Текст книги "Игра Лазаря"

Значит, Ведущий уже празднует победу. Невозможно было не восхищаться этим человеком – самоуверенным гением, одержимым головоломками Игры, всегда идущим до конца в достижении поставленных целей. Лазарю пришло в голову, что чем-то они даже похожи. Возможно, он и познакомился бы с ним лично, но не сейчас. Не при таких условиях. Если Ведущий ждет, что он явится к нему в роли покорного слуги, – пускай ждет дальше.

Похоже, последнюю мысль Лазарь нечаянно озвучил, потому что лицо Келпи номер шесть переменилось. К нему снова вернулось то вальяжное высокомерие мудреца, которое Лазарь так ненавидел в Матвее. Не зря же «шестой» занял его место.

– Как я уже говорил ты сломался, – прогундосил Келпи-Матвей. – Ты никогда не бывал в космосе но все равно знаешь что планета круглая помнишь?

Лазарь помнил. А вот, откуда об этом узнал Келпи – вопрос. Эти слова были произнесены наяву, Невидимки Ведущего не могли слышать их. Лазарь боялся, что еще немного – и он начнет проникаться уважением к этому сломанному радио.

– Ну что ж, удиви меня, – согласился он. – Сэкономишь время нам обоим.

– Охотно, – кивнул Келпи номер три, стоявший на месте Аймы.

Он скрестил на груди жилистые руки, и пятеро остальных с небольшой задержкой проделали то же самое. От остальных «третьего» отличала лишь загадочная улыбка всезнайки – другие копии сохраняли хладнокровие.

– В тебе кипит ярость Лазарь. Необузданная ярость такая горячая что остынет не раньше чем изольется из жерла. Она совершенно несвойственна твоей рассудительной натуре. Ты всегда был скуп на эмоции они как будто не поспевают за твоим умом и логикой. Когда приходит их черед проявить себя обычно уже слишком поздно – ты все взвесил рассчитал принял. И потому ты скорее строишь эмоции нежели испытываешь их наяву. Как актер – когда ситуация требует от тебя злости ты злишься когда грусти – ты грустишь. Но та ярость что клокочет в тебе сейчас Лазарь она другая она настоящая.

От его бубнежа у Лазаря голова пошла кругом. Однако смысл он все-таки уловил.

Келпи выдержал весомую паузу и подытожил:

– Мы привнесли эту эмоцию внедрили в тебя искусственно и она прижилась.

– Непохоже, чтобы я сейчас злился, – с сомнением заметил Лазарь.

– Ты почти убил ее.

– Почти – ключевой момент фразы.

– Важен был не сам факт убийства а твои эмоции.

– Вспылил, с кем не бывает.

– Ты хотел ее смерти и ненавидел ее.

– Минутная слабость…

Лазарь выдавал ответы на автомате, сам не зная, верит ли в них.

Улыбка перекочевала к Келпи номер два, в то время как лицо «третьего» приняло каменное выражение. Со стороны все это выглядело довольно забавно.

– Поверь Лазарь проекция глубоко внутри тебя рвет и мечет. Сейчас эта ярость подавлена ей предстоит долгий путь наверх через многие этажи проекций но процесс уже начался. Рано или поздно она выплеснется наружу. Когда это случится (а это всего лишь вопрос времени) последствия напрямую отразятся на тебе в реальности. На тебе и на всех кто будет рядом. Поэтому пока твоя ярость движется по долгому пути наверх я предлагаю вступить в наши ряды. Здесь ты найдешь ей выход в полном объеме.

Его усыпляющий монолог звучал еще кошмарнее предыдущего, но смысл и теперь не ускользнул от Лазаря.

Интересно. Он, конечно, предвидел нечто подобное, но, чтобы вот так прямо, в лоб – как-то уж слишком просто.

«Ярость, – заговорил из глубин памяти Сенс. – Ее вроде изъяли из продажи, когда какой-то парень из Канзаса взял короткоствол и пошел по школе играть в „контрстрайк“».

– Меня так дешево не купишь, мой гнусавый друг, – притворно рассмеялся Лазарь. Эксперимента ради он перевел взгляд со «второго» на «пятого», и осмысленное выражение лица Келпи последовало вслед за ним. – Неплохая попытка, но мимо. Хорошо придумано, классно исполнено, а вот концовку вы смазали. Передавай Ведущему Игры: «До новых встреч!» А теперь вали из моей головы подобру-поздорову. И верни назад моих прихлебателей.

Лазарь развернулся к копиям Келпи спиной и уже собрался уходить, когда услышал напутственное:

– Твой уход ничего не изменит. Никто и не ждет что ты согласишься прямо сейчас. Придет время – и ты захочешь отомстить. Тогда ты обязательно вернешься к нам.

Ну разумеется. Где-то он уже это слышал.

Не оборачиваясь, Лазарь бросил в ответ:

– Месть – это суррогат справедливости. Так ей и передай.

Эпилог

Лазарь и Сенсор дышали воздухом на балконе, привалившись локтями к дубовым перилам и вглядываясь в панораму города. Стоял погожий февральский день. Температура воздуха колебалась на нулевой отметке, сам воздух был сух и свеж. Небо над головой раскинулось пронзительно-синей скорлупой. Почти такой же, как в тот день, когда Сенсор впервые нашел Янику.

С тех пор как она покинула коттедж на Земляничной улице, минула неделя. Поначалу домашние всячески оберегали Лазаря и старались не касаться больной темы, опасаясь ранить его чувства. Но потом заметили, что никаких чувств с его стороны, в общем-то, нет, и стали мало-помалу заводить разговоры о Янике и ее предательстве. Обсуждали, в основном, подлость самого поступка. Перемывали косточки, как могли, не забывая по ходу помянуть «добрым» словом Ведущего и всю его шайку. На Лазаря косились с подозрением. В обсуждениях он почти не участвовал, точку зрения друзей и не разделял, и не осуждал. Никаких признаков разочарования, праведного гнева или хоть какогото эмоционального отклика не выказывал. Сначала все решили, что он замкнулся в себе, пытались даже разговорить (поизображать психоаналитиков к нему в комнату стучались, кажется, все, за исключением Матвея). А потом поняли, что Лазарю просто плевать. Обычная ошибка, которая, к счастью, не привела к фатальным последствиям.

Первое время Лазарь и сам так думал. Между ним и Яникой действительно ничего не было. После Умара они выиграли вместе пару-тройку несложных Игр, стали лучше понимать друг друга как партнеры, но и только. Они же даже не встречались, господи боже! Лазарь сгорал от стыда всякий раз, когда вспоминал, какую любовную историю наворотил в инсоне. Когда он впервые после Игры заглянул внутрь себя, и его проекция с готовностью разделила с ним свои воспоминания, он почти возненавидел ее. Это же надо так все извратить! Легкий флирт и, быть может, робкие надежды на некие отношения в будущем в инсоне были раздуты до страстного романа. Внутренний Ромео даже в койку ее затащил, тогда как в реальности они с ней ни разу не целовались. Но все вокруг почему-то вели себя так, словно неделю назад Лазарь собственноручно придушил Янику, как Отелло Дездемону, а труп расчленил мясницким тесаком и спрятал по кускам в саду.

Впрочем, он и правда едва не придушил ее на проселочной дороге между деревней и автострадой, но об этом не знала ни одна живая душа, кроме Яники. Хотя сейчас ее душу трудно было назвать живой. Пока Лазарь выдвигал ей одно обвинение за другим, она держалась как кремень – Даре такого и не снилось. Ни один из ее огромных глаз не выкатил ни слезинки, ни одна морщинка не прорезала кожу на красивом лице. В тот момент Лазарь в очередной раз подумал, теперь уже как о свершившемся факте, что совершенно не знает девушку, с которой прожил бок о бок несколько месяцев. Это ее бесстрастие, полное отсутствие каких-либо эмоций, стало для Лазаря последней каплей.

Он почти убил ее – почти. В последний момент успел остановиться. Когда увидел ее улыбающуюся предсмертную гримасу, то понял, что именно этого она и добивается. Именно так и хочет умереть. Самоубийцы бывшими не бывают.

Когда все закончилось, он бросил ее в снегу, задыхающуюся, едва живую, и уехал. Гонял на машине Сенса по трассе почти до утра – пока не закончился бензин. Вернувшись в коттедж, Лазарь рассказал домашним, что выгнал Янику из дома. Объясняя причину, он видел, как меняются их лица, и чувствовал себя оплеванным.

После ухода Яники Лазарь действительно замкнулся в себе на некоторое время. В буквальном смысле – заперся в комнате, как рак-отшельник в раковине, и рисовал, рисовал, рисовал. Безостановочно, с редкими перерывами на завтрак, обед и ужин – короткие промежутки времени, когда домашние могли видеть его живым. В течение всего этого времени одна половина Лазаря скучала по затхлой однокомнатной квартирке, из которой его – ирония судьбы! – сама Яника и выселила. Другая половина рассудительно подсказывала, что не случись так – и двухдневное затворничество могло растянуться на неопределенный срок.

Лазарь рисовал до одурения от вони красок, до эрозии кожи на кончиках пальцев. В день он выдавал до семи полотен, однако ни одной из картин «затворнического периода» не суждено было увидеть свет. Закончив очередное творение, Лазарь срывал его с мольберта и хладнокровно рвал на ровные части, после чего ставил новый лист и принимался за работу. Перемазанные сырой акварелью квадратные куски аккуратно складывались в стопку в углу комнаты. К концу дня стопка вырастала до весьма внушительных размеров.

Лазарь почти не запоминал сюжеты своих картин. Они испарялись из его головы почти так же быстро, как исчезали в башне бумажных огрызков сами полотна. Кажется, дедушка Фрейд называл это сублимацией. Сюжеты не задерживались в нем подолгу потому, что он не хотел держать их внутри. Он вытягивал их из себя, как вытягивают змеиный яд из раны, и было бы весьма глупо глотать его, вместо того чтобы выплюнуть. Когда «период затворничества» подошел к концу, и Лазарь покинул свое убежище, он не мог вспомнить ничего из того, что писал.

Удивительно, но странный защитный механизм сработал – Лазарь успешно вернулся к повседневной жизни. Даже Дара ничего не заметила, хотя и присматривалась тишком не раз. О работе на время было забыто. Лазарь, Сенс, Дара и Марс с упоением предавались безделью. Днем – вкусная еда, фильмы по ящику или книжка у окна, по вечерам выбирались в город. Однажды Сенс предложил напиться (учитывая, что сам он спиртное на дух не переносил, случай уникальный), но Лазарь отказался. Он боялся, что алкоголь нарушит хрупкое психическое равновесие и откроет… что откроет?

«Откроет задворки памяти, – пришел на помощь внутренний правдолюбец. – Если кому-то взбредет в голову зайти к тебе в комнату, разворошить башню квадратных „пазлов“ и собрать их обратно в картины – та еще получится выставка!»

В тот же вечер Лазарь перенес все обрывки из комнаты на балкон и сжег. Тот еще вышел костерчик.

Но, чем чаще он задумывался над тем, что сделал, чем чаще вспоминал об этом перед сном в темной комнате, беспокойно крутясь под одеялом, тем отчетливее понимал: не надо было сжигать! Очень скоро он утвердился во мнении, что совершил ошибку. Нужно было собрать эти «пазлы» самому, собрать и взглянуть в лицо своему страху. Своей боли. Своей…

«…ярости?»

С того дня уснуть по ночам становилось все труднее. Сначала сон не шел минут по пять – десять, что уже являлось рекордом – обычно Лазарь отключался почти мгновенно и спал, как бревно, до самого утра. Потом промежутки увеличились до часа-двух.

Вопросы, ответы на которые превратились в кучку золы на балконе, нахлынули в одночасье. Как цунами, они накрыли с головой, не дав опомниться. Лазарь безостановочно перебирал в памяти моменты, когда Яника могла вести себя подозрительно или хотя бы необычно, анализировал поведение Бельфегора, Леонарда, Лилит – всех, причастных к этой злой шутке. И все спрашивал – мог ли заподозрить неладное раньше? Мог ли увидеть? Почувствовать?

И чем дольше ему не спалось, тем тверже он убеждался во мнении – мог. Должен был. Обязан! Эта мысль сводила с ума. Прошлой ночью он не сомкнул глаз почти до зари. Только когда в неплотно задернутых шторах засеребрилась полоска утреннего света, ему удалось ненадолго забыться.

И снился ему странный сон. Как будто он встретил Янику на улице, в толпе прохожих. На ней был красный парик-каре, в ушах болтались золотые серьги в виде трех несочлененных капель. Серьги тонко позвякивали в такт ее шагам. На улице было довольно шумно, но Лазарь все равно слышал это назойливое «дреньдрень-дрень». Он заметил ее в потоке пешеходов и остановился посреди тротуара, как волнорез посреди бухты. Уставился на нее в оба глаза, не смея верить ни одному из них. Она просто не могла не заметить его – видный, высокий, нечесаный и небритый, он всегда выделялся в толпе.

Вопреки его ожиданиям, она продефилировала мимо, даже не взглянув в его сторону. Последнее обстоятельство так ударило по самолюбию, что он не выдержал. Ухватил ее за локоть и развернул к себе. Она удивленно заморгала натушенными глазами, рот приоткрылся, наружу вырвался стон. То ли удивления, то ли отчаяния.

Лазарь как следует встряхнул ее.

«Дрень-дрень!» – отозвались серьги.

– Не узнала? – завопил он дурным голосом, а потом наотмашь ударил ее тыльной стороной ладони по лицу. – Я Лазарь!

«Дрень-дрень?» – удивились серьги.

Он принялся бить ее снова и снова, с каждым ударом повторяя: «Лазарь! Лазарь! Лазарь!»

«Дрень! Дрень! Дрень!» – отвечали серьги.

В какой-то момент красный парик свалился с головы девушки, обнажив лысый череп, и тогда Лазарь с ужасом понял, что это вовсе не она! Не Яника! В его руках извивалась от боли совершенно чужая девушка. Изможденная, избитая, похожая на раковую больную после нескольких курсов химиотерапии. Кусок умирающей плоти…

Лазарь проснулся в холодном поту. Наручные часы показывали начало пятого утра. Он так и не смог заснуть и пролежал в кровати до самого завтрака.

– Снова записался в качалку, – сообщил Сенс, водя пальцем по жилкам деревянных перил.

На время реабилитации о тренажерах, разумеется, пришлось забыть. Он и сейчас был не вполне здоров, но без физических нагрузок просто изнемогал от излишков невымещенной энергии. Лазарь подозревал, что причина вовсе не в энергии, а в невымещенном либидо и молоденькой медсестричке из травматологического отделения, но развивать эту тему не стал.

– Угу, – скучно отозвался он.

Минут пять простояли в молчании.

– До сих пор не верится, что все это время она была человеком Бельфегора! – наконец сказал Сенс. В последнее время он взял моду повторять это всякий раз, когда не находил иной темы для заполнения участившихся пауз молчания. – Просто в голове не укладывается. И как ты только проморгал?

Лазарь хотел задать встречный вопрос: как тот умудрился проморгать, что под носом «играют» лучшего друга, но сдержался. О том, что его вообще «играли», знали всего два человека – сам Лазарь и его проекция. Эмпаты умеют закрывать инсоны от посторонних глаз – вот Сенс ничего и не почувствовал.

– Между ними всегда присутствовало напряжение, – ответил Лазарь. – Просто я не замечал раньше.

Он отвечал механически – то, что от него хотели услышать. Из головы не лез сегодняшний сон. Он прокручивал его снова и снова, обдумывал каждую мелочь, ее значение. Подсознание явно пыталось что-то сказать – такой сон случайно не привидится. В голове уже формировалась какая-то идея, но она не находила окончательного воплощения.

– Если люди видят только то, что хотят, то почему нельзя наоборот? – вслух рассуждал Сенс. – Ты выглядел не очень-то расстроенным, когда выгнал ее. Но я думаю, тебе гораздо хуже, чем ты показываешь. – Он вопросительно посмотрел на Лазаря. – Между вами вроде что-то наклевывалось?

– Ничего особенного, – пожал плечами Лазарь. – Был обоюдный флирт, не более.

– А ты изменился, – заметил Сенс. – Стал потише. Раньше-то тебе рот и кляпом не заткнешь. А теперь ни острот, ни шуточек. И куда все делось?

Лазарь не знал. Он завороженно смотрел вдаль. Отсюда, с холма, открывалась чудесная панорама города. Где-то там сейчас ходит Яника? Его вдруг разобрало любопытство. Чем она занята? С кем говорит? Что ест? Куда идет?

И вдруг идея сформировалась! Открылась, как устрица с жемчужиной внутри.

– Думаю, это временно, – продолжал беседовать сам с собой Сенс, – и скоро обязательно прой…

– Я пойду за ней, – сказал Лазарь и взглянул на друга.

– За кем? – моргнул Сенс.

– За Яникой, за кем же еще? Я собираюсь пойти к ней в инсон и вернуть ее.

У Сенса отъехала челюсть.

– Значит, я прав… Тебе и правда нелегко…

– Только когда ты рядом. Ты меня грузишь. Мне отлично! Мне замечательно! Я просто хочу закончить начатое. Зря, что ли, месяц гипс таскал?

Лазарь испытывал невероятный душевный подъем. Так легко и ясно ему не было со времен… да, пожалуй, никогда не было! Он вдруг понял, чего боится Ведущий на самом деле. Не того, что он станет ломать новые Игры, срывая с крючка новоиспеченных адептов. Он боится, что Лазарь начнет «освобождать» старых! Тех, кто уже давно служит ему, – пропащие души, которые, казалось, уже не вернуть. Таких, как Яника…

Сенс заговорил снисходительно, почти ласково:

– Дружище, тут нечего заканчивать. Она продала нас. С самого начала продавала…

– По указке Ведущего. Не по своей воле.

– Да какая разница! По своей, не по своей. Она – человек Ведущего! Навечно! Все, баста, карапузики. Се ля ви. С этим ничего не поделаешь. Это никому не под силу изменить. Ни тебе, ни кому бы то ни было еще.

– А кто-нибудь пробовал? – прищурился Лазарь. Внутри все клокотало от нетерпения. Чем дольше они спорили, тем сильнее ему хотелось бросить все и кинуться на поиски Яники прямо сейчас. – Чтобы делать такие заявления, нужно сначала иметь статистику. Так почему мне не попробовать? В худшем случае статистика не изменится.

– В худшем случае на одного Эмпата в городе станет меньше! Ерундовая погрешность для статистики, но очень ощутимая для команды. Ты хоть представляешь, что творится в инсоне подвластного?

Лазарь скорчил гримасу:

– Опять же, ты этого не знаешь, потому что ни разу там не был. Погоди, дай-ка вспомнить… да ты, вообще, в инсонах бывал?

– Не бывал, но видел.

Лазарь скривил губы:

– Это не одно и то же.

Сенс тяжело выдохнул, плечи его упали. Первый признак близкой капитуляции.

– Зачем тебе это? – сменил он угол атаки. – Что, что в ней такого, ради чего стоит рисковать своей жизнью? Не поверю, что ты затеваешь это просто из упрямого желания довести дело до конца. Признайся, она тебе небезразлична. Просто признайся в этом – и закончим бесполезный разговор.

– В ней осталось что-то человеческое, – на одном дыхании выдал Лазарь главную, на его взгляд, причину.

Сенс покачал головой:

– В ней ничего не осталось. А может, никогда и не было. Мы же почти ничего о ней не знаем. Все ее росказни теперь нельзя принимать на веру.

– Зато дела – можно. Когда мы спасали Хеспию, она не выдала Бельфегору наших замыслов. Ты не видел, как он смотрел на нее, когда понял, что проиграл, а я видел. Он этого не ожидал. Он был на сто процентов уверен, что победит. Он хотел победить. Я допускаю, что в Игре Энуо она действовала в наших интересах, чтобы втереться в доверие. Но здесь… здесь все было по-настоящему. Когда мы выиграли, она была счастлива. Я прокручиваю этот эпизод в голове каждый день – поверь, я знаю, о чем говорю. Возможно, я слепой идиот, но тогда в лесу она была искренна.

– Да она просто святая, – крякнул Сенс.

– Чертоги рая скучны. Безгрешен лишь тот, кто в силу умственной или физической убогости не способен совершить грех. Но если вся жизнь Яники до встречи с офицерами – правда, и если есть хоть один шанс из ста, что ее можно вытащить, то грех не попробовать. И, чтоб ты знал, это просто фигура речи. Спасение моей души меня мало волнует.

– Но почему-то волнует спасение ее, – печально заметил Сенс. – И не один из ста, а один из тысячи. Так будет вернее.

Он смирился. Конечно, впереди еще долгий и нудный «мозготрах» от Дары и Ко, но Сенс с ним, и это – главное. Этого уже предостаточно.

Губы Лазаря сами собой изогнулись в улыбке.

– Ты самый оборзевший, самоуверенный, отмороженный, лучший друг из всех, какие у меня были, – проговорил Сенс, тоже невольно улыбаясь. – Ты хоть понимаешь, что своими действиями развяжешь настоящую войну? Больше никаких правил, негласных соглашений, договоренностей. Офицеры Ведущего получат полную свободу действий.

«Да ведь ему самому это нравится! – внезапно осенило Лазаря. – Безнаказанность Ведущего давно стоит у него поперек горла. А ломается он для вида».

– Мы тоже не одни на целом свете.

– Я уже не говорю про Мецената или Симона. Мы можем вылететь отсюда, как пробки.

– Прибьемся к бродячей стае Марсена.

– Начнется полный дурдом!

– Дурдом – это по мне.

– Мы не только своими жизнями рискуем, но и жизнями других. Дара, Айма, Марс… – Сенс пристально посмотрел на Лазаря. – Уверен, что готов пойти на это ради нее?

Вместо ответа Лазарь снова посмотрел вдаль – на город, кишащий людьми, как микробами, невидимыми невооруженным глазом. Улыбка сошла с его губ, и он стал совершенно серьезен. Справа послышался тяжелый вздох – это Сенс облокотился на перила. Он тоже смотрел на город. Где-то там, в дымчатой толчее и сумятице, бродила девушка, которую им заново предстояло найти.

Январь 2010 – июнь 2011