Текст книги "Психика, сознание, самосознание"

Самонаблюдение в его двух разновидностях, – интроспекции и объективного самонаблюдения, – является источником знаний человека о себе. Это бесспорно. Но в какой мере этот источник надежен? Дает ли он человеку достоверные знания о себе?

Нет сомнения, что во многих случаях эти знания (самоотражения) могут быть искаженными. Причин для такого искажения несколько, и они обычно оказывают влияние на процесс самопознания спонтанно и подсознательно. Они обычно находятся вне сознательного контроля личности.

На одну из трудностей самонаблюдения, являющейся причиной искаженных представлений, указал еще У. Джеймс. Но чтобы понять, что он хотел сказать, надо прежде всего помнить, что в потоке сознания этот психолог различал устойчивые моменты и динамические (изменчивые) состояния сознания. При устойчивых состояниях внимание сосредоточивается на определенных предметах, на результатах психических процессов. В то же время изменчивые состояния – это именно те процессы, которые приводят к определенным результатам.

Имея в виду сказанное У. Джеймс утверждал, что когда мы пытаемся сосредоточить свое внимание на этих изменчивых состояниях, мы их уничтожаем. Он считал, что эти изменчивые процессы сознания в принципе недоступны для самонаблюдения, поскольку попытку уловить эти процессы Джеймс сравнивает с попыткой «схватить руками волчок, чтобы уловить его движение». Эта трудность запечатления переходных состояний приводит к ряду заблуждений: а) к преувеличению значения устойчивых состояний; б) к отрицанию существования изменчивых состояний. Однако автор этих строк полагает, что и динамические состояния сознания в определенной мере доступны интроспекции. Иначе откуда мы знаем об их существовании?

Итак, есть несколько причин искажения данных самонаблюдения. Эти причины следующие: 1) человек во многих случаях не имеет времени или способности для длительного самонаблюдения, поэтому получает о себе фрагментарные впечатления; 2) давно известно, что когда человек обращает свое внимание во внутрь своей психики, желая отразить ее содержание, последнее исчезает и он находит там пустоту. Это явление специально отметил еще С. Л. Рубинштейн[413]413
  См.: Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. Изд-во АН СССР, 1946.


[Закрыть]; 3) наконец, человек во многих случаях не желает знать о себе правду и избегает самопознания. Он переключается на внешнюю активность и вытесняет из своего сознания все то, что касается своей личности. Это уже психологическая самозащита. Здесь хотелось бы вкратце говорить о том, что об этом думают психоаналитики.

Мы уже знаем, что структура личности, согласно психоаналитикам, состоит из трех сфер или инстанции: это Оно (Id), Я (Ego) и Сверх-я (Super-ego). Наблюдает за собой и за движением инстинктов именно Я. Когда влечения личности нежелательны, Я поднимает против них защитные механизмы. Хотя в трудах Зигмунда и Анны Фрейд нет идей о существовании Я-концепции в современном ее понимании, тем не менее, о существовании самосознания они хорошо знали, и вот что для нас в данном контексте интересно: Анна Фрейд написала, что то, что мы воспринимаем в сфере Я, не есть уже первичные и неискаженные влечения: это влечения Оно, измененные защитными механизмами[414]414
  См.: Freud A. Das Ich und die Abwehrmechanismen. London: «Hogarth», 1946, S.10 etc.


[Закрыть].

Нетрудно понять, что тут высказана важная идея, указывающая на роль самонаблюдения в психологическом познании. Самопознание идет не прямо и непосредственно, а через работу защитных механизмов. Отсюда можно прийти к еще одному важному выводу: Я-концепция является в значительной мере результатом работы защитных механизмов и содержит в себе результаты этой работы в виде защитных структур и даже структур самых защитных механизмов. Эту идею мы, по существу, уже развили в четвертой главе монографии «Социально-психическая адаптация личности»[415]415
  Ереван, Изд-во АН Армении, 1988; см. также в книге «Психологическая адаптация», Москва: «ЭКСМО», 2010.


[Закрыть].

Интроспективное внимание человека опирается на Я, является функцией Я. Направляя свое внимание на внутренний и внешний мир, Я узнает как другие части личности, так и себя (в виде Я-образов и их «сгустка» – Я-концепции), свои влечения (т. е. то, что З. Фрейд назвал «Оно»), свои моральные ценности и принципы (т. е. то, что Фрейд назвал «Сверх-Я») и другие содержания, а также внешний мир. Центр Я управляет всей личностью и ее способностями, он наблюдает за миром и за самим собой, контролирует свои внутренние и внешние действия и психические процессы. Некоторые свои инстинкты и влечения Я допускает в сферу сознания и двигательного поведения, перед другими поднимает заслон в виде моральной цензуры и защитных механизмов. Например, если индивид собирается иметь сексуальное сношение со своей женой, то поскольку это разрешено, его Я выступает лишь в роли наблюдателя всех этапов – от появления влечения и его усиления, преодоления преград и т. п. до удовлетворения. Но если половое влечение направлено на запретный объект, Я личности сразу же может вытеснить и подавить его.

Но что здесь интересно более всего: само Я (как наблюдатель) себя не воспринимает, оно в сфере сознания не появляется. Это заметили уже психоаналитики, но в изложенной выше нашей гипотезе имеющая место психическая динамика и статус Я-наблюдателя представлены более полно и, как мы надеемся, адекватно. Правда, при дальнейшем развитии теории самосознания и интроспекции целый ряд находок психоаналитиков относительно Я (особенно идеи Анны Фрейд и Гайнца Гартманна) следует использовать.

А. Проблема и предварительные предположения. – Исследование Я-концепции и ее роли в жизнедеятельности человека было бы неполным, если бы мы обходили проблему соотношения этой психической структуры и интроспекции. В одной из наших предыдущих работ мы предложили подробно разработанную гипотезу о механизмах интроспекции, основанную на современных представлениях о Я-концепции и ее подструктурах[416]416
  См.: Налчаджян А. А. Личность, психическая адаптация и творчество. Ереван, Изд-во «Луйс», 1980, гл.1, § 3.


[Закрыть]. Здесь мы вновь представляем данную гипотезу с некоторыми небольшими уточнениями.

В современной психологии все еще продолжаются дискуссии о сущности и даже возможности интроспекции. Здесь нами обсуждается вопрос о механизмах интроспекции. Однако все сказанное относится и к более широкой проблеме самонаблюдения личности, важной разновидностью которой является интроспекция. Ряд авторов (в их числе – М. Г. Ярошевский) утверждает, будто принятие важности интроспекции связано с отождествлением психики с сознанием, с верой в идентичность психического процесса с его представленностью в сфере сознания. Между тем принятие реальности интроспекции (о необходимости которого мы уже говорили) вполне согласуется с концепцией многоуровневой структуры психики человека. Здесь не будет излишним напомнить, что когда мы подвергаем интроспекции наши актуальные психические процессы, то они непрерывно переходят из подсознательной сферы в сознание или из периферии сознания в его фокус. У нас создается впечатление, будто только осознанные психические явления доступны интроспекции, тогда как в действительности осознание и интроспектирование происходят одновременно, и то, что в данный момент стало объектом внутреннего внимания, чуть раньше было подсознательным.

В принципе любое содержание нашей психики доступно интроспекции, так как поток сознания, на который направлено внутреннее внимание, слагается как из актуализируемых содержаний прошлого опыта, так и из новых восприятий.

Однако сомнения в реальности интроспекции, возникающие даже у многих серьезных исследователей, имеют основу в том факте, что хотя существование интроспекции и реальность ее результатов интуитивно очевидны, о психологических механизмах ее протекания мы почти ничего достоверного до последнего времени не знали.

На наш взгляд, изучение творческого процесса писателя, в ходе которого он неоднократно вживается в образы своих героев и сам «действует» в воображаемых ситуациях, дает материал для научного обсуждения проблемы механизмов интроспекции. Здесь предпосылками психологического анализа являются изложенные выше представления о структуре самосознания, о сущности Я-концепции и актуализируемых ситуативных Я-образов.

Известно, что у галлюцинирующего психотика реальная ситуация «исчезает», т. е. перестает сознательно восприниматься. Естественно, что в этом случае исчезает и собственный Я-образ, т. е. актуализированная в данной ситуации подструктура самосознания. С этой точки зрения между галлюцинацией и творческим воображением есть большая разница, и нельзя считать обоснованными утверждения тех авторов, которые пытаются приблизить творческий подъем с психотическим поведением. На эту разницу указал, например, Г. Флобер в письме к И. Тэну: «Не отождествляйте внутреннее видение художника с видением поистине галлюцинирующего. Мне отлично знакомы оба состояния, между ними пропасть. При настоящей галлюцинации наблюдается ужас, вы чувствуете, что ваше Я убегает, вам кажется, что вы умираете. При поэтическом видении – наоборот, присутствует радость, это нечто, что входит в нас»[417]417
  Flaubert G., Correspondence, III, p. 350; цит. по след. книге: Арнаудов М. Психология литературного творчества. М.: «Прогресс», 1970, с. 261.


[Закрыть].

Эти состояния, следовательно, различны и в эмоциональном отношении, и в отношении динамики самосознания (в одном случае Я убегает, в другом, наоборот, «входит» в личность), но это различие требует более пристального психологического анализа. Истина, видимо, заключается в том, что в обоих случаях Я-образ, соответствующий реальной объективной ситуации, переходит в подсознательное. Но в то время как в случае галлюцинации вместо него другой Я-образ не появляется и психическая активность становится подсознательной, в творческом процессе, наоборот, сфера сознания «озаряется» психическим содержанием, а вместо не полностью вытесняемого в подсознательное собственного Я-образа появляется образ (для писателя – Я-образ) того героя, в которого вживляется творец и который действует в воображаемой ситуации.

Если эти предположения верны, то следует, что состояние психики и соотношение между различными ее сферами в сравниваемых двух случаях (при галлюцинировании и в процессе активной творческой работы воображения) действительно различны. Интроспекция Г. Флобера, следовательно, довольно тонко отразила часть этой истины. С этой точки зрения интересна и мысль Ф. М. Достоевского: «Галлюцинация есть преимущественно явление болезненное, а болезнь эта весьма редкая. Возможность внезапной галлюцинации, хотя и у крайне возбужденного, но все же совершенно здорового человека – может быть, случай еще неслыханный»[418]418
  Достоевский Ф. М. Дневник писателя. М. – Л., 1929, с. 34.


[Закрыть].

Исходя из предложенной выше гипотезы можно утверждать, что в творческом процессе при вживании происходит некоторое (как правило, не доходящее до патологического уровня) раздвоение личности, т. е., более конкретно раздвоение ее сознания и самосознания. Это является необходимым условием успешного и вдохновенного творчества.

Однако, если все сказанное верно, то с неизбежностью встает задача изучения явления деперсонализации: как она понимается в психопатологии и в какой мере в творческом процессе или в повседневной жизни ее можно считать нормальным или допустимым явлением, не дезорганизующим поведение.

Когда писатель описывает воображаемые действия своего героя, то, как мы уже сказали, у него в сфере сознания (помимо психических содержаний, относящихся к воображаемым событиям, и элементов восприятия реальной ситуации, в которой находится писатель) актуализируются два Я-образа: а) Я-образ, соответствующий своей реальной жизненной ситуации и соматическим ощущениям; б) Я-образ, принадлежащий существующему в его воображении герою, с которым он себя до некоторой степени идентифицирует в данный момент времени. Этот образ, в конечном счете, тоже есть актуализация определенных граней собственной личности. Это означает не что иное, как раздвоение личности, и очевидно, оно выступает как необходимое условие успешного творчества.

Более того, подобное нормальное раздвоение личности, ее самосознания необходимо для успешного протекания творческого процесса еще и потому, что описание содержаний собственного сознания, картин собственного воображения возможно лишь посредством интроспекции.

Некоторые бихевиористы настаивают на том, что интроспекция невозможна, она есть химера, поскольку для ее осуществления человеку нужен был бы «внутренний глаз», наблюдающий протекающие психические процессы, для восприятия этого внутреннего глаза нужен был бы другой внутренний глаз и так ad infinitum.

Однако такой подход только на первый взгляд может показаться логичным. Он не соответствует психической реальности, поскольку интроспекция реально существует, без нее невозможен был бы самоотчет, писатель не смог бы осознанно излагать свои мысли и воображаемые события и т. п. Но как можно объяснить эти реальные явления, «кто кого все-таки наблюдает» при интроспекции?

Б. Основная гипотеза. – Нам кажется, что если здесь не рассматривать случай ретроспективной интроспекции воспроизводимых содержаний прошлого опыта (достаточно понятный и несомненно существующий), то для объяснения интроспекцией психических явлений в каждый момент их актуального возникновения и протекания, особенно в случае творческой работы писателя, можно выдвинуть следующую гипотезу: актуализированный собственный Я-образ является тем «глазом», который воспринимает (или управляет процессом восприятия) остальные внутрипсихические содержания, в том числе и Я-образ воображаемого героя, с которым имеет место некоторая идентификация. Сам же собственный Я-образ самого себя воспринимать не может. Его ретроспективно может воспринимать другой Я-образ, актуализируемый в один из последующих отрезков времени.

Основной смысл этой гипотезы заключается в том, что осуществляющей интроспекцию психической инстанцией является актуализируемая подструктура самосознания, Я-образ, отражающий все то, что (кроме него) имеется и протекает в сфере сознания. В этом смысле в способности интроспекции нет ничего мистического, и задачей дальнейшего исследования является объяснение с этой новой точки зрения известных феноменологических особенностей интроспекции, а именно (и главным образом): почему при произвольном сосредоточении на собственных мыслях и переживаниях последние деформируются или исчезают? (Как метко писал С. Л. Рубинштейн, когда в собственной душе специально ищут переживание, то находят пустоту). На наш взгляд, здесь в первую очередь необходимо выяснить, что происходит при этом с интроспектирующим Я-образом, что он вдруг перестает видеть, и с наблюдаемым переживанием?

Главное, как нам кажется, состоит в том, что когда индивид старается произвольно «направить» свой актуальный Я-образ на исследование остальных психических содержаний, то этот Я-образ меняется, обогащается новыми элементами, полностью охватывает сферу сознания, которая, вследствие своей неизбежной «узости», сразу же лишается остальных психических содержаний, которые или вытесняются в подсознательное, или же в неизменном виде включаются в измененный или обогащенный (и более яркий) Я-образ. В сфере сознания теперь уже остается не то, что мы хотели бы наблюдать, а то, что является единственным орудием осуществления интроспекции.

При этом не лишена вероятности и возможность того, что когда Я-образ таким путем становится более ярким, появляется новый Я-образ (вследствие наступления новой психологической ситуации), который в данный момент, не являясь объектом внутреннего созерцания, сам воспринимает прежний Я-образ, ставший уже воспринимаемым, а не воспринимающим.

Из этих наблюдений вытекает также следующее следствие: не исключено, что в потоке сознательной психической активности актуализируемые Я-образы последовательно (на миг или более длительно) воспринимают друг друга, и наша сознательная психическая жизнь в определенном (и очень важном) аспекте есть именно чередование и взаимное интроспектирование различных осознаваемых состояний нашего самосознания. Но «стрела», указывающая на направление «взгляда» интроспектирующих Я-образов, направлена лишь в одну сторону – в прошлое. Точно так же, как мы всегда воспринимаем только уже прошлые состояния внешних объектов и ситуаций (вследствие того что процесс восприятия и осознания требует некоторого времени), мы воспринимаем не свои внутренние состояния настоящего момента в абсолютно точном смысле, а уже прошедшие состояния сознания. Возможно, что «настоящий миг» нашего сознания есть интроспектирующий Я-образ, но его мы воспринимать сможем лишь (и в лучшем случае) в последующий момент, если он вообще не вытеснится в подсознательную сферу.

Очевидно, что в свете изложенного еще раз подтверждается правильность идеи У. Джеймса о существовании «потока сознания», но одновременно это представление уточняется и углубляется мыслью о том, что «поток сознания» в значительной мере есть последовательная смена, сложнейшая динамика подструктур самосознания, Я-образов.

Следует еще раз подчеркнуть, что интроспектирующий Я-образ не просто чувственно воспринимает предыдущие состояния сознания и психические процессы: для этого у него нет собственных «органов чувств». Актуальный Я-образ оказывает специфическое направляющее воздействие на наше мышление и работу органов восприятия, а также воображения. Кажется вероятным следующее: когда говорят об интроспекции и возможности ее актуального (не ретроспективного) осуществления, то при этом главным познавательным инструментом интроспектирующего Я-образа, стремящегося, произвольно или непроизвольно, к самопознанию Я-концепции, является воображение. Все то содержание сознания, которое в данный момент интроспектируется, одновременно воображается и, по-видимому, в основном этим путем и становится доступным для познающего субъекта, которому оно принадлежит.

Очевидно, что это общее положение нуждается в более подробном феноменологическом описании. (Здесь, вследствие отсутствия конкретного материала, мы откладываем дальнейшее обсуждение данного вопроса). В данном случае мы бы хотели отметить, что всем вышеизложенным еще раз доказывается важность глубокого изучения воображения, интуиции, творческого процесса вообще для решения фундаментальных проблем психологической теории (психики и ее уровней, сознания и самосознания, проблем существования психического, психологического детерминизма и т. п.).

Кроме того, проведенный нами психологический анализ интроспекции и ее связи с явлением раздвоения «Я» имеет большое практическое значение. Если вернуться к исходной точке нашего анализа, к творческому процессу писателя, поэта и актера, то теперь со всей ясностью можно видеть, что никакой анализ этих конкретных форм творческой деятельности не может быть психологически глубоким и плодотворным, если в ходе его не раскрыты состояния сознания и самосознания, эмпатии и вживания, роли интроспекции и осуществляющих ее механизмов, сущности и содержания «потока сознания», соотношений прошлого, настоящего и будущего, роль и смысл феномена «узости» сферы сознания и т. п., иначе говоря – всех тех процессов и механизмов, которые выступают как выражение феноменологической картины динамики психической активности человека. Если к этому добавить еще и необходимость раскрытия динамики мотивов, участия глубоких уровней психической сферы в образовании осознаваемых психических содержаний, влияние изменений объективных ситуаций и физиологических процессов на содержания психической жизни, и обратные влияния переживаний на соматические процессы, то станет очевидным, как невероятно трудно и ответственно изучение творческого процесса, и к настоящему времени до какой степени еще скромны полученные в этой области психологии результаты.

В. Другие аспекты и следствия. – М. Арнаудов, исследуя процессы воображения в творчестве писателей и поэтов, приводит много примеров и высказываний, воочию подтверждающих реальность феномена раздвоения личности в творческом процессе, однако его описания, как правило, не выходят за рамки констатации фактов, описанных Г. Флобером, А. Доде, Гете, Шаляпиным и другими выдающимися личностями. Так, из наблюдений Альфонса Доде (кстати, в свое время подвергнутому психологическому исследованию Альфредом Бине), М. Арнаудов делает справедливый вывод, что «… как бы глубоко ни было переживание, какой бы силы ни достигало возбуждение в связи с ясно выступающими представлениями, художник не теряет чувства собственного «я» и сохраняет хотя бы частицу сознания, что все, что происходит у него и с ним, не имеет реального объективного повода»[419]419
  Арнаудов М. Психология литературного творчества, с. 262; об исследовании А. Бине см.: Binet A., L’ Annee psychologique, I, p. 94.


[Закрыть].

Что касается актера, то он и в моменты наивысшего самоотречения сохраняет хотя бы смутное сознание того, что он находится на сцене, и не отрекается полностью от собственной личности. Добавим, что именно наличие сознания собственной личности и позволяет ему целенаправленно управлять своим поведением, довести начатое дело до конца и без потрясений, без психических нарушений полностью вытеснить в подсознательное образ персонажа, которого играл, и стать самим собою, т. е. вернуться к естественному своему состоянию, лишенному раздвоения личности и ее самосознания.

Все наши соображения, изложенные выше «о раздвоении личности», об интроспекции и потоке сознания хорошо иллюстрируются следующим, психологически чрезвычайно ценным наблюдением Ф. Шаляпина: «Когда я пою, воплощаемый образ предо мною всегда на смотру. Он перед моими глазами каждый миг. Я пою и слушаю, действую и наблюдаю. Я никогда не бываю на сцене один… На сцене два Шаляпина. Один играет, другой контролирует. Бывает, конечно, что не овладеешь собственными нервами. Помню как однажды, в «Жизни за царя»… я почувствовал, как по лицу моему потекли слезы. Я испугался и сразу сообразил, что плачу я, растроганный Шаляпин, слишком интенсивно почувствовав горе Сусанина, то есть слезами лишними и ненужными, – и я мгновенно сдержал себя, охладел. «Нет, брат, – сказал контролер, – не сентиментальничай, бог с ним, с Сусаниным. Ты уж лучше пой и играй правильно»[420]420
  Шаляпин Ф. И. Литературное наследство. Письма, Т.1, М., Изд-во «Искусство», 1957, с. 303.


[Закрыть].

В этом замечательном наблюдении особенно четко видно, что раздвоение личности, наличие двух одновременно осознаваемых Я-образов совершенно необходимо как для управления деятельностью, так и для осуществления интроспекции (которая, в свою очередь, необходимо для такого управления).

Следует отметить, что в научном творчестве, в отличие от творческого процесса писателя и особенно артиста, раздвоение самосознания с необходимостью должно быть выражено значительно слабее или вовсе не должно наблюдаться, поскольку воображаемые ситуации, как правило (если исключить науки, исследующие людей и их деяния), не составляют область действия персонажей и не включают образы людей. Поэтому внутренняя ситуация научного творчества не выделяется настолько от объективной ситуации, в которой трудится ученый, чтобы требовать актуализации ясно осознаваемого Я-образа. Эта эндопсихическая ситуация как бы плавно переходит в объективную и, наоборот, внешняя ситуация интериоризуется. Один единственный Я-образ контролирует протекание этих процессов, а последующие Я-образы осуществляют интроспекцию психических переживаний. Однако наличие последовательно актуализируемых Я-образов и в этом случае вовсе не означает более или менее четко выраженного раздвоения личности, кроме тех редких случаев, когда человек так поглощен своими мыслями, что совершенно не воспринимает (сознательно) окружающую его ситуацию.

Мы склонны думать, что все же в большинстве случаев, особенно когда в психике личности имеют место процессы воображения, в той или иной степени имеет место и раздвоение.

Однако раздвоение Я (в психопатологии известно также как один из главных признаков «деперсонализации») считается признаком нарушения сознания. Поэтому необходимо исследовать деперсонализацию с позиций концепции многоуровневой структуры психики и установить по возможности четкие границы между нормальным и патологическим раздвоением личности, ее сознания и самосознания.

Если принять выдвинутую выше концепцию о механизме самонаблюдения как восприятии одним актуализированным Я-образом другого, предшествующего Я-образа, находящегося еще в сфере сознания, то проблему возможности интроспекции можно считать решенной позитивно. Интроспекция, если определить ее как часть акта самонаблюдения в данный момент, относящаяся к психическому содержанию сферы сознания, возможна и до некоторой степени даже неизбежна, так как это содержание по необходимости входит в воспринимаемый Я-образ. Уровень же четкости интроспекции в разные моменты жизни, т. е. в разных психологических ситуациях, естественно, различен: от почти полного отсутствия «чувства» самосознания, когда человек углублен в привлекательную и важную деятельность, ход которой успешен, до яркого восприятия Я-образа в крайне ответственных и неопределенных проблемных, конфликтных ситуациях, в межличностных взаимоотношениях.

К этому следует еще добавить, что поскольку один из актуализированных Я-образов воспринимает другого, также в данный момент еще находящегося в сфере сознания, но образованного (актуализированного) несколько раньше, то интроспекция, естественно, всегда в принципе есть ретроспекция: при интроспектировании мы воспринимаем до некоторой степени уже прошлое, переходящее в прошлое состояние нашего сознания. А то, что есть в настоящем, то есть в актуальной сфере сознания в узком смысле слова, не воспринимается, а смотрит в прошлое и воспринимает его в той мере, в какой это прошлое еще не покинуло сферу сознания. Любопытно то, что мы это прошлое можем вернуть в фокус нашего сознания, если оно, в силу различных причин, ускользает и уходит в подсознательное. При таком акте мы как бы останавливаем поток сознания или же усилием воли временно меняем его направление (из ближайшего прошлого в настоящее). (Процесс воспроизведения знания также есть возврат прошлого в настоящее, и его мы можем использовать как средство для ретроспективной интроспекции, но только как средство, поскольку воспроизведенные содержания памяти сами по себе еще не образуют один из прошлых Я-образов.

Таким образом, как восприятие внешнего мира, так и самовосприятие (интроспекция) есть восприятие ближайшего прошлого. Объективное настоящее не воспринимается нами, поскольку превращение внешних раздражителей в психический образ требует времени, а субъективное настоящее не воспринимается потому, что оно само воспринимает. Однако в обоих этих случаях нет оснований для агностицизма, потому что каждый из моментов существования явлений осознается (или может осознаваться) пусть с некоторым опозданием.

Вследствие того что интроспекция есть процесс, встает вопрос о том, в каком соотношении находятся в нем симультанные (коэкзистенцирующие) и сукцессивные элементы. Из вышеизложенного должно быть ясно, что при интроспекции мгновенно воспринимается целостное состояние вытесняемого из сферы сознания Я-образа, т. е. коэкзистенция определенных элементов, целостный образ. Однако эти мгновенно схватываемые образы являются последовательными состояниями динамики воспринимаемого Я-образа, а это означает, что воспринимаемый образ в целом есть сукцессивный ряд своих мгновенных состояний.

Ясно, что возникает вопрос о таком же раздроблении воспринимающего Я-образа. Однако эта проблема снимается указанием на то, что только возникающее в данный момент мгновенное состояние Я-образа и является воспринимающим. Последующие его состояния превращаются уже в воспринимаемые Я-образы. Поэтому воспринимающий Я-образ всегда один в каждый данный момент, тогда как «параллельно» с ним (вернее, на пути в подсознательное, уже в ближайшем прошлом, но еще в сфере сознания) могут быть актуализированы несколько Я-образов. В нормальном психическом состоянии они обычно «сливаются» в единый воспринимаемый Я-образ, их дифференцировка невозможна и не нужна.

В патологических случаях «раздвоения» или «разложения» сознания, как нам кажется, воспринимающий Я-образ всегда один, зато четко дифференцируются воспринимаемые Я-образы. Они интроспектируются, видимо, поочередно, но создается субъективное впечатление их одновременного восприятия. Если мы допустим возможность их одновременного восприятия, то должны признать, что и воспринимающий Я-образ также раздваивается. Но для объяснения явления раздвоения личности в последнем предположении нет нужды. Иначе пришлось бы требовать раздвоения воспринимающего (самоотражающего) Я-образа и в творческом процессе, и в повседневной жизни, когда нам необходимо до некоторой степени осознать и себя, и окружающий мир. И что главное, нет феноменологических доказательств раздвоения или размножения воспринимающего Я-образа. Последний может одновременно или последовательно воспринимать и внешний мир, и собственные воспринимаемые Я-образы, и в последующий момент стать воспринимаемыми, уступая место новому воспринимающему Я-образу. Воспринимающий Я-образ в принципе одновременно может пользоваться всеми познавательными органами человека.

Было бы полезно с позиций вышеизложенных идей проанализировать состояния личности в творческом процессе, при «вживании», эмпатии и сопричастности, при патологических состояниях. Этим путем можно значительно углубить общепсихологическую теорию.

О механизме осуществления интроспекции при раздвоении личности можно, конечно, выдвигать различные предположения. Можно, например, допустить, что в этом состоянии сознание расщепляется на два относительно независимых потока, причем для восприятия каждого из них имеется отдельный Я-образ. Это означает, что, по-видимому, на базе единого подсознательного на уровне сознания выделяются две личности, для существования которых из подсознательной сферы избирательно актуализируются различные содержания.

Однако если мы проанализируем случаи нормального распределения внимания в сложной ситуации (например, когда человек и читает, и следит за окружающей обстановкой, и воспринимает самого себя), то нетрудно видеть, что такое распределение есть не что иное, как поочередная направленность воспринимающего Я-образа (и используемых им познавательных механизмов) на три вышеуказанные феномена. Здесь можно, конечно, говорить и об одновременном восприятии, поскольку Я-образ пользуется всем дифференцированным познавательным аппаратом индивида, отдельные системы которого приспособлены для восприятия различных феноменов (например, внутреннее или внешнее внимание и т. п.). О расщеплении воспринимающего Я-образа можно говорить постольку, поскольку относительно независимо могут функционировать различные его познавательные системы.

При изложенном понимании интроспекции как взаимодействия Я-образов снимается необходимость постулирования гипотетического «внутреннего глаза». Вследствие того что сам воспринимающий Я-образ не воспринимается в момент осуществления им восприятия, необходимо принять эту естественную слабость наших познавательных возможностей: мы воспринимаем только ближайшее прошлое нашей жизни и внешнего мира. Воображать, т. е. вероятностно прогнозировать ближайшее будущее мы, конечно, можем, но это уже другой вопрос.