Текст книги "Психика, сознание, самосознание"

А. Общая постановка вопроса. – Анализ интроспективных процессов и некоторых разновидностей творческого процесса (научного, художественного, артистического) показал, что во многих случаях общения и творчества человек переживает расщепление самосознания на различные Я-образы. Без этого соответствующие виды общения и творческой деятельности были бы невозможны.

Однако реальные переживания людей более сложны, поскольку в них участвуют ряд других психических механизмов. Один из них – идентификация, о роли которой и пойдет речь ниже.

О существовании такого механизма знали или интуитивно догадались писатели задолго до возникновения научной психологии. Интуитивная догадка вызывает удивление: как такое возможно? Вспомним удивление принца Гамлета: почему это артист так переживает на сцене за Гекубу, кто для него Гекуба?

 
Не стыдно ли, что этот вот актер
В воображенье, в вымышленной страсти
Так поднял дух свой до своей мечты,
Что от его работы стал весь бледен;
Увлажен взор, отчаянье в лице,
Надломлен голос, и весь облик вторит
Его мечте. И все из-за чего?
Из-за Гекубы! Что ему Гекуба,
Что он Гекубе, чтоб о ней рыдать?
 

(Перевод М. Лозинского)

 
(Is it not monstrous that this player here,
But in a fiction, in a dream of passion,
Could force his soul so to his own conceit
That from her working all the visage wann’t,
Tears in his eyes, distraction in’s aspe’ct.
A broken voice …
And all for nothing,
For Hecuba!
What’s Hecuba to him, or he to Hecuba,
That he should weep for her.)
 

Образным ответом на данный вопрос может служить известное изречение Гюстава Флобера: «Эмма Бовари – это я». Это есть четкое и недвусмысленное выражение результата процесса идентификации писателя со своей героиней, образ которой, можно сказать, был расщеплен и выделен из психики писателя и стал жить своей автономной жизнью. «Магический» механизм идентификации лежал в основе той эпидемии самоубийств, которая началась в Германии после выхода в свет романа Гëте «Страдания молодого Вертера». Подобные факты свидетельствуют о том, что идентификация действительно существует, играет выдающуюся роль во многих психических процессах и тесно связана с самосознанием, является выражением его сложности, гибкости и целого ряда его функций. Идентификация участвует в формировании Я-концепции в онтогенезе, является важным и ведущим механизмом социализации людей, что очень хорошо показано в трудах психоаналитиков (особенно Зигмунда и Анны Фрейд).

Но является ли идентификация простым психическим механизмом? Этот вопрос здесь следует кратко рассмотреть, поскольку предлагаемые нами идеи иначе останутся не совсем понятными.

Б. Состав идентификации. – При более близком рассмотрении мы видим, что идентификация не является простым механизмом социализации и психической защиты. Она, скорее всего, является адаптивным психологическим динамическим комплексом, осуществляемым с помощью механизмов проекции и интроекции. А эти механизмы являются не просто средствами психической самозащиты фрустрированной личности: они являются также средствами построения новых блоков структуры личности, способами частичного преодоления узких рамок собственной Я-концепции.

Проекция, как мы знаем, есть приписывание (атрибуция) определенных аспектов своего «Я» другому лицу, в том числе литературным и историческим героям. Этот механизм включается в «игру», как только человек начинает общаться с другими непосредственно или через средства культуры.

Интроекция же представляет собой воображаемое включение в свою личность некоторой части черт и качеств другой личности или героя художественного произведения.

Эти процессы, протекающие в основном подсознательно, облегчаются и становятся более реалистичными тогда, когда мое «Я» и личность другого с самого начала имеют некоторые реальные сходства. Этим можно объяснить то «открытие» современных социальных психологов, согласно которому мы легче переживаем симпатию и любовь к тем людям, которые похожи на нас. Когда же таких общих черт мало или их вовсе нет, идентификация и ее механизмы, – проекция и интроекция, – приводят к иллюзорным результатам. Стремление создать такие иллюзии может носить защитный характер и порождать устойчивые искажения реальности в представлениях человека. Например, трусливый человек в своем воображении может идентифицировать себя с героем, с которым у него очень мало общего.

Как нетрудно видеть, изучение идентификации, как и ее основ – механизмов проекции и интроекции – вплотную приводит нас к проблеме свойств и функций воображения. Исследование воображения до сих пор носит преимущественно описательный характер, тогда как наш подход позволит раскрыть собственные механизмы этого явления. Уже сейчас ясно, что оно возникает на основе образного содержания памяти при помощи механизмов проекции, интроекции, идентификации, сгущения и т. п.

В. Идентификация, общение и расщепление «Я». – Мы уже знаем, что при общении двух индивидов – А и В – участвуют шесть «Я» или Я-образов: 1) А как она есть; 2) Представление А о себе – А'; 3) представление В про А – А''; Точно так же – три образа со стороны В: В как она есть, В' – представление В о себе и В'' – представление А про В.

Но что же происходит с этими образами и их динамикой, когда в процесс включаются механизмы идентификации, проекции, интроекции, трансфера и контртрансфера? Процесс становится чрезвычайно сложным. Поэтому лучше исследовать по отдельности влияние каждого из перечисленных механизмов на процесс взаимодействия двух лиц и динамику их Я-концепций.

Мы помним, что имеется два главных вида идентификации – положительная и отрицательная, и влияние каждой из них различно. Можно предложить следующую гипотезу: когда в процесс общения включается положительная идентификация (с обеих сторон), А' становится более похожим на А'', а В' – на В''; при отрицательной идентификации, наоборот, различия между членами пар А' – A'' и B' – B'' увеличиваются. Поэтому для А и В при положительной идентификации становится легче общаться, они легче приходят к взаимопониманию, тогда как при отрицательной идентификации взаимопонимание, наоборот, становится невозможным.

Точно так же можно предложить гипотезу о взаимных влияниях интроспекции, проекции и других механизмов.

Исследование этих взаимодействий несколько облегчено тем, что проекция и идентификация являются теми механизмами, с помощью которых осуществляется идентификация. Поэтому, с нашей точки зрения, идентификация является сложным защитно-адаптивным комплексом, а не простым механизмом психической самозащиты.

Хотя человек является существом общественным, не вся его сущность представляет отражение установок других. Человек не есть только объект, подвергающийся воздействию других. Он есть также субъект. Эти вопросы много лет назад подробно проанализировал Дж. Г. Мид. Он, как известно, различал I, Self и Me. По его словам, первое из них представляет собой ответ индивида на установку общества, как она проявляется в его опыте. I или Ego действует на языке Self и многие его социальные действия так или иначе включают сознание Self (Я), как оно социально определено установками других. Эти установки I научился принимать как отношения к своему телу, умениям, знаниям, убеждениям и чувствам.

Self представляет то, за что Я или Эго ответственно (при изменениях личности, в отношениях между людьми и т. п.). Действия I формируют и реформируют Self будущего, который, в свою очередь, изменяет поведение I в последующих действиях.

Когда I рассматривает различные стороны Self, когда он рефлексивно смотрит на характеристики личности (обычно – глазами других), то некоторые аспекты удовлетворяют его, другие представляются ему стимулами относительно нейтральной ценности, третьи оставляют его неудовлетворенным. Именно I смотрит в социальное зеркало, описанное Ч. Кули.

Мы привели эти общеизвестные мысли Мида с тем, чтобы показать: пора пересмотреть их и идти вперед с учетом современных достижений психологии. Предложенная нами концепция механизмов интроспекции и рефлексии мы считаем намного более интересной по следующим причинам: 1) она естественна и не требует выделения особого I, сущность которого ни Мид ни другие психологи не могут толком нам объяснить; 2) она исходит из того, что личность является целостной структурой, динамика которой в норме не нарушает эту целостность; 3) наша теория интроспекции опирается на последовательную и научно обоснованную концепцию структуры и уровней психики человека; 4) принятие тезиса о том, что процесс интроспекции есть последовательный поток Я-образов через сферу сознания, когда в данный момент воспринимающий («наблюдающий») Я-образ в следующий момент становится наблюдаемым, как мы надеемся, хорошо отражает психодинамику, развертывающуюся на различных уровнях психики; 5) то, что у Мида обозначено как I, в нашей концепции приблизительно соответствует наблюдающему в данный момент Я-образу. Если же объектом интроспекции и рефлексии является (в теории Мида) Self, то это значит, что (в терминах нашей теории) I как Я-образ у бодрствующего и сознательно действующего человека постоянно переходит в Self. Поток сознания во времени превращает I (субъект интроспекции) в Self (объект интроспекции). Исходя из этих тезисов, можно по-новому интерпретировать данные Мида и его последователей.

В теории Мида, несмотря на некоторую непоследовательность, Me и Self эквивалентны (обозначают объект или объектную сторону личности). Эквивалентны также I и Ego (как актер или субъект).

Само содержание Я-образов, очень важную часть которых составляет образ собственного тела, детерминировано культурной средой и историческим временем. Здесь важно влияние референтных групп. Эти группы, их нормы становятся критериями для измерения своей личности, но их установки не обязательно значимы в смысле воздействия на установки и действия индивида. Нам может нравиться наша биологическая наследственность, отражающаяся в нашем уме, росте, силе, кудрявых волосах, стройном телосложении. Мы можем быть безразличны к таким сторонам нашей личности, как установка к плаванию, способность играть в карты, цвет глаз, привычки учебной работы, любовь к порядку, речевые привычки. Мы можем от всего сердца ненавидеть нашу неспособность хорошо говорить перед большими аудиториями, легкость, с которой мы приходим в состояние скуки, незнание музыкальной грамоты, неспособность принимать самостоятельные решения. Однако эти наши оценки собственной личности могут изменяться в новых условиях.

Лишь с точки зрения ситуации или обычного социального эпизода, в котором мы находимся и который включает наше восприятие установок окружающих нас людей, различные аспекты тела и личности включаются в сферу самосознания и выходят из нее. Природа наших «значимых других» в большой мере детерминирует нашу оценку различных сторон нашей личности. Нейтральные в данный момент аспекты завтра или через неделю могут стать уважаемыми или презираемыми нами. Т. Ньюком утверждал, что некоторые установки личности сегодня могут быть частью Self, а завтра стать частью Ego. По его словам, Ego есть Self как ценность, которую надо защитить и усилить[426]426
  Newcomb T.M. Social Psychology. New York: The Dryden Press, 1950, p. 328.


[Закрыть]. Это истолкование Ego скорее как объекта, чем как субъекта, противоречит установившимся в психоанализе взглядам.

Сохраняется ли личность на подсознательном уровне, когда сфера сознания временно исчезает? Ответ должен быть утвердительным. В принципе другого решения быть не может: если личность – это система психических черт, установок, способностей и т. п., и если психическая жизнь человека лишь в незначительной степени протекает осознанно, то основная структура личности актуально существует как подсознательная структура.

Поэтому следует решать ряд конкретных вопросов, в том числе следующий: в какой мере и какими особенностями проявляется личность человека в тех подсознательных процессах, которые в настоящее время доступны для исследования (речь идет о сновидениях, галлюцинациях, спонтанных психических актах, лунатизме, психических автоматизмах и т. п.).

Известна точка зрения К. Юнга, согласно которой в бессознательных проявлениях человека нет того, что называется сознательностью Я, но в них заметны, по крайней мере, следы личности[427]427
  См. об этом: Jung С.G. The Integration of Personality, p. 16; Koestler A. The Act of Creation, p. 187.


[Закрыть]. Простым примером Юнг считал сновидения, в которых разные люди (персонажи) разыгрывают их содержания, те мысли, которые лежат в их основе. Юнг правильно считал, что в сновидениях границы личности расплывчаты и исполняемые сновидцем роли быстро меняются: в данный момент я выступаю в роли палача, а в следующий момент – в качестве жертвы.

Исходя из подобных весьма реалистических наблюдений можно сформулировать следующую проблему: в какой мере различные персонификации сновидных событий являются различными подструктурами данного сновидца? Такие особенности сновидений не означают ли, что царящая в них свобода от социального контроля позволяет образно выражать те стороны или комплексы черт личности сновидца, свободное выражение которых в социальных ситуациях невозможна, поскольку находится под запретом? Если это именно так, то нельзя не прийти к выводу, что сновидения являются ценным средством исследования самых глубоких и в обычных условиях скрытых сторон личности, ее прошлого и перспектив дальнейшего развития.

Вместе с тем необходимо учесть, что содержание сновидений намного богаче, чем выражение уже устоявшихся сторон личности. Как подсознательное вообще, так и в частности сновидения, являются механизмами поиска решений проблем, переработки новой информации, выбора тех или иных путей дальнейшей деятельности и развития и т. п. Поэтому в сновидениях отражается также жизнь тех людей, с которыми сновидец общается. Даже впечатления от мимолетных социальных контактов иногда получают яркое выражение в сновидениях. В результате этого в сновидениях выступает множество различных действующих лиц, которых сновидец видел в реальной жизни.

Поскольку даже взрослый человек с устойчивыми личностными чертами сохраняет склонность и способность уподобляться другим людям в том или ином отношении, а также в результате того, что в сознательном состоянии эта склонность людей в значительной мере сдерживается как субъективными, так и объективными социальными факторами, то в сновидениях часто имеет место явление воображаемой идентификации с другими персонами. Постоянное действие в сновидениях механизма идентификации позволяет утверждать, что многие действующие лица сновидений индивида являются различными воплощениями (образами) данной личности – ее идеальных и других Я-образов.

Если это так, то в сновидениях идентификация в значительной степени осуществляется с помощью механизма проекции: на галлюцинаторный образ другого проецируются такие черты сновидца, которые для него или желательны (это проекция, в частности, своего идеального Я-образа), или нежелательны (что может быть выражением недовольства собой, даже комплекса неполноценности).

Отсюда ясно, что в сновидениях достаточно яркое и порой неожиданное выражение получает самосознание данной личности, т. е. центральная ее структура, подлинное ядро – «Я» и его Я-концепция. Поэтому нельзя утверждать, что в сновидениях проявляются только какие-то «следы» личности. Юнг в этом вопросе был чрезмерно осторожен. Все сновидения индивида в основном являются многообразными проявлениями данной личности, ее «Я» и социальных связей, ее ретроспективных и проспективных тенденций.

Одним из доказательств развиваемых нами идей служит тот факт, что в сновидениях в довольно ярких формах выражаются фрустрации и защитные механизмы личности, составляющие важные блоки ее структуры. Поэтому исследование защитных механизмов, их взаимосвязей и психологических функций в сновидениях позволит внести вклад в психологию личности[428]428
  Об этом см. также: Налчаджян А. А. Ночная жизнь. СПб.: «Питер», 2004.


[Закрыть]. Специальный интерес представляет вопрос о том, какие специфические особенности приобретают защитные механизмы (рационализация, проекция, интроекция и др.) в сновидениях. Например, осознанная рационализация – это процесс рассуждения, который исходит из неверных предпосылок и защитной мотивации. Но она все же есть процесс логического мышления. Каким же образом рационализация осуществляется в сновидениях, каким образом в ней вербальная идеация заменяется образной идеацией и, в какой мере, каким образом возникшая впервые в сновидении образная рационализация преобразуется в вербальную и типичную осознанную рационализацию (защитную аргументацию)? Вообще, каковы закономерности взаимопереходов этих двух разновидностей идеации в рамках рационализации и на различных уровнях психической активности?

Такая же постановка вопроса закономерна и в отношении механизмов защиты, поскольку не вызывает сомнения тот факт, что образование и, вполне возможно, первоначальное функционирование защитных механизмов личности имеют место на подсознательном уровне.

В конце настоящего параграфа вкратце упомянем еще один аспект рассматриваемой проблемы. Самосознание человека, как мы уже видели, претерпевает в сновидениях значительные изменения. Мы знаем, что одной из важнейших подструктур самосознания является физическое Я человека, психологическая схема его тела. Исследования показывают, что схема тела сновидца в сновидениях подвергается глубоким изменениям. Еще Лермит заметил, что когда в сновидении человек в разных частях своего тела имеет различные ощущения, то у него одновременно возникают изменения образа собственного тела[429]429
  См.: Lhermitte J. Les rêves. Paris, 1948; его же: Биологические основы психологии. Харьков, 1929.


[Закрыть].

Поскольку во всех сновидениях индивида он сам является действующим лицом или в качестве наблюдателя, или в качестве активного актера, то искажения его физического образа можно считать типичным процессом, подлежащим анализу в ходе истолкования большинства сновидений.

А. Проблема. – Актуальные Я-образы человека включают богатое психическое содержание: образы, мысли, ощущения и т. д. Важной частью Я-образа составляют те эмоции, которые переживаются человеком в данном отрезке времени. Представление «образов» собственных эмоций в сфере сознания также является результатом интроспекции. Поэтому раскрытие механизмов восприятия и осознания собственных эмоций может углубить и конкретизировать мою гипотезу о сущности интроспекции как психического процесса. (Точно так же раскрытие когнитивных механизмов, с помощью которых получаются остальные элементы Я-образа, особенно нематериальных образов и мыслей, является путем углубления теории интроспекции. Следует выяснить, с помощью какого познавательного аппарата и каким образом осуществляет интроспектирующий Я-образ свою работу отражения актуально осознаваемого Я-образа).

Эмоции других людей мы узнаем на основе ситуации их активности, экспрессивных выражений и деятельности, совершаемой в данной ситуации. Эту информацию мы воспринимаем внешними органами чувств, т. н. экстероцепторами. (Особый интерес представляет вопрос: каким образом восприятие всех признаков, выражающих эмоции другого человека, приводит к состоянию эмпатического сопричастия, когда у человека возникает примерно сходное когнитивно-эмоциональное состояние, способствующее пониманию другого?).

Для восприятия собственных эмоций человек (конечно самопроизвольно, причем в бóльшей степени, чем при восприятии эмоций другого) пользуется данными внутренних рецепторов – интероцепторов и проприоцепторов. Напряжения и ослабления мускулов и висцеральной сферы, удары сердца, ощущения полноты или пустоты желудка и т. п. воспринимаются этими рецепторами и передаются только данному человеку. Никто другой непосредственно эти внутренние изменения воспринимать не сможет. Эти чувственные данные образуют важную часть Я-образа – схему тела, однако они имеют значение и для образования представления о своих собственных переживаниях данного отрезка времени, т. н. «настоящего». Важно выяснить, каким образом происходит восприятие собственных эмоций с помощью данных внутренних органов чувств.

Одна из трудностей решения этой задачи состоит в том, что данные экстероцепторов дают нам образы предметов – объектов наших чувств и эмоций, которые, конечно, отличаются от соответствующих объектов. (Любовь человека к другому человеку отличается от этого другого). В случае же внутренних рецепторов создается впечатление, что именно их данные и являются эмоциями (т. е. эмоции и органические ощущения нередко путаются; например, боль есть ощущение, а не эмоция, она может вызвать эмоции страха, возбуждения, тревоги, обреченности, агрессивности и т. д.), между тем как ощущения являются лишь познавательной базой возникновения эмоций, как это ясно из приведенного примера боли. (Нам нет нужды воспринимать себя в зеркале для того, чтобы иметь эмоции).

Возникновение любой эмоции в принципе обусловлено как внешними, так и внутренними восприятиями. (Например, вид ненавистного для нас человека и сказанное им оскорбительное слово, стиснутые зубы и широко раскрытые глаза, сжатые кулаки и быстрое сердцебиение и т. п. являются объединенной когнитивной, информационной базой для возникновения эмоций гнева). Но сама эмоция не сводится к ним и переживается непосредственно. Для понимания сущности эмоций взгляд на переживающего человека извне совершенно недостаточен. Необходим взгляд переживающего человека изнутри, интроспективное восприятие эмоций. Восприятие и понимание своих и чужих эмоций осуществляется разными познавательными механизмами и, как можно предположить, разными мозговыми механизмами.

Если мы определяем свое актуальное эмоциональное состояние на основе данных интеро– и проприоцепторов, то можно думать, что для каждой эмоции существует определенная комбинация внутренних ощущений[430]430
  См.: Brown R. Social Psychology. New York, 1966, p. 626.


[Закрыть]. Еще в 1884 году У. Джеймс выдвинул идею, согласно которой эмоция является результатом ощущений, поступающих из мускулов и внутренних органов, из дыхательных путей, сухого рта и т. д. Но в 1929 году У. Кэннон показал, что висцеральные сигналы неспецифичны и не меняются от эмоции к эмоции. Причем висцеральные изменения часто происходят тогда, когда человек не воспринимает у себя никаких эмоций. (Здесь возникает проблема подсознательных эмоций, которые, как и любые другие психические феномены, могут не осознаваться, вытесняться, находить разные косвенные выражения, в том числе и в виде более приемлемых для сознания эмоций).

Ссылаясь на данные современной физиологии органов чувств и эмоций, Р. Браун пришел к выводу, что физиологи не сумели найти такое разнообразие особенностей висцеральной активности, которые были бы достаточны для физиологического обоснования большого разнообразия эмоций, получивших специальные названия. Поэтому, справедливо заключает Р. Браун, сомнительно. чтобы можно было найти внутренние, в особенности висцеральные признаки (cues, сигналы, посылы), которые сами по себе осуществили бы определение нами собственных эмоций. Искусственное вызывание висцеральных изменений путем инъекции адреналина (который возбуждает симпатический отдел автономной н.с.) приводит к физиологическим изменениям, но подлинных эмоций не вызывает. Многие испытуемые не считают, что находятся в эмоциональном состоянии. Есть основание предполагать, что при определении и осознании своих собственных эмоциональных состояний мы опираемся не только на внутренние ощущения и физиологические изменения.

Некоторые из испытуемых после инъекции адреналина сообщали об эмоциональном состоянии, но очень своеобразно. Один из них говорил, что как будто боится. Другой сообщил, что как будто ждет большого счастья. Поскольку здесь говорится об определенных эмоциях (страхе, счастье), то, безусловно, висцеральные изменения играют некоторую роль в определении собственных эмоций. Но слова «как будто» ясно указывают на отсутствие определенных условий, без которых страх, счастье и другие эмоции не могут переживаться как настоящие. «Тот факт, что один из субъектов говорит о счастье, а другой о страхе, указывает на то, что отсутствующие признаки необходимы для определения качества эмоции. Возможно, что отсутствующие признаки являются теми, которыми мы пользуемся при идентификации эмоций у других. Таковы: ситуация, экспрессия и приспособительное поведение»[431]431
  Brown R. Social Psychology. New York, 1966, p.p. 627–628.


[Закрыть].

В связи с этим можно выдвинуть идею, согласно которой внутренние изменения и возникающие на их основе ощущения создают общее (неспецифическое) эмоциональное состояние, которому придается (приписывается) специфичность и присваивается название (и без «как будто»!) лишь на основе дополнительных условий. Для проверки этой гипотезы можно использовать новейшие данные о последствиях раздражения вживленными электродами эмоциональных центров мозга.

С. Шахтер и его сотрудники организовали интересные опыты для определения роли ситуации при квалификации (вернее – приписывании специфичности) эмоционального состояния самим переживающим субъектом[432]432
  См.: Schachter S. and Singer J.E. Cognitive, social and phisiological determinants of emotional state. – Psychol. Rev., 1962б 69, pp. 379–399; Об этих опытах сообщает также Р.Браун в упомянутой выше книге, с. 628–630.


[Закрыть]. Испытуемым говорили, что им впрыскивают лекарство супроксин, влияющий на остроту зрения. На самом деле это был адреналин. Одной группе испытуемых давали ложную информацию, будто супроксин имеет такие дополнительные последствия, как окоченение ног, зуд в верхних частях тела и слабая головная боль. Им не было сказано о треморе и сердцебиении (которые всегда возникают вследствие приема адреналина), поэтому они не были подготовлены для интерпретации этих органических изменений в качестве признаков эмоций.

Общий план эксперимента состоял в том, чтобы у всех субъектов вызвать висцеральное возбуждение, приводящее к возникновению эмоции, но так, чтобы некоторые думали, что эти эмоции вызваны лекарством, а другие вообще не знали об этом. Психологи думали, что если испытуемые не будут приписывать свои висцеральные изменения лекарству, то эмоции должны получить у них какую-то интерпретацию. Конкретная форма интерпретации будет зависеть от социальной ситуации, в которой находится человек. В разных ситуациях интерпретации будут разные. Субъект, находящийся в среде веселой компании, сам почувствует себя в состоянии воодушевления. Субъект, перед глазами которого появляется красивая женщина, почувствует себя охваченным любовью к ней.

(Если у человека физиологическая активация спонтанно усиливается, например, в маниакальных состояниях, как результат избыточного производства адреналина, – то он может интерпретировать свои эмоции ситуацией).

После инъекции субъекту предложили подождать около 20 минут для того, чтобы супроксин оказал воздействие. В течение этих 20 минут ему был представлен другой человек (подставное лицо, которое тоже будто бы принял супроксин и ждал его воздействия). Когда они остались одни, это подставное лицо начало играть роль очень веселого человека. Он вел себя по-ребячески весело. Вопрос состоял в том, заразится ли испытуемый этим настроением, с последующим описанием своего веселого настроения. За его поведением наблюдали через одностороннее окно, а описание его состояния было получено с помощью опросника.

Другие испытуемые были поставлены в противоположное социальное окружение: подставные лица у них были очень недовольны и вели себя некорректно и агрессивно. Им было сказано, что супроксин не имеет боковых (косвенных) воздействий. Было важно узнать, будут ли такие неинформированные субъекты интерпретировать свое сердцебиение, тремор и покраснение лица в качестве эмоции гнева.

Были получены следующие результаты. Когда испытуемый не имел возможности предвидеть свои симптомы и ему не было сказано, что лекарство может привести к появлению таких симптомов (когда он был дезинформирован), то он вел себя как подставное лицо и сообщил о наличии у себя такого же настроения, какое было у этого подставного лица. Можно заключить, что когда индивид находится в состоянии физиологической активации (arousal), для которой он не имеет объяснения, то он будет характеризовать свое состояние в понятиях той ситуации, в которой находится. Изменяя ситуацию, можно изменить качество эмоции, причем нет необходимости в изменении физиологического состояния. Поэтому определение как своих, так и чужих эмоций в какой-то мере зависит от внешних (ситуационных) признаков.

Для того чтобы найти ответ на вопрос, имеют ли висцеральные изменения какое-то значение для восприятия человеком своих собственных чувств, Шахтер и его сотрудники выделили контрольных субъектов. Им впрыскивали соляной раствор, т. е. «плацебо», который не вызывает висцеральных сдвигов и ощущений. Полученные данные оказались противоречивыми, но, несмотря на это, Шахтер и Зингер пришли к выводу, что висцеральные признаки некоторую роль, все же, играют. (Снабжение психической жизни энергией обеспечивается работой н.с. и гуморальной системы).

Б. Механизм спецификации эмоционального состояния (новая концепция). – Можно сказать, что под влиянием внутренних физиологических причин (адреналина и т. д.) возникает общая активация и общее, неспецифическое эмоциональное состояние, которое затем специфицируется в зависимости от ситуации.

Однако ситуация деятельности может быть не только налично-объективной, но и интернализованной или вообще результатом психологической переработки прошлого опыта. (Например, воображаемые и желаемые будущие предвидимые ситуации). Поэтому эмоции, воспроизводя психические содержания подсознательного и на их основе образуя внутрипсихические ситуации, могут специфицироваться также независимо от той объективной ситуации, в которой находится человек. Этим можно объяснить многие случаи несоответствия эмоционального состояния человека особенностям конкретной ситуации: в веселой компании человек грустит, поскольку он в психологическом смысле находится в другой ситуации и специфицирует свое эмоциональное состояние согласно этой внутренней ситуации.

Я думаю, что если бы С. Шахтер и его коллеги после инъекции адреналина оставляли испытуемых одних, то у них возникли бы внутрипсихические ситуации и состояния, в результате чего их эмоции конкретизировались бы. К сожалению, таких опытов, насколько мне известно, они не проводили.

С другой стороны, приписывание специфичности эмоциям на основе внутрипсихических состояний позволяет видеть, что приобретение общим эмоциональным состоянием определенного качества и словесное его обозначение зависят от общей динамики образования содержания Я-образа в данном отрезке жизни, взаимодействии Я-образов и особенностей восприятия и оценки Я-образа. Поскольку воспринимаемый Я-образ является определенной системой, то спецификация и восприятие его эмоциональных компонентов не могут быть независимыми.