Текст книги "Игра Лазаря"

3

Хеспия вскрикнула от страха, ноги подкосились, и она осела на землю. Донган шарахнулся от нее, как от ящика с динамитом, в который залетел непогашенный окурок. Посмотрел на луч света, потом снова на Ангела, соотнес одно с другим, и его глотка издала возглас удивления.

– Алтарь? – осторожно предположил он. Трудно верить словам, когда не доверяешь глазам. – Алтарь! Алтарь! – Он принялся трясти за цепь руку Хеспии. – Ты видишь его, киска? Мой Алтарь! Мой Алтарь!

– Вижу, – изумленным полушепотом подтвердила девушка. Похоже, она сама верила происходящему не больше Донгана. – Мой Алтарь…

Дальше события разветвились и форсировались, искупая нудные часы бесцельных блуканий. С победоносным кличем: «Алтарь! Мой Алтарь!» – Донган обхватил Хеспию могучими ручищами поперек талии, оторвал от земли и закружил вокруг себя, утробно гогоча. Снова поставил на ноги и обернулся к Лазарю с умоляющим выражением поскорее следовать за ним. Хеспия тоже оглянулась. На лице девушки читались обреченность и потерянность. Потом ее голова безвольно мотнулась назад – это Донган дернул ее за руку, разгоняясь для последнего рывка по финишной прямой. И тут упала Яника. Правый голеностоп подвернулся, она неуклюже взмахнула руками и шлепнулась на землю.

Марсен крикнул вперед, чтобы притормозили.

– Да что там у вас! – раздраженно рявкнул Донган, притормаживая.

– Поскользнулась, – рапортовала с земли Яника. – Ногу подвернула…

Лазарь присел перед ней на корточки:

– Идти сможешь?

– Не знаю, – она отчаянно разминала пальцами сустав. – Болит ужасно.

Секунду Донган мучительно размышлял, ждать или нет.

– Идите, – отпустил Лазарь. – Мы вас догоним.

Команда тринадцать продолжила движение.

4

Лазарь передал Марсу булаву автохтонов (вторую забрал с собой Донган) и попытался подсунуть руки под колени и спину Яники:

– Так, давай я тебя понесу…

– Уйди! – Яника перестала массировать ногу и отпихнула Лазаря. – Не надо меня никуда нести.

– Потому что ты можешь идти сама, – сказал Лазарь, убирая руки. – Но не хочешь.

– Я пойду дальше, но на определенных условиях.

Лазарь длинно, с присвистом, выдохнул:

– Выдвигай.

– Мы не должны допустить, чтобы Донган и Хеспия достигли Алтаря.

Лазарь скривил рот в недоверчивой ухмылке:

– Тогда мне проще вообще никуда не идти. Посидим, подождем, чем там кончится. Глядишь, повезет…

– Послушай, Лазарь, Хеспия – это не Дара! То есть не ее проекция, понимаешь?

– Правда? И кто же она, по-твоему?

– Я думаю, она, – Яника набрала в грудь побольше воздуха, – очеловеченное воплощение любви Ника к Даре. Само чувство, которое ни в коем случае нельзя отнимать.

С самой саркастической улыбкой из возможных Лазарь поднял глаза на Марсена в поисках поддержки… и не нашел ее.

Брови мальчишки исчезли в давно не стриженном чубе:

– А чо, может быть. Они с Дарой и не похожи совсем.

Но Яника искала поддержки в глазах Лазаря:

– Я поняла это только сейчас, когда появился Алтарь. Но так не должно быть – это нелогично! Нет, ну, послушай! Хеспия сейчас свободна, так? Будь она проекцией Дары, разве стала бы она ждать Алтаря? Зачем? Куда как проще предложить себя Донгану здесь и сейчас, разве нет? Разве не об этом говорит сейчас Дара Нику на последнем свидании? Она рвет с ним, Лазарь, ты сам это придумал. Все кончено – она любит другого. Любит Сенсора. Точка. И тут появляется Алтарь…

– Так и задумано. Ник лажает, Сенс пользуется этим, Сенс выигрывает, Сенс забирает приз. Финита.

– Вот именно, вот именно! – горячилась Яника. – Сенс забрал приз. Он уже это сделал! Но Хеспия все еще здесь, ее крылья все еще белые. Почему?

– Нужно время, чтобы осознать…

– Да потому что она не приз, осел ты эдакий! – вскричала Яника и густо покраснела. – Ее невозможно забрать насильно. Но можно вынудить Ника расстаться с ней добровольно. Именно это, – она указала пальцем на уходящий в небо столб света, обвитый спиралями молочно-белого дыма, – мы сейчас и делаем. Я стала подозревать Хеспию еще в лагере автохтонов. Помнишь ее рассказ про Умара? Она первой увидела его, Лазарь, первой! А теперь скажи, во что ты веришь больше – в то, что Дара чего-то недоговаривает, или в то, что она чего-то недопонимает?

Лазарь вгляделся в широко распахнутые васильковые глаза, в подвижные губы, выразительные брови. Все вместе они образовывали удивительный ансамбль правды, искренней веры в идею, ожившую в движении мимических мышц. Каждая черточка на лице была пронизана незыблемой уверенностью в своей правоте. Нет, эту роль она не играла. Она ею жила.

– Думаю, недоговариваешь сейчас ты, – после паузы сказал он. – Эта твоя идея сформировалась задолго до лагеря автохтонов. Задолго до того, как ты выбросила ключ от наручников Сета. Ты думала об этом с самого начала. А может, еще раньше.

Мимический ансамбль заработал энергичнее. Он по-прежнему выражал чистую обнаженную правду, но теперь несколько иного порядка.

– Моя Игра, – произнесла Яника, и Лазарь сразу понял природу этой новой правды. Признание. Осознание. Откровение. – Джуда. Джуда не реальный и не проекция, а часть меня. Здоровая часть моего пошатнувшегося рассудка. Светлое пятно в сомкнувшемся мраке. Двигатель машины, сердце человека, импульс, катящий шар. На несгибаемой жажде Джуды выжить любой ценой держалось все то, что осталось от меня. Когда его вдруг не стало… когда его у меня отняли, не осталось ничего. Пустота. Тогда ты заполнил эту пустоту собой, Лазарь. Заполнил своей жаждой жизни, чтобы я смогла встать и идти дальше.

Яника взяла короткую паузу, мимический ансамбль исполнил балладу улыбающейся грусти. Лазарь внимал, не перебивая. В эту секунду он просто наслаждался тем, что видит, придерживая мысли и возражения, замаринованные в остром саркастическом соусе, при себе. Раньше он без раздумий подал бы их с пылу с жару, обильно приправив перцем с солью, а теперь вот не спешил. Давал остынуть.

– Но ты не мог быть рядом вечно, Лазарь. Ты пришел на время и рано или поздно должен был уйти. И ты ушел. Знаю, что ненадолго, знаю, что потом ты вернулся, но этого хватило. А у этого парня – у него нет даже нас! Подумай, что будет, когда мы отнимем у него еще и Хеспию.

Марсен повернулся к Лазарю с выражением полного согласия с позицией Яники на конопатой физиономии. Лазарь не испытывал никаких иллюзий насчет того, что парень примет его сторону. Выбор мальчишки питало сразу много притоков (падкость на красивых женщин в том числе), но исток его, и в этом Лазарь тоже не сомневался, брал свое начало в травматологическом отделении Центральной городской больницы имени Семашко. Аккурат под койкой Сенса.

– Я с ней согласен – надо их тормозить, – деловито объявил Марс, поднимаясь с корточек. – Два голоса против одного, Лазарь! Ты проиграл.

Язвительное замечание о взаимосвязи субъективного избирательного права с умственными способностями несовершеннолетних с трудом удержалось на кончике языка Лазаря. Вместо этого он сказал:

– Кем бы ни была Хеспия: очеловеченным чувством Ника к Даре, эдиповым комплексом, персонализированным на Дару, настоящей проекцией Дары – суть от этого не меняется. Хеспия – амфетаминовая мания, которую нужно устранить, пока она не превратила его в одного из тех безумных лесных идиотов! В этом и есть суть Игры.

– Борьба за Хеспию – вот суть Игры! – вскричала Яника, растеряв разом все очарование. Мимический ансамбль переродился в бездушный тандем, выражающий простое одномерное чувство – ярость. – Как же ты не поймешь? Мы сами ломаем Ника, своими руками делаем работу Ведущего! Он снова обвел нас вокруг пальца, Лазарь, ему того и надо. Думаешь, они просто так согласились дать нам время вытравить Дару из головы Ника?

– Если напрячь память, они не соглашались. Средний палец Дары вынудил их.

Яника уже не злилась – она бесновалась. Вскочив на ноги, она нависла над Лазарем, облизываемая лучами высокого солнца, и кричала на него, потрясая тоненьким пальчиком:

– С каких пор человек, исповедующий принцип «Не верь всему слышанному и половине виденного», вдруг стал таким простаком?

– Хорошо, – сказал Лазарь, – допустим, ты права. Как предлагаешь выигрывать Игру? Танцы с бубном у костра не предлагать.

Янике потребовалось две секунды, чтобы сформировать в голове мысль, и еще две, чтобы облечь ее в подходящие слова:

– Чтобы выиграть, нам надо остановиться и проиграть.

Лазарь вопросительно посмотрел на нее:

– Это такая хитрая шарада? Или нехитрый оксюморон?

– Я верю, что Ник никогда не примкнет к автохтонам! – убежденно заявила Яника. – Автохтоны – самовлюбленные эгоцентрики, зацикленные только на своей персоне. Любить, по-настоящему любить – значит уметь отпускать. Вот в чем разница. В беззаветной любви собственное счастье – не самоцель, а только положительный побочный эффект. Когда любишь по-настоящему, ты счастлив, даже когда несчастлив.

Лазарь выждал секунду, потом запрокинул назад голову и от души расхохотался. Да как она может на полном серьезе заявлять о существовании романтической ахинеи вроде этой и при этом называть его простаком?

Лицо Яники окаменело:

– Что смешного?

– Прости, но Дарвин с тобой не согласится. Эгоизм – вот двигатель эволюции. Ставить чужие интересы превыше собственных противоестественно. Люди – такие же представители животного мира, как и все божьи твари, а животным чужды понятия морали и совести. Они едят их каждый день на завтрак, обед и ужин.

– Не все люди – дерьмо, – запальчиво сказал Марс. – Многие, но не все.

– Люди есть люди, а что дерьмо, и что – нет, диктует принятая обществом мораль, – внушал Лазарь, не снимая с лица улыбки. – И пока мораль называет некоторые естественные вещи дерьмом, люди так и будут оставаться дерьмом.

– На улице с такими понятиями ты бы не выжил, – авторитетно заявил Марс. – Сто пудов даю.

Это заявление вызвало у Лазаря очередной приступ смеха:

– Скажи еще, милостыня прибыльнее воровства. Аморальные воришки всегда богаче высокоморальных попрошаек, и ты лучше меня это знаешь.

– Хорош зубоскалить. Я воровал только в крайняк.

– Потому что высокоморальные попрошайки всегда целее аморальных воришек, – издевался Лазарь. – Спроси у Сенса, если не веришь.

– Лазарь, – терпеливо заговорила Яника, покачивая сложенными у груди ладонями, – все, о чем я прошу, – послушаться меня один раз. Всего один раз!

– Дважды я оказывался прав. С чего ты взяла, что в третий раз на моем месте окажешься ты?

– Я прошу тебя о доверии, больше ни о чем! И готова потерять его раз и навсегда, если на своем месте снова окажешься ты.

– Н-нет, – чуть подумав, отказался Лазарь. – Мы останемся тут. Будем ждать Умара и всю честную компанию. А когда они явятся, сообщим радостную весть о том, что «Марафон» окончен и все могут идти по домам.

– Ты делаешь глупость, – строго предупредила Яника. – Подумай еще раз.

– Уже подумал.

– Еще раз…

– Давай я подумаю наперед еще пять раз, чтобы сразу отрезать раз и…

КЛОК!

Что-то жестко и сильно ударило Лазаря сзади по шее.

В первую секунду он ничего не почувствовал. Потом образ Яники перед глазами поплыл вправо, в то время как его точная копия вынырнула слева… Вестибулярный аппарат потерял ощущение пространства, Лазарь пару раз качнулся на корточках взад-вперед, потом пятая точка перевесила, он упал на нее и перекатился на спину. На безоблачной лазури неба возникло перевернутое вверх тормашками лицо Марсена.

Продираясь сквозь затуманивающееся сознание, Лазарь сумел спросить:

– Ты что творишь… мелкий говнюк…

И даже почти успел услышать ответ:

– Между «легко» и «правильно» выбираю втор…

Потом лицо мальчишки посерело, померкло, а вместе с ним померк и весь остальной мир.

5

Когда снова вернулся свет, а расплывчатая картинка перед глазами обрела фокус, Лазарь понял, что его переместили. Он по-прежнему смотрел в безоблачную синеву неба, но теперь она была разбита на множество ломаных сине-зеленых многоугольников. Лазарь попытался приподнять голову, но сразу опустил обратно. Шея болела неимоверно, голова кружилась, его подташнивало. Кожу на щеке щекотали лапки какого-то насекомого, целеустремленно ползущего к левому глазу. Лазарь потянулся, чтобы снять его, но закрытый на запястье браслет застопорил руку на полпути.

Конечно, его перетащили под сень молодой березки не для того, чтобы сберечь от солнечного удара. Лазарь проследовал взглядом вдоль натянувшейся цепи – вместо запястья Яники браслет на другом конце перехватывал тонкий ствол деревца чуть повыше комля.

Насекомое упорно ползло в глаз. Лазарь вспомнил, что у него в запасе есть и вторая рука, но тут чьи-то грубые пальцы сняли букашку и медленно растерли в пыль. Лазарь проследовал взглядом вдоль незнакомой руки и на другом конце обнаружил очень даже знакомого человека.

– Вот так встреча на Эльбе, – сказала улыбающаяся физиономия Бельфегора.

Морщась от боли, Лазарь снова приподнял голову над землей. Чуть позади Бельфегора стояли Умар с Леонардом. Помахивая новенькими револьверами, они смотрели на Лазаря, как стая гиен – на раненую зебру.

– А где малышка Венсди Аддамс? – спросил Лазарь.

Почему-то отсутствие в стае Лилит настораживало больше, чем присутствие.

– В голову камнем попало, – не замедлил ответить Умар.

Голос звенел неотомщенной ненавистью, таящей в себе, пожалуй, самую большую угрозу. От очаровательного неправильного прикуса не осталось ничего, кроме шипящего змеиного предупреждения: «Не подходи – укуш-ш-шу». Внешность тоже изменилась. Гладко зализанные волосы раскосматились в нечесаную рыжую гриву, кожа лоснилась от жира, на лбу высыпали созвездия угрей. Даже мускулы на теле как будто ужарились, присохли к костям. Лазарь стал свидетелем редкого явления – переоценки собственного «я» и ее отражения на проекции.

Умар повернул голову и потрогал пальцем засохшее темно-бурое пятно на встрепанном виске:

– Вот сюда. Она снялась с дистанции.

Бельфегор присел на корточки перед Лазарем.

– Ну что, бродяга, продолжим счет?

Лазарь вытянул вперед ладонь.

– Не спеши, – сказал он так, чтобы не слышали остальные. – Прикажи Леонарду сводить рыжего сделать по-маленькому. Скажи, хочешь пошептаться со мной с глазу на глаз. Скажи, это личное. Насчет Яники. Пусть погуляют пару минут.

Бельфегор сдвинул вихрастые брови:

– На кой это мне?

– Похоже, мы теперь играем за одну команду, – помолчав, ответил Лазарь.

6

Умара мелко, нервически трясло. Он стоял над Лазарем, припав на одно колено и уперев пляшущее дуло револьвера ему в грудь.

– Ни хрена не верю! Ты все врешь.

Бельфегор и Леонард предоставили своему протеже полную свободу действий, и Лазарь видел в этом вполне веский резон. Умар свято верил, что сам упускает ситуацию из рук, и они охотно дарили ему эту иллюзию контроля, лишь направляя в нужное русло на развилках. Принудить хозяина инсона делать или не делать те или иные вещи невозможно, поэтому в ход идет психологическая манипуляция. Эффект даже лучше. Когда всю дорогу слушаешь чужие советы, в критический момент твоя голова автоматически повернется к советчику. И когда все полетит в тартарары (а оно обязательно полетит), часть вины тоже переляжет на голову советчика. В парадигме, используемой офицерами Ведущего, вся вина целиком ложилась на голову «играемого». Которую, собственно, и требовалось задурить.

– Ты врешь, гнида, – просвистел Умар, и револьвер зашатался еще размашистее. – Это не ее Алтарь! Чей-то чужой!

Признать обратное фактически означало признать поражение. С возникновения светящегося джета до момента, когда они нашли Лазаря, прошло примерно столько же, сколько потребовалось бы Донгану и Хеспии на покрытие оставшегося расстояния отсюда до Алтаря. Бесправной, безмолвной, забитой в самый дальний угол частью сознания, отвечающей за здравый смысл, Умар понимал это. Эта же часть подсказывала ему другие логические варианты.

– Тогда тот факт, что при появлении луча Хеспия вспыхнула, как новогодняя шутиха, – невероятное совпадение, – спокойно ответил Лазарь.

– Ты вреш-ш-шь!

– Смысл? Позлить человека, засунувшего дуло пистолета мне в диафрагму?

– Ты их прикрываешь! Хочешь выгадать немного форы.

– Да мне плевать, даже если после «Марафона» ты найдешь их где-нибудь в Куала-Лумпуре и заживо сожжешь в машине, а потом вернешься домой и прикончишь их собаку. Может, на твоем месте я бы так и поступил.

Глаза Умара забегали в поисках поддержки и остановились на Бельфегоре. Надежда – живучая, как червь, надежда еще барахталась, еще извивалась. Никак не хотела подыхать.

– Может, еще успеем, Белф?!

Свободной рукой Умар вытащил из кармана комбинезона желтый прибор с цветным экраном на лицевой части и показал Бельфегору. Лазарь успел рассмотреть зеленую плоскость, иссеченную координатной сеткой, и две мерцающие белые точки.

– Смотри! Они еще идут, видишь?

7

Наспех изложить Бельфегору план оказалось непросто. Во-первых, нужно было убедить его задержать Умара, чтобы дать тринадцатой команде немного форы. Во-вторых, помочь убедить Умара в том, что те уже достигли Алтаря. В-третьих, догнать их, как только они действительно достигнут Алтаря. Ну, а в четвертых…

– Когда Хеспия станет смертной, Умар захочет отомстить тому, кто «подпортил» ее. Мы не станем ему мешать. Умрет Донган – умрет Хеспия. Понимаешь, о чем я?

Бельфегор раскрыл левую ладонь и внимательно посмотрел на еще свежую отметину, оставленную канцелярским ножом в кабинете регистратора.

– Главное, не напоминать о связи Умару – вдруг передумает? Хеспии нет – нет проблемы. Довольные расходимся по домам. Вопросы?

Бельфегор посмотрел себе за плечо. В полусотне метров Леонард и Умар в классических позах футболистов «в стеночке» справляли малую нужду у края просеки.

Бельфегор снова повернулся к Лазарю:

– Один: ты-то мне зачем?

– Я помешаю Янике и мелкому засранцу, который скоро превратится в автохтона наяву, помешать Донгану добраться до Алтаря. Говорю же, в наших рядах возникло… гм, замешательство.

– А что мешает нам самим остановить твою телку?

Последнее сильно резануло по ушам, но Лазарь не подал виду.

– Ничего. Зато могу подсказать, кто помешает Донгану и Хеспии дойти до Алтаря. Начинается на «У».

Бельфегор еще раз оглянулся. Леонард и «У» уже возвращались обратно. Времени на раздумья не оставалось.

– Кажись, наши планы временно совпадают, – решился Бельфегор, снова поворачиваясь к Лазарю. – А значит, один из нас крупно ошибается. Тебя это не напрягает?

Лазарь скривил губы:

– Напрягало. Пока ты не заговорил об этом.

8

И вот Умар узнал, что Хеспия, его любимая Хеспия, его Ангел, отныне и навсегда потеряна для него. Хуже того – принадлежит другому! А что еще хуже – это уже необратимо.

Бельфегор всмотрелся в белые точки на экране радара.

– Не успеем перехватить, даже если прыгнем через гиперпространство. Звиняй, друг.

Умар опять повернулся к Лазарю. На цыплячьей шее вздулись вены. Пальцы до белизны сжали прибор слежения. Он принялся трясти им перед носом у Лазаря, как бы примеряясь для удара. Вспухлая голова закрутилась из стороны в сторону в такт руке. Взмокший от пота чуб зашлепал по лбу.

– Она не могла так поступить со мной. Не должна была!

– Приятель, между этими утверждениями пропасть разницы, – заметил Лазарь, стараясь следить за каждым словом. Сейчас он снова балансировал на лезвии ножа – угроза, исходящая от этого парня, была как никогда реальна. Малейшая ошибка каралась дыркой в легком.

У мальчишки задрожали губы. Словам не терпелось сорваться с них, но им не хватало толчка воздуха – горло перегородил подступивший ком.

– Дура… Она же знала, что так и так сбросит крылья. Так почему не со мной? Почему с ним? Чем я хуже?

– Не повезло. Ты проиграл, приятель. Мы оба проиграли. Отпусти меня.

– Да нет же, дело не в везении! – То, как Умар выговаривал букву «З», было почти трогательно. – Я везучий. В шесть лет я съезжал на санках по дороге и проскочил под «КамАЗом», который выскочил на перекресток. В двенадцать выпал с седьмого этажа прямо на дерево. Только три зуба выбил, а так – ни царапины.

– Отпусти меня.

– В шестнадцать на меня набросился ротвейлер. Повалил на землю… я думал – все, сейчас порвет. И тут бац – падает на меня замертво! Инфаркт миокарда, представляешь?

– Отпусти меня.

– А в восемнадцать я встретил Ангела. Немногим так рано везет. А мне повезло. Некоторые всю жизнь ищут-ищут, а найти не могут…

– Отпусти, Умар.

– …а другие воруют. Забирают без спроса. Ломают. Неудачники!

Лицо Умара ожесточилось, верхняя губа по-звериному вздернулась. На одно страшное мгновение Лазарь решил, что вот и все – сейчас будет выстрел.

К счастью, оскал предназначался не ему. Прошло несколько тягостных секунд, прежде чем Умар убрал револьвер от груди Лазаря и приставил дулом к стальному кольцу, соединявшему цепь с закрытым на стволе березы браслетом.

– Уходи, – сказал он и спустил курок.

Грянул выстрел, кольцо разлетелось на две половинки. Лазарь поднялся на ноги, собрал болтавшийся на запястье обрывок цепи в кулак. Умар тоже встал. Он все еще смотрел на него, но уже не видел. Взгляд пронзал Лазаря насквозь и устремлялся дальше, вдоль просеки, к горящему белому джету на поросшем деревьями горизонте.

– Уходи с полосы, – повторил он.

– А ты?

– Я? – откликнулся Умар с интонацией склерозника, у которого спросили фамилию. – Я, наверное, еще немного побегаю. Давай вали отсюда.

Разговор был окончен. Лазарь пересекся с Бельфегором мимолетным взглядом, юркнул в сторону и, не чуя земли под ногами, помчался к опушке.