Текст книги "Игра Лазаря"

5

Во дворе они наткнулись на Дару. Девушка стояла на крыльце, странно перекатываясь с мысков на пятки, и возилась со связкой ключей. Подойдя ближе, Лазарь уловил амбре алкогольных коктейлей – где-то она куражилась весь вечер, да еще без Аймы?

Дара оглянулась.

– А, это вы… – Недружелюбием разило куда резче спиртовых испарений. – Гуляем? – хихикнула она. – А я что-то дырочку найти не могу…

Она вдруг прекратила искать ключом замочную скважину и вперилась в Янику таким взглядом, от которого даже Лазарю стало не по себе. Немая сцена длилась с минуту. Потом Яника, донельзя смущенная, полезла за своими ключами, быстро отомкнула дверь и исчезла в полумраке спящего дома.

Лазарь собрался последовать за ней, но ледяные пальцы Дары сомкнулись на его запястье:

– Надо поговорить.

– Сначала проспись.

Его разбирала злость. Хотелось выдернуть руку, да так, чтоб Дара не устояла на ногах и полетела на пол. Сейчас Лазарь не мог поручиться, что стал бы ее подхватывать.

– Нет, сегодня, – упрямствовала Дара.

– Потому что завтра не хватит духу? Ах, эта волшебная сила алкоголя – превращать слабаков и трусов в пьяных слабаков и трусов.

Дара ловко захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, преградив Лазарю путь. Скрестила на груди руки, закусила нижнюю губу и уставилась на него оскорбленным взглядом, будто это он вынуждал ее к нежеланному разговору.

Терпение Лазаря подходило к концу, когда она заговорила:

– А я все жду-жду, когда он попросит меня посмотреть ее… а он, похоже, и не спешит.

«Интересно, – думал Лазарь, – что не дает ей покоя на самом деле? Полное отсутствие его заинтересованности в этом вопросе или собственное любопытство? А может, и то и другое?»

– Если честно, – продолжала Дара, – я думала, ты прибежишь ко мне с этим еще полмесяца назад. В тот же день, когда у вас… – она скорчила гримасу, неуклюже взмахнув руками, – началось все это.

В ее словах звучали нотки ревности, но их заглушали другие, более мощные – злости, низведенной до ненависти. Понять бы еще, кому она адресована.

– Сочувствую твоему горю, – усмехнулся Лазарь – хотелось уколоть ее как можно больнее. – Но у меня не возникало такого желания. Скажу больше – я даже ни разу об этом не задумывался!

– Вреш-ш-шь, – зашипела Дара.

– Нет, не вру.

Он врал. Задумывался, еще как задумывался. Даже порывался прийти, но в последний момент какое-то малодушное чувство заставляло его вернуться. Пока еще не поздно.

Дара очень долго размышляла над ответом, краснея и надуваясь, как рыба-еж, поднятая из глубин океана. Казалось, ее вот-вот разорвет от обиды.

– Ну и кто из нас трус? – наконец, выдавила она.

Теперь пришла очередь Лазаря краснеть. Слава богу, от передозировки свежего воздуха щеки так разрумянились, что Дара вряд ли могла заметить это. Но она раскусила его – вот так просто.

– Проверка чувств на детекторе лжи не способствует развитию отношений, – попытался выкрутиться он.

К лицу Дары вернулась пьяная расслабленность:

– Тебе видней. Не способствовать развитию отношений – твой конек. Но тебе повезло. Я взяла инициативу в свои руки.

У Лазаря сжались кулаки:

– Руки бы тебе отбить… Кто тебя просил?!

– Тю-тю-тю, – Дара затрясла перед лицом растопыренными пальцами, – как мы занервничали! Испугался? Может, водочки для храбрости?

Она рассмеялась, как безумная. Отступив от двери, согнулась пополам и схватилась за живот, заливаясь безудержным хохотом. Лазарю никогда еще не приходилось видеть ее в таком развинченном состоянии.

И тут у него сорвало планку. Он схватил ее за плечи и силой заставил выпрямиться. Перехватил за запястья и придавил к перилам крыльца, а сам навалился сверху.

– Уймись, припадочная! Весь дом перебудишь.

Он нависал над заостренным носиком Дары, почти касаясь его. Перед глазами крупным планом вырисовывались ее глаза – голубые, широко распахнутые, покрасневшие и хмельные.

– Ой, как эротично… – пьяно захихикала Дара. В нос пахнуло перегаром. – Может, поцелуемся? Не волнуйся, над нами балкон. Она ничего не увидит.

Голубые глаза закрылись, и ее горячие губы медленно потянулись к губам Лазаря. Они почти достигли цели, когда он поднял голову на недосягаемую для них высоту.

– Она ничего не увидит, потому что, в отличие от тебя, у нее нет привычки подглядывать, – проговорил Лазарь в бешенстве.

В ответ на это Дара снова рассмеялась.

– Зачем ты это делаешь? – недоумевал Лазарь. – Боишься, что она разобьет мне сердце? Или, может, тебе?

Веселье на губах Дарении сменилось презрением почти мгновенно, как бывает только с сильно выпившими людьми.

– Не бойся, твое сердце в безопасности. Когда начался ваш амур-тужур, я и правда пыталась пролезть к ней в инсон, но у меня ничего не вышло. Либо ты хороший учитель, либо она гениальная ученица, но ее голова закрыта для меня на замок.

Лазарь отпустил ее и отошел на шаг. Дара осталась висеть на перилах, облокотившись на них.

– Тогда зачем этот концерт? – спросил он. На сердце полегчало, он уже готов был ее простить. – Чтобы пообжиматься со мной на крылечке, достаточно просто попросить.

Дарения печально усмехнулась, как бы говоря: «Теперь уже недостаточно», – а вслух сказала:

– Это еще не все. Когда у меня ничего не получилось с инсоном, я стала отслеживать ее эмоции. Их у меня пока получается видеть. Я следила за ней, когда вы были вместе и когда нет, когда она оставалась наедине с нами и со мной одной. Последние две недели я сканировала ее вдоль и поперек. Интересует результат?

Губы Лазаря зашевелились сами собой:

– Мне плевать, что ты там увидела.

– Страх, Лазарь. Я видела страх.

Лицо Лазаря запылало. Тяжесть на сердце вернулась обратно, прибавив в весе раза в два.

– Очень знакомый букет, – продолжала Дара. – Соленый и терпкий – недоверие с примесью страха. Я почувствовала это в тот день, когда она только переступила порог нашего дома. То же самое я ощутила сейчас, пять минут назад. Ничего не изменилось.

Теперь и Лазарь вспомнил. «Немного терпкий, с примесью страха», – сказала Дара Янике, смущенно топтавшейся в тамбуре с тяжелой сумкой на плече. Он тогда еще удивился – чего она боится до сих пор? И вот теперь, по прошествии стольких месяцев, ему говорят, что ничего не изменилось. Стыдно признаться, но в этот момент Лазарь сам почувствовал страх.

Судя по взгляду Дарении, она это уловила.

– Еще бы ей не бояться, – проговорил Лазарь. – Ты же с первого дня смотришь на нее как рентгенолог на опухоль.

– Сначала я тоже так думала, – кивнула Дара. – Страх проявлялся в моем присутствии, а проверить, что она чувствует, когда меня нет, я не могла. Но потом я стала замечать странную закономерность. В определенные моменты страх притуплялся или вообще исчезал, даже когда я была рядом. И тогда я решила понаблюдать, кого в эти момент рядом нет. Знаешь, кто это был?

Лазарь знал.

– Ты, Лазарь.

В ее словах сквозило столько неприкрытого злорадства, что Лазарю захотелось снова прижать ее спиной к перилам и давить, давить, давить, пока не захрустят позвонки.

– И что… – Он поперхнулся – горло перехватило. – И что, один только страх? Ничего больше?

Дарения слабо улыбнулась:

– Ты же знаешь, я улавливаю доминирующую эмоцию. Невозможно почувствовать все сразу. Цвета, вкусы смешаются в одну кашу… ничего нельзя понять.

Неожиданно ее взгляд полностью протрезвел, стал зловещим, почти пугающим. Чьи бы глаза сейчас ни смотрели на Лазаря – это больше не были глаза Дары.

– Не могу сказать наверняка, что она чувствует к тебе, Лазарь, – заговорил под чужими глазами рот Дары, – но то, что она боится тебя больше, чем любит, – несомненно.

От слова «несомненно» Лазаря бросило в дрожь. И не только потому, что оно пугало его по смыслу. Оно пугало его по звучанию. Голос, который сказал это, был низким, глубоким, не имеющим ничего общего с восемнадцатилетней девушкой.

– Что ты имеешь в виду? – прохрипел Лазарь, цепенея от ужаса. – Кто… ты?..

– А вот в этом, – ответил рот, который, как и глаза, больше не принадлежал его подруге, – тебе предстоит разобраться самому.

Глава 3
Дверь на задний двор

1

Воскресенье обещало быть чудным. Родители задумали устроить барбекю. В отличие от отечественного шашлыка, иностранное «барбекю» пробуждало в папе необъяснимое воодушевление. Вот так – сегодня в обед у них барбекю. Совсем как у американцев.

Папа с братом возились во дворе с новым мангалом, похожим на большую круглую кастрюлю с зарешеченным верхом, оживленно споря, сколько сыпать угля, чтобы мясо не пережарилось. Мама занималась салатами на кухне.

Что касается Светы, она даже не спустилась вниз, чтобы помочь ей. После завтрака заперлась в комнате и пролежала на кровати до самого обеда, разглядывая то потолок, то стены. Смотреть в окно на задний двор, где отец с братом искали жидкость для розжига углей, почему-то не хотелось. Как и спускаться за стол, который, как назло, тоже установили во дворе. На самом деле Свете вообще ничего не хотелось. Чудесное воскресенье было безвозвратно испорчено, как и все последующие воскресенья, будни и даже субботы. Каждая последующая минута будет заведомо омрачена событиями вчерашнего дня, и так до тех пор, пока проблема «двери на задний двор» не будет решена.

Осознание этого простого факта застало Свету врасплох. Ее осенило сегодня утром, за завтраком, и следующий кусок пирога не полез в горло. Наверное, она сильно побледнела, потому что мама сразу заметила. Она так перепугалась, что даже хотела все отменить. Девочке пришлось врать (а она очень не любила это), что у нее просто несварение, и для пущей убедительности – прямиком бежать в туалет. Пять минут назад мама зашла в комнату и с печальным видом сообщила, что сегодня Свете, наверное, лучше воздержаться от шашлыка и ограничиться салатом. Девочка только обрадовалась – она и салат-то не очень хотела.

Воспоминания отравляли весь аппетит. Как ни гнала она от себя живописные образы, они продолжали блуждать в голове, точно призраки: Виктора, Катерины Андреевны, тети Маргариты. Когда Света поняла, что бороться дальше бесполезно, она заставила себя думать. Она пыталась вспомнить Марту. С чего это она решила, что Марта – ее настоящая мать? Теперь эта мысль казалась дикой отвратительной насмешкой над мамой, возившейся сейчас на кухне с салатами. Но вчера, за дверью, с тетей… эта мысль выглядела вполне логичной.

Черные волосы, ямочка на подбородке, тонкие губы. Господи, да ведь они так похожи! В семье Светы все блондины. Белокурая мама, веснушчатый брат, отец со своей неповторимой прической и соломенными моржовыми усами. И только Света – брюнетка. Длинные черные волосы и ямочка на подбородке. Ни у кого из ее родственников не было ямочек. Света где-то читала, что ямочка – верный признак приемного ребенка.

По спине побежали мурашки. Теперь стоило задуматься об этом, и образы сами всплывали в голове. Воспоминания, обрывки виденных прежде сцен. Света вспомнила, что никогда не видела Марту вживую – только на фотографиях. Запечатленная на них женщина была молода, красива, счастлива… и очень похожа на Свету. То есть Марту.

Нет. Всему можно найти логическое объяснение. У Светы есть мама – она помнит ее с младенчества, есть брат и папа – она любит их, сколько помнит. Ее отец – не плюгавый пьянчужка и игрок, а красивый, статный мужчина – всем мужчинам мужчина.

И в то же время люди из мира за дверью совсем не казались плодом воображения, галлюцинацией. По ту сторону двери они были так реальны, что сном казался не тот, а этот – благополучный – мир.

Что же получается? Если она потихоньку сходит с ума – что ж, чему быть, того не миновать. Но если есть хотя бы один шанс на миллион, что ответ кроется в чемто еще, кроме психического расстройства, – она обязана найти его.

Еще одно прозрение, уже второе за день, ударило Свету, как разряд молнии. Она будет ходить за дверь столько, сколько понадобится. Будет окунаться в этот унитаз с головой до тех пор, пока не найдет на дне золотой ключик или не придет к выводу, что ничего, кроме… хм, известно чего, там нет. И искать предстоит самой, без посторонней помощи.

Света посмотрела в окно на небо. Оно всегда успокаивало ее. Казалось единственным местом в мире, лишенным каких-либо проблем и раздоров. Обителью недосягаемого умиротворения. Тем местом, где, по словам мамы, живет бог.

– Подскажи мне, – попросила она. – Я правильно поступаю? Подскажи – и я послушаюсь.

Ответа не было. Света почувствовала себя самым несчастным и одиноким человеком на свете. Сбитым с толку, запутанным, запуганным. На глаза навернулись слезы.

В этот самый момент в дверь постучали.

– Секунду! – крикнула Света и кинулась лицом на подушку, чтобы впитать в нее слезы.

– Света, милая, ты в порядке? – донеслось из-за двери.

Папа.

– Да, папуля! – Девочка утерла глаза уголком наволочки и приняла сидячее положение. – Заходи.

Дверь открылась. В комнату вошел отец, а вместе с ним запах дыма, которым он пропитался.

Какой же он все-таки красавец! Если Свете придется когда-нибудь задуматься о замужестве, ей не придется забивать голову вопросом, как должен выглядеть ее будущий избранник. Но сейчас у папы на лице отражалось все волнение мира – значит, с ним только что говорила мама.

Отец приблизился к Свете с величайшей осторожностью, словно хотел изловить бабочку, присевшую на край ее кровати.

– Светик, что случилось? – тихо спросил он. – Ты с самого утра сама не своя. Мы волнуемся.

Ну точно – мама накрутила.

– Ничего. – Света выжала улыбку в доказательство. – Просто расстройство желудка.

– Нет, не желудка, – мягко возразил папа, а потом аккуратно коснулся дочкиного лба кончиком указательного пальца. – Вот где проблема. В последнее время с тобой что-то творится, мы же видим. Может, расскажешь?

Как бы ей хотелось! Но Света сразу же прогнала от себя эту мысль. Что о ней подумают родители, когда узнают? Проблема даже не в том, что они до смерти перепугаются за ее рассудок. Проблема в самом содержании галлюцинаций. Что они почувствуют, когда узнают о Викторе, Марте или тете Маргарите? О чувствах, питаемых к ним родной дочерью? Разве больное подсознание не способно причинять боль?

– Нечего пока рассказывать. Я и сама толком ни в чем не разобралась.

Очень тонкий психологический ход – не отрицать наличие проблемы и в то же время не произносить само слово «проблема».

Папа выглядел озадаченно.

– А может, мы с мамой сможем помочь разобраться? – тактично предложил он.

– Нет, – отрезала Света. – Вы мне помочь не сможете. В смысле, не в чем пока помогать, – быстро уточнила она.

Ну вот – вся психология насмарку. Отныне и навсегда в сердцах родителей посеяна тревога. И развеивать ее она не собирается. Жестоко – да, но другого способа осуществить задуманное Света просто не видела.

Папа посидел еще немного, обдумывая что-то. Потом наклонился, поцеловал дочь в щеку и встал.

– Ладно, будь по-твоему, – сказал он примирительно. – Отложим на время наш разговор, ага? Но давай договоримся – если мы с мамой почувствуем, что сама ты не справляешься, мы будем вынуждены вмешаться. Акей?

Уголки губ Светы сами поползли вверх. Кажется, это его «акей» вызовет у нее улыбку даже на смертном одре.

– Хорошо, – согласилась Света. Ничего не значащий компромисс странным образом подбадривал. – Не волнуйтесь, это ненадолго.

– Ну вот и прекрасно. А теперь завязывай хандрить, спускайся на кухню и помоги маме с готовкой, а то она не успевает. Артем уже поставил мясо.

– Хорошо. Сейчас приду.

Папа вышел, прикрыв за собой дверь. Света посидела еще немного, приводя мысли в порядок, потом соскочила с кровати и решительно пошла к двери. Помогать маме.

2

Как и Марта, Лазарь старался не думать о неприятном, а именно – о позавчерашней стычке с Дарой на крыльце. С тех пор он виделся с ней всего раз, за ужином в воскресенье. Та старательно изображала временную амнезию, а Лазарь упорно делал вид, что верит ей. Правда, иногда казалось, что она действительно ничего не помнит. Неудивительно, учитывая количество алкоголя, выпитого ею накануне. Казалось бы – все логично, если бы не одно «но». В отличие от Дары, Лазарь прекрасно помнил, что был абсолютно трезв.

Как и Марта, сколько ни гнал он от себя дурные мысли, они возвращались, как катушка йо-йо. Последние слова Дары (или того существа, что подменило ее) вгоняли в ужас. Тембр голоса холодил кровь в жилах. И глаза… Совершенно трезвые, злые, изучающие. Пронизывающие, как рентген.

Что это было? Лазарь не имел ни малейшего понятия. Галлюцинация, сон наяву, чья-то злая шутка. Или он, как и Марта, потихоньку сходит с ума? Безумие пугало Лазаря больше всего остального. Ум – единственная вещь, делавшая его особенным, символ превосходства над остальными, предмет тайной гордости, – этот ум не мог оставить его так просто, без причин, в самый важный и ответственный период его жизни. Это означало бы конец всему.

Лазарь никогда раньше не задумывался о самоубийстве, но теперь стал вроде как понимать мотивы Яники и всех остальных, загнанных Ведущим на самый край пропасти. Лучше смерть, чем жизнь шизофреника. Путать реальность с вымыслом – что может быть хуже? Лазарь никогда не бывал в инсонах психически неполноценных, но ему доводилось слышать о них от Семы Русакова – армейского приятеля и первого ментора. Тому довелось навестить парочку в период обострения: «исключительно в ознакомительных целях, потому что больше там ловить нечего». По словам Семы, если бы ад был Игрой, то эта Игра непременно проводилась бы в голове умалишенного.

Раз уж выгнать неприятные мысли не получалось, Лазарь решил «обработать» их. Но с этим дела тоже шли неважно. С тех пор как Сенс впервые внес в дом длинный черный волос, зажатый в ладонях, Лазарь словно разучился складывать логические звенья в цепочки. Чем дольше размышлял он над инсоном Марты или над значением слов чужеродного голоса, исторгаемого горлом Дары, тем сильнее запутывался. В таких ситуациях выбор обычно невелик. Не каждую проблему можно решить на данном этапе, но остановить ее развитие он все еще мог.

Вчера Света, во имя спасения душевного равновесия, решилась докопаться до разгадки «двери» любой ценой. В противовес ей, Лазарь решил не прикасаться к Марте и ее проклятому инсону как можно дольше. Если он действительно теряет рассудок, все началось с волоса. В то, что эти события никак не связаны, Лазарь не поверил бы даже в горячке бреда.

3

В понедельник Яника пригласила Лазаря погостить в шикарном особняке ее работодателей, пока те вкалывают на своих. Лазарь был не против – не мешало проветрить голову. К тому же, в отличие от Сенса, он еще ни разу там не был.

Свою «шестерку» Сенсор еще вчера поставил на ремонт – старушка потихоньку вступала в тот возраст, когда регулярное посещение автосервисов становится необходимым условием дальнейшей эксплуатации. Так что пришлось ехать на автобусе. Сенс вызвался показать дорогу – ему было по пути. Эти места он знал довольно неплохо – пару раз подвозил Янику до работы, – а скоро должен был изучить досконально. Автосервис здесь был одним из самых дешевых, а отец Сенса хорошо знал хозяина.

Денек выдался погожий, в воздухе витал сладковатый дух скорой весны. Высокие перьевые облака напоминали летящие мазки постимпрессиониста. Солнце, пробужденное от зимней спячки, медленно, но верно набирало мощь. Ростовчане семенили по тротуарам, щурясь с непривычки от света, будто и сами толькотолько выбрались из берлог. Грязные серые льдины по обочинам дорог блестели подтаявшими боками, словно обсыпанные черными бриллиантами.

Сенс уверенно вел Лазаря вглубь частного сектора. Приятно было шагать по сухому асфальту еще не отвыкшими от тяжелых ботинок ногами, обутыми в легкие кроссовки. Почти те же ощущения Лазарь испытывал, переобувшись в «гражданку» после стоптанных за два года кирзачей. Ты будто паришь над землей, а когда перепрыгиваешь лужи, кажешься себе олимпийским чемпионом по прыжкам в длину.

В правой руке Лазарь нес букет красных тюльпанов. Купить цветы в самый последний момент напомнил Сенс – сам Лазарь словно забыл, куда и зачем идет. Стоило закрыть глаза – и из черноты выплывал негатив лица Дарении, смеющейся едким перегаром.

Они не прошли и двух кварталов, когда Сенс неожиданно и, как всегда, неуклюже завел разговор о Янике и чувствах, испытываемых по отношению к ней Дарой. У Лазаря екнуло сердце – неужели Дара обсуждала эту тему с ним? Интересно, что еще она ему рассказала?

– Фигня, – отмахнулся Лазарь, совершая поистине гигантский прыжок через особо крупную лужу.

– Фигня? – Сенс предпочел обойти лужу по бордюру. – С каких пор важная информация от Невидимок стала фигней?

Важная информация. Как будто он понимает, в чем ее важность.

– Она просто ревнует. И бесится, наблюдая за развитием отношений между людьми, ее этих отношений лишивших. Фигня – это для краткости.

– Знаешь, она имеет право немного побеситься, – заметил Сенс. – Но я не верю, что ради мести она станет врать или что-то там придумывать. Не наша Дара.

В памяти Лазаря снова возник нечеловеческий, леденящий душу голос. Здесь Сенс попал в точку – на том крыльце с ним разговаривала «не наша» Дара. Должно быть, навеянный воспоминаниями страх отразился на его лице, потому что Сенсор сразу прочел:

– Что происходит? Это как-то связано с Мартой?

И снова в точку. Он сегодня в ударе.

– Уже нет, – коротко ответил Лазарь. Отпираться не хотелось. – В Игре Марты взят тайм-аут.

Лужи кончились. Теперь они шли нога в ногу по узкой дорожке, зажатой с двух сторон голыми кустами давно не стриженной живой изгороди.

– Быть такого не может! – поразился Сенс. – Ты не берешь тайм-аутов. Сколько тебя помню, ни разу такого не было. Значит, либо твой котелок стал хуже варить, либо забит другим.

– Другой, – поправил Лазарь. – В моем котелке варятся исключительно особи женского пола.

Сенс покачал головой:

– Я тебя не узнаю. Сначала теряешь интерес к важнейшей информации от Невидимки, а теперь – вообще ко всей Игре! Может, это начальные симптомы «сенсорного климакса»?

– Это – женщины. И это обратимо. Не волнуйся, моя хватка никуда не делась.

Впереди на дорожке пухлый сизый голубь выклевывал что-то в трещинах асфальта. От Лазаря его отделяло шагов десять, когда из кустов живой изгороди выскочил рыжий кот. Прижав уши к голове, он стал подкрадываться к птице. Лазарь прошагал мимо шаркающей походкой и спугнул его. Взметнув хвост трубой, неудачливый охотник юркнул в изгородь на другой стороне. Голубь, как ни в чем не бывало, продолжал клевать асфальт.

– Видишь, спас еще одну жизнь, – прокомментировал Лазарь. – У меня это в крови, говорю же.

Но Сенс, похоже, размышлял о своем.

– А может, все дело в страхе? – задумчиво проговорил он. – Неужели все действительно завязано на Янике? Ты боишься Дару, потому что она может увидеть в Янике что-то такое, чего бы ты знать совсем не хотел. Или не увидит того, что хотел. Черт, да этот голубь посмелей тебя будет!

У Лазаря задрожали руки. Насколько Сенс не узнавал его, настолько он сейчас не узнавал Сенса. Особой проницательностью тот никогда не блистал, а сейчас разил в цель без промаха, словно овладел мастерством залезать людям в головы не хуже Дары. Они как будто поменялись с ним местами.

– Голуби не боятся людей не потому, что такие смелые, а потому, что нафиг никому не нужны, – огрызнулся Лазарь.

– Но что пугает тебя в инсоне Марты? – гнул свое Сенс. – И как это связано с Яникой? Может, девочка напоминает тебе о ней? Ее мир рушится, как в Игре Яники, и у нее не все дома – как было с проекцией Кати.

У Лазаря пересохло в горле. Точь-в-точь как тогда на крыльце с Дарой. А что, если история с Дарой повторяется здесь и сейчас… но только с Сенсом? От одной мысли об этом волосы на затылке зашевелились.

– Откуда ты взял, что у Марты не все дома? – спросил Лазарь, замедляя шаг.

Сенсор неопределенно улыбнулся и тоже замедлился:

– Да я просто размышляю, пока у тебя тайм-аут.

Шаги его все укорачивались и вскоре прекратились совсем. Лазарь тоже остановился, борясь со жгучим желанием бросить все и бежать отсюда, бежать без оглядки. Теперь у него не оставалось никаких сомнений – с лица Сенсора ему улыбался совершенно незнакомый человек.

– А что, если Марта – такой же скрытый Эмпат, как и Яника? – продолжал свой монолог лже-Сенсор. – Вдруг она нечаянно залезла в чужой инсон, а потом сама сумела найти выход? Помнишь, Янике это удалось. Вот что их роднит, да?

Несмотря на весь ужас, мысли Лазаря снова обратились к Янике. Ей действительно удалось вернуться. Правда, в отличие от Марты, она застряла в своем инсоне, когда Лазарь неожиданно выпал в явь и уже не мог вытащить ее наружу. У Яники все получилось както само собой, по наитию. Что, если Марта научилась открывать дверь в чужой мир и закрывать ее по желанию? Ну, конечно! И как он сам об этом не подумал?

«Неужели я и правда теряю хватку?»

Сенс сверлил Лазаря изучающим, чуть насмешливым взглядом. Лазарь узнал этот взгляд – он уже видел его прежде. Те же глаза, но на другом лице. На лице Дары.

– Скажи, я схожу с ума? – прошептал Лазарь, обращаясь к существу, заменившему собой лучшего друга.

Существо таинственно улыбнулось в ответ.

– Ты что-то хочешь мне сказать? – зашел с другого бока Лазарь.

– Ничего такого, о чем бы ты сам не догадался, – ответило существо, побуждая Лазаря вздрогнуть. – Ты самый догадливый человек из всех, кого я знаю. И уж точно подогадливей меня.

– Кто ты? – сделал последнюю попытку Лазарь.

Ноги подкашивались.

– Кто я? – отозвалось существо чужим голосом. – Спроси лучше – кто ты?

В тот момент, когда Лазарь понял, что ответ был дан ему сквозь плотно сомкнутые губы, чуть изогнутые в улыбке, ноги сами понесли его прочь.

Не отдавая себе отчета, обезумев от ужаса, Лазарь развернулся на пятках и бросился бежать.