Текст книги "Тридцать три ненастья"

Селиваныч

Не знаю, бывал ли Виктор Селиванович Камышанов в кабинете председателя комитета по печати до того, как сам оказался на этой должности, но смотрелся он за новым рабочим столом спокойно и уверенно, может быть, немного грустно. Хотелось понять, рад он или нет такому повороту судьбы. Ему, аграрию по сути, быть хозяином района нравилось, видимо, больше. Но на выборах главы Калачевского района победил, что почти невероятно, журналист, редактор газеты «Борьба» Анатолий Архангельский. Камышанов наверняка переживал своё поражение, но без работы, слава богу, не остался.

У каждого писателя отчасти казусное мышление. И я подумала, глядя в добрые глаза нового начальника: он не политикан, не популист, не хват, краснобайски дурящий мозги. Селиваныч мне понравился.

Желая его подбодрить, сказала глупейшую вещь:

– Виктор Селиванович, вы нас не бойтесь, мы хорошие. Но кое-кому и хвоста можно подкрутить, распустились при Ермакове.

И вдруг встретила строгий взгляд, мол, среди вас есть ещё и идиоты? Господи! Ну я же в самом деле доброе хотела сказать, как думала: в большинстве люди здесь хорошие, и ему будет легко работать с таким искренним народом, но дисциплинка прихрамывает… Глупость, конечно, сморозила, забыв, что не в писательской организации нахожусь, а он счёл это за провокацию.

Первые месяцы меня звали на все административные летучки, а потом вдруг перестали. Я пыталась понять по отдельным репликам Камышанова, почему, но ответа не находила. Бог с ними, с высокими посиделками, но самолюбие было задето. Значит, они не считали меня полезным совещателем? Или не считали такой уж важной мою работу? Или опять происки третьего лица?

Пожаловалась Макееву, а он всё перевёл в шутку: «Может, они там деньги делят, а ты им мешаешь?»

Не хотелось думать, что Камышанов отсортировал меня, как сотрудника мелкого калибра.

«Эх, Витя, Витя, – мысленно сетовала я, – творческая группа старается изо всех сил, но ведь есть и проблемы! Как их решать, если информацию для председателя отфильтровывает та же Галя Михейкина? Мне даже служебную машину не выделяют!»

И всё же при Селиваныче комитет процветал. Газеты выходили, какими и должны быть газеты – информационно-насыщенными, яркими, многоплановыми. Хоть «Вечёрку» открой, хоть «Волгоградку» – живая панорама области! Районки печатались без сбоев. Бумагу отгружали вовремя. «Офсетка» работала как часы.

Конечно, было время относительного финансового благополучия. Ведь даже книги издавали в полном объёме востребования. И какого полиграфического качества!

Успех Камышанова мне виделся и в том, что он умел ладить с людьми. Озорства в комитете происходили, он их наблюдал до поры до времени, а потом как-то корректировал без громких нагоняев и публичных порок. Сам выпивал крайне мало, но на корпоративных вечеринках веселился от души. Свойство, скажу я вам, умного человека! Казаки обычно позволяют себе больше, чем позволял Селиваныч. Даже в родном Калаче, на волюшке, держался в рамках административных и человеческих приличий.

Простите, Виктор Селиванович, что пишу об этом, как сторонний наблюдатель. Я ведь не раз сиживала рядом и всякий раз думала: «Вот казак! Умеет же не ронять себя даже в близком окружении. Мой Макеев уже бы третью хлопнул, а этот лишь губы мочит». Вы скажете небось: «Вот, блин, Татьяна! И меня не обошла!»

А как обойдёшь, если по одним путям-дорожкам ходим почти двадцать лет?!

Кстати, о Камышанове в связи с Макеевым! Не знаю, можно ли назвать их односумами, но взаимное душевное притяжение двух казаков очевидно. Василий не особенно-то жалует начальство, не доверяет чиновным шишкарям, а Селиваныча мыслит за хорошего человека. И безусловно прав.

Жалею об одном: Камышанов не поговорил со мной перед моим уходом из комитета. Думаю, он всё понимал, всё видел, но другого выхода не было. Понимала это и я, однако выговориться хотелось. Не всё же быть терпилой бессловесной при своей правоте! Но и сказанные слова могли оказаться лишними.

Я ушла, и Селиваныч ко мне переменился, радовался при каждой встрече. Мы обнимались по-родному, и звучало только «Танюша». Это не значит, что он увидел другую Татьяну – просто административность в отношениях исчезла, люди остались людьми. Как хорошо, что я в нём не ошиблась! И не ошибся Вася, принявший на душу собрата-казака с честными, немного грустными глазами.

Литературная работа, книгоиздание нас сводили часто. Очень мне нравилось, когда в камышановском кабинете собирался большой редсовет. Приходили Загорулько, Усик, Смирнов, Вырщиков, Антимонов, мы с Овчинцевым, Лукьянова, естественно, и Селиваныч доставал из тайного холодильника свое казачье угощение – сало с чесночком и черняшкой, по рюмочке крепкого… Довольны были все, но больше всех хозяин угощения: порадовал людей!

В 2010 году Виктор Селиванович был переведён приказом нового губернатора на должность генерального директора ГУ «Издатель». Понизили? Наверное… Но мы были рады: у кормила главного для писателей хозяйства встал друг, разумный человек. И помощница ему под стать – Александра Юрьевна Еронова. Они знают, что я не льстивый человек, не стану корысти ради раздавать всем сестрам по серьгам. Просто считаю себя человеком того, «нашего» комитета. Мне дорог – кто дорог!

Жаль, что не Камышанов с Ероновой решают сегодня, кого издавать, кого нет, и издавать ли вообще кого-нибудь. Меня бы они точно издали! Хотя бы из дружбы…

Сейчас, когда все мы возрастные пенсионеры – Селиваныч родился 19 сентября 1948 года, чуть старше меня и чуть моложе Макеева – нам осталось мериться лишь степенью доброты друг к другу. Исполать, дорогие мои!

«Наш современник» в Волгограде

В феврале 2003 года отметить 70-летие Сталинградской победы в Волгоград приехала редакция журнала «Наш современник». Даже бывшего редактора, Сергея Викулова, прихватили. Состав был солидный: главный редактор журнала Станислав Куняев, зав. отделом поэзии, чудесный поэт Юрий Кузнецов, уже упомянутый Сергей Викулов, литературный критик Геннадий Гусев – люди в российской литературе признанные, авторитетные, все поэты, кстати.

На перроне встречали гостей мы с Василием и Лев Кривошеенко. Заранее зная, что Макеев с Кузнецовым не ладят с Литинститута, Юрия Поликарповича я взяла на себя. Похоже, и он был рад этому. Разговор коснулся моих публикаций в «Нашем современнике».

– Юрий Поликарпович, спасибо, что печатаете меня часто. Я иногда даже не ожидаю, а подборка выходит. Сами выбираете стихи из книжек или кто-то из сотрудников?

– Сам, сам… А кого ещё печатать из Волгограда! Присылают одну серость.

– А Макеев? А Серёжа Васиьев?

– С ними работает Стас Куняев. Приносит – я ставлю. А ты молодец! Настоящие стихи.

– Спасибо. А с Сергеем Васильевым что не так?

– Не наш он. Пусть его «Новый мир» печатает.

Особой программы для москвичей подготовлено не было. Встретились с губернатором Максютой, поднялись на Мамаев курган, постояли в снежной тишине, перекрестились в Пантеоне.

– Вот за этим я сюда и приехал. – горько выговорил Кузнецов. – Как чистого воздуха дохнул. Где-то здесь погиб и мой отец.

На фотографии, щёлкнутой на фоне Родины-матери, стоим: Виктор Камышанов, Станислав Куняев, я, Геннадий Гусев, Сергей Викулов, Юрий Кузнецов и Лев Кривошеенко. Мужчины сняли шапки. У меня в руках цветы. Трогательный снимок, щемящий какой-то. На главной высоте Сталинграда невозможно лгать сердцу, как бы мы ни относились к символам советской эпохи. Родина во все эпохи – Родина!

Читательская публика, пришедшая в Союз писателей на встречу с сотрудниками журнала-патриота, думала не так однозначно. Звучали острые вопросы и категоричные ответы. Деликатнее всех, как показалось мне, высказался именно Станислав Куняев. Его аргументы не были ходульны, хотя и он стоял за переименование Волгограда в Сталинград. Зато Викулов дошел до крика:

– Да как вы смеете так относиться к памяти защитников вашего города? Кто вы такие?

– Мы граждане Волгограда, и нам определять его судьбу, – не выдержала я.

На следующий день провожали гостей мирно и дружелюбно, выпив по полкружечки водки в купе.

– Друзья мои! – сказал на прощание Куняев. – Оставайтесь друзьями, а время рассудит, кто прав, кто не очень.

Мы и сейчас друзья. Жаль, что нет больше Юрия Кузнецова, да и мы потускнели невозвратно, утратили не только прыть, но и многое другое. Куняев жалуется по телефону, что стал плохо видеть, не может сам читать рукописи.

Только бы жил подольше!

Памяти Юрия Кузнецова я написала стихи.

 
На Комсомольском, в трёх шагах
От жёлтого особняка,
Стоял он с зембелем в ногах,
В кармане левая рука.
 
 
Душа, как в доме неродном,
Болит, не зная отчего…
На хлипком столике складном
Лежали сборники его.
 
 
Он, чуть кивая, подзывал
Глазами, полными вины,
Взглянуть прохожих на развал
Своих стихов, своей страны.
 
 
Но мимо шла и шла Москва,
Но мимо шёл проезжий люд,
Глотая спешные слова,
Кулачный сдерживая зуд.
 
 
Я поклонилась и рукой
По книжной стопке провела —
Незримой болью и тоской
Обложка руку обожгла.
 
 
– Купите, граждане, стихи! —
С тех пор бессвязно бормочу.
…Страницы сна его тихи,
А я смириться не хочу!
 

Не хочу мириться с тем, что уходят из жизни дорогие люди, летит безоглядное время, впадают в дрёму уставшие души, а нам даже свою жизнь вспомнить затруднительно, рассказать о тех, кто остался в сердце, что осталось в памяти.

Вот я и пишу. Суд людской бывает скор на расправу, но мне не страшно. На моей стороне, я знаю это, большинство тех, чьи имена здесь названы. Ведь не только счастьем можно одарить, но и незабвением.

Сокровенные ключи

Есть и покой, и воля

Но есть ли счастье? Это большой вопрос!

Я не могу быть счастливой, если несчастны те, кого я люблю. Первый среди всех – Василий, а он счастливым себя не считает. Значит, и мне не положено. Тридцать с лишним лет мы делим на двоих наши семейные благополучия и неблагополучия, ссоримся, миримся, ревнуем, прощаем. Прошлогодние радости опадают, как цветки шиповника, но приходит новая весна, и шиповник зацветает как ни в чем не бывало. Может, это и есть счастье, а мы, глупые, заглядываем через соседний забор, полагая, что там счастье счастливее нашего?

Когда-то я написала:

 
                      Минуты счастья, словно чётки,
                      Шуршат, не помня циферблата,
                      На синей скатерти бархотки
                      Ещё свежи, ещё не снята
                      С варенья золотая пенка,
                      Но дух айвы плывёт, как лава…
                      Тебя слепит моя коленка? —
                      Что так сощурился лукаво?
                      Ты предлагаешь выпить водки,
                      Нарезать дачного салата…
                      Ну что ж, поставь в стакан бархотки,
                      Ведь я ещё не виновата,
                      Ещё, как ты, я верю нежно
                      Словам без хитрости и лести,
                      Что будет старость безмятежна,
                      Что эту жизнь дотянем вместе.
                      Налей, пока никто не знает,
                      Какая сладкая недоля
                      Уже зерно своё роняет
                      В суглинок выжженного поля.
 

Он мне коротко ответил:

 
                      …И я в согласье с тишиною
                      Ей тихо на ухо пою:
                      – Оставь мне смерть!
                      А всё земное
                      Тебе с поклоном отдаю!
 

А зачем мне «всё земное» без него? Уж лучше рядом переживать несчастливость друг друга, тихо угасать под общим одеялом, чем горькой ложкой хлебать в одиночестве беспросветную свободу сиротской жизни, когда и пожаловаться некому на больную поясницу.

Шёл 2004 год. Мне 55. Василию 56. Я стройная, с платиновой стрижкой и маникюром. В азарте похудения накупила красивых платьев, словно бы стараясь перехитрить подступивший пенсионный возраст. Ещё и на каблуках ходить легко, да, похоже, скоро ходить будет некуда.

Вася тоже резв ещё и активен, продолжает служить в «Отчем крае». Собираясь на работу, выбирает стильные клетчатые брюки и футболку с неграми на груди. Чернокожие баскетболисты меня раздражают, но я молчу. Пусть носит, если нравится.

В наших отношениях не лучшие дни – оба ходим затаившиеся, отстранённые. И я, уйдя из комитета по печати, снова начинаю пугаться вынужденного домоседства. Ну какая я пенсионерка?!

Володя Овчинцев с Леной Каменской придумывают устроить меня консультантом по культуре к председателю областной думы Роману Гребенникову. Взяла недавно вышедшую книгу «Трава под снегом и другие истории» и пошла представляться. Меня, как ни странно, приняли на работу на договорной основе, приписав к пресс-службе.

Круг обязанностей был очерчен так: обработка и систематизация думских документов, касающихся законодательных инициатив и принятых решений по вопросам культуры, сочинение писем в адрес Госдумы и Правительства, разработка положения о государственных премиях Волгоградской области. Валентина Останина, не помню точно её должности, вручила мне килограмма три документов в канцелярском переплёте и попросила сделать из них книгу, с прицелом на издание. Ежемесячно я отчитывалась перед бухгалтерией о проделанной работе, и мне начисляли зарплату. «А что же «культурные» консультации?» – спросите вы. Не смешите! Их к отчётам не подошьёшь. Другое дело – правка думской стилистики в залежавшихся документах!

Работа не из приятных, естественно, но как славно было сидеть в тишине за широким столом, направив свет настольной лампы на страницы машинописного фолианта. Никто не подгонял, не хронометрировал выработку, не спрашивал, куда пошла, когда придёшь. Но бывали дни и погорячее, типа: «Срочно составьте запрос в Государственную думу по такому-то вопросу!» Или: «Гребенников просит отписать губернатору позицию областной думы по вопросу расходования бюджетных средств на ремонт театров». Условно, конечно.

А в соседнем кабинете сидела Елена Алексеевна Каменская. Мы сразу договорились: без особой нужды не тормошить друг друга, не забегать якобы на минутку, чтобы чаёвничать по полчаса. Это было удобно обеим и правильно по сути. А главное, никто не скажет, что подружки только тем и занимаются, что чаи гоняют.

Гребенников был довольно строг – к себе в кабинет не приглашал и к моему столу никогда не подходил, но на приветствие отвечал с улыбкой. Неформально мы пообщались лишь однажды, когда наша пресс-служба организовала прогулку на яхтах по Волге, шашлыки на берегу, встречу с областными журналистами на Бакалде. Меня там страус чуть не клюнул.

Год назад Роман проиграл мэрские выборы Евгению Ищенко, но сдаваться не собирался. Поддержка журналистов всегда важна для людей высокой власти, особенно в статусе кандидата на ещё более высокую власть. Лена Каменская в этом смысле гений предвыборных технологий. Она всегда всё знала, помнила все цифры и числа, умела проанализировать сильные и слабые стороны претендента, чётко сформулировать главную идею, тонко пропиарить в СМИ даже не очень яркую личность.

Я, на правах подруги-сочинительницы, помогала ей предвыборными частушками, эпиграммами, но иногда и более серьёзными текстами. Самой мне интереснее всего было сочинять частушки. Владимиру Горюнову и Василию Галушкину, когда они избирались в Госдуму, я их писала половиками. Запомнилась частушка Галушкину:

 
Всё у Васи впереди,
А я от горя падаю.
Вася, в Думе не сиди
Рядом с Хакамадою!
 

Василий Иванович всегда мне был по-особенному дорог. Прекрасный хозяйственник, опытный администратор, светлая душа, к тому же земляк и тёзка Макеева – он умел помочь быстро и полноценно. Иногда, озоруя, спрашивала его прилюдно:

– Василий Иванович, ну скажите при всех, кто я вам?

– Любимая подруга! – отвечал Галушкин, еле сдерживая заговорщицкий смех.

Стоит ли говорить, как я желала ему победы?! И он победил! Вместе с Горюновым, кстати.

Судьба много раз испытывала его на прочность, иногда и подножку подставляла. Но Галушкину всегда хватало силы и мужества подняться, возродиться, как Феникс из пепла. И сегодня я верю в него. В нашем регионе таких людей по пальцам пересчитать. Попробуйте доказать мне обратное!

Макеев с интересом слушал мои рассказы о думской жизни, но сам туда никогда не заглядывал. Кроме тех случаев, когда его награждали на высоком уровне или приглашали на приём.

Всю жизнь благодарна ему за умение радоваться моим успехам и сопереживать неудачам. Вася – защитник, но не потакатель. Никто не смеет обижать его жену, кроме… него самого! Мои обиды на этот счёт он чисто по-казачьи в расчёт не брал. Разговорными словами я мало что могла доказать – переходила на крик или писала стихи.

 
Я имя твоё запивала вином,
Висок целовала, как тонкую льдинку,
А ты сквозь меня, словно сквозь невидимку,
Идёшь, исчезая в проёме дверном.
 
 
Я слово твоё возводила в закон,
Закон соблюдала со страстью рабыни,
А ты, от своей угорая гордыни,
Молчишь, словно еле со мною знаком…
 
 
О свет поднебесный, как трудно любить
Мужчину, что плавал с тобой в океане,
А выплыл, как ломтик лимона в стакане,
И женщину учит в покорности жить!
 

Такой вот он – Василий Степанович Макеев! И всё-таки жизнь одаривала меня в те дни и покоем, и волей.

Всё те же и московские политтехнологи

Николай Максюта пошёл на третьи выборы. Невероятно! Но он пошёл. Из прошлой команды остались самые проверенные штабисты. Мы, считавшие себя его креатурой, были в полной боевой готовности. Но приехала молодая московская команда креативщиков и политтехнологов, мало в чём совпавшая с нашей точкой зрения по методам воздействия на избирателей.

Мы лучше знали свой электорат и до крика спорили с мальчишками, утверждавшими, что избирателя следует брать на понты, якобы Максюта – свой парень, которого можно и по плечу похлопать. Но он, ломовой трудяга, не был таковым. Наработанный за годы авторитет говорил в его пользу вопреки новомодным политтехнологиям.

Опытная Каменская взяла на себя региональную прессу, выступая в качестве, уж простите, серого кардинала. Главным соперником Максюты объявился Олег Савченко. Его поддерживал новоизбранный мэр Евгений Ищенко. Схватка была нешуточной. Дело доходило до запрещённых законом открытых баталий даже в день голосования.

Тревоги и чаяния аппаратчиков областных структур понять можно – они полностью зависели от итогов голосования. Но и нас, творческих людей, это волновало не меньше, особенно писателей. Кому ещё мы могли делегировать жизненные интересы писательской организации?

И вот почему. Однажды, в отсутствие Максюты, его заместитель подмахнул распоряжение о прекращении финансирования писательского книгоиздания. Бумага дошла до комитета по печати, и ГУ «Издатель» приготовилось к худшему – к полной ликвидации структуры. Люди потянулись за советом и защитой в областной совет ветеранов, в писательскую организацию.

Дождавшись приезда Максюты, мы с Володей Овчинцевым пошли отлавливать его, и уже в 7 утра стояли у губернаторских дверей. Николай Кириллович – в такую рань! – проводил совещание с силовиками, собирался ехать куда-то по срочному делу. А тут мы!

Долго объяснять не пришлось. На нашем рыдающем письме появилась жёсткая резолюция: «Не допустить ГУ «Издатель» к ликвидации. Дальнейшее финансирование книгоиздания гарантирую. Губернатор Максюта».

В 7.30 я уже звонила директору «Издателя» Елене Леонидовне Лукьяновой: «Работайте спокойно. Вопрос решён».

И зачем же нам отказываться от такого губернатора, будь он хоть трижды коммунист?

Эту историю я уже рассказывала в книге «Нам не дано предугадать…» (См. «В окопах Волгограда»). Не единожды мы вступали в схватку за сохранение бюджетного книгоиздания в регионе, и Максюта всегда поддерживал нас. По другим проблемам тоже.

Выборы 2004 года проходили трудно, нервно. Московские гастролёры больше мешали, чем помогали, но денежки за свои сомнительные услуги получили чистоганом. Благо, что не из областного бюджета. Закон не был нарушен.

Поддержка волгоградских коммунистов во главе с Алевтиной Апариной и вообще ветеранов как самой дисциплинированной части электората была весьма значительна. Но и СМИ сказали своё веское слово. В этом направлении прекрасно сработали Лена Каменская, Елена Остапенко, комитет по печати. Максюта снова победил и отправился, как я слышала, с ящиком шампанского в «Волгоградскую правду» – поздравить редакцию с Новым годом и поблагодарить за помощь.

На январский бал прессы сошлись и съехались журналисты со всей области. Пригласили и нас с Макеевым, но губернатора, по-моему, там не было. Или он подъехал позже, когда мы уже ушли. Однако ощущения родной тусовки уже не возникло. Без Василия я вообще вряд ли захотела бы туда пойти, что-то перегорело в душе. А может, обидно стало, что Остапенко не включила меня в список награждаемых за участие в предвыборной кампании. Воспоминания об этом остались размытые, тусклые.

Зато смешная ситуация вышла в думской бухгалтерии, куда я принесла январский отчёт. Вхожу, а за столом главного бухгалтера сидит новый человек, молодой мужчина лет тридцати. Представляюсь, объясняю, что работаю на договоре консультантом по культуре, а это, мол, мой очередной отчёт.

– Что это? – изумился новый главбух.

– Предвыборные частушки, Максюте на выборах помогала.

– И что? А по основной работе что сделано?

– Закончила редактировать рукопись… Жду очередного задания.

– Ладно, оставьте до завтра. Мне надо посоветоваться.

А назавтра мне вежливо объяснили, что вне штатного расписания никаких договорных оплат больше не будет. Либо – в штат, если возьмут, либо – до свидания.

Володя Овчинцев, пришедший в думу больше года назад, изменить ничего не смог, в штат меня не взяли. Пенсионный возраст!

– Знаешь что, подруга, возвращайся-ка ты в Союз. Кривошеенко всё равно уходит. Будешь моим заместителем. В должности ответственного секретаря мы тебя утвердим на правлении. Зарплата, правда, существенно меньше, чем здесь.

Так закончилось моё пятилетнее хождение в государственную службу. Пользы практически никакой, кроме творческой. Но опыт души колоссальный. Где бы ещё я могла посмотреть на власть изнутри? Вывод скорее позитивный, чем негативный. Чиновники самых высоких должностей, как я поняла, часто заложники своей судьбы: огромные нагрузки, ответственность, вечный риск быть смещённым с поста. Выпить – преимущественно под одеялом, заамурить – впопыхах, книжку прочесть – некогда.

Спросила однажды заместителя Максюты:

– Вот вы превозносите до небес этого писателя, десятитомники ему издаёте, а хоть одну его книжку прочитали?

– Пытался, не пошло… Наверное, мало в этом понимаю. Но ведь все его знают! Он и держится как классик, такие истории о себе рассказывает – заслушаешься! Неужели врёт?

– Фантазирует! Уж если хотите блеснуть эрудицией, хвалите Бориса Екимова. Не ошибётесь. Человек он не из лёгких, но писатель настоящий.

А ещё я поняла, хаотично блуждая по властным этажам: самый нехороший и неискренний народ – мелкие чиновники с большими карьерными амбициями. Они чётко видят, остро слышат, всё запоминают и терпеливо ждут своего часа, намертво вцепившись зубами в подол власти. Из них как раз и получаются чинуши типа «принесите справку, что у вас есть справка…»

Грустнее всего было расставаться с оранжевой настольной лампой, и Лена Каменская разрешила мне забрать её с собой.