Текст книги "Тридцать три ненастья"

В поисках рифмы

П омню: Снежана Любимцева рисует иллюстрации к моей детской книжке «Клубничные страдания». Стильная девчонка в узких джинсиках, пёстрой курточке и наушниках на коротко стриженной голове меня удивляет, но я знаю: она мастер своего дела! Рисунки получаются яркие, озорные; разглядывать их – сплошное удовольствие. Моё мнение Снежану не очень интересует. Главное – чтобы детям стало интересно. Я довольна, но немного уязвлена. Ведь на обложке всё равно будет стоять моё имя – чего уж так заноситься?

Ладно, Татьяна, не ревнуй! Будем надеяться, что стихи про пса Амулета не скучнее рисунка.

 
Просыпаемся на даче —
На плите шкварчит омлет,
У крыльца юлит и скачет
Пёс по кличке Амулет.
Говорят, что он дворняжка,
Говорят, приблудный он…
– Ну и что? – сказала Машка. —
Он дворовый чемпион!
– Дворянин… – добавил папа. —
Самый главный во дворе!
Мы ему помоем лапы,
Спать уложим на ковре.
– В конуре! – сказала мама. —
В этом деле я строга!
Маша, где твоя панама?
Где остатки пирога?
Я-то знаю, где панама,
Где пирог и где пюре…
В этой самой, в этой самой,
В этой самой конуре!
 

Выходу первой детской книжки я была так же рада, как, наверное, публикации первого стихотворения. Потом вышли «Веселимся и умнеем», «Книжка-грамотейка», «Васятка»… Но «Клубничные страдания» стали для меня событием года. Спасибо Снежане! Она одна стоила не меньше половины моей радости. Сказать об этом важно ещё и потому, что в одну из новогодних ночей замечательная художница погибла страшно и непонятно. Её нашли в своей квартире, залитой кровью, запертой изнутри. Расследование результатов не дало.

Такая вот страничка творческой судьбы!

О комитетской жизни вспоминается почему-то без обид и страданий, хотя слёз я там пролила немало. Жизнь высушила слёзы, а в памяти осталась благодарность. Сколько добрых начал дали мне те годы!

«Волгоградская правда» предложила поучаствовать стихами о природе в ежемесячной фенологической рубрике. Я вроде бы и не очень серьёзно отнеслась к этому, отобрала десятка два подходящих стихотворений из прошлых лет, отдала. Стихи стали выходить в начале каждого месяца – с иллюстрацией, с календарными приметами. И я втянулась, придумала наполнять чисто природную картинку психологизмом любовных переживаний. Например, январь: сугроб под окном, снегирь на ветке, иней на проводах, он и она, любовь-морковь, он её не понимает… Стихи заиграли по-новому. Мне и самой стало интересно выстраивать лирические сюжетики на фоне переменчивых явлений природы. Василий иногда подшучивал надо мной: «Ну, в какой стадии развития твой фенологический роман?» Иногда раздраженно спрашивал: «Это кто тебе обещал эсэмэской тюльпаны в феврале? Я не обещал!» Так он отреагировал на строчки:

 
Это шутка?
Ночной эсэмэской прислал
Обещанье тюльпанов «… для Тани!»
Закрываю глаза – вижу алый овал
Молодого цветка в целлофане…
 

Ага! Заволновался! Ну, поволнуйся немножко. Это не вредно. Читатели стали присылать письма в редакцию – чаще всего позитивные, но иногда «с перчинкой», с анализом, с вопросом в лоб.

Вышло апрельское стихотворение:

 
Родники ещё пахнут зимой,
Но, чужую забыв благодать,
Возвращаются птицы домой
Разорённые гнёзда латать.
 
 
Я вернулась к тебе из огня —
Перевитая чёрным жгутом,
Пожалей, ради бога, меня,
Не держи на пороге крутом.
 
 
Шаг за шагом я вспомню, поверь,
Как любить, как утюжить бельё
И о том, что бывает апрель
Милосердным, как слово твоё.
 

Реакция не заставила долго ждать. Позвонил человек из Елани: «Татьяна Ивановна, у вас семейные проблемы? Неужели вы уходили от Макеева?»

Понятно, что звонил знакомый. Но какой отклик!

Из читательских писем я узнала, что многие вырезают фенологические странички, собирают месяц за месяцем. А в берёзовской школе Серафимовичского района даже уроки литературы начинают с разбора каждого нового стихотворения.

Семь лет продолжалась эта удивительная история любви моей лирической героини. «Волгоградская правда» решила издать специальную иллюстрированную книгу по просьбе читателей. «Солнцеворот» с подзаголовком «Двенадцать месяцев природы, двенадцать образов любви» издали в 2007 году к 90-летию газеты. Спасибо главному редактору Льву Куканову за предисловие и фотокору Геннадию Бисенову, чьи замечательные снимки придали книге неповторимый шарм. О ней даже в «Литературной газете» напечатали похвальную статью под рубрикой «Лучшие книги месяца».

Зациклить лирические стихи я стремилась и раньше. Так, в 2004 году вышла книга «Двенадцать месяцев любви», но эти два издания совсем не похожи друг на друга. «Солнцеворот» получился звонче.

Думаю, макеевская иллюстрированная книжка «Лепота» прекрасно пополнила ряд подобных изданий. Но к фенологическому стихописанию Василий не был склонен, считая такую поэзию развлекушной, игрушечной. Я с ним не согласна.

В конце концов кончился запал и у меня. Я порекомендовала на своё место Наталью Сырцову. Она бодро начала, опубликовала несколько прелестных стихотворений, но не выдержала жёсткого ритма. И напрасно! Это хорошая школа мастерства, помогающая поэту быть в тонусе, в рабочей форме.

«Волгоградка» всегда мне помогала, откликалась на любое интересное начинание. С 2003 по 2007 год опубликовала около двадцати моих очерков об ушедших писателях, выпустила с десяток вкладышей «Литературный Волгоград», множество публицистических материалов, интервью, стихотворных подборок.

Очень многое для меня началось с площадки именно комитета по печати. Редакторы газет становились друзьями, ценили мою работу, не отказывали в поддержке.

Когда-то журналисты нередко перевирали мою фамилию: и Брыкиной называли, и Брыскиной. А теперь – Брыксина, и без вариантов! Почти как Иванова. Чем не признак популярности?

Если же говорить всерьёз, то, я думаю, в эти годы и определился мой устойчивый волгоградский читатель. Многие ждали продолжения «Травы под снегом». И книжка, названная «Трава под снегом и другие истории», уже стояла на выходе с «Офсета».

Так что 80-летие писательской организации в сентябре 2001 года я отмечала как вполне боевая творческая единица. И снова подивилась несхожести писательского народа и журналистов. Наши по главной сути – затворники-одиночки, корпящие над листом бумаги едва ли не вслепую, не зная заранее, обернётся ли тяжкий труд куском хлеба для семьи, принимающие на веру всякое похвальное слово, не умеющие порой смотреться и выглядеть, часто бескорыстные, но очень обидчивые и самолюбивые. Журналисты, оперируя фактом, готовы согнуть его в любую сторону, раздуть ничтожную мелочь, превознести любую бестолочь, умолчать о главном, если этого требует чья-то директивная линия. Они могут быть одновременно милейшими людьми и циниками, всегда держатся стаей, нюхом чуют, где хлеб, где камень. Журналисты не любят писателей, а писатели – друг друга. Уж вы мне поверьте!

На юбилейных празднествах это особенно заметно. Журналисты суетились с микрофонами и блокнотиками. Писатели гадали, раздадут ли конвертики, как на 75-летие, наградят ли чем-нибудь…

За сорок с лишним лет творческой работы у нас с Василием накопилось столько наград, знаков, грамот и дипломов, что не знаешь, хранить ли их в ящиках домашнего комода или отдать в музей, где их тоже положат в тёмный ящик.

Конвертиков не было, продуктовых наборов – тоже, но вручили всем ещё по одной памятной фитюльке в бархатных коробочках. Организатором праздника вызвался быть наш клуб «Парнас». Мероприятие проходило в Музыкальном театре. Такого позорища я ещё не видела. Писателей в ряд усадили на стульях в глубине сцены, и перед нашими носами – лицом к залу, естественно, а задами к нам бесконечно долго плясали казаки, дефилировали манекенщицы, выступали певческие коллективы, произносили речи приглашенные поздравители. Ведущие пытались хохмить и юморить, сравнивая по росту меня с Мишей Зайцевым, «бровя» Виктора Скачкова с бровями Брежнева и т. д. До сих пор в ушах: «А бровя-то, а бровя!..»

Часа через три уставшие люди потянулись из зала, а в кулисах томились те, кто ещё не успел отговорить своё поздравление. Виктор Селиванович Камышанов делал мне настойчивые намёки, стуча пальцем по наручным часам, мол, я опаздываю, пропустите ради бога, сколько можно пережидать певунов и танцоров.

Я пробралась к ведущей и сказала умоляюще:

– Пропустите Камышанова, иначе он уйдёт, не дождавшись своего выхода. Всё же он председатель комитета, поимейте уважение.

И она вызвала его, наконец, представив Виктором Селивёрстовичем.

Намучившись, мы решили уйти со сцены. Леднёв нас одобрил. Выбрав подходящий момент, к микрофону подошёл Макеев, извинился перед зрителями за «похабельную самодеятельность» на сцене и объявил о нашем уходе с так называемого юбилея, где писателей использовали в качестве театрального задника.

В зале раздались аплодисменты, ряды стремительно стали редеть.

Что было дальше, не знаю. Мы ушли, не соблазнившись и банкетом.

Окажись я на месте директора «Парнаса» и ведущей вечера, сгорела бы, наверное, со стыда. Но некоторым, как говорится, всё божья роса!

Вот и ещё одна разбитая иллюзия долгожданной писательской радости. Мы надеялись быть героями дня, а оказались фоном для прогона концерта самодеятельности культпросветучилища.

«Деревня!» – сказала бы героиня Людмилы Гурченко из фильма «Любовь и голуби».

От петровских «Ведомостей»

Трехсотлетие российской печати (13 января 2003 года) решили отметить выездами в районы области. Не знаю, так ли уж волновала эта дата сельских читателей, но журналистское сообщество сплотилось в мобильный отряд пропагандистов своей информационной деятельности. Об этой акции писали, естественно, все областные газеты. Просматриваю публикации, вглядываюсь в снимки. Какие мы все молодые и весёлые! На первом плане руководители пресс-служб областной администрации и думы Елена Остапенко и Елена Каменская, зам. председателя комитета по печати Галя Михейкина, председатель Союза журналистов Таня Давыдова. Мы, народ попроще, улыбаемся во втором ряду. Вижу Володю Радченко, Жору Гордеева, Лёву Куканова, Лёшу Кучко… На втором снимке добавились Саша Ромашков и Гена Би-сенов, на третьем – Нина Селезнёва и Валера Белянский – люди в волгоградской журналистике известные и хорошие сами по себе.

Начав с Калачёвского района, проехали практически всю область. Хорошо помню встречи в Урюпинске, в Чернышках, в Клетской, в Елани, в Старополтавском районе, в Серафимовиче, в Нехаево, в Ленинске, в Среднеахтубинском районе… Схема одна: чай в редакции, встреча с читателями в Доме культуры, вручение подарочных наборов книг волгоградских писателей, банкет, прощание. В дальних районах оставались с ночёвкой. Принимали везде хорошо, на уровне глав районов. А мне ещё и подарки перепадали от моих читателей. В Чернышках директор музея Михаил Луночкин преподнёс огромный походный казан, в Елани доктор Листопадов изумил среди зимы великолепным букетом хризантем, в Клетской Коля Дранников подарил новогоднюю ёлку. Про банки с вареньями и солениями уже не говорю. Но щедрее всех оказался еланский поэт Виктор Ростокин. Его жена Лида активно челночила, и дом был забит коробками с обувью и мешками с одеждой. Он заманил к себе меня, Белянского, Каменскую и Михейкину, угостил и стал одаривать, пока жена на рынке торговала. Девчонкам досталось по сапогам, а мне платье с пелериной. Ромашков нас едва не потерял и ругался нецензурно, вызывая гомерический хохот у подопечного народа.

В обратную дорогу Лена Каменская посадила нас с Белянским в свою машину. Валера, сидя спереди, пролистывал самиздатовскую книжицу еланского поэта Ивана Логинова и вдруг начал сначала похихикивать, а потом и хохотать в голос. Стихи были не столько беспомощны, сколько смешны и нелепы. Смеялись всю дорогу, пока Белянский не охрип от чтения и надрывного хохота. Жаль, что книжка осталась не у меня, я бы и вас повеселила.

Каждый выезд в район имел свою особинку. Иногда становилось грустно от того, что чьё-то настроение выходило за грань товарищеского отношения к людям рангом пониже. Вся цена нам здесь! Но как часто мы забываем об этом.

Больше всего мне нравилось оказываться в поездках с Леной Каменской и Таней Давыдовой. От них всегда шла дружеская защита, в любых обстоятельствах. Родные люди – что тут скажешь! Они не просто любили меня, но уважали. Это в молодости подружки живут общими тусовочными интересами, а у нас, взрослых, были свои сложные, очень непохожие судьбы. Никому ничего с неба не упало. Таня с мужем Алексеем приехали с Урала. Он дорос до главного редактора «Волгоградской правды», целиком выложился в редакционной работе и умер на второй день после 85-летия газеты, не вынеся душевных и физических перегрузок. И Татьяна волею судьбы была связана с главной газетой своей жизни. О таких говорят: газетчица до мозга костей! Воспитала двоих прекрасных сыновей – Дениса и Сергея. Сейчас работает бабушкой. Судьба милостива к ней. И, наверное, не случайно. Счастье своё Татьяна обрела со вторым мужем – Костей Торовым. Многим ли из нас мужья подают завтрак в постель? А ей частенько подают. Смешно было бы спрашивать: «Таня, а Торов дарит тебе цветы на 8 Марта?»

Лена Каменская самая молодая из нас. Большая профессионалка, умница и красавица. Мне не нравится слово «зажигалка» в отношении зажигательных людей, но я бы рискнула Лену так назвать. Представить её с унылым лицом невозможно. Она лучше переждёт, перетерпит неудобную для себя ситуацию, но пораженческого настроения не покажет. Её всегда окружали самые креативные политики, влюблялись самые видные мужчины, успехам Лены завидовали многие дамы с претензиями. Конечно, это может льстить, но жить под прицелом пристальных глаз очень нелегко.

Сдружившись на губернаторских выборах, мы всё чаще проводили время вместе, обедали в писательском баре, двумя семьями ходили в кафе, друг к другу в гости. Наши мужья были удивительно похожи, особенно со спины. Пропустив их вперёд, мы любили подтрунивать над одинаковыми осанками и походками наших мужчин.

Гостить у Каменских, причём везде: дома, на даче, у мамы – одно удовольствие! Во-первых, встречают с радостью, во-вторых, чисто и уютно и, наконец, очень вкусно. Могу только посочувствовать тем, кто не пробовал новогодний хаш Лены, подаваемый утром 1 января.

Я за многое благодарна Лене Каменской: за сердечность, за верность слову, за чудесные подарки, которые и в квартире стоят, и на шее висят, и спину от холода закрывают… Но более всего за крестницу Настю, её удивительную внучку. У меня и крёстную звали Настей. В их честь я и книжку назвала «Две Анастасии».

 
Русь молодая,
Крестьянская дева Россия —
Вся над купелью
И вся в позолоте огня…
Крестница Настя
И крёстная Анастасия
Есть у меня…
…Руки скрещу на груди,
Как дороги земные,
Крестик нательный
Ответит на всякий вопрос…
Настеньки, Насти,
Настюшки, Анастасии,
С нами Христос!
 

Процитировала первую и последнюю строфы, но главное в них сказано. А совсем недавно, в марте 2016 года, у Настеньки родился братик Даниэль. Счастливая бабушка прокричала в трубку:

– Четыре килограмма! Представляешь?

Есть у меня стихи и для Лены. Их мало кто понимает. И пусть! Главное, чтобы она понимала.

 
Год изношен до дыр, но погода не плачет,
Объявляя небесных нарядов починку…
Пусть и нас кутерьма снеговая подначит
Сладкой рюмкой запить ледяную горчинку
Декабря!
       …Как нарядимся в тесные платья,
Как отпляшем ламбаду с цыганочкой вкупе —
Обомлеют мужья, не имея понятья,
Сколько разностей перетолковано в ступе
Откровений,
              которыми славятся дружбы
Независимых жён, погрустневших до срока…
Мы не станем хвататься за «лишь бы» да «уж бы»,
Коль стрекочет хула, как пустая сорока,
Нам вслед…
             А по сути мы – бабы как бабы —
Чаще с грузной авоськой, чем с пышным букетом,
Не беда, что мужчины на выправку слабы —
Не орлы! —
        Но беда, что гусарят при этом!
Смех и слёзы житейского разнопогодья —
Это женское! Это – не трогать руками!
Вот мы им и покажем в канун новогодья,
Как умеем невзгоды дробить каблуками!
 

Жаль, что в комитете по печати вместе с Леной Каменской мне поработать не довелось. Она пришла на должность заместителя председателя позже моего ухода. Зато в областной думе мы посотрудничали на славу, когда я после комитета («Пресс-Издата») консультировала председателя думы Романа Гребенникова по вопросам культуры.

…Есть люди, о которых и хотелось бы сказать хорошее, да нечего. Спокойно и без проблем я отпускаю их из своей жизни. Пусть будут здоровы и счастливы, но без меня.

Есть и другие, кого душа не хочет отпускать вопреки незажившей памяти и пролитым слезам. Значит, хорошего было больше, чем плохого, и Бог дал тебе силу прощения, замыслив иное развитие твоего жизненного сюжета.

В нашей дружбе с Галей Михейкиной был трудный период, приведший к полному разрыву отношений. Я сама во многом виновата, ибо потеряла контроль над ситуацией, когда дружба стала мешать работе. Она делала намёки, мол, мы дружим, но я начальница, а ты подчинённая. Я этого не понимала: если дружим – значит дружим, и нечего ставить меня, как школьницу, в угол! Порой мне казалось, что нами обеими манипулирует кто-то третий. Теперь я почти уверена в этом. Галя добрый человек, но обидчивый, как и я. Попробуй сохрани терпение и мудрость, когда на ухо шепчут: «Она тебя не дякает, делает что хочет…»!

Конфликтная ситуация нарастала снежным комом. Сначала к моему рабочему столу подставили второй стул и усадили на него Юру Лифанова, потом перевели творческую группу на самый верхний этаж Дома печати, зная, что из-за клаустрофобии я не пользуюсь лифтом и вынуждена бить ступени больными ногами. В конце концов дали понять, что круг моих обязанностей предельно ограничен, но до пенсии я могу доработать – всего несколько месяцев. Еле выпросила разрешения досидеть до мая 2004 года на территории Союза писателей. Разрешили, но контролировали жёстко по телефону:

– Ты на месте? Чем занимаешься?

Почти как в песне: «Нам сверху видно всё, ты так и знай!»

Аля Ивановна Викленко, выделившая мне стол в своей арендованной комнате, удивлялась:

– Татьяна Ивановна, что вы вскакиваете со стула всякий раз, когда звонят из комитета? Вот это запугали человека!

Помню: зима, снег за окнами, я вышла покурить в вестибюль, и так мне благостно в родном писательском доме, что ужасом пронизывало от мысли снова оказаться там, за одним с Лифановым столом, при постоянных требованиях переписать материал за 10 минут до конца рабочего дня. А материал-то хорошо был написан! Мы понимали это обе. Но шла демонстрация власти: я начальник, ты – дурак!

Думаю, Галина тоже несла свою муку, но нужен был формальный повод, чтобы отделаться от меня. Так бывает иногда, когда появляются молодые кадры, а старые сидят, как трухлявые грибы, и требуют к себе уважения.

Нечестно отрицать, что тактических ошибок я наделала много: вела себя вольно, отстаивала свою точку зрения там, где можно было и промолчать, засиживалась сверх меры в кабинете у Марии Тихоновны, решала попутно свои творческие проблемы. Это могло раздражать. Но главная ошибка – участие в гулюшных комитетских посиделках, на которых физически оказывалась заметнее других, а может, кто-то и пальцем показывал – смотри, мол! Мне хотелось думать, что я равная среди них, но это было не так с точки зрения комитетской субординации. Глупый сверчок, зачем было садиться не на свой шесток!

Не знаю, не знаю… Со временем нашлось объяснение многому, и на Галю Михейкину не надо навешивать лишнего. Ведь она и на помощь мне кидалась первая, когда в этом возникала необходимость, и книги мои любила без фальши, и внуку Антошке читала именно мои «Клубничные страдания», и на похоронах своей мамы неотрывно держалась за рукав моей куртки.

Сейчас у нас снова прекрасные отношения, и это лишний раз подчёркивает правоту слов, что «свой свово не съест всего».

…Галь, помнишь, как по дороге в Клетскую нас едва не разбил твой заснувший за рулём водитель Вячеслав? А Колю Дранникова помнишь? Какую дискотеку он нам устроил в подвальной кафешке! А помнишь, Галь, как я худела, истощала вся до твоего почти размера и у меня не выдержало сердце? Вы с Ромашковым пришли ко мне в больницу, а я тайком курю в кустах, чтобы врачи не видели… Помнишь, как меня инсульт разбил? Вот был ужас! Вы с Макеевым приехали, а я лишь мычать могу… Ты мне халат купила. А как Антошка читал: «Дядя Вася у окна выпил рюночку вина…»? Хорошо, что Лена Каменская и Юля Муратова помирили нас, а то так бы и ходили «дуры дурами», пережёвывая старые обиды.

Ты, как в Германии[1]1
  В 2016 году Михейкина Г. Я. активно готовилась переезжать на ПМЖ в Германию, но жизненные обстоятельства изменились, и, надеюсь я, подруга долго ещё будет радовать нас на земле волгоградской.


[Закрыть] обживёшься, позванивай хоть иногда. Правда, Макеев, не верит, что это надолго: «Не сживётся Галка с немцами. С её-то русской душой! В Австралию уже съездила… И что?»

А ничего! Опыт приобрела, судьбу испытала, мир увидела!

Всё у тебя, Галя, получится. Красивая, работящая, чувствующая – ты ещё и замуж выйдешь на зависть многим.

Вот только как тебе, профессиональной журналистке, без российской прессы? Ей уже на сегодняшний день 313 лет, если считать от петровских «Ведомостей». Не заскучаешь?