Текст книги "Игра Лазаря"

4

Она смотрела на их ошарашенные лица, но уже через дверной проем. Катерина Андреевна вытаращилась на падчерицу так, словно та только что доказала теорему Пифагора девятью разными способами, а не попросилась домой. Лицо доктора выглядело озадаченным… и слегка смеющимся.

Света улыбнулась ему в ответ и захлопнула дверь. У ног кружился Стив, а через минуту в кухню вошел папа.

– Все в порядке, Светик? – спросил он. – Я слышал какой-то шум.

– Все в порядке, – бодро откликнулась Света. – Все в полном порядке! А шум – это так, пустяки. Дверь сквозняком захлопнуло.

Папа улыбнулся и поцеловал дочь в лоб.

– Рад, что ты решила свои проблемы, – шепнул он.

– Я тоже, – сказала Света. – Очень рада.

5

Лазарь перелез на южный скат крыши, который выходил на двор и улицу. Остановился на самом краю, держась рукой за петлю на конце веревки, привязанной к одной из печных труб. Огляделся.

Вечерело. На темно-голубом небе проявился молодой месяц. Еще по-зимнему холодный, февральский ветер пронимал до самых костей. Лазарь перегнулся через край крыши и глянул вниз. Отсюда высота трехэтажного коттеджа казалась просто головокружительной – с земли дом выглядел куда ниже. Установившаяся в последние две недели аномальная оттепель растопила почти весь снег. В самых труднодоступных для солнца местах еще поблескивали подтаявшие скопления грязно-белых дюн, но их осталось совсем немного. Под Лазарем же чернел почти голый асфальт. Упадешь – костей не соберешь.

Лазарь сместился чуть левее, чтобы при падении не попасть на балкон, заменявший крыльцу крышу. Заглянул за край. С крыльца уже начали выбегать люди.

Яника, Айма, Дарения и Марс поочередно присоединились к Сенсу. Тот стоял посреди двора, задрав кверху голову и прикрыв глаза козырьком ладони. Верхушка солнца над коньком крыши раскрасила его голову и грудь в оранжевый цвет.

– Что происходит? – послышался перепуганный голос Дарении.

Она поравнялась с Сенсом и, следуя его примеру, приставила ладонь ко лбу.

– Не знаю, – потерянным голосом ответил Сенс. – Обкурился какой-то дряни и залез на крышу. Эй, верхолаз, спускайся! Хватит фигней страдать!

Лазарь с удовольствием отметил панические нотки в голосе друга – похоже, он по-настоящему перепуган. Да что греха таить, у него самого сердце в пятках.

– Не шути так! – ополчилась на Сенса Дара. – Может, у него жар! Бред! Лазарь, ты понимаешь, что происходит?

«Как никогда ясно, солнышко», – подумал Лазарь.

– Все собрались? – спросил он. – Не хватает заклятого врага Матвея. Ему должно понравиться!

– Э-э, он в доме… – протянул Марс. – Позвать?

– Он не простит, если не позовешь, – хохотнул Лазарь. Слегка безумно, как ему показалось.

– Марс, стой! – вскрикнула Яника, но мальчишка уже умчался в дом.

Яника подняла покрасневшее лицо. В обрамлении медно-рыжих волос, подсвеченных лучами догорающего солнца, оно казалось почти пунцовым. Сверху было хорошо видно, как дрожат пальцы «козырька» над ее глазами.

– Решил полюбоваться на закат без нас? – спросила она. – Стой там, мы сейчас поднимемся.

Влюбленные любуются закатом вдвоем, и Янике это известно. Но она боится подниматься в одиночку.

– Не получится, – отозвался Лазарь. – Лаз на чердак завален. Похоже, кто-то уронил на него шкаф.

Ладонь Яники опустилась вниз.

– Так, я за лестницей… – потусторонним голосом проговорил Сенс, делая шаг в сторону дома.

– Не получится! – остановил его Лазарь. – Похоже, кто-то втащил лестницу на крышу с другой стороны…

Руки Сенса беспомощно повисли вдоль туловища. Он все-таки решился проверить, обежал дом по кругу, а когда вернулся обратно, оторопело оглядел друзей. Лазарь не лукавил – лестница действительно лежала на крыше, привязанная веревкой к печной трубе.

На улицу выскочил Марс, а следом за ним Матвей – заспанный, всклокоченный, в сиреневом махровом халате Аймы и ее же тапочках.

– Что происходит? – спросил он.

Айма вкратце объяснила.

Матвей взглянул наверх со скучающим недоверием на лице. Лазарь подступил к краю как можно ближе, выставив одну ногу вперед и перенеся на нее вес тела. Одной рукой он по-прежнему держался за петлю, другая свободно болталась над пропастью.

– Где дурь брал? – избито пошутил Матвей. – Кинь наводку, я тоже возьму.

– Не издевайся над ним! – одернула его Дара. – Не видишь – он не в себе!

«Ох, и ошибаешься же ты, подруга, – снова подумал Лазарь. – Сейчас я как никогда в себе».

Марсен подбежал к дому и ощупал кирпичную кладку крыльца.

– Я могу залезть, – объявил он. – Сначала на балкон, а оттуда…

– …камнем вниз, – закончил за него Лазарь. – Даже не пытайся, Тарзан. Я перебью тебе пальцы и сброшу к черту. Не терпится остаться калекой, спасая подлого меня? И не пытайтесь никуда звонить, – добавил он, заметив у уха Дары телефон, который она старательно прятала под пышной шевелюрой. – Я сделаю отсюда сальто-мортале раньше, чем пожарные развернут свой батут.

Мальчишка опасливо отшатнулся назад, будто решил, что Лазарь и правда вот-вот приземлится ему на голову.

– Рехнулся? – севшим голосом спросил Сенс. – Думаешь, мы поверим, что ты решил свести счеты с жизнью?

– Судя по вашим рожам, уже поверили.

– Да скорей у нас на крыше соседский парень, который прикончил тебя в подворотне, снял кожу и напялил на себя. Самовлюбленные мудаки со своей шкурой так просто не расстаются.

Теперь в голосе Сенса чувствовалась злость. Когда Лазарь творил что-то непотребное, в нем всегда вскипал праведный гнев.

– Психологи МЧС свернули бы манатки и сразу уехали, услышав такую отповедь, – усмехнулся Лазарь, перехватывая петлю другой рукой. Пальцы быстро затекали. – Тебе вообще известно слово «толерантность»?

– Хотел бы покончить с собой – выбрал бы домик повыше, – упорствовал Сенсор. – Отсюда голову не свернешь. Максимум покалечишься. Хребет сломаешь или ноги.

– Свернешь, если прыгать на голову. На ноги прыгать у нас ты мастак.

Вперед выступила Яника. Ее слегка пошатывало – казалось, она вот-вот хлопнется в обморок.

– Лазарь, пожалуйста, перестань! – взмолилась она.

Даже с такой высоты Лазарь видел, как блестят ее бесподобные васильковые глаза.

– Что перестать?

– Это! Перестань валять дурака, давай поговорим.

– Кхе-кхе. – Лазарь потрогал кадык. – Перекрикиваться с вами в горле першит.

Яника размышляла десять секунд, в течение которых Лазарь не сделал ни единого вдоха.

– Тогда… тогда позволь подняться на крышу хотя бы мне.

Лазарь колебался в два раза дольше Яники. Это далось ему нелегко, учитывая, что именно этого предложения он и ждал.

– Уверена, что это – хорошая мысль?

– Нет. Ну, так что? Можно?

– Ладно. – Лазарь услышал облегченный выдох Сенса. – Но только ты одна. Сейчас я спущу лестницу. Если кто-то попытается залезть вместе с Яникой, я сброшу лестницу вниз. Если будете держать – спрыгну сам.

Угроза звучала внушительно. Лазарь был практически уверен, что его требование будет исполнено. Не нужно быть психологом, чтобы понимать: он согласился на переговоры, а это уже шаг вперед. Попытка парламентеров нарушить условия договора для потенциального суицидала может стать шагом в пропасть.

– Хорошо, – сказала. Яника. – Я приду одна. Обещаю.

Лазарь поднялся по крыше, перехватывая «страховочную» веревку, уселся на конек и подтянул за другую веревку лестницу, висевшую на противоположном скате. Перетащил ее на свой скат и развязал на веревке петельный узел – та удлинилась в два раза. Тогда Лазарь принялся спускать лестницу на землю, стравливая веревку, точно корабельный линь.

– Приняли! – закричали внизу.

Лазарь снова подступил к краю крыши, держась за петлю «страховочной» веревки.

Сенс с Матвеем установили лестницу, и Яника, шаг за шагом, стала подниматься. Лазарь видел только рыжую макушку да пару тонких рук на перекладинах.

«Толкни! – закричал из глубин подсознания кто-то незнакомый. – Когда она поднимется, толкни лестницу!»

Лазарь знал, что не послушает незваного гостя, однако сам факт его возникновения вызывал тревогу.

Сначала голова, а потом и верхняя часть туловища Яники показались над краем крыши. Лазарь подал ей руку и помог взобраться. На полусогнутых ногах она выпрямилась и, не отпуская руки Лазаря, посмотрела вниз. Порыв ветра ударил в затылок, рыжие волосы качнулись вперед, словно решили броситься с крыши первыми.

«Толкни! Толкни!»

– Высоко… – сказала Яника.

Лазарь отдал ей «страховочную» веревку, а сам взялся за веревку от лестницы. Быстро выбрав конец, который висел над землей, он снова затянул лестницу на крышу, а излишки веревки смотал узлом, укоротив ее на нужную длину. Теперь он мог смело стоять на скате, упираясь ногами в перекладины лестницы.

Яника повернулась к Лазарю. Их глаза встретились. Ее – влажные от слез, слегка покрасневшие, и его – сухие, прищуренные, изучающие. Их разделяла всего пара метров.

– Лазарь, что мы здесь делаем? – спросила Яника.

Она попыталась сократить дистанцию между ними, но Лазарь предупредительно выставил ладонь:

– Стой. Еще шаг – и я прыгну.

Яника говорила негромко, но этого было достаточно, чтобы на земле могли ее слышать. Лазарь же не стеснялся в интонациях. Он организовал этот концерт, и ему нужны были зрители.

– Я не шучу.

– Не подходи, – скулила Дара, – не провоцируй его…

Яника замерла. В глазах снова показалась влага.

– Ты меня пугаешь…

– Как пугаешь меня ты, солнышко, по сравнению с твоим страхом – просто кромешный ужас, – ответил Лазарь. – Это что там блестит в глазах – никак слезы? Ну, давить заказные слезы у тебя отменно получается. Я бы сказал, профессионально. Во время нашего маленького спектакля в лесу ты это доказала.

Лазарь старался вложить в слова всю ненависть, всю боль и обиду до последней капли. И даже чуточку больше. Ему хотелось унизить ее. Оскорбить. Заставить страдать. Даже невзирая на то, что теперь это было практически невозможно.

Яника действительно не обиделась.

– Давай поговорим. Скажи, что случилось? Мы во всем сможем разобраться. Смерть – единственная безвыходная ситуация, а всем прочим можно найти выход, помнишь? Ты столько раз объяснял мне это, а теперь сам…

– Хреновый из меня учитель, – констатировал Лазарь без тени иронии.

– Для оптимизма всегда есть место. Его просто нужно освободить!

Здесь, на краю крыши, она казалась такой беспомощной и беззащитной, что на одну секунду Лазарь почти усомнился в себе. Конечно, нельзя было поддаваться… но он не удержался. Он вспомнил инсон Марты, снова стал перемалывать его в уме, перебирать по косточкам, стараясь найти хоть одну лазейку для другого ответа. Крошечную, микроскопическую – любую. Очень уж не хотелось доводить до крайности. Но нет, ошибки быть не могло. Как и места для оптимизма.

– В философии оптимистов жизнь – это не зебра, а балерина из музыкальной шкатулки. Если повернулась попкой – значит, скоро обязательно покажет сиськи. – Лазарь спустился на одну перекладину ниже. – Эта практика вечно позитивного мышления застит глаза. Мешает реалисту трезво мыслить, видеть то, чего не видят другие. Например, признаться самому себе, что балерина – фарфоровая, шкатулка – механическая… – Он сделал паузу, подыскивая нужные слова. Впервые в жизни они не слетели с языка сами собой. – Что ты совершал ошибку за ошибкой. Что та, кому верил и доверял, оказалась продажной расчетливой дрянью…

Дара, Сенс, Айма, Матвей и Марс, не сговариваясь, переглянулись.

– Не переживайте, – Лазарь махнул свободной рукой в сторону Яники, – она не обиделась. Ей вообще на меня плевать. На вас всех, кстати, тоже.

– Что он мелет… – зашептала Дара, ни к кому конкретно не обращаясь. – Господи, у него и правда горячка…

Они смотрели на Янику – точнее, на ее профиль, потому что сейчас девушка стояла к ним боком. И только Лазарь мог наблюдать ее анфас. То, что он видел, ввергало в такое уныние, что хотелось прыгнуть вниз прямо сейчас.

Лицо Яники ровным счетом ничего не выражало. Влага стояла в холодных неподвижных глазах, устремленных на Лазаря без тени смущения, удивления или обиды.

– Смотрите-ка, слезы больше не текут, – заметил Лазарь. – Либо закончились, либо слезоточивые капли перестали действовать. Не делайте удивленные лица, друзья мои. Она – предательница.

6

Неужели он сказал это вслух? С трудом верилось. Но да – сказал. Достаточно было взглянуть на друзей, чтобы понять, насколько дико, бредово и невразумительно это прозвучало. Как и любая сокрушительная правда, похожая на удар обухом по голове, эта правда нуждалась в медленном переваривании. Сначала нужно отрубиться, полежать немного без сознания, потом прийти в себя и, наконец, мучаясь ужасной мигренью, разобраться в случившемся.

– Я абсолютно уверен, что она с самого начала работала на Ведущего Игры. И у меня есть, как минимум, пять причин думать так, – заявил Лазарь в изумленную тишину.

Он старался больше не смотреть на Янику. Нужно было выговориться прежде, чем он увидит подтверждение своих слов на ее лице. Возможно, это будет так больно, что он не сможет продолжить.

– Первую подсказку я дал себе сам, – принялся проговаривать он заранее подготовленный текст. – В день, когда я вытащил Янику из ванны, все двери в ее квартиру были открыты. Тогда я списал это на рассеянность Калима, спешившего поскорей оставить дочь наедине с горячей водой и лезвиями. Теперь я понимаю, что ошибался. Когда я открывал дверь в ванную комнату, ручка была мокрой…

Лазарь сбился и закашлялся. Он испугался, что сейчас друзья воспользуются его заминкой и вставят парочку неуместных вопросов, но они молчали. Все они внимали, затаив дыхание. Даже Яника… Она терпеливо слушала Лазаря, не предпринимая никаких попыток защититься. И от этого становилось еще хуже.

– Ручка была мокрой, и это не давало мне покоя, – продолжал Лазарь. – Она была мокрой снаружи, а не внутри. Почему? Ведь когда заходишь в ванную, твои руки еще сухие, и в ванной тоже сухо. Ты закрываешь за собой дверь, включаешь воду, и тогда появляется влага. Пар заполняет воздух и оседает на предметах: стенах, зеркале, внутренней стороне двери. Единственное место, куда он попасть не может, – внешняя сторона двери. Так почему ручка была влажной снаружи? Ответ лежал на поверхности. Потому что кто-то вошел в ванную после Яники, коснулся запотевшей ручки изнутри, а когда уходил, дотронулся до сухой ручки снаружи. Кто-то входил в ванную до меня, вероятно, мы разминулись на несколько минут. Кто это был? Бельфегор, Лилит, Ведущий Игры лично?

Яника молчала.

– Кто бы это ни был, он приезжал, чтобы открыть для меня двери. Но зачем он входил в ванную? Для вербовки личный контакт не нужен, все происходит в инсоне. Тогда зачем?

Яника не отвечала.

– Хотел удостовериться, что Яника жива? Нет, он знал это наверняка. Хотел установить, так ли она красива наяву, как в инсоне? Вот это ближе к истине. Думаю, это был Бельфегор.

Ответа снова не последовало, да Лазарь и не ждал иного. Какая теперь разница?

«Никакой разницы нет, – подсказал незнакомый голос. – Скажи ей! Ты же спросил только потому…»

«Заткнись! – прикрикнул на него Лазарь. – Сегодня и без тебя тошно. Заткнись и не высовывайся».

– Вторую подсказку дала Дара. – Лазарь старался поддерживать в голосе твердость, но с каждым словом это давалось все труднее. – Рядом с Яникой она ощущала сильный страх, который чудесным образом исчезал, когда исчезал я. В этом вопросе я профан, но, думаю, эмоции человека, провозящего в багажнике труп через полицейский кордон, на вкус и цвет примерно такие же. Яника боялась, что в моем присутствии Дара раскусит ее, увидит, что она на самом деле ко мне чувствует. Но Дара ничего не видела, потому что она ничего не чувствовала… кроме страха быть пойманной.

Говорить стало почти больно. Слова вылетали из горла, как лезвия, – Лазарь запинался на каждом втором. В уголках глаз неприятно пощипывало.

– Третью подсказку дал Сенсор. Погружая Янику в инсон в первый раз, я не удержал ее… точнее, она сама выбросила меня наружу. Словом, я очнулся в яви, а она оказалась заперта внутри. Полный провал. В первый раз без провожатого тоннель не найти – это всем известно. Казалось бы, одним комнатным растением в квартире должно было стать больше. И вдруг… – Лазарь хлопнул себя ладонью по бедру. – Она чудесным образом находит дорогу назад. Сама. Много вы знаете новичков, способных на это? До того раза я не знал ни одного. И не знаю до сих пор.

– Для нее это погружение было не первым? – домыслил Сенс.

– Думаю, даже не вторым… – бесцветно подтвердил Лазарь.

Он поменял опорную ногу – лестница неприятно заскрипела по шиферу. Вдруг Лазарь подловил себя на том, что совершенно не хочет находиться здесь, на краю этой крыши. Невыносимо сильно захотелось расслабить ноги и познать, наконец, ощущение свободного полета. Сделать что угодно, лишь бы уйти поскорей из этой отвратительной действительности, от этой сокрушительной правды. Марте это удалось.

– На четвертую подсказку навел Марс. – Лазарь говорил через силу, в горле булькало и клокотало. Он вообще сомневался, понимают ли его внизу. – Недавно он назвал меня «падлой». Дескать, это я сдал Бельфегору наши планы относительно «Марафона», чтобы подгадить Матвею. Он оказался наполовину прав. Кто-то действительно сдал Бельфегору наши планы, вот только это был не я. К слову, Яника тоже сделала это наполовину. В конце концов, Бельфегор ничего не знал о нашем маленьком спектакле. Когда у Хеспии раскрылись крылья, он искал свою челюсть где-то в траве, и это было подлинно.

Оттягивать дальше было невмоготу. Лазарь нашел в себе силы посмотреть на Янику. Одного взгляда хватило, чтобы понять – ошибки быть не может. Увиденное потрясло до глубины души. Пальцы сжались в кулаки, опорная нога на перекладине задрожала в колене.

А ведь правда больно, черт! Пожалуй, даже больнее, чем ожидалось. Одно дело – готовиться к худшему – это не так тяжело, поскольку даже в девяностодевятипроцентной вероятности оказаться правым остается однопроцентный шанс на ошибку. И совсем другое – потерять последний процент.

Глаза, которыми смотрела на него Яника, безжалостно вырывали этот последний процент и бросали с крыши вниз. В этих голубых стекляшках не осталось ничего от рыжеволосой улыбчивой красавицы, которую Лазарь когда-то знал. Которой верил и, быть может, впервые в жизни по-настоящему открылся.

Из-под насупленных бровей на него взирала рыжая бестия. Загнанная в угол лисица, готовая сопротивляться до последнего вздоха. Лазарь попытался отыскать на ее лице хоть кроху стыда, хоть крупицу раскаяния – любой намек на какие-то чувства к людям, считавшим ее другом, или хотя бы к нему лично. Но, сколько ни приглядывался, сколько ни придумывал – ничего там не было. Одна лишь враждебность, присущая людям, околдованным чарами Ведущего Игры.

– Ну, а пятую подсказку дала мне ты, – сказал Лазарь, обращаясь к Янике. – «Б. Ф.» – помнишь? Не за красивые шрамы на руках тебя приняли на работу. У Ведущего большие связи. Организовать шикарной девушке шикарный график, шикарный дом и шикарную зарплату для него – раз плюнуть. Отношения между «Б. Ф.» и тобой не ограничивались чисто профессиональными, так ведь? Настойчивые звонки на мобильник рано утром и поздно вечером в твой законный выходной – тому доказательство. – Лазарь примолк. Озвучить следующую мысль оказалось сложнее, чем он думал: – «Б. Ф.» – это Бельфегор?

Припомнились все взгляды, которыми тот пожирал Янику всякий раз, когда они оказывались вместе, загадочные улыбки, полунамеки. И эта его фраза в кабинете распределителя «Марафона»: «Она не дама – она собачка. Между вами нет взаимности, не было и не будет».

«Разумеется, не будет, – захихикал зловредный голосок. – Ведь она – его собачка».

Сенсор первым обрел дар речи.

– Что ты, дружище! – воскликнул он. – Яника – офицер Ведущего? Наша Яника? Да не может быть! Она отказалась от предложения офицеров. Проиграла! Да если б не ты, она бы никогда не вылезла живой из той ванны…

– Вот именно! – Лазарь горько рассмеялся. – Если бы не я. Мы были так уверены, что она отказалась от предложения Ведущего, и тот оставил ее умирать, что упустили маленькую, но важную частицу «не», а она меняла все. Она «не» отказалась от предложения Ведущего, и он «не» оставлял ее умирать. Прекрасное прикрытие для шпиона, которого собираешься внедрить в стан врага. По какой-то причине Ведущий знал, что я приду за его Мата Хари. Тройная Игра – ну кто бы мог подумать?! Ведущий заарканил Калима, чтобы достать Янику, чтобы она, в свою очередь, достала меня.

Очередной порыв ветра заставил Лазаря поежиться.

Круглое лицо Сенса непривычно вытянулось.

– Яника? – тихо позвал он. – Ты почему молчишь?

Но Яника и не думала оправдываться. Даже не обернулась. Вместо этого она обратилась к Лазарю:

– Перестань обманываться.

Лазарь ждал каких-то изменений и в ее голосе, но тот звучал как всегда мягко и мелодично. Разве что чуточку строже. И гораздо уверенней. Эта Яника знала о жизни гораздо больше, чем прежняя. Она не нуждалась в лекциях на тему смысла жизни и неизбежности смерти. И в том и в другом она разбиралась вдесятеро больше любого из присутствующих.

– Обманываться? – переспросил Лазарь.

Как раз своего голоса он сейчас и не узнал.

Яника долго смотрела на него. Потом припухшие, как от долгих поцелуев, губы скривила самая ужасная из всех улыбок – сострадательная.

У Лазаря затряслись поджилки.

– Вспомни, почему ты вообще выбрал меня, – сказала она. – Самовлюбленный эгоцентрик, для которого результат Игры влияет только на самолюбие и зарплату, решается нарушить договор. Лезет спасать совершенно незнакомую девушку, получает за это по рогам, но даже тогда не останавливается. Он твердо намерен сделать из нее Эмпата. Он идет против всех, наперекор своим желаниям. Никогда не спрашивал себя – почему?

Спрашивал. Что за глупые вопросы – конечно, спрашивал. Да только не удосуживался дать ответ.

– К чему ты клонишь?

– Ты лжец, Лазарь, – сказала Яника. Она продолжала улыбаться, но теперь улыбкой лисицы, отыскавшей лазейку, в которую сможет улизнуть. – Ты ведь убил того парня. Молот, да? Твоя рука не дрогнула. Ты вогнал ему «заточку» в самое горло и убил его.

У Лазаря перехватило дыхание. Кожа на затылке пошла мурашками, и даже уши, казалось, зашевелились. Странно было слышать это здесь, от нее, при всех. О том, что он действительно вогнал «заточку» прямо в горло Молота, знали только Сенсор, Матвей и, быть может, Айма.

Интересно, как узнала Яника?

– Я не убивал, – сказал он. – Его откачали…

Виноватых не нашли. Проводилось расследование, почти на месяц в части поселились военные дознаватели. Ни свидетелей, ни улик, кроме обломанного черенка зубной щетки да вафельного полотенца, какие в части были у каждого. Потерпевший не смог никого опознать, что неудивительно – трудно мыслить рационально, когда из горла хлещет кровь, а штаны намокли от страха. В конце концов дело замяли. Убитых не было, раненый быстро шел на поправку, так что Лазарь отделался легким испугом.

– Это неважно, – возразила Яника. – Ты проиграл. Ты проиграл, но отказался присоединиться к Ведущему и остался человеком. Ты – исключение. Всю жизнь ты искал подобного себе, родственную душу. Ведь исключение доказывает правило. Наконец ты нашел его во мне.

Теперь все смотрели на Лазаря. Кто-то удивленно, кто-то с жалостью, а кто-то и с плохо скрываемым отвращением. Лазарь не пытался разобраться – кто и как. Теперь уже было плевать. Когда стоишь на краю крыши, упираясь ногами в перекладины лестницы, привязанной к печной трубе, такие мелочи теряют вес.

– Ты с самого начала обо всем догадывался, – подвела итог Яника. – Просто не хотел признаться себе в этом. Сама перспектива так крупно ошибиться в человеке, якобы изученном тобой вдоль и поперек, претила твоему непомерно раздутому эго. Разве я не права?

Это было равносильно признанию.

Дара охнула и отшатнулась, схватив за руку белую, как гейша, Айму. С лица Матвея улетучилась сонливость. Сенс растерянно хлопал глазами – он так и не расстался с надеждой найти логическое объяснение происходящему. Марсен выглядел совершенно разбитым. Он не сводил глаз с Лазаря – тот снова разрушил все его идеалы, и мальчишка ненавидел его за это.

– Почти, – уклонился Лазарь. – Я догадывался. Но были поводы для сомнений и помимо эго. Будь ты шпионом, логичнее было подгаживать мне исподтишка, сливая Игру за Игрой. Но нет – ты помогала. С твоим появлением мы выиграли семь Игр кряду – мой личный рекорд. Теперь ясно, почему. Хотела покрепче привязать, чтобы потом побольнее оторвать?

– А привязала? – с хитринкой в голосе спросила Яника.

Лазарю показалось, что в ее вопросе скользнул личный интерес. А впрочем, что тут такого? Все эти месяцы она старательно обрабатывала его, так что нечего удивляться, что теперь ей любопытно узнать результат.

Все посмотрели на Лазаря, как будто их самих только это и волновало. Вообще-то, так оно на самом деле и было. Ответ беспокоил их не меньше, чем самого Лазаря.

Пора заканчивать этот спектакль.

– Все это время ты была человеком Бельфегора до мозга костей и никогда моим, – сказал Лазарь, спускаясь по перекладинам лестницы к самой кромке шифера. Солнце полностью исчезло за коньком. В сгустившихся сумерках лица друзей внизу казались размытыми серыми пятнами. – Признаюсь, я недооценил его. Сегодня он уничтожил мою счастливую реальность точь-в-точь как сделал это с реальностью Марты.

– Лаза-арь, – предостерегающе протянул Сенс, первым учуяв неладное. – Не смей.

Лазарь остановился на последней перекладине и еще раз посмотрел на Янику – та с живым интересом наблюдала за его передвижениями. Он попытался разглядеть ее лицо, черты которого изучил наизусть. На секунду ему померещилась в них тревога. Появилась – и сразу исчезла.

Да нет же, ничего там не было! Он просто выдает желаемое за действительное, как и все остальные. Если дурак учится на своих ошибках, то как назвать того, кто не может даже этого? Надо взять себя в руки. Он – не все остальные.

«Не дури, – сказал инстинкт самосохранения. – Отойди от края, полезай наверх и забирайся на чердак. Есть и другие способы».

«Нет, – с самоубийственным хладнокровием возразил ему неизвестный голос. – Ты и сам знаешь, что нет. Двух правильных мнений быть не может, а значит, один из нас пудрит тебе мозги. Давай решайся. Только быстрее, мне надоело торчать на холоде».

Яника, как будто услышав перебранку в его голове, одним движением развеяла все сомнения. Не отрывая глаз от Лазаря, она слегка наклонилась над пропастью и… приглашающе кивнула.

– ЛАЗАРЬ, СТОЙ! – закричал Сенс.

Через секунду к нему присоединились остальные. Они орали и визжали, сливаясь в неразборчивую разноголосицу, в которой недоставало одного голоса. Яника с безжалостным любопытством наблюдала за Лазарем. Чуть припухшие, как от долгих поцелуев, губы оставались плотно сомкнутыми.

От гнева у Лазаря потемнело в глазах. Отринув все сомнения, он в два прыжка сократил расстояние между ним и Яникой с двух метров до нуля, сбил девушку с ног и, вцепившись в нее мертвой хваткой, покатился по крыше.