Текст книги "Игра Лазаря"

2

В женском туалете было светло, чисто и пустынно. Кроме Яники да пары обутых в красные лаковые туфли ног, уснувших вместе с хозяйкой в одной из кабинок, в туалете больше никого не было. Все мешки с долларами были найдены, и кафельные стены задрожали тяжелыми басами новой музыкальной композиции. Вечеринка продолжалась.

Яника стояла за одним из трех умывальников. Уперев руки в раковину, она смотрела на себя в зеркало и тихо плакала. Созерцание этой физиологической реакции своего организма так поглотило ее, что она не заметила, как в туалет вошел Лазарь. Только когда он отразился в ее зеркале, она оторвала голубые глаза, на которых уже поплыла тушь, от их зеркальной копии и посмотрела в копии Лазаря.

Ему не раз приходилось видеть, как она плачет, но только сейчас он понял, что Яника принадлежит к тому редкому типу людей, которых совершенно не уродуют слезы. Да, она была создана для улыбок, без сомнений. Но улыбаться ведь можно и через слезы.

– Если ты из-за моей дурацкой шутки… – начал Лазарь и осекся. Что за идиотизм – а из-за чего еще?! – Прости. Я не хотел…

– Дело не в шутке. Ты прав.

– Но?

– Без «но» – во всем прав. Хватит уже притворяться, что в моей жизни поработал монтажер. Что сначала все становилось хуже и хуже, а потом вдруг щелк – и я уже распаковываю вещи у вас в доме. Это глупо и… малодушно.

Впервые за все время она заговорила на эту табуированную тему. Заговорила сама, открыто.

– Выговорись, – посоветовал Лазарь и подошел поближе на случай, если ей вдруг понадобится плечо, в которое она сможет выплакаться. – Давай вклей недостающий кусок в ленту. Потом перемотай вперед и больше никогда не возвращайся к нему.

Яника отошла от раковины и остановилась перед ним, будто собиралась пригласить на белый танец. В движениях и взгляде угадывалось нечто такое, что Лазарь обязательно принял бы за следствие алкогольного опьянения, не знай он наверняка, что за весь вечер она не принимала ничего крепче газировки. Тем не менее она была определенно чем-то опьянена.

– У меня никогда не было нормальных отношений с отчимом. – Еще одна слеза поползла вниз по щеке, оставляя на коже темный след от туши. – Сначала их не было вообще. Потом, когда умерла мама, все стало очень плохо. И с каждым днем становилось только хуже…

Лазарь слушал ее, медленно сжимая кулаки. Никогда прежде он не жалел никого вот так – по-настоящему, бескорыстно, без скрытой эйфории от осознания того, что плохо не тебе. Впервые в жизни ему было плохо от того, что плохо было кому-то еще. И это новое ощущение, как «передоз» от впервые опробованного наркотика, вызывало смешанные чувства недоумения и страха.

После смерти жены Калим (с тех пор как Яника познакомилась со своей проекцией, она использовала только это имя) пристрастился к стакану. Некоторых людей регулярное потребление алкоголя размягчает, как хлебный катышек, насаженный на крючок и заброшенный в воду. Других – вроде Калима – ожесточает. В особо острых приступах пьянства жестокий нрав Калима прорывался наружу. Сначала это проявлялось в припадках необузданной ярости, когда он устраивал в доме погром или бил морду очередному собутыльнику. Позже собутыльники уже стали не нужны. На второй год после смерти мамы проявления жестокости можно было отчетливо читать на теле падчерицы, как на страницах раскрытой книги.

– В пьяном состоянии Калиму требовалось ощущать свою власть надо мной и утверждать ее силой. Думаю, это помогало ему чувствовать власть над своей жизнью…

Неожиданно Лазаря осенило. Он вдруг понял, какое опьянение владеет сейчас Яникой. Обычно алкоголь развязывает человеку язык и консолидирует внутри смелость, какой тот никогда не набрался бы в трезвом уме. Сейчас же Лазарю повезло стать свидетелем редкого обратного явления – опьянения собственной смелостью.

– Примерно за неделю до того, как он… – Яника умолкла, предоставив проекции внутри себя время на маленькую битву со спайкой. Для победы потребовалось ровно две секунды: —…изнасиловал меня, все стало совсем невыносимо.

– Калима начали «играть», – кивнул Лазарь, ощущая иррациональное желание стереть ее слезы подушечками пальцев. – Ты не виновата.

– Правда? – В огромных глазах, похожих на два мокрых зеркала, дрожали блики настенных ламп. – Тогда кто? Кто виноват?

Лазарь развел руками:

– Хотел бы я знать. Даже если бы за ответ на твой вопрос присуждали нобелевку, я бы все равно подался в математики.

Яника улыбнулась одними губами:

– Знаешь, даже после всего, что он сделал, я готова была его оправдать.

– Знаю. Я был у тебя в инсоне, забыла?

– Я все еще хотела жить рядом с ним. И нашла бы кучу причин, по которым он сделал это. Из-за чего. Почему. Я бы обязательно нашла оправдание. А если бы не нашла – придумала. Но мне нужно было убедиться, что в нем осталось хоть что-то человеческое…

– Знаю, я был там, – снова повторил Лазарь.

– …маленький кусочек человека, которого я могла бы продолжать любить.

В день, когда Яника отперла квартиру, служившую ей убежищем, и вышла к монстру, поджидавшему на улице, Катя Исакова прямым текстом сообщила отцу, что больше не хочет жить.

– Сначала это было чем-то вроде эксперимента. Хотелось посмотреть на его реакцию… Когда я рассказала, что собираюсь сделать с собой, он так посмотрел на меня… никогда не забуду этот взгляд.

Слезы с новой силой покатились по щекам – на этот раз прямиком в рубашку Лазаря. Не отдавая себе отчета, он крепко прижал ее к себе, обхватив руками худую спину, и полушепотом повторил:

– Это был уже не он. Ты не виновата.

– Я не увидела в нем ни жалости, ни любви – вообще ничего! – всхлипывала она ему в плечо. – Один тупой, животный страх. Не за меня. Когда он услышал, что я собираюсь сделать… Мне показалось, в его глазах появилось облегчение.

– Ты не виновата… не виновата, – твердил Лазарь, словно других слов не осталось.

– Он только кивнул мне в знак одобрения, а потом… потом просто вышел из дома. Просто вышел, Лазарь! Вышел, чтобы не мешать мне исполнить задуманное!

Лазарь кивнул. Он знал, что самое ужасное даже не в этом. Самое ужасное, что в тот день Калим был абсолютно трезв. Вот что стало для нее последней каплей. Тем не менее Лазарь решил не озвучивать это вслух – есть вещи, которым лучше остаться невысказанными.

– К тому времени Калим уже был под ярмом Ведущего, – сказал он вместо этого. – Он сделал бы все что угодно, лишь бы ты улеглась в ту ванну.

Ему вспомнились слова Матвея, сказанные на кухне в ту ночь, когда они чуть не подрались: «Она сама себя убила, тебе бы не знать». Знал бы Матвей, какой крамольный гешефт называет самоубийством, – поперхнулся бы.

– Я знаю. – Яника горячо дышала ему в шею. – Знаю.

Они постояли в обнимку еще немного, не обменявшись больше ни словом. Потом Яника отстранилась. Дрожащими руками принялась утирать мокрое лицо.

– Полегчало? – спросил Лазарь.

Она повела затянутыми в черный бархат плечами:

– Еще не знаю… Да. Думаю, да.

Она оправила съехавшие вниз нарукавники и судорожно втянула ноздрями воздух:

– В любом случае, спасибо, что вытащил из этого болота. Пусть и за уши.

– Спасибо помадой не намажешь, – ухмыльнулся Лазарь. – Может, поцелуемся? По-моему, такие драматические сцены положено заканчивать на романтической ноте.

– Обойдешься. – Она снова улыбалась сквозь слезы, но теперь не только губами – сияло все ее лицо. Такое возможно, только если твоя проекция улыбается вместе с тобой. – Давай выметайся отсюда! Здесь вообще-то женский туалет.

– Из тебя еще не вся жидкость вытекла?

– Да ты только глянь на меня – я же на мегеру похожа! Нужно навести марафет. Иди уже.

Покидая туалет, Лазарь думал, что если она и похожа на мегеру, то такая мегера ему очень нравится.

3

Музыка стихла, на танцполе ведущий шоу, одетый в костюм и шляпу, стилизованные под эпоху американских гангстеров тридцатых, отбирал добровольцев для конкурса под названием «Манекены». Призом для победителя объявили «пивную башню» – полуметровую колбу, доверху наполненную пивом.

Дара и Ник сидели в обнимку и о чем-то шептались. Айма задумчиво следила за происходящим на танцполе, посасывая через соломинку свой «Секс на пляже». Сенсор беспокойно ерзал на стуле, бросая косые взгляды то на Дару, то на Ника.

Не успел Лазарь подойти, как он тут же спросил:

– Где ты лазишь? Где Катя?

– Приводит себя в порядок после горячей беседы. А что здесь делает Аль Капоне?

– Сегодня вечер Квентина Тарантино, – нетерпеливо пояснил Сенс. – Недопонял… какой беседы?

– Ух, какой беседы! А я все гадал, что за два идиота с автоматами снуют между столиками. Один патлатый, другой перемазан гуталином. А это, оказывается, Винсент и Джулс[24]24
  Винсент и Джулс – персонажи киноленты «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино.


[Закрыть]!

Лазарь уже и так все понял – Сенс унюхал что-то. Вернее, кого-то. Это было написано на его лице, читалось в глазах, мигало на лбу неоновой вывеской. Лазарь решил не торопить события и дождаться Янику. Судя по ужимкам Сенса, тот ждал того же.

Спустя пять минут Яника присоединилась к ним. Аль Капоне уже отобрал шестерых добровольцев (трех девушек и трех парней) и теперь подыскивал четвертую пару. Яника присела рядом с Аймой. На ее лице не осталось и следа от слез. Оставалось только восхищаться, насколько профессиональны могут быть женщины в вопросе сокрытия своего эмоционального состояния, имея под рукой лишь косметичку и пару-тройку минут свободного времени.

– Макс, у тебя подбородок грязный, – сказала Яника.

Сенс нетерпеливо смахнул с подбородка клочок пивной пены и выразительно оглядел друзей.

– Короче, у нас проблема, – проговорил он, обращаясь преимущественно к Лазарю, Янике и Айме.

Губы Дары, шептавшие что-то на ухо Нику, остановились на миг, но Лазарю хватило этого, чтобы понять – она тоже навострила уши.

– Проблемы? – оживилась заскучавшая Айма.

– Скажем так, если бы мы играли в шахматы, то у нас – дебют еще одной партии, в которой Черный Властелин снова играет белыми, – загадочно проговорил Сенс.

Лазарь подозрительно сощурился:

– Как обычно. А вот то, как ты это сказал, – нет.

– Скажем так, – продолжал нудить Сенс, – шахматная доска, на которой пойдет Игра, в данный момент может нас слышать.

Теперь пришла очередь Дары подставить ухо своему кавалеру. Лазарь прекрасно видел – все, что в него влетает, вылетает из другого, не задерживаясь. Все ее внимание было приковано к Сенсору и его неуклюжим метафорам.

– Мы ведь сейчас говорим о ма-ахонькой доске походных шахмат, так? – уточнил Лазарь. – А название фирмы-производителя не озвучиваем, чтобы не разрушать конспиративной аллегории?

Сенс глубокомысленно кивнул.

Лазарь повернулся к Айме:

– Мне нужно, чтобы черная королева забрала доску у белой лошади и спрятала на время в школьный рюкзак, – проговорил он, отмечая краем глаза все изменения на лице Дары. Еще немного – и ее начнет трусить. – И побыстрее, пока Черный Властелин не поставил нам детский мат.

Аль Капоне отобрал девятую, предпоследнюю пару участников.

Айма одарила Лазаря взглядом а-ля «я делаю огромное-преогромное одолжение», поднялась из-за стола и обратилась к Нику:

– Ты не против, если я позаимствую тебя у своей подруги на время конкурса? Обожаю всякие конкурсы!

Рыжий растерянно улыбнулся и вопросительно посмотрел на избранницу. Дара перевела взгляд, которым можно было поджигать сухие листья, с Аймы на Ника и почти ожесточенно кивнула. Рыжий еще раз улыбнулся, на сей раз обреченно, и поплелся вслед за Аймой на танцпол.

4

– Это что сейчас было? – взорвалась Дара, когда Айма и Ник изъявили о своем желании участвовать в конкурсе и были приняты радушным Аль Капоне.

– Дара, его «играют», – облокотившись на стол, сказал Сенсор.

Лазарь ожидал услышать в голосе друга извиняющиеся нотки, подобающие случаю, но нет, там не было и намека на неловкость. Интересно, ему кажется, или Сенсу тоже не понравился Ник?

– Кого «играют»? – не поняла Дара. – Ника?

– Да. Я почувствовал что-то, как только он приехал в клуб. Пошел искать. А когда увидел, куда ведет след, удивился не меньше твоего.

У Дары вытянулось лицо.

– Этого не может быть, – сказала она. – Таких совпадений не бывает. Чужие инсоны путают картину, а здесь столько народу. Ты, наверное, ошибся.

Лазарь наклонился к Янике:

– Одна из причин, по которой мы живем за городом. Оттуда легче найти нужный инсон. Для тоннеля расстояние не имеет значения – километр или сто километров. Качество сигнала зависит не от удаленности, а от концентрации инсонов. Когда они сотнями бродят по улицам, толкаются в автобусах, катают свои тележки в супермаркетах, возникают помехи.

– И поэтому я перепроверил, отпив пива из его стакана, – стоял на своем Сенсор. – Хотел бы я ошибиться, но это точно он. Я собирался тебе сразу сказать, но вы все шептались, как…

– Дети! – подсказал Лазарь, весело посмотрев на Дару. – Не расстраивайся, он тебе все равно не подходит. Мать Тереза и беспризорник из индийских трущоб – у вас бы ничего не вышло.

Дара с обреченным видом оглянулась на танцпол, точно ожидала, что слова Лазаря поставили окончательную точку в их отношениях с Ником, и сейчас того под руки выводят из клуба. Ник и Айма стояли в одном ряду с остальными участниками конкурса, Аль Капоне с азартом объяснял в микрофон правила.

Дара снова повернулась к столу.

– Нет никакой Игры! – упрямо повторила она. – Лазарь сразу его возненавидел, как только он вошел. Признайся, ты нарочно все это придумал? Да еще подговорил Сенса мне врать?

Лазарь ожидал чего-то подобного – он давно привык к такому отношению, – а вот Сенс, похоже, нет.

– Меня?! Ты совсем поехала? – От удивления он приподнялся на стуле, но Яника быстро перехватила его за локоть и властным движением усадила обратно на место.

Другой рукой она накрыла ладонь Дарении и мягко сказала:

– Лазарь никого не подговаривал. Все это время он был со мной.

– Ой, да ты вообще его не знаешь! – Дара неприязненно скривилась и отдернула руку. – Он же Нарцисс, каких поискать! Не приемлет всех, кто хоть чуточку на него не похож. А тех, кто является его полной противоположностью, вообще ненавидит!

– Педофилию я тоже не приемлю, – ввернул Лазарь, – а еще садизм, расизм, шовинизм и вообще все, что заканчивается на «изм»… но не начинается с «о».

– Он самый добрый человек из всех, кого мне доводилось видеть. – Дара забыла о Лазаре и накинулась на Сенса, словно хотела убедить его в его же ошибке. – И он любит меня. По-настоящему, понимаешь, беззаветно! Я знаю, о чем говорю. Уж поверь той, кто видит людей, как рентген.

Лазарь снова наклонился к Янике:

– Теперь, когда ты и твоя проекция связаны, ты можешь научиться прятать свои эмоции от ее недреманного ока. Просто почаще задумывайся о рентгеновских лучах Дары как об опасном вирусе, и скоро об этом задумается твоя проекция. Как только это случится, проекция заставит инсон вырабатывать антитела, которые будут распознавать и убивать вирус еще на подходе. Пригодится, если соберешься воспылать ко мне неразделенной любовью, но не захочешь при этом быть убитой из ревности.

Лицо Дары вспыхнуло бы ярче, если бы это было возможно, но оно и так уже горело, как советское знамя, поэтому она просто сказала, стараясь следить за тем, чтобы голос оставался ровным:

– А по-моему, ты сам меня приревновал. Когда понял, что плевать я на тебя хотела. Но, когда ты несчастен, счастливым не должен быть никто – твоя философия. Ты решил мне подгадить, признайся.

– Извини, но в вопросе привязанностей у меня принцип: не болею за команду, за которую не болею, и не ревную тех, кто еще не достиг половой зрелости.

Надолго Дары не хватило. Она снова сорвалась на крик:

– Он счастлив, понял! Абсолютно и полностью счастлив! А со мной – вдвойне. Его не могут «играть»!

– Должен вас огорчить, прелестная леди, но здесь вы неправы, – проговорил за спиной у Лазаря знакомый голос.

Сенсор, Дара и Яника изумленно уставились на говорящего. Судя по их ошарашенным лицам, обладатель голоса был знаком и им.

Бесцеремонно отодвинув стул, который раньше занимала Айма, за столик подсел крупный плечистый юноша, похожий на постаревшего пуделя Артемона из «Приключений Буратино». Бельфегор опустил на стол огромные волосатые руки и хищно осклабился:

– Лазарь не врет. Вашего друга действительно «играют».

На столик и окружающее пространство пало потрясенное молчание.

Символически прикрываясь от Бельфегора ладонью, Лазарь наклонился к Даре и полушепотом сказал:

– Его я не подговаривал – веришь?

5

Диджей закрутил новую пластинку, и в клубе снова загрохотала музыка, ознаменовав начало конкурса. На танцполе девушки наперегонки снимали одежду со своих «манекенов» и швыряли в общую кучу. Зрители вокруг подбадривали их криками.

Яника и Дара испуганно следили за руками незваного гостя, как будто вместе с тяжелыми ладонями на стол лег любимый черный наган Бельфегора. Сенсор весь подобрался и уставился на пришельца немигающим взглядом сторожевого пса, готового сорваться с поводка по первой команде хозяина.

За неимением других желающих, Лазарь возложил роль хозяина на себя. Признаться, внезапное появление Бельфегора в клубе удивило его не меньше остальных. Им и раньше случалось встречаться с офицерами Ведущего наяву, но чаще это все-таки происходило в инсонах. И лучше бы так оно и оставалось. Всякий раз такие встречи начинались на неблагоприятной ноте, а заканчивались едва ли не побоищем. Обычно ситуация накалялась быстро, как между разгоряченными футбольными группировками, болеющими за соперничающие клубы.

Помнится, результат последней такой стычки Лазарь еще долго таскал за собой на костылях, упакованным в гипс. И теперь каждая клеточка его организма взывала к жестокой, но справедливой мести. А значит, мирного исхода эта встреча тоже не предвещала.

Лазарь оценил диспозицию. Сенс, уже весь на взводе и готовый в любую секунду ринуться в бой, медленно убивал Бельфегора взглядом. У Лазаря тоже чесались кулаки, но ему и банде орущих фанатов не хватало предлога. Неудачно брошенного из толпы «фаера», камня или бутылки – чего угодно. Легкого дуновения ветерка, которое качнет шаткий карточный домик показного взаимоуважения, и он рассыплется каскадом неконтролируемой словесной перебранки. Вот тогда можно будет трубить атаку.

Оставалось еще одно обстоятельство, которое смущало Лазаря. Бельфегор явился сюда один, из чего следовало, что он здесь точно не один.

– Где остальные? – спросил Лазарь напрямик.

Какое-то время Бельфегор молча кивал кудрявой головой в такт музыке.

– Леонард где-то возле бара, – наконец, ответил он, увлеченно наблюдая за происходящим на танцполе. – Клеит там одну цыпу. Лилит с Келпи на улице.

– Ясно, – кивнул Лазарь, – с животными сюда не пускают. А у тебя, стало быть, блат. Снюхались с охранником?

Запрятанные в бакенбарды скулы Бельфегора нервно дернулись:

– Все шуткуешь, бродяга? Смотрю, ничему тебя жизнь не учит. Как нога – танцевать пойдем?

Дара бросила на Лазаря предостерегающий взгляд. Уж кому-кому, а ей прекрасно известно, как он умеет провоцировать. Конечно, она ненавидит Бельфегора всем сердцем, а в свете новых обстоятельств, возможно, даже желает ему долгой и мучительной смерти. Но она никогда не была сторонником прямой конфронтации. Инсоны меняют людей, приучают к методам более скрытным, обходным.

– Собачий вальс здесь не играют. – Лазарь ощущал в себе столько яда, что одним укусом мог убить буйвола. – А у меня нет с собой нямки, чтобы держать тебя на задних лапах.

Лицо Бельфегора ожесточилось. Он улыбнулся, но какой-то злобной, уязвленной улыбкой. Перегнулся через стол, забрал у Лазаря стакан с пивом и пару раз отхлебнул. Музыка стремительно набирала обороты, говорить нормально становилось все труднее.

– Пойдем-ка, выйдем на улицу, – предложил Бельфегор, поставив стакан на место. – Есть разговор.

Пальцы Сенсора предусмотрительно сжались в две увесистые колотушки.

– Мы с вами, – мгновенно отреагировала Дара.

– Сидите здесь! – рявкнул на нее Сенсор и подскочил с места. – Пойдем, выйдем, – звенящим от возбуждения голосом проговорил он.

Лазарь с Бельфегором поднялись одновременно. Холодные, как стакан пива, из которого только что пил Бельфегор, пальцы Яники сомкнулись на его запястье:

– Если вы собрались устроить маленькую разборку в большом Токио, я прямо сейчас звоню в полицию. О чем пойдет разговор?

Тут, наконец, Бельфегор обратил внимание на нее. Обернулся и растянул мясистые губы в загадочной улыбке, которая показалась Лазарю странно знакомой. Секундой позже он вспомнил – точно так же он улыбался ей у вольеров «Темной зоны», когда Яника расспрашивала его о своем инсоне. Что-то нездоровое было в этой улыбке – желание, граничащее с похотью. Нечто такое, что пробуждало в Лазаре лютую ненависть к этому волосатому ублюдку.

– Не волнуйся, моя рыжая лисичка, – проворковал Бельфегор, и Лазарь едва удержался от того, чтобы не расколотить стакан пива о его кудрявую голову, – у нас будет самый натуральный разговор.

– О чем? – упрямилась Яника.

Немного подумав, Бельфегор указал косматой гривой на танцпол, где десять раздетых до трусов «манекенов» зябко жались друг к другу. Среди прочих особо выделялся тщедушный угловатый парнишка с острыми коленками и копной рыжих волос, похожих на сладкую вату.

– О нем.