Текст книги "Тридцать три ненастья"

Запас прочности

Ты, ты, ты…

Разве не понятно, что если бы мой муж был рядовым водителем городского троллейбуса, а я кондуктором в его салоне, то не стала бы доказывать, что он достоин должности начальника Волгоградэлектротранса? Конечно нет! У нас творческая семья, а потому система оценок имеет право на некоторую субъективность.

Макеев – поэт, может быть, не лучший во мнении некоторых, но почему он не может быть первым для меня? Сначала докажите, что я ничего в этом не смыслю, а потом будете утверждать всё остальное. Ревнивые реплики типа: «У нас культ Макеева!» меня смешат, но и обижают, если звучат из уст людей, которых я привыкла считать друзьями. Простите: вы помните, сколько водки он выпил с вами, но забываете о десятках профессиональных литераторов, приведённых им в творческий Союз. А сами-то мы не в этом ли списке? Не называя фамилий, прошу каждого из вас: ответьте по-честному, вы не в этом списке?

Конечно, все учились писать стихи у Пушкина и Лермонтова! Научились? Многие ли написали равное классическому «Я помню чудное мгновенье…» и «Выхожу один я на дорогу…»? Напишите хотя бы что-нибудь похожее на макеевское «Не надо плакать о былом!» И всё!

Я спросила Василия:

– Что бы ты хотел издать к юбилею?

– Ну, хотя бы двухтомничек объемом, как «Сонет Серебряного века»…

– А полноценный трёхтомник слабо?

– Из чего я его составлю? Кто будет читать при тома стихов?

– Я посоветуюсь с Синякиным. Трёхтомник есть из чего составить.

Синякин задал тот же вопрос:

– Из чего ты составишь три тома?

– Поэзия, публицистика, критические статьи, посвящения, библиография, фотографии…

– Пока не увижу, ничего сказать не могу.

Надо знать Синякина. Он вряд ли поверил бы обещанию Макеева, что тот соберёт заявленные три тома. Мне Сергей поверил.

Назовите как хотите, хоть геройством назовите, но за несколько месяцев мы собрали по крупицам всё, чем был в литературе Макеев образца 2008 года. Я гордилась собой. Вёрстку трёхтомника вычитывала в кардиологии, раскладывая набранный текст не только на своей кровати, но и на подоконнике, на больничных тумбочках.

Зав. отделением Сергей Дмитриевич Белоусов был недоволен, но терпел, понимая сложность моей ситуации:

– Татьяна, ты лечиться пришла или как?

– Или как, Сергей Дмитриевич… Нет иного выхода. Вы же понимаете как никто…

– Не понимаю! Как можно не думать о своем здоровье, о своей жизни? Сколько я должен вытаскивать тебя из крайних состояний? Дошло до дефибрилляции! Я всякий раз укладываю тебя сначала в реанимацию, а потом начинаю лечение. Не будь ты моей подругой, давно бы распорядился по-другому…

– Сергей Дмитриевич!

Василий знал, что Белоусов не очень жалует его, но не умел и не хотел со своей стороны смягчить ситуацию, даже когда нас клали двоих в общую палату. Мне помогали не только по клятве Гиппократа, но и из простого человеческого милосердия. Я пыталась отшучиваться:

– Сергей Дмитриевич, а нельзя ли остаться в вашем отделении до конца жизни?

– Тогда мне пришлось бы тебя удочерить, – невесело отвечал друг-доктор. – Учись защищать себя.

Трёхтомник Макеева получился совершенно замечательным. Художественный редактор издания Володя Волкин очень постарался. Особенно удались форзацы, иллюстрации и сами обложки. Шрифт, честно говоря, не из самых удачных, но это почти мелочь по сравнению со многими другими достоинствами. И не важно, что Василий на спасибо сэкономил, особых эмоций не выразил, я была счастлива за нас обоих. Из нашего поколения в Волгограде ещё никого так не издавали, хотя, заметим, Василий на десяток лет творчески обогнал своих ровесников. Может, поэтому завистников было не так и много. Ему прощалось больше, чем другим. Старшие в молодости называли его отечески Васька, мы – Вася и Василий, молодёжь – уважительно Василий Степанович. Количество посиделок с ним роли не играло. Он сам втайне вёл этот горький учёт, смурнея с годами и теряя уверенность в себе. К сожалению, был упущен момент обратного отсчета, когда оставалась ещё возможность минусы переводить в плюсы, дурные привычки – в положительный опыт судьбы. Рядом с ним подломилась и я, чего никак не ожидали мои родные и близкие.

Позвонила сестра Валя из Тамбова:

– Таня, говорят, вы с Васей пьёте?

– Кто говорит?

– Ростовские сестры… Они в интернете прочитали… И Лена говорит, когда вы были в Москве – торчали по первое число, даже до неё не доехали…

– Абсолютная чушь! Мы другие, конечно, и живём по-другому. Попробуйте это понять. Разве добрые люди будут в интернете устраивать бабское судилище?

– Вы умные, вы поэты, но если будете пить, погибнете. Тебе мало опыта других? Скольких водка до петли довела!

– Тьфу-тьфу-тьфу на тебя! Пока нас двое – жизнь терпима. Ты, Валя, успокойся. Не так всё плохо. Мы не повесимся, я тебе обещаю.

Ложась спать в половине второго ночи, сильно уставшая, с отупевшей головой, хочу лишь одного: прижаться к нему, горячему, и заснуть, если повезёт. Я-то помню тот ужас… В голову заплывает не самая плохая песня из репертуара Киркорова: «Ты, ты, ты… Ночью и днём…»

Вася, не испачкай костюм!

Как мать собирает первоклассника в школу, так и я готовила Василия к юбилею. Новый костюм, рубашка, галстук, туфли, бельё, носовой платок – обязательно! Он должен и сам радоваться, и людей радовать. Хотел ли он всего этого? Наверное, да. Но и без обнов готов был обойтись. Однако кто же от них откажется, если амбициозная жена рвётся доказать всему свету, что её мальчик не только талант и умница, но красавец писаный. Пусть не красавец, но пригож и наряден.

В меня как бес вселился! Заказала известному волгоградскому художнику Алику Захарченко парадный портрет, в фотоателье – десяток крупноформатных снимков разных возрастных периодов, в областном краеведческом музее – экспозицию о жизни и творчестве. Растормошила всю прессу: у Макеева юбилей – пишите, снимайте, берите интервью!

В Пушкинском зале Союза писателей устроила инсталляцию «Макеев и его мир». По замыслу – фрагмент рабочего кабинета с окном в природу. Натащила вязовых веток, запустила магнитофон с записью птичьих голосов, поставила деревянную лавку на сцене. Осталось только живую козу привести и стожок сена соорудить для пущего правдоподобия!

Постояла, посмотрела – чего-то не хватает! Ага! Нужны комнатные тапочки возле письменного стола, его старый плащ и фуражка на вешалке, рядом наплечная сумка. А на столе – блокнот со стихами, пишущая машинка, ручки-карандаши, кружка с чаем, ну и, конечно, лампа под абажуром. Вот теперь хорошо!

Из Москвы приехали статс-секретарь Союза писателей России, литературный критик и моя подруга Лариса Баранова-Гонченко и небезызвестный Сергей Луконин, из Астрахани Борис Свердлов с женой Татьяной, из Новой Анны – вся макеевская родня во главе с матушкой Еленой Федотьевной.

Сейчас думаю, суеты лишней было много. Вася совсем другой человек. Радужные круги вокруг себя воспринимал скорее с раздражением. Он и к славе-то не стремился, а тем более – к сиюминутной шумихе по поводу круглой даты.

А чего хотела я? Неужели погреться в лучах его всеобщего признания? Или, может, испытать Макеева на медные трубы? Нет, конечно! Главным считала поддержать в нём жизненные силы, отогреть разочарованную потерями душу, отвести от края пропасти, в которую он стал вглядываться всё пристальнее. Макеев-поэт, любимый всеми, остался там, где написано:

 
Через палых листьев плёсы
Сквозь прозрачный сирый вечер
Я пришёл проститься, осень,
До грядущей доброй встречи.
 
 
Я пришёл просить прощенья
И ещё просить пощады
За невольное прочтенье
Тайных мыслей листопада,
 
 
За полянные покосы,
За заросшие канавы.
Я пришёл проститься, осень,
До грядущей доброй славы.
 
 
Но недаром мне запали
В сердце тихие картины:
Удивлённо смотрит в дали
Красный выводок калины.
 
 
Дремлют гуси у колодца,
Солнце вылилось на перья,
И ветла пугливо бьётся
В золотых объятьях хмеля.
 
 
Я пришёл проститься, осень,
Тянет сумка за плечами,
Над горою тает просинь,
Оплавляется лучами.
 
 
Прямо с отчего порога
Ухожу я – что за мука! —
Будь не скатертью, дорога,
Будь не вечностью, разлука!
 

Именно там и мой Макеев, для него, тридцатипятилетнего на момент написания этих стихов, дожившего до шестидесяти, я и устраивала праздник, туда хотела обратить его взгляд на себя.

Прощаясь с осенью «до грядущей доброй славы», дожил ли он до неё? Думаю, дожил. Мне хотелось в это верить, тем более хотелось, чтобы верил он.

Книги его, «Заплаканная душа» и «Белый свет», наполнены совсем другими реалиями.

 
Был поэт таинственным, как шорох,
Заплетал словесные плетни,
И за ним катился валкий ворох
Славы и завистливой ругни.
 
 
Но отпахло мятой и сиренью,
Угольки прищурились во мгле…
Ни одно его стихотворенье
Так и не осталось на земле.
 

Разве это правильно? Разве справедливо? Разве это его судьба? Нет! Он выше, чем хочется думать кому-то!..

Василий очень любит дождь и снег. Душа его отдыхает в непогоду. Вдумайтесь, не мольба ли звучит в строчках:

 
Не перестать, мой добрый дождик,
Канючить песню про Рязань.
Я тоже слёзности заложник —
Не перестань, не перестань!
 

Меня носом тыкают в суровое отношение мужа ко мне, а я плачу над его стихами и считаю себя виноватой в том, что он чувствует себя недолюбленным, недосогретым. Хотя, казалось бы, куда уж больше! Есть и другой вариант ответа: пуговица, пришитая любимой женщиной, – уже подарок!

Юбилейные торжества начались днём раньше самого для рождения. Сначала собрались в краеведческом музее на открытие макеевской экспозиции. Народу пришло – в рамках музейного мероприятия. Затем перешли в писательскую организацию проводить презентацию трёхтомника. Зал был забит, и все получили книги с автографами. Многие не ждали такого щедрого подарка, но кому и дарить книги, как не любителям и поклонникам?

Всё прошло замечательно, и Василий остался доволен. Особенно тем, что народ угостили шампанским и конфетами. Лишь моему придирчивому вниманию было заметно: не всем дали выступить, расплескали шампанское, Сергей Луконин сидел с унылым видом, сократили время, так как Макеева срочно вызвали в ТЮЗ – готовиться к большому творческому вечеру, намеченному уже через два часа. Он уехал, и я впала в беспокойство. Не зря, как выяснилось. По дороге юбиляр хлебнул несколько, а ему часа три стоять на сцене.

Настроение моё сползло ниже некуда, тем более что ни зал, ни сцена не были подготовлены. За несколько дней до этого я сильно повздорила с директором театра Альбертом Авходеевым. Он, желая отчасти похохмить, сам снял дурацкий ролик, где мы с Василием продираемся сквозь какие-то кусты в Детском парке, спускаемся по лестнице, просто идём, держась за руки. У меня болела нога, я прихрамывала – и получилось чёрт знает что. На экране всё это выглядело удручающе: два немолодых человека без какой-либо логической мотивации шатаются по городу, словно ищут потерянный кошелёк.

– Ужас! Нас же обсмеют, – возмущалась я.

– А по-моему, прикольно, – возражал Альберт.

– Для тебя прикольно, а для Макеева? Нет, от фильма мы отказываемся.

Следующим сюжетом вечера планировалось выступление казаков. Они вышли, затопотили, задишканили… И для чего? Сказать, что Макеев казак? Да, казак! Но не казачий поэт! Зачем превращать его творческий вечер в смотр художественной самодеятельности?

– Альберт! Я же надеялась на тебя. Ты прекрасный режиссёр, а предлагаешь сущую фигню.

– А ты спросила, время у меня на вас с Васей есть? Сказали бы спасибо и на этом. А не нравится – дверь открыта.

Генеральной репетиции не получилось. Мы ушли. А вечер-то всё равно надо проводить. Пригласительные билеты розданы.

Кое-как договорились с Авходеевым. Он пообещал:

– Зал будет, осветители тоже. Мои девочки даже фуршет накроют у меня в кабинете, только заранее подвезите выпивку-закуску. Но сам я не останусь.

– Вообще не придёшь?

– Не останусь на фуршет. Ты меня обидела, лохом изобразила.

– А как же дружба? Это будет означать полный разрыв отношений!

И вот ТЮЗ открыт, распахнуты двери зала, а сцена унылая, глазу не на чем остановиться. В зале пятьсот человек, аншлаг, в первом ряду сидит матушка и VIP-гости, а юбиляр явно подшофе.

Вечер вёл Георгий Гордеев, умело ретушируя макеевские корявости. Я злилась и тихонько взрыдывала за кулисами. Мне казалось, что всё пропало. Вася, Вася, разве такого праздника я хотела?

Он, конечно, прекрасно читал стихи, витийствовал несколько театрально, но не глупо, старался как мог.

Но драгоценные наши друзья и просто зрители спасли своей любовью, своим милосердием всё, на чём я мысленно поставила крест. Прекрасно выступила Лариса Баранова-Гонченко, сравнив нас с Василием с парой лебедей, вольно парящих в небе русской литературы, украшающих её, наполняющих добром и светом мир людей. И я словно очнулась, перестала хлюпать и кукожиться.

Галина Ильинична Хорошева рассказала, что значат для неё стихи Макеева о матери, и преподнесла Елене Федотьевне огромный букет красных роз. Мать имела право гордиться сыном и, наверное, гордилась, но в лице её, умном и проницательном, читалась скорбная укоризна, мол, что же ты, мой сынок, не удержался в такой день.

Александр Захарченко вынес прекрасный портрет Василия, поздравил и предупредил, что краска ещё свежая, прикасайтесь осторожно.

Щас! Вася завертел, закружил подарок, стал то сам разглядывать, то зрительному залу показывать. А полотно чуть ли не метр на метр.

– Вася! – кричу из-за кулис. – Не испачкай костюм.

Вышли землячки Макеева, библиотекари и учительницы. Одна поведала, как была влюблена в молодого поэта сорок лет назад. Подарили бутылку казачьей самогонки, чтобы не забывал, чем пахнет малая родина.

Зал развеселился окончательно, и я перестала смотреть смурной букой. В конце концов, ведь не политесный Андрей Дементьев отмечает на сцене Кремлёвского дворца свой юбилей, а живой и по-настоящему талантливый уроженец казачьего хутора Василий Макеев. Кто смыслит в поэзии, тот поймёт о чём речь.

Васина родня на фуршет не осталась, уехала с ночёвкой к его племяннику Володе Макаркину. Большинство цветов забрали с собой. Мы простились с ними до завтра, до главного банкета.

Альберт Авходеев, слава богу, не проигнорировал заключительную часть дня, дружба была сохранена.

С особым чувством я поблагодарила Георгия Гордеева:

– Спасибо тебе, родной. Если бы не ты, Жорочка, Вася не удержал бы зал.

– Что ты хочешь! Он же большой ребёнок. Но мы нашли на сцене общий язык. Главное – стихи, они говорят сами за себя. Я же видел, как люди в зале замирали, когда Василий читал.

– А я ничего не видела. Передо мной как будто лавина сошла. Боялась только, что он костюм испачкает масляной краской. Завтра приходи обязательно в Союз писателей, будем расслабляться, коли главное уже позади.

– Для кого как! – засмеялся Георгий. – Приду, конечно. Народу-то много пригласили?

– Как всегда, не меньше пятидесяти. Стол будет зашибенный, но уже без чёрной икры, как на 50-летие.

– Эка ты хватила!

Делай выводы, подруга!

30 марта задумалась: я измучена, Василий измучен, денег почти не осталось… Нужно куда-то засовывать папки с грамотами, дипломами и приветственными адресами, обихаживать десятки букетов, вталкивать на антресоли сувенирные подарки. Мудро поступили те, кто вручил конверты с денежкой. Куплю мужу летнюю одежду, может, и на себя что-нибудь отщипну. Но таких юбилеев я больше не хочу, для себя точно не хочу. А мне 60 меньше чем через год. Уже поданы документы на соискание государственной премии Волгоградской области 2008 года за книгу «Трава под снегом и другие истории», в «Нашем современнике» вот-вот должна выйти подборка моих новых стихов «Иная за дверью страна», а в «Отчем крае» – другая подборка, «Осиный мёд», Лариса Баранова-Гонченко опубликовала в «Российском писателе» статью на мою прозаическую книгу, назвав её «Явь и сны колыбельной земли». Перепечатать её согласилась «Волгоградская правда», что было важно для меня как дополнительный аргумент при рассмотрении произведений, выдвинутых на госпремию. И я её получила, причём первой степени. Любой из пяти претендентов, вошедших в наградной лист, на моём месте был бы рад и горд. К чему лукавить? И я даже не хочу говорить, что мне повезло, а другим меньше. Везение случайно, оно не может приравниваться к успеху, ведь мы не в лотерею там играли.

Это был первый год вручения государственных премий Волгоградской области. Суммы солидные. И борьба нешуточная. Каждый из претендентов по-своему амбициозен, а мест всего три – 1-й, 2-й, 3-й степени. Подвели итоги, назвали лауреатов – двое из пяти остались за бортом. Дело дошло до слёз. Овчинцев пошел к куратору премии, председателю жюри Юрию Ивановичу Сизову и убедил добавить по лауреату ко 2-й и 3-й степеням. В итоге получили все пять соискателей.

В тот же год в номинации «Просветительская деятельность» выдвинулся журнал «Отчий край». Дали премию и журналу, разделив вознаграждение на всю творческую группу. А в её составе чуть ли не десять человек. Вот кому не повезло, так не повезло! Лауреатские регалии и звания одинаковые у всех, а выплаты почти условны. Выдвинуться в следующий раз можно лишь через пять лет – таково положение. Шуму было много, но мою 1-ю степень никто сомнению не подверг. «Трава под снегом» победила! А если и были злопыхательские шепотки, то какое мне до них дело?

Макеев по совету Галины Ильиничны Хорошевой выдвигаться не стал.

– Не дразните гусей! – сказала она. – Василий Степанович только что получил звание «Почётный гражданин Волгоградской области», что неизмеримо значительнее, и всякое чрезмерное мелькание сейчас нежелательно. Вторую высокую награду могут и не дать. А я хочу, чтобы дали и премию, но лучше пару лет подождать.

Со следующего года премиальную систему ужесточили до предела. Предусмотрено в номинации «Литература» три премии – и никаких отступлений! Даже если по другим номинациям средства не выбраны на сто процентов. А сложные ситуации возникали. Хороший прозаик Владимир Першанин трижды выдвигался, но комиссия жёстко стояла на своём: получил лауреатское звание в составе творческой группы «Отчего края» – пусть подождёт! В другой раз дорогу ему перешёл поэт Николай Мазанов – слепой инвалид с ампутированной накануне ногой. Милосердие взяло верх над объективностью. Да ещё и при тайном голосовании! Члены комиссии могут в глаза улыбаться, а проголосуют, как считают нужным.

Но вернёмся к почетному гражданину, в 2007 год. Побороться за это высокое звание нас подтолкнул Владимир Овчинцев:

– В регионе признания выше нет, и добиться его будет трудно. Но возможно. Есть же прецедент! Но тут одним ходатайством не обойдёшься. Всё зависит от того, кто выдвинет, кто поддержит. Макеева поддержат. Я уверен.

Прецедент действительно был, но никакой борьбы за звание с его стороны я не помню. Во всяком случае, открытого писательского выдвижения не было. Это точно. Ну, присвоили и присвоили – губернатору виднее. Иногда не лишне жить по принципу «Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт!»

Василий ни в гору, ни в обход идти не собирался.

– Тебе надо, ты и хлопочи!

– А тебе не надо?

– Я не против, но унижаться не буду.

– Думаешь, сами придут и дадут? Нет, не придут! Сходил бы к Максюте, намекнул на ваши теплые отношения, байку какую рассказал да и ввернул бы невзначай, что ты местный рожак, что с 17 тебя вся область читает и знает, что воспел этот край как никто, что тридцать пять лет воспитываешь литературно одарённую молодёжь, что давал рекомендацию в Союз писателей самому Кулькину… Максюта не знает, поди, что малую родину ты не променял на большую столицу, когда тебе предлагали остаться в Москве? Боишься, что тебя как выпивоху всерьёз не воспримут? Максюта умный человек, он понимает, что у нас не пьют лишь те, кто своё уже выпил.

– Не сходи с ума. Никуда я не пойду.

– Значит, не хочешь гору обойти? Придётся лезть в гору.

И гора оказалась очень крутой. Макеева выдвинула писательская организация, комитеты культуры и по печати, администрация Центрального района Волгограда, администрация и совет депутатов Новоаннинского района, депутаты областной думы Ирина Гусева и Николай Васильевич Курбатов.

Ко всем собранным документам приложили главные публикации о творчестве Макеева и десятка два грамот областной и городской администраций, областной думы и городского совета депутатов, Союза писателей России и Патриарха Алексия II. Подкрепили всё это ксерокопиями дипломов лауреата нескольких всероссийских литературных премий и удостоверения «Заслуженный работник культуры Российской Федерации». Хотела приложить ещё фотографию в золотом венце «Король поэтов» 2000 года, но передумала, коли звание это не имеет официального статуса. Книги – само собой! Получилась увесистая папка, содержимое которой не мог бы оспорить сам Господь Бог.

Документы сдали в срок, и началась казуистика наградного отдела: запятая не на месте, поля не соблюдены, Дума написано со строчной буквы… Ирочка Фадеева извелась беготнёй в областную администрацию и обратно. Порой даже я впадала в отчаяние, но Ира держалась стойко до конца.

Наконец назначили день заседания комиссии, и мне пришлось самой представлять Василия как ответственному секретарю писательской организации, а это… сами понимаете! Говорила я севшим до хрипоты голосом, страшно волновалась, во рту пересохло… Мне дали стакан воды, но выслушали до конца. Закончила стихами «Не занимать ума и силы…» По глазам членов комиссии поняла, что слово моё до них дошло. Позже узнала, что 18 из 22 проголосовали за Макеева. Вторым был Олимпийский чемпион пловец Евгений Садовый.

Приказ о присуждении звания «Почетный гражданин Волгоградской области» губернатор подписал и на Макеева, и на Садового, учитывая, что Евгений выдвигался повторно.

Не успели мы нарадоваться, как выяснилось, что трое волгоградских писателей ходили к Максюте отнимать у Макеева звание. Все их знают поимённо, да они и не скрывают. Жлоба скрутила тех, кто и мизинца его не стоил: Мавродиев, Батурина, Зайцев.

Николай Кириллыч попросил принести документы, разложил перед ходоками на столе.

– Это всё не правда? Я и сам, помнится, несколько раз вручал Василию грамоты и награды. Может, жена написала за него эти книги?

Ответить было нечего. Сами себя обгадили по макушку и убрались восвояси. Позорнее всех повела себя дама, въехавшая в литературу на стихах, написанных для неё именно Макеевым.

В наградном документе сказано: «Звание «Почетный гражданин Волгоградской области» присвоено Макееву Василию Степановичу, члену Союза писателей России за выдающиеся заслуги в развитии литературы». Не за какие-нибудь высокие или значительные, но за выдающиеся!

На церемонии вручения регалий Владимир Овчинцев сказал:

– Василий Макеев – человек уникальной творческой судьбы и очень непростой жизненной биографии. Казалось бы, обычный сельский мальчишка из хутора Клеймёновского Новоаннинского района, он уже в 3–4 года осваивает чтение, учится складывать слова, а в 12 лет пишет стихи, которые с удовольствием публикуют региональные издания. С раннего детства чтение для Макеева – не досуг, не развлечение, но главный источник самообразования. Не будет преувеличением сказать, что сегодня Макеев – один из самых образованных, знающих людей в литературном мире России.

В 17 лет – первая книга стихотворений «Небо на плечах», и сразу же поступление в московский Литературный институт имени Горького.

В 22 года – приём в члены Союза писателей СССР, пять лет он – самый молодой профессиональный литератор огромной страны.

Автор 15 книг поэзии и публицистики, бессменный руководитель волгоградской литературной студии, Макеев воспитал три поколения волгоградских писателей, многим дал рекомендации в члены Союза писателей России.

Рождённый в 1948 году, он на 10, 15, 20 лет обогнал своих сверстников в литературном творчестве и общественном признании. Присвоение ему звания «Почетный гражданин Волгоградской области» – великая справедливость и большая радость для тех, кто выдвигал его кандидатуру на присвоение этого звания.

…Важное для нас обоих событие произошло 13 декабря 2007 года.

Из Москвы, кстати, пришла поздравительная телеграмма:

«Уважаемый Василий Степанович!

Правление Союза писателей России поздравляет Вас, известного русского поэта, с присвоением звания «Почетный гражданин Волгоградской области».

Мы рады, что земляки так достойно отметили и Ваш талант, и Ваш глубокий патриотизм, и великую преданность родному волжскому краю, его истории и современности.

Желаем Вам крепкого здоровья, новых творческих успехов.

Председатель правления Союза писателей России В. Ганичев, первый секретарь правления Союза писателей России Г. Иванов, писатели В. Распутин, С. Куняев, Е. Исаев, Н. Лугинов, Н. Коняев и другие».

Телеграмм пришло много. Теперь это даже странно, невероятно, что успех писателя имел такой широкий резонанс.

Десяти лет не прошло, а всё внимание к почётному гражданину Макееву от нынешних властей скатилось до дежурных открыток за подписью губернатора к праздничным датам. А чуть заболел – без помощи Овчинцева и в больницу не ляжешь. Даже трамвайно-троллейбусную проездную льготу отобрали. Живи, мол, как все живут, и не мни себя пупом земли.

Он-то не мнит – как был простым человеком со всем своим добрым и недобрым, так им и остался, чем и ценен. Или кто-то ещё верит в сахарных героев? Полноте! Сахарные герои бывают только в детских сказках. А поэты потому и поэты, что переполнены болью, правдой, комплексами, страхом непонимания, желанием выговориться, объяснить себя…

Потому я и пишу эту книгу, что надеюсь на правый суд людей, узнавших истину из первоисточника, а не со слов говорливых кумушек. О чём-то, быть может, и умолчала, но не солгала.

Василий иногда любит сказать: «Полюбите нас чёрненькими, а беленькими всяк полюбит».

Если найдёте, за что любить – любите, не найдёте – воля ваша.