Текст книги "Тридцать три ненастья"

И ни малейшей суеты!

Хлопотать о чём-то, просить, заводить полезные знакомства – это не про Макеева. Гордый? Да. Но и ленивый отчасти: надо будет – сами дадут и книжку издадут!

Благо, было кому хлопотать. А повод был серьёзный: 29 марта 1998 года Василию исполнялось 50 лет.

Новая книжка стихов «В какие наши лета» (миниатюрное подарочное издание) уже вышла к юбилею, привлекла к себе читательское внимание. Пошла череда откликновенных публикаций: Сергей Васильев – «Вечерний Волгоград», Пётр Селезнёв – «Волгоградская правда», Виталий Смирнов – «Отчий край», Пётр Таращенко, Владимир Овчинцев – «Городские вести», Виктор Паршин – «Знамя», Ленинск, Юрий Щербаков – «Волга», Астрахань, Иосиф Гуммер, Израиль – «Вечерний Волгоград», Геннадий Веденин – «Большая, 15», Татьяна Мельникова – «Вечерний Волгоград», коллективное поздравление газеты «Крестьянское слово». Даже я отметилась в газете «Областные вести» заметкой «Утренние стихи».

Сейчас такого и не представишь! Редко-изредка втиснут в газету строк пятьдесят о писателе-юбиляре, и тому радуйся.

Макеев внимательно прочитывал публикации о себе и складывал на мой письменный стол:

– Ты же всё обо мне собираешь! А мне зачем?

Я-то знала, зачем. Он оживал на глазах, снова начинал верить в свою счастливую звезду поэта, нужного всем. Начались приватные звонки из областной и городской администраций, комитетов культуры и печати: «Что подарить Василию Степановичу на юбилей?»

С прагматичностью жены-домохозяйки, но вовсе не поэтессы, я отвечала:

– Обогреватель нужен, магнитофончик какой-нибудь, вентилятор, диктофон…

Стоящего на сцене училища искусств Макеева задаривали, зацеловывали, опыляли стихотворными посвящениями и песнями, а я сидела в глубине зала и виду не подавала, что имею к этому какое-то отношение.

Осталась боль: юбиляр начал приглашать на сцену всех, кому хотел выразить благодарность – Овчинцева, Величкина, Воронова, Хороше-ву, Котову, свою маму, родную сестру Наталью, двоюродную сестру Валентину, одноклассницу Галину Мазину…

Из зала кричат:

– Вася! Ты Таню забыл!

Сначала, отмахиваясь рукой, а потом, не в силах игнорировать общественность, вызвал и меня. Хотелось рыдать, но я сдержалась. Вышла, села на оставшийся в конце ряда стул, подумала: «Вот ты и получила, что заслужила!» Вытравить это из памяти очень трудно, но ведь нужно. Иначе как же жить дальше?

Банкет в Союзе писателей стоит отдельных слов. Чего там только не было! Даже блинчики с чёрной икрой, присланной с поездом моими друзьями из Махачкалы. На сцене стоял столик с эксклюзивными напитками – подходи и дегустируй хоть виски, хоть джин, хоть ром, хоть грузинские вина. В особом ассортименте присутствовали наши дачные напитки.

Галя Мазина, одноклассница Василия, спросила:

– Сколько же ты заплатила за всё это?

– Сущую ерунду – сердце! Мне очень хотелось, чтобы он был счастлив.

Истинную цену всему знал только один человек – наша барменша и мой большой друг Ирочка Фадеева. Мало того что она справилась с этим столом, но ещё и меня поддерживала ободряющей улыбкой и добрым словом.

Вася, прости за эту правду. Выводы из неё делать уже поздно, да и ни к чему, но, быть может, твоё сердце станет добрее ко мне, хотя бы справедливее.

Юбилейные дни прошли, но радости признания макеевских заслуг не кончились. Одну за другой Василию дали две всероссийские литературные премии: «Сталинград» и им. Василия Тредиаковского. Вторую присудила писательская организация Астрахани, вручив её в первый же год учреждения. Астраханцы почитали своего волгоградского друга за одного из лучших поэтов современности, о чём и написал в газете «Волга» председатель правления Астраханской писательской организации Юрий Щербаков. Материал назывался «В жизни один есть выбор…» и завершался словами: «В стихах Макеева – образных, метафоричных, певучих – ладно всё. Ладно до такой степени, что никаким самым обильным цитированием органично цельных стихотворений не заменишь. Недаром в знаменитой своей юношеской «Песне Есенину» Василий вопрошал:

 
Кто же твою славу приумножит,
Песней расплескавшись в синеве?..
 

Я знаю ответ на этот вопрос. Читатели макеевских книг – тоже».

И ещё одна большая награда ждала Василия Степановича в 1998 году – он стал победителем главного регионального творческого конкурса «Провинциальная муза». Ему присвоили звание «Человек года-98», подарили компьютер и вручили губернаторскую премию. Макеев и здесь проявил свой характер! Всех участников конкурса подвозили к Музыкальному театру на белом лимузине, усаживая по очереди в ближайшем переулке. А этот заупрямился, отказался ехать. Народ решил, что это неспроста, что Макеев, скорее всего, подъедет верхом на коне. А он вышел из кустов и зашагал мимо красной дорожки ко входу, когда объявили его фамилию.

Некоторые недоумевали, а кто-то радостно хохотал, одобряя проделку неуправляемого поэта.

Соперники после заявляли: «Всё это было заранее спланировано. И звание «Человек года» заранее решили дать Макееву. А голосование – формальность!» Может быть, но не так буквально. Никто ничего специально не планировал. Василий не захотел быть куклой в дешёвой игре. Я сама на него разозлилась, когда увидела вылезающим из кустов. Тоже мне – оригинал! Люди на лимузине, а он казачью натуру демонстрирует.

Зато пресса впала в раж: «Василий Макеев пришёл пешком», – писала в «Волгоградской правде» Татьяна Давыдова. «Василий Макеев – Человек года», – радостно констатировал в «Вечернем Волгограде» Григорий Наумов. «Человеком года стал новый Есенин», – заявила и «Комсомольская правда» публикацией Юлии Гольдберг. Интервью с ним опубликовали Алла Котаева и Владимир Павшук.

В очередной раз Волгоград подтвердил давнюю любовь к своему прославленному поэту, простив и норовистый характер, и винопитие, и неумение дружить с властями предержащими. Такой уж он человек!

О Макееве не скажешь: продумáн, льстец, завистник, а уж тем более – кляузник и авантюрист! Нелёгкий человек, конечно, но без второго дна.

Пусть не в полной мере, но он имеет право сказать о себе: «Хулу и похвалу приемлю равнодушно». Во всяком случае, суетливым пройдохой я не видела его никогда. Воистину: «Служенье муз не терпит суеты».

Астраханские гастроли

Много лет мы дружили с астраханскими поэтами-сверстниками Юрой Щербаковым, Борей Свердловым, Пашей Морозовым, Диной Немировской, Пашей Радочинским, а ещё раньше – с Юрием Селенским, Адиханом Шадриным, Николаем Вагановым, Нинель Мордовиной, Лёней Чашечниковым. Это было настоящее писательское братство двух соседних регионов. Помимо личных дружб нас связывало ещё и имя Михаила Луконина, которого и там, и здесь считают своим земляком. Мы часто встречались – всегда с ликованием. Солнечная, медленная Астрахань расслабляла нас, давала передышку, настраивала на беззаботный лад. В конце октября (29-го – день рождения Луконина) в Волгограде уже дождит, становится зябко, а в Астрахани чудесно: мягкий воздух, тихие улочки, золотые друзья, пахнет вяленой воблой. Нигде я не ела таких дивных пирогов с визигой, как у Щербакова дома. Татьяна, жена Юрия, их готовила мастерски.

Обязательно ехали в Килинчи, на родину нашего общего земляка. И снова душевный приём, непритворство, живой интерес к нам. А какое застолье в завершение вечера! Еда – принципиально домашняя, ничего из столовой.

В тот раз мы приехали получать премию Тредиаковского, присуждённую Макееву, и поучаствовать в традиционных Днях Луконина. Припожаловали и московские гости – Станислав Куняев, сын Михаила Кузьмича – Сергей Луконин, ещё кто-то. И все радуются друг другу, все давно знакомы.

Запомнился прощальный ужин в гостинице «Лотос». За общим большим столом о чём только не говорили! Не обошли стороной и политику. Мудрый патриот Куняев, не поддержавший перестройку и развал Советского Союза, весьма негативно отзывался и о Горбачёве, и о Ельцине:

– России не будет от них добра – поверьте мне. Это же сплошное предательство своей страны и народа. Новореформаторы типа Гайдара, Чубайса, Нечаева хотят вывезти свою прозападную экономику на горбу русского народа. Они уже нацапали-нахватали, а нам что? Ваучеры?

– Зато как потеплели отношения с Европой и Америкой! – заметил кто-то.

– Вы верите в это? Мы извечно стратегические противники. Никогда они не захотят видеть сильную Россию.

– Но разве у нас нет разумных политиков? Тот же Явлинский…

– Ага! Говорун из первых. А как за дело браться – белые перчаточки надевает. Все либералы одним миром мазаны. Разворуют окончательно страну и в Лондон свалят.

Мне не хотелось, чтобы было так. И Куняеву верить не хотелось. Я полезла в разговор:

– Что ж нам теперь, до скончания века страдать от коммунистов? Я верю в демократические ценности и себя считаю либералкой.

– Верь, верь… – ласково похлопал меня по руке Станислав Юрьевич. – Посмотрим, что ты запоёшь лет через десять.

Через десять лет мы запели всенародным хором, и мозги встали на место.

Всякий раз, встречаясь с Куняевым, я напоминала ему наш разговор в «Лотосе», сожалела, что демократничала сглупа.

– Эх, Таня, ты ли одна? Все реформации идут по головам доверчивых людей.

Из Астрахани возвращались, как всегда, с воблой и балыками – обласканные и довольные.

В следующий раз астраханцы решили дать Макееву премию имени Луконина. Деньги невеликие, но жест дружеской воли и признания макеевского таланта многого стоил. В 2001 году астраханские гастроли делили с нами тот же Сергей Луконин и московский поэт, мастер эпиграмм и пародий Юрий Лопусов.

Макеева он одарил такой эпиграммой:

 
Василь, конечно, не монах,
Ему за жизнь не стыдно.
Он ходит в кожаных штанах,
Чтоб было «что-то» видно.
 

Эпиграмма вошла в книгу Лопусова «Фугасом по Парнасу». Он нам её подарил. И я отомстила за мужа:

 
Эпиграммист такого класса,
Что крикнуть хочется – «ура!»
Он целит в женщину фугасом,
Забыв, чем целился вчера.
 

Луконинскую премию поделили между Макеевым и Лопусовым. Никто не остался в обиде.

Через год мы гастролировали по астраханским весям с поэтом Валентином Сорокиным, бывшим моим проректором ВЛК. Здорово было увидеться с ним через десять с лишним лет. Василий не встречался с Сорокиным ещё дольше. Они не могли наговориться. Кстати, именно Валентин Васильевич помог Макееву победить в «Провинциальной музе», прислав из Москвы видеозапись с добрыми словами о Василии.

Два хороших поэта, два ясных человека – они были давно знакомы, понимали друг друга, похоже мыслили.

Дорогая Астрахань, спасибо тебе за всё! За Макеева спасибо! Как бы я хотела пройтись ещё разок по твоей улице Фиолетова, постоять в белокаменном свете кремля, повидаться с ребятами. Жаль, что нет уже Паши Морозова, давно пребывают в ином мире писатели-астраханцы отеческого поколения… Но остались друзья-односумы, с кем так славно разговоры разговаривать. И от пирога с визигой я бы не отказалась!

Ловец талантов

Несомненно, поэзия для Макеева – главное дело жизни. Но есть и ещё одно – литературная студия. Тридцать пять лет он собирал через четверг в Союзе писателей начинающих поэтов и выбивал из них, как веником пыль из ковра, зарифмованную благоглупость, излишнее самомнение, безграмотность, подражательство, слащавую восторженность, многословие, ура-патриотизм и много ещё чего, застящее глаза молодому таланту на пути к первому настоящему стихотворению. Те, кто верил в себя и поверил ему, дорогу эту прошли с успехом, во всяком случае, стали профессиональными литераторами: Миша Зайцев, Татьяна Батурина, Серёжа Васильев, Женя Харламов, Лиза Иванникова, Саша Рогозин, Лёня Шевченко, Володя Овчинцев, Саша Леонтьев, Володя Мавродиев, Валера Белянский, Саша Горохов, Петя Таращенко, Женя Соннов, Валя Косточко, Люба и Женя Лукины, Юра Ерохин; Борю Гучкова пропустила, Сергей Надеев, Наташа Сырцова; Сашу Ананко забыла непростительно и себя чуть не выпустила из виду! И это лишь те, что стали впоследствии членами Союза писателей России. А какое цунами мимолётных авторов схлынуло за это время! Были талантливые, очень обещающие: Саша Пчелинцев, Витя Каменский, Сева Курапов, Серёжа Хайлов, но свильнули куда-то в сторону, не перестав, я в этом уверена, быть поэтами. Отдельно назову Льва Вахрамеева – совершенно особая личность! Вот как он описывает своё первое появление на студии:

«Когда я появился в зале СП (кажется, весной 1977 года), там уже шло обсуждение рукописей. Я сел где-то в середине и чувствовал себя одиноким, так как никого здесь не знал: мои друзья-поэты не решались пока обсуждаться в столь официальном месте. Выступал напористый паренёк, на вид – юркий и кусачий. Им оказался Михаил Зайцев, впоследствии – мой многолетний оппонент и вполне дружелюбный ко мне человек.

Затем встала высокая молодая женщина. Торопясь, она глуховато защищала автора, волнуясь и частично глотая слова. Это была Татьяна Брыксина из Волжского. Добрейшая эмоциональная душа, называвшая всех почему-то «бедолагами», как хуторская, повидавшая жизнь старуха…

Вася Макеев, тогда ещё пшеничночубый, плотный, но какой-то странный: вальяжный и мягкотелый одновременно, бессовестно молодой, восседающий, как в президиуме, впереди общего разбега кресел со студийцами, плачущим фальцетом объявил о заключительном и торжественном действе: чтении «самим Ананко» его последней поэмы. Действо началось…

…Я кинулся в критическую драку!.. И тут меня поразил Макеев. Своим уникальным фальцетом он проплакал, что, возможно, я во многом прав. И с ходу предложил мне прочитать собственные стихи…

Но это было уже противу правил: только что всё раскритиковать, и исключительно из-за зуда драки, а теперь начать читать себя?.. Я отказался и попросил перенести моё чтение на следующий раз».

В этом замечательном эссе Льва Вахрамеева много потрясающе точных деталей, передан литстудийский дух, бесподобно нарисован Макеев, но я вынуждена обойтись лишь небольшой цитатой из Вахрамеева, а хотелось бы цитировать дальше.

На тех макеевских четвергах мы не только учились быть поэтами, но и закаляли волю, вострили зубки, понимая, что жизнь в литературе нас ждёт не сахарная, что сегодняшний приятель завтра может стать противником, а то и недругом. Макеев чётко держал свою наставническую позицию: захваливают дерзновенного стихотворца – осади, заклёвывают – поддержи. Великолепно читая стихи, он умел на интонации вытянуть слабое стихотворение, интонацией же рассыпать вполне приличный текст, мол, не заносись, голубчик, тут и не таких видали!

Самым ярким подвигом Василия Степановича считаю его неповторимый продукт по имени Юрий Ерохин. Из полной творческой «безнадёги» поднял бедолагу до пронзительной чистоты письма.

Но и Ерохин молодец! Как надо было уметь слушать и слышать, верить своему учителю, чтобы постичь сложнейшую эту науку – поэзию! А всё потому, что душа у Юры живая, страдающая. Зерна макеевских уроков упали в благодатную почву.

Студия всегда завершалась короткими, но вожделенными посиделками в писательском буфете. Складывались по рублю, покупали пару бутылок портвейна, плавленых сырков «Дружба», буханку хлеба.

Во времена литстудийства Вали Косточко столы стали накрывать с размахом, принося из дома даже пирожки с капустой и отбивные котлеты. Очень и очень зря! Случалось, что Макеева доставляли к дверям квартиры чуть тёплого. Он стал слабеть, уставать, и я, пользуясь властью ответственного секретаря, потребовала его отставки. Василий не возражал: сколько же можно, в самом деле? Литстудию передали Сергею Васильеву. Он взялся рьяно, но сгорел довольно скоро, студия стала рассыпаться.

Сегодня начинающих литераторов учит Евгений Лукин и делает это, насколько я могу судить, весьма успешно.

Турция в подарок

Бессмысленно спрашивать, что тебе подарят на день рождения, если заранее знаешь ответ: «Деньги есть? Купи, что хочешь». Деньги в самом деле у меня, поэтому живу без ожидания макеевских подарков. Даже в Женский день он говорит: «Дай тысчонку – я пойду цветы тебе куплю». Ну уж нет! Я с ума не сошла. На тысячу можно купить хо-о-роший кусок говядины. Но всё равно обидно! На цветы мог бы и сам накопить. Залез бы в заначку на худой конец: третий том Довлатова! С подарочной статьи расходов мужа-олигарха легко сминусовать и шубу, и кольцо с бриллиантом. Муж-поэт срифмует поздравление – и герой!

В нашей семье эта тема не обсуждается. Я радуюсь его стихам, сирени, наломанной в парке, бархоткам с осенней клумбы. В мужнины праздники я вольна поступать, как хочу, но без подарков его не оставляю. Покупая нужную вещь, думаю про себя: брюки всё равно нужны, и свитер нужен. Конечно, хрустальной сабле с коньяком он был бы рад куда больше, но и от новой сумки не откажется.

Юбилей – другое дело! Пусть нарадуется всласть, коли благодать сыплется на него со всех сторон.

– Вася, отгадай, какой я тебе приготовила подарок.

– Ты же костюм мне новый купила. Ещё что-нибудь? Может, джинсы?

– В августе едем в Турцию отдыхать, на восемнадцать дней!

– Вот за это спасибо. Подарок так подарок! А деньги откуда?

– От премий твоих. Откуда ещё?

Путёвки купили в Кемер, отель «Гёйнюк» – трёхместный номер. С нами летела моя сестра Оля. Они хорошо ладили между собой, и я заранее радовалась беспроблемному сосуществованию. С сестрой можно и по магазинам пробежаться, и о женском перемолвиться, и Васю ей доверить, если им захочется подольше позагорать, а мне – вернуться в отель, пока солнце не начало гвозди вбивать в темя. Василий гипертоник, к тому же любит заплывать далеко в море, и я опасаюсь оставлять его без пригляда.

В те же дни, но в другом отеле, отдыхали Саша Цуканов с сыном Вадиком. Много времени мы проводили вместе.

Турция хороша тем, что не подавляет тебя европейской чувильностью и высокомерием. Народ, конечно, не простодушный, но весьма простой, контактный. Интурист – кормилец! Кто же станет его обижать, охамливать, обманывать сверх меры?

От нашего отеля до моря было метров двести. Вся улица в мелких лавочках и магазинчиках, кофейнях, экскурсионных бюро, заведениях бытовых услуг. Идёшь с пляжа, а тебе отовсюду машут руками:

– Бабочка, заходи!

Бабочка или бабушка – значит женщина. Иногда кричат «Наташа!»

Серьёзного товара почти нет, но сувениры очень разнообразные и манкие – чем-нибудь да соблазнишься. Улицы промыты, пляжи прочищены, кофе варят вкуснейший, апельсиновый сок жмут при тебе. И при этом улыбки во весь рот, озорные глаза, разговорная тарабарщина. С русскими изъясняются без проблем: где не хватает слов – помогает жестикуляция.

На пляже – круглое кафе под навесом. Василий с Ольгой время от времени берут себе по баночке пива, я – кофе и апельсиновый сок, который дороже пива. Но дороже всего минеральная вода. Перекормленные в отелях люди не напиваются пивом и соком и готовы покупать воду по любой цене. А питание в самом деле отменное. Бесконечно длинные «шведские» столы заставлены сотнями мясных, рыбных, молочных, овощных, фруктовых судков и лотков. Поднимается пар, плывут ароматы. Огромное разнообразие выпечки. Кипящие титаны приглашают испить чай и кофе. Целый ряд кувшинов с соками всех цветов радуги. А холодной питьевой воды нет! Есть в кафе на территории отеля, но цены кусаются. И из города ничего съестного-питьевого с собой приносить нельзя. Либо покупай в кафе, либо пей из-под крана. Продуманная, скажу я вам, экономическая политика!

Хороши были наши экскурсионные поездки.

Вышли на яхте в Средиземное море – берега не видно. И вдруг нам предлагают поплавать в открытой воде, мол, почувствуйте себя в роли Мартина Идена, променявшего жизнь на морскую пучину. Яхта в десяти метрах, а всё равно страшно ощущать под собой немереную чёрную глубину. И только Макеев с мальчишеской бравадой принялся прыгать в море с борта яхты – и ласточкой, и солдатиком, и с перекувырком. Публика аплодировала!

Зашли в бухту и оказались на развалинах античного города, посидели на каменных ступенях амфитеатра с круглой ареной посередине. Невероятно! Можно выйти на арену, попрыгать, потопать ногой – время принадлежит тебе!

Через несколько дней отправились в горы – сплавляться на резиновых лодках по порожистой реке Бешконак. Называется рафтинг. Большого риска для жизни не было, но остроты хватало, веселья тоже. В касках и спасательных жилетах, с вёслами в руках, орущие от восторга – мы славно оторвались на Бешконаке. Из лодки я выпала только однажды, больно ударившись спиной о камень. Цуканов в этой поездке потерял новые башмаки, по-моему, оставил где-то на берегу. Если бы не фотографии нашего рафтинга, кто бы мне поверил? А Макеев-то каков в пятьдесят лет!

Самым же значительным событием того турецкого августа считаю путешествие в Стамбул, практически не увиденный в паломнические дни. Наняв микроавтобус с экскурсоводом, отправились в ночь. Материковая Турция – совсем не то же самое, что береговая, курортная. Едешь, а по обе стороны дороги степь да степь, редкие селеньица, тусклые огоньки. И вдруг автомобиль останавливается на ярко освещённой площадке. К вашим услугам магазинчик с восточными сладостями, чистейший туалетик с глиняным кувшинчиком воды на полу и полным набором гигиенических средств, кальянная, в которой сидят три обкуренных турка и зовут:

– Наташа, иди сюда. – Знаками показывают: курни, мол, денег не надо.

В Стамбул приехали под утро. Экскурсовод провёл нас по всем достопримечательным местам, какие сам посчитал достойными нашего внимания. Среди них Айя-София. Я прижималась щекой к древним византийским камням, гладила стены ладонью, пытаясь понять что-то, ощутить дух пусть не прародины православия, но чего-то неизбывно родного. Меня мало трогали чужие минареты над куполом. Долго ли их сшибить при ином повороте истории? Если он произойдёт, Стамбул снова станет Константинополем. Но мы не станем глумиться над Голубой мечетью – чудом восточной архитектуры и святыней мусульман. Она в самом деле великолепна.

Бродить по этому древнему городу нам было комфортно. Где-то перекусили за столиком уличного кафе, сфотографировались с разносчиком кофе, наряженным более чем экзотично: феска с кисточкой, широкие красные шаровары, расшитые золотым позументом, ичиги с загнутыми носами, на плечах – камзол не камзол, сюртук не сюртук, но что-то очень живописное, яркое, с заткнутыми за пояс кинжалами и длинными сигнальными волынками. Кофе я пить не стала, но за разрешение сфотографироваться с предприимчивым турком заплатила несколько лир.

Добрались до стамбульского базара без цели купить серьёзные вещи, просто было любопытно. Турок приметил, что я устала, вынес стул и кружечку воды. Вот спасибо, дорогой! Василий с Ольгой побродили по рядам, купили вышитые полотенчики в качестве сувениров для друзей и турецкие сладости.

Уже вечерело, когда в условленном месте мы нашли свой автобусик. До Кемера ехали всю ночь, беззаботно подрёмывая на спаренных сиденьях. В нынешней Турции я бы не рискнула отправиться в подобное путешествие, а в 98-м – без проблем.

И всё было бы хорошо, если бы не желание напиться досыта чистой воды.

Когда прилетели в Волгоград и добрались до Центрального района, практически до дома, первое, что мы сделали, – купили по две бутылки минералки и шампанского. В холодильнике стояла пятилитровая кастрюля с засоленными месяц назад помидорками.

Это было так вкусно, так великолепно, так радостно, что и «не нужен нам берег турецкий!».

Вася, я сделала всё, что смогла! Даже стихи написала «Васильев год».

 
Айвовое варенье в январе!
Малиновый фонарик снегиря!
Отпрянь, моя простуда,
Боже правый,
Ужо тебе, как ветку во дворе,
Как зоревую птаху января,
Меня ознобить варежкой корявой!
Уже Васильев день!
И – паникёр —
Мой градусник сворачивает ртуть,
Меняя гнев на тридцать шесть и восемь,
Но хвори дотлевающий костёр
Ещё щекочет горло и на грудь
Горчичный лист
Без радости, но просит…
Так поспешим на кухню и нальём
Турецкий чай в крутые пиалы,
И будет чаепитье наше сладко
Вприглядку с январёвым снегирём,
Как с яблоком из-под лесной полы,
С янтарною айвовиной внакладку!
И жизнь легка!
И, словно в первый раз,
Душа спаслась весёлым колдовством
От маеты и скучных просторечий…
Какое же Крещенье без прикрас? —
Тем более что вслед за Рождеством
Васильев день
Сулит Васильев вечер!
 

Пятидесятый год твоей жизни считаю абсолютно успешным, удачным, победительным. Что же касается счастья – оно, без сомнения, зависит от личного умения быть счастливым. Я сохранила его в душе своей, а ты?