи подчеркивают, что указанные выше проблемы «перевесили» преимущества стилевого подхода, что обусловило падение интереса к дальнейшим теоретическим разработкам в данной области, которая «была оставлена фрагментарной и неполной, без ясной и имеющей практическую пользу теории и без понимания того, как когнитивные стили связаны с другими психологическими конструктами и теориями в области когнитивных наук» [Kozhevnikov 2007: 464]. Согласно данным опроса, некоторые из современных исследователей КС утверждают, что изучение стилей и вовсе необходимо прекратить [Peterson et al. 2009]. В то же время, В. Москвина и М. Кожевникова отмечают, что, несмотря на угасание теоретического интереса, возрастало число прикладных исследований; особое внимание уделялось КС, относящимся к решению сложных когнитивных задач и обучению [Moskvina, Kozhevnikov 2011]. Подходящую характеристику ситуации, сложившейся в области изучения КС, дал А. Фёрнхем: несмотря на 50 лет исследований, многие вопросы попрежнему остаются без ответа, вместе с тем поражают усилия, вложенные в развитие этой темы, и объём накопленных данных ([Furnham 1995] – цит. по: [Cools 2009]).

Анализ описанных ранее проблем и предложенных исследовательских программ позволяет выделить наиболее остро выступающие дискуссионные вопросы, касающиеся природы стилей – в частности, наиболее актуальными признаются следующие проблемы:

Взаимосвязи между различными стилевыми конструктами;

Соотношения КС с другими переменными индивидуальных различий – в первую очередь способностями и личностными чертами;

Стабильности КС;

Ценности или полезности КС в связи с продуктивностью деятельности.

Первая полемика касается проблемы связи различных стилевых конструктов между собой – КС, стилей обучения и преподавания, интеллектуальных стилей, стилей мышления, принятия решений и др. [Bendall et al. 2016; Cools, Rayner 2011; Zhang et al. 2012]. Указанная проблематика выступает как на эмпирическом, так и на концептуальном уровнях. В данном контексте можно выделить две крайних позиции. Согласно первой, один из стилевых конструктов выступает в качестве обобщающего понятия, охватывающего остальные вариации стилей – для Л. Ф. Чжан и Р. Стернберга таким понятием выступает интеллектуальный стиль [Sternberg, Zhang 2005], для М. Кожевниковой – КС [Kozhevnikov et al. 2014]. Как следствие, обнаруживаются взаимные пересечения: так, человек, предпочитающий некоторый способ переработки информации, будет демонстрировать аналогичные предпочтения и при обучении или принятии решений. Другая точка зрения представляет каждый из стилевых конструктов как отдельную категорию, соответствующую тому или иному аспекту функционирования [Nielsen 2014].

Проблема стабильности стилей является, возможно, наиболее противоречивой, актуальной и дискуссионной [Холодная 2004; Bendall et al. 2016; Kozhevnikov 2007; Kozhevnikov et al. 2014; Cools, Rayner 2011; Zhang et al. 2012]. Принятое определение КС, берущее свое начало в ранних работах [Witkin et al. 1954; Холодная 2004] и многократно приводимое в различных вариациях разными авторами, помещает стабильность в основу теоретического осмысления КС как психологического конструкта, предполагая наличие у субъекта некоторого устойчивого способа переработки информации при решении познавательных задач. Многие концепции развиваются в рамках таких представлений [Либин и др. 1998; Messick 1976; Wardell, Royce 1978].

Однако в литературе можно найти данные, свидетельствующие в пользу противоположной точки зрения – в частности, потенциальной возможности изменения стилевого полюса субъекта при определенных условиях вследствие тренировки и представления о гибкости в использовании стилей для адаптации к требованиям наличной ситуации [Либин и др. 1998; Digate et al. 1978; Messer 1976; Nakamura, Finck 1980; Rivera-Flores 2015].

Кроме того, уже в работах Г. Виткина [Witkin, Goodenough 1981] отмечалась возможность субъекта быть фиксированным или мобильным относительно своего стиля; так, мобильность предполагает проявление обоих полюсов некоторого КС. Гибкость КС демонстрирует также исследование М. Ниаз, в котором было выявлено, что для стиля полезависимость-поленезависимость каждый полюс делится на две дополнительных группы – фиксированную и мобильную [Niaz 1987]. М. А. Холодная обнаружила важный феномен расщепления полюсов КС, в соответствии с которым каждый КС является не биполярным, а квадриполярным измерением [Холодная 2004]. Квадриполярность некоторых из КС предполагает наличие мобильных и фиксированных подгрупп, а чувствительность КС к ситуационным факторам способствует адаптации человека к конкретным условиям деятельности [Там же]. Мобильность-фиксированность часто рассматривается как проявление стиля более высокого порядка – метастиля, выполняющего в первую очередь регулирующую функцию. Так, в моделях Ч. Носала и М. Кожевниковой стиль мобильность-фиксированность относится к высшему уровню переработки информации – программному, или метакогнитивному, и рассматривается как метастиль, определяющий гибкость в выборе и использовании других КС [Kozhevnikov et al. 2014].

Некоторые исследования, направленные на изучение вопроса о стабильности-мобильности стилей, обостряют иную проблематику, связанную с наличием полюсов КС, более «ценных» и «востребованных», т. е. обеспечивающих человеку более высокую продуктивность деятельности в целом [Cools, Rayner 2011; Nosal 2009; Zhang et al. 2012]. В данном контексте подавляющее большинство попыток развития у субъекта несвойственного ему стилевого полюса направлены на формирование того полюса, который признаётся более эффективным или связан с большим преимуществом [Либин и др. 1998; Messer 1976; Rivera-Flores 2015]. Однако существует и иная точка зрения, согласно которой стили не могут оцениваться с точки зрения их ценностной нагрузки [Nosal 2009; Sternberg, Zhang 2005; Zhang et al. 2012], а могут только соответствовать или не соответствовать актуальной ситуации [Nosal 2009; Sternberg, Grigorenko 1997; Zhang et al. 2012]. На наш взгляд, крайние точки зрения на проблему «ценности» КС вряд ли оправданы. По-видимому, более продуктивным будет несколько иное понимание этой проблемы: для решения конкретной познавательной задачи в конкретных условиях и наличным набором когнитивных ресурсов субъекта формируется адекватная ситуации функциональная система, функциональный орган (понимаемые в рамках идей А. А. Ухтомского, А. Н. Леонтьева), включающие те или иные КС.

Предметом многочисленных дискуссий выступает проблема соотношения КС и способностей, актуальность которой обусловлена не только ее теоретической значимостью, но и тесной связью с другими дискуссионными вопросами – о возможности оценки полюсов КС как более или менее «ценных» и «востребованных» и, соответственно, их связи с продуктивностью деятельности.

Введение понятия КС было нацелено на попытку ответить на вопрос о том, как и почему люди отличаются друг от друга при выполнении той или иной деятельности. Это не всегда удавалось объяснить с позиции одних лишь способностей потому что одни и те же результаты могут быть достигнуты разными способами [Sternberg, Grigorenko 2011]. В литературе как ранних, так и более поздних периодов изучения КС преобладает позиция, согласно которой стили и способности не могут быть сведены друг к другу [Messick 1984; Nosal 2009; Sternberg 2011; Sternberg, Grigorenko 2011; Witkin, Oltman 1967]; тем не менее встречается и противоположная точка зрения (см. ниже).

В целом можно выделить несколько наиболее часто приводимых оснований для различения стилей и способностей (табл. 1).

Таблица 1

Критерии различения стилей и способностей [Messick 1984; Witkin, Oltman 1967]

М. А. Холодная критически анализирует предложенные Г. Виткиным и С. Мессиком критерии (табл. 1), полагая, что на эмпирическом уровне обнаруживаются взаимные пересечения КС и способностей, несмотря на декларируемые на уровне теоретических разработок различия между ними. Таким образом, стили представляют собой не предпочтения, а особый тип интеллектуальных способностей – метакогнитивные способности, являющиеся «индикаторами сформированности психических механизмов, отвечающих за управление процессом переработки информации» [Холодная 2004: 226].

Согласно теории Р. Стернберга, стили представляют собой выборы действовать тем или иным образом на основании предпочтений человека и требований ситуации, и именно этот компонент выбора и принятия решений отличает стили от способностей. Таким образом, стили являются предпочтениями в использовании тех или иных способностей, но не могут быть сведены к ним. Это также объясняет наличие множества КС, описанных в литературе, поскольку диапазон возможных выборов очень широк [Sternberg 2011].

В концепциях, постулирующих несводимость стилей к способностям, ключевым основанием их дифференциации является, на наш взгляд, отношение к процессуальному и результативному аспектам деятельности, соответственно. Общая идея состоит в том, что способности детерминируют эффективность деятельности, а стиль отражает привычный способ ее выполнения, не влияя на конечную продуктивность. Однако, по мнению И. П. Шкуратовой, данное положение о различении стилей и способностей приводит к искусственному разделению процесса и результата, которые в действительности не поддаются разграничению и должны рассматриваться в комплексе [Шкуратова 1998]. На эту же проблему обращает внимание И. Г. Скотникова, подчеркивая, что разным КС свойственно разное соотношение результативных и процессуальных аспектов: некоторые КС могут влиять на продуктивность познавательной деятельности, будучи при этом стилевыми в широком классе жизненных ситуаций. Кроме того, одинаковая итоговая эффективность может быть связана с разными ресурсными затратами [Скотникова 1998].

Понимание отношений между КС и способностями углубляется за счет разработки классификаций стилей по критерию близости к другим переменным индивидуальных различий. Н. Коган выделил три типа стилей по удалению от области способностей: при измерении стилей I типа, наиболее приближенных к способностям, важны точность и правильность ответа; стили II типа не могут быть охарактеризованы в терминах точности или правильности; стили III типа независимы от точности, а также не оцениваются с точки зрения их большей или меньшей предпочтительности при решении широкого круга жизненных задач [Kogan 1973]. Р. Стернберг и Л. Ф. Чжан использовали аналогичные основания для классификации интеллектуальных стилей [Sternberg, Zhang 2005]. Р. Стернберг и Е. Григоренко предложили разделение когнитивно– и личностно-центрированных стилей по степени их близости к способностям и личностным чертам соответственно; деятельностно-центрированные стили в данной классификации являются медиаторами деятельности, восходящей и к личности, и к способностям [Sternberg, Grigorenko 1997; 2011].