Текст книги "Психика, сознание, самосознание"

Исследование механизмов интроспекции, таким образом, убеждает нас в относительности самосознания, в необходимости некоторой неопределенности. Убежденность в этом снимает ряд традиционных спорных проблем.

Одновременно предложенная выше концепция интроспекции позволяет углубить теорию уровней сознания и уровней психики вообще. Активность воспринимающего Я-образа означает наличие высшего уровня сознания, поскольку в этом случае самосознание актуализировано наиболее ярко. Воспринимаемые Я-образы составляют в данный момент важную часть содержания сферы сознания, в которую входят также отраженные образы внешних явлений. Отсутствие в сфере сознания одного из этих «элементов» или представленность их не в «обычной» форме означает изменение уровня и качеств сознания. В таких случаях можно говорить также о различных уровнях подсознательности психических содержаний.

Предложенная нами концепция может стать первым, но важным шагом в разработке затронутых в настоящем параграфе очень тонких и сложных проблем. Можно сформулировать вопросы, например, о формах подсознательного существования Я-образов, об их подсознательной актуализации в сновидениях, тем самым выдвинув также проблему возможности подсознательного самопознания личности. Мы убеждены, что исследование подобных вопросов очень перспективно и может привести к новым открытиям в области психологии. Перспективность подобных исследований обусловлена также ускоренным развитием целого ряда областей современной психологии, в частности – социальной психологии и психологии познавательных процессов (когнитивной психологии).

В конце этого долгого обсуждения мы хотели бы сформулировать еще одну задачу. В предыдущих своих работах («Агрессивность человека» и «Атрибуция, диссонанс, адаптация») мы предложили новую концепцию о существовании очень быстротечных когнитивных процессов, которым мы дали название мгновенных атрибуций. Такие атрибуции участвуют в тех познавательных процессах, при осуществлении которых у человека очень мало времени и он должен быстро сформировать гипотезы о том, что собой не представляют воспринимаемые предметы или люди, какие у них мотивы, причины появления и т. п. В процессе самовосприятий также то и дело возникают ситуации, в которых человек должен принимать быстрые решения или выдвигать гипотезы. Поэтому мы предлагаем гипотезу, согласно которой мгновенные атрибуции участвуют в процессе осуществления интроспекции. Эта гипотеза требует новых исследований.

А. Подсознательное внимание и восприятие. – Рассматривая вопрос о центральных механизмах внимания, Ян Освальд писал[421]421
  См.: Oswald I., указ. соч., с. 70.


[Закрыть], что внимание направляется после осуществления определенного уровня комплексного анализа личностной значимости того, на что направляется внимание. При определенном подходе внимание можно считать формой контроля над восприятием. Этот контроль осуществляется центральными механизмами нервной системы, поскольку при этом учитывается внутреннее (прирожденное) и заученное значение воспринимаемого предмета. Эта сложная мыслительная деятельность возможна только на уровне коры больших полушарий мозга. Исходя из этого, Освальд заключает, что информация, поступающая через органы чувств, может достигнуть коры и там перерабатываться даже в случае тех данных, которые исключены из сферы внимания. Это заключение он обосновывает экспериментальными данными, полученными Мореем (1959). Слева и справа от испытуемого поместили громкоговорители, по которым передавали два разных выступления. В инструкции было сказано, что испытуемый должен воспринять и громко воспроизвести только одну из речей (например, ту, которая слышна с левой стороны). Испытуемый действительно смог почти полностью воспроизвести речь, звучащую слева, а речь справа – совсем нет. Но когда при повторных опытах в состав речи, прозвучавшую справа, были включены слова и фразы, имевшие специальное личностное значение для испытуемого, то он «сменил ухо» и стал воспринимать речь, которая звучала справа. Это показывает, что человек, по-видимому, все время воспринимал также речь справа, но неосознанно и избирательно. Это стало очевидным при звучании значимого материала, к которому не было обращено специальное внимание.

В этих опытах теоретический интерес представляет то, что возникновение непроизвольного, но сознательного внимания возможно только после анализа личностной значимости ситуации или предмета. Если ограничиться феноменологической картиной сознательной и интроспективно воспринимаемой психической активности, то может создаться впечатление, что предмет оказывается объектом восприятия и анализа лишь после возникновения непроизвольного внимания к нему. Между тем истинное положение вещей диаметрально противоположно. Вначале объект оказывается в поле восприятия человека, подсознательно воспринимается, на основе прошлого опыта подсознательно определяется его личностная значимость и в результате этих очень сложных, но скрытых от сознания процессов возникает непроизвольное внимание – полусознательный итог всего процесса.

В связи с этими соображениями вновь встает вопрос о том, не вправе ли мы постулировать существование подсознательного внимания. Ведь очень часто, если даже находящийся в поле восприятия объект имеет жизненно важное значение для индивида, возникновение у него непроизвольного осознанного внимания не всегда наступает обязательно. Актуальное психическое состояние, занятость индивида более важными делами, «поведение» объекта, не выходящее за рамки обычного, и другие причины могут временно «замаскировать» факт восприятия этого объекта, т. е. оно может носить полностью подсознательный характер. Но как только объект обнаруживает какие-то новые признаки или необычные формы поведения (например, грусть находящегося рядом близкого человека и т. п.), сигнализирующее о появлении новых элементов в ситуации, мы сразу же берем под сознательный контроль процесс восприятия объекта. Это означает, что до этого существовала какая-то другая, подсознательная форма внимания к объекту. Если бы сознательное внимание было первым этапом в процессе восприятия объекта, то осталось бы непонятным, в частности, такое быстрое определение значимости новых исходящих от объекта сигналов. Определение значимости предполагает сравнение новых признаков (сигналов) с «фоновыми» свойствами объекта, воспринимаемыми неосознанно.

В пользу существования подсознательного внимания свидетельствует также факт наличия у человека «общей настороженности», готовности воспринимать все новое, могущее появиться в поле восприятия. Эту общую настороженность можно идентифицировать с подсознательным вниманием, хотя это последнее может иметь и специфические формы, связанные с отдельными органами чувств или с определенными установками, использующими одновременно несколько каналов восприятия и т. д.

Существование подсознательного внимания подтверждается еще и тем, что существует подсознательное мышление и продолжение процессов решения задач, начатых на уровне сознания. Внимание усиливает активность коры, без чего невозможно эффективное мышление и понимание. Если подсознательное мышление (как это уже доказано в современной психологии) может быть целенаправленным и эффективным, то отсюда можно заключить, что существует особая функционирующая подсознательно форма внимания. Тот факт, что мы в сновидениях точно так же обращаем внимание на образы, как и на объекты окружения в бодрствующем сознательном состоянии, также говорит в пользу реальности подсозантельного внимания.

Все формы сознательного внимания опираются на такие психические явления, каковы установки. цели, мотивы, генетический и онтогенетический опыт, влечения, инстинкты, которые бессознательны и подсознательны. Исследование сновидений показывает, что все эти психические феномены активны также на подсознательном уровне. Следовательно, и внимание, как результат и выражение этих явлений, также может иметь подсознательное существование. Известно, например, что воспроизведение знаний, как правило, бывает полным и целенаправленным при опоре на сознательное внимание. Возникает вопрос: нельзя ли считать, что нередко наблюдаемая в сновидениях гипермнезия есть результат того, что в некотором отношении (например, в смысле воспроизведения впечатлений далекого прошлого) подсознательное внимание эффективнее сознательного? Такая гипермнезия и вообще подсознательное воспроизведение до некоторой степени обусловлены спонтанностью работы механизмов памяти. Но там, где психическая активность выступает в форме упорядоченных событий (сновидений) или приводит к интеллектуальным результатам, мы вправе предполагать наличие организующих сил. В качестве такой силы, по нашему предположению, выступает подсознательное внимание, основанное на самосознании, установках, влечениях и прочих глубинных личностных свойствах и процессах.

Ян Освальд полагает, что физиологическим механизмом внимания являются восходящие импульсы из ретикулярной формации, диффузно или более специфично (избирательно и локализованно) активирующие определенные функциональные структуры коры головного мозга. (Ян Освальд верно замечает, что речь может идти лишь о функциональных структурах, поскольку для сложных мыслительных процессов невозможно указать на более или менее определенную соматическую локализацию). Интерпретируя это с психологической точки зрения, можно сказать, что диффузная активность коры является механизмом общей настороженности, диффузного внимания. Селективную же активацию можно считать механизмом целенаправленного внимания. Так как соответствующие мозговые процессы не сопровождаются пробуждением сознания, то могут быть подсознательными также указанные формы внимания. Как показали Освальд и другие исследователи, при двигательном или зрительном внимании изучение ЭЭГ показывает преимущественную активность определенных корковых зон. Но во всех случаях наличия селективного внимания общая диффузная активность коры, т. е. диффузное внимание, необходимо. Те особенности среды (новизна и изменения, интенсивность раздражителей и их значимость и т. д.), которые вызывают направленное внимание, одновременно вызывают также диффузное внимание.

Б. Различие между интроспекцией в бодрствующем состоянии и подсознательной интроспекцией. – Во сне интроспекция имеет важные отличия от обычной сознательной интроспекции. Вот некоторые из них: 1) подсознательная интроспекция спонтанна, но в большей степени, чем та, которая имеет место на уровне сознания; она имеет место на предсознательном уровне, что особенно заметно в течение пробуждения ото сна; 2) это, по существу, – неосознанное запечатление; 3) поэтому здесь возможна только (с некоторыми исключениями) ретроспективная интроспекция, которая лишь редко приводит к более или менее полному воспроизведению содержания сновидения; 4) в сновидениях иногда встречаются такие состояния психики, когда индивид отдает себе отчет в том, что видит сон, а не объективную реальность. В таких случаях в структуре психики появляется «слой» сознания, а сновидная интроспекция приобретает некоторое сходство с обычной интроспекцией.

Эти так называемые «светлые сновидения», которые в настоящей книге рассматриваются специально, представляют собой такие состояния, которые близки к пробуждению, хотя нередко человеку, оказавшемуся в таком состоянии, выход из состояния сна (даже с помощью внешних раздражителей) труднее, чем в том случае, когда индивид находится в «обычной» фазе сна.

Познание самосознания (Я-концепции) другого человека означает попытка выяснения того, что думает человек о себе, какие черты и способности видит у себя, как их оценивает, как он относится к самому себе. Когда индивид Р₁ говорит Р₂: «Ты воображаешь себя гением» или что-то в этом роде, то он тем самым пытается подытожить кое-какие результаты своего познания относительно личности Р₂, но в специфическом плане: в плане самопознания и самосознания этой личности.

Но каким образом Р₁ может узнать Я-концепцию другого человека (Р₂)? По нашему мнению, он располагает следующими способами или путями получения подобных знаний: 1) путем истолкования поведения и речи Р₂; 2) путем расспросов, т. е. прося или требуя от этого человека отчета о содержаниях его самосознания; 3) путем вероятностных атрибуций различных модальностей. И при попытках истолкования поведения Р₂ у Р₁ с необходимостью возникают атрибуции различных типов.

Однако мы полагаем, что атрибуции, создаваемые Р₁ при попытках познания Р₂ и его самосознания, в значительной мере выражают личность и Я-концепцию самого атрибутора. Психо-логика этого процесса «познания другого» такова: «Если я такой, то и он (Р₂) должен быть таким». Подобная психо-логика может полностью не осознаваться ее носителем, тем более в качестве такой формы мышления, которая отличается от формально-логического правильного мышления. Может использоваться и следующая психо-логическая формула: «Я такой, а он, наоборот, другой» («Я – х, а он – не-х»).

В процессе подобной попытки познания другого и его Я-концепции может участвовать также концептуализированный нами закон сопряжения, о котором в настоящей книге мы не раз уже говорили. Мы только что фактически показали, что при попытке узнать Я-концепцию другого человека, либо отдельные элементы этого сложнейшего психического образования, мы придерживаемся двух основных подходов (принципов): а) считаем его похожим на нас: Р₁ считает, что Р₂ – примерно такой же человек, как он сам; б) противоположный принцип: Р₁ считает, что Р₂, наоборот, является его противоположностью. Мы имеем дело с двумя основными вариантами закона сопряжения.

Первый вариант, как можно предположить, имеет место тогда, когда познающий (Р₁) положительно идентифицирует себя с Р₂. Например, Р₁ и Р₂ мужчины, принадлежат к одному этносу и являются носителями одной культуры, и Р₁ считает, что во многом похож на Р₂, следовательно у Р₂ Я-концепция должна иметь сходство со его собственной Я-концепцией.

Второй вариант имеет место в том случае, когда Р₁ безразличен к Р₂ или имеет с ним отрицательную идентификацию. Тогда он придет к выводу, что совсем не похож на Р₂ и у последнего будет искать различия, противоположные своим чертам, в том числе в структуре его Я-концепции.

Можно предположить также возможность третьего варианта, имеющего место при безразличном, нейтральном отношении к другой личности, когда отсутствуют как положительная, так и отрицательная идентификации. Отношения познающего субъекта и объекта познания в этом случае нерелевантные. Но такое положение вещей, по-видимому, является неустойчивым: у индивидов, даже при кратковременном общении, возникают определенные отношения и переживания, взаимные оценки и интерес к тому, что собой представляет другой как личность, как воспринимает и оценивает самого себя.

Каким образом человек узнает или догадывается, что другие люди обладают разумом и психикой вообще? И каким образом он узнает, что сам является обладателем разума? Мы считаем, что самоатрибуция разума в онтогенезе немного опережает во времени появление атрибуции разума (или вообще внутренних психических процессов и способностей) другим людям. Способность человека знать, что и другие обладают разумом, в психологии не очень точно называют «теорией разума»[422]422
  См., например: Палмер Дж., Палмер Л. Эволюционная психология. СПб.: «прайм-ЕВРОЗНАК», Москва: «ОЛМА-ПРЕСС», 2003.


[Закрыть]. Имеется в виду, что народная психология дает знать каждому новому члену общества о том, что другие тоже обладают умом и могут совершать такие же психические действия, что и он сам.

Поскольку для общения с другими, а тем более для управления их поведением, для манипулирования ими, знание людей необходимо, то можно предположить, что в основе всех этих социально-психологических процессов лежит атрибуция другим психики в целом и разума – в частности.

Чем более сходны самоатрибуции разума с гетероатрибуциями разума, тем легче человеку общаться с другими. Когда индивид обнаруживает, что его психика и разум сильно отличаются от психики других, у него появляется склонность к самоизоляции.

Идея о том, что другие мыслят и чувствуют точно так же, как и Я (и «Мы»), имеет в своей основе реальные предпосылки в виде так называемых психологических универсалий. Совокупность подобных содержаний составляют часть того, что Юнг понимал под «коллективным бессознательным», а мы называем наследственной бессознательной сферой психики человека. Это, как мы уже знаем, инстинкты и их структурные элементы (образы, элементарные мысли и т. п.), это универсальные когнитивные наследственные элементы и способности и т. п. В онтогенезе каждой личности к ним прибавляются результаты все новых познавательных процессов и взаимодействия с другими людьми.

Творческий процесс личности, в какой бы области она ни работала, не может протекать без мотивирующего и регулирующего участия ее самосознания. Но областей творческой активности много и в каждой из них участие самосознания имеет свои специфические черты. Здесь вкратце рассмотрим некоторые из них, те, в которых Я-концепция претерпевает интересные изменения. Мы исходим из того, что эти изменения носят адаптивный характер (в широком смысле слова: защитный, компенсаторный или незащитно – адаптивный).

А. Зритель. – Зритель театрального представления, несмотря на то, что осознает воображаемость всего того, что происходит на сцене, сопереживает с героями эти неподлинные события. Они, зрители, как бы одновременно живут в двух мирах или, вернее, в двух ситуациях – реальной и воображаемой. Много лет назад, проанализировав данное явление с использованием новейших представлений психологии о структуре и функциях Я-концепции, автор настоящих строк пришел к выводу, что в ситуациях взаимодействия зрителя с играющим на сцене актером зритель переживает нормальное расщепление личности. У зрителей в сфере сознания одновременно появляются два Я-образа, один из которых соответствует актуальной объективной ситуации (и играемой в ней роли), а второй – той воображаемой ситуации, которая символически разыгрывается на сцене – как сюжет литературного произведения и как ситуация, в которой актер играет свою роль.

Сходные сложные переживания появляются также у читателей литературных произведений, зрителей кино, в психике мечтателей и т. п. Все они, конечно, не осознают тонкости тех изменений, которые имеют место в их психике. Зритель и читатель в своем воображении могут играть роли артистов, переживая расщепление Я и Я-концепции.

Б. Актер и писатель. – Сходные, но более сложные изменения Я и его Я-концепции переживают сами творцы: актер в процессе своей игры на сцене; писатель в процессе создания образов и поступков своих героев. Есть память о некоторых знаменитых случаях таких изменений, которые как современники творцов, так и представители последующих поколений воспринимают чуть ли не как анекдот, в то время как эти случаи раскрывают перед нами гибкость и огромные возможности психики людей, ее чрезвычайную сложность. Достаточно вспомнить случаи с Бальзаком, Шаляпиным и некоторыми другими, которые более или менее известны из литературы о них или из их воспоминаний.

Эти изменения напоминают те, которые имели место с испытуемыми во время знаменитых опытов У. Пенфильда по изучению локализации памяти в головном мозгу: и в такой искусственной ситуации человек, продолжая сознавать реальную ситуацию, одновременно видит себя в определенных ситуациях прошлого. Исходя из этой аналогии результаты упомянутых опытов У. Пенфильда и других авторов (Х. Дельгадо, Дж. Олдс, Н. Бехтерева и др.) можно использовать для изучения механизмов литературного творчества и восприятия художественных произведений. Эти данные в настоящее время следует сочетать с теми, которые получены в результате исследований функций левого и правого полушарий головного мозга человека, в частности, методом «расщепления» мозга.

Насколько нам известно, под таким углом зрения (как процесс изменения структуры личности и ее самосознания) процесс литературного творчества никем серьезно не изучен. Здесь, на наш взгляд, в сложном переплетении выступают еще и такие явления, как эмпатия, интуиция, интроспекция и объективное самонаблюдение, интроекция, идентификация, проекция и атрибуция, катарсис и ряд других. Этим обусловлена чрезвычайная сложность психической динамики как писателя, так и артиста в их творческом процессе, а также в определенной мере зрителя и читателя, когда они воспринимают художественные произведения и игру актера. Для выяснения, например, такого вопроса, почему данное художественное произведение не вызывает у воспринимающей личности глубоких, эмоционально насыщенных переживаний сопричастности и идентификации, почему оно не волнует его, необходимо произвести тщательный анализ всех вышеуказанных и ряда других психических явлений и их взаимосвязей, указать, какое звено не обеспечивается и почему, по какой причине автору произведения это не удалось или какие качества отсутствуют у воспринимающего, тем самым, исключая возможность полноценного восприятия и переживания художественного творения.

Несмотря на подобную сложность вопроса, психическое явление восприятия и переживания художественных произведений современному человеку кажется обычным, чуть ли не простым, и не вызывает удивления. Между тем психология и теория искусства, насколько нам известно, даже не пытались выяснить, насколько нормальны эти психические состояния, включающие веру в воображаемое, в эмпатию, катарсис и т. п., и следует ли человечеству злоупотреблять соответствующими методами воздействия на людей. Мы не выступаем против художественной культуры, мы полностью признаем ее высокую ценность, но не считаем нужным закрывать глаза на те проблемы, которые возникают в связи с образованием громадной сферы производства художественных (тем более – не всегда талантливых) ценностей.

В. Фрустрация и художественное восприятие: кто любит литературу и театр – Художественное творчество и даже восприятие и переживание художественных произведений, связаны с недовольством, фрустрированностью людей; импульсы творчества исходят из соответствующих психических состояний и призваны удовлетворить потребности индивидов, переживающих аналогичные состояния. Именно такие недовольные окружающими и собой, фрустрированные люди в основном, если исключить подражателей из среды конформистов и мещан, и являются читателями и зрителями. Воспринимая художественные произведения и размышляя над их содержанием, они, конечно, развиваются как личности, становятся «более культурными». Это позитивный аспект проблемы, и в этом смысле художественная культура необходима. Однако, с другой стороны, восприятие художественных произведений, способствующее катарсису и эрзац – удовлетворению фрустрированных естественных и социогенных потребностей человека, создает психологическую основу для пассивности, удаления от реальных и нерешенных проблем жизни. Тем самым освобождается поле для активности бездарных, но волевых и честолюбивых людей, стремящихся к индивидуальному успеху и к высоким социальным статусам. Частые рецидивы антиинтеллектуализма и всяких других движений, направленных против цивилизации и просвещения, по нашему мнению, связаны именно с тем, что эта вторая группа людей, лишенная способностей не только к плодотворной деятельности в области культуры, но и восприятия, подлинного ее понимания, фрустрируясь и имея комплекс неполноценности, свою агрессивность время от времени разряжает на создателей и хранителей цивилизации.

Г. Насколько нормально «нормальное расщепление» Я и Я-концепции? – Другую проблему, о которой мы уже упомянули, можно сформулировать следующими образом: имеют ли художественное творчество и эмпатическое восприятие художественных произведений как психические процессы в своем составе патологические элементы? И более узкий вопрос: не таит ли в себе опасность для психического здоровья человека перманентное художественное творчество и перманентное восприятие художественных произведений? Более конкретно можно сказать, что если, например, структура самосознания личности в процессе художественного творчества или восприятия приходит в состояние «нормального расщепления», как мы его называем, то нормально ли это состояние на самом деле, а не психотично? Могут возразить, например, следующим образом: склонность к художественному творчеству в процессе эволюции человечества возникло спонтанно и воплотилось вначале в мифах, сказках и мистических представлениях, в мистериях, в фантазиях и сновидениях и лишь постепенно из этих первоначальных форм культуры возникли религия, наука и искусство как более или менее рациональные формы самопознания и отражения мира.

Однако если развитие науки необходимо и имеет свое прагматическое и гносеологическое оправдание и поскольку в научном творчестве (в той мере, в какой ученый изучает явления неодушевленной природы и подлинная эмпатия с объектом познания исключается) вышеописанное явление расщепления психики и самосознания по существу не наблюдается в болезненных формах, – положение дел иное в области художественного творчества и религии. И если в истории цивилизации склонность к художественному творчеству возникло спонтанно («естественным путем»), то это вовсе не означает, что данная форма деятельности не содержит элементы психоза. И сновидения возникают спонтанно, они вполне естественны, но общеизвестно, что в них человек обычно действует как настоящий психический больной (сновидцев К. Г. Юнг сравнивал с шизофрениками, это сходство показано также автором настоящих строк[423]423
  См.: Налчаджян А. А. Ночная жизнь. Личность в своих сновидениях. М., СПб., «Питер», 2004.


[Закрыть]. Поэтому аргумент о естественности художественного творчества, присущности ее психической природе человека ничего не опровергает. Ведь до сих пор нам еще совершенно не ясно (если не говорить о предположениях о необходимости катарсиса, психологической защиты, образного познания мира и т. п.), почему вообще творит человек, откуда у него эта ненасытная, неистощимая тяга к самовыражению художественными средствами, и из каких источников человек получает свои вдохновения, содержания художественных произведений.

В состоянии нормального расщепления сознания в творческом процессе или при восприятии художественного произведения, как предполагают некоторые авторы, нарушается логический закон противоречия. Согласно этому закону предмет является или А, или не-А, но не то и другое одновременно. Но для находящегося в этом состоянии человека реальны и данная объективная ситуация, и воображаемая ситуация, в которой действует герой художественного произведения, и с которым он до некоторой степени идентифицирует себя. Вторая ситуация – это чисто психическая реальность, и в психологическом смысле она не менее реальна, чем первая. Поскольку структура нашей психики позволяет без труда переживать подобные состояния, то такая комплексная реальность вряд ли может рассматриваться формально-логически и нельзя требовать от человека, чтобы он переживал и осознавал только актуальную ситуацию (и свой Я-образ) или только актуализированную воображаемую или воспоминаемую ситуацию (и свой Я-образ в ней). Человек способен одновременно переживать и то и другое комплексно, поэтому утверждение о будто бы имеющем место нарушении логического закона противоречия для мышления человека, находящегося в таком состоянии, по-видимому, основано на поверхностном понимании вопроса. (Напримр, Артур Кëстлер утверждает, что указанное состояние расщепления психики (split – mindedness) сравнимо с бессознательным состоянием психики ребенка и дикаря. Это в высшей степени спорно[424]424
  См.: Koestler A. The Act of Creation, p. 303.


[Закрыть].

Другое дело, что в сновидениях этот закон явно нарушается. Например, в данный момент сновидец на сновидной сцене может выступить в роли палача, а в следующий – в роли жертвы, или в той и другой роли одновременно (у нас записано одно такое сновидение). Однако сновидение и состояние расщепления психики в бодрствующем состоянии психологически в значительной мере различны, поэтому проведение между ними поверхностных аналогий неплодотворно.

В трудах А. Кëстлера имеются, однако, интересные идеи о ценности иллюзорного переживания состояния других людей. Сами иллюзии, по его мнению, имеют внутреннюю ценность. Воспринимающий (добавим, и творец тоже в самом творческом процессе) переносит свое внимание от «сейчас я здесь» на «тогда и там», т. е. на такой план, который не связан с его личными интересами.

Самоутверждающее поведение личности, по мнению А. Кëстлера, фокусировано на «здесь и сейчас». Перенос внимания, интересов и эмоций на другое время и на другую местность сам по себе является актом трансценденции за пределы «Я» в буквальном смысле слова. Это происходит под соблазняющим влиянием героев и жертв, выступающих на сцене и вызывающих симпатию зрителя. Последний частично идентифицирует себя с ними и временно отрекается от своих забот, желаний и проблем. Таким образом, акт сопричастности с иллюзиями оказывает тормозящее влияние на тенденции самоутверждения и облегчает раскрытие тенденций к трансценденции за пределы собственного «Я». Иначе говоря, иллюзии оказывают катарсическое воздействие, что прямо или косвенно признавали все старые и новые цивилизации, поскольку включали в свои очищающие ритуалы и терапевтические приемы отреагирования различные формы магии[425]425
  См.: Koestler A. The Act of Creation, p. 303.


[Закрыть]. А. Кëстлер отмечает, что трагедии и комедии вызывают также чувство страха и тревоги, а они противоположны катарсису. Но эти эмоции являются защищающими, викарными (vicarious), вытекающими из партиципации зрителя или читателя в процессе существования другой личности, а это, в свою очередь, является актом трансценденции, выхода за пределы собственного «Я».