Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

Величайший русский историк С. М. Соловьев писал в середине XIX столетия: «Громадность Русской государственной области может привести некоторых в заблуждение, заставить подумать, что Россия – колоссальное государство, вроде древних Ассирийского, Персидского, Римского; но сто ит только внимательно вглядеться в явления начальной русской истории, чтоб увидеть, как неверно подобное мнение». Россия выросла органически, а не случайными завоеваниями более слабых соседей. Уже в эпоху первоначального объединения восточных славян в своеобразный государственный союз, созданный киевскими князьями, Русская Земля тянулась от Азовского моря и Подкарпатья к Финскому заливу. Природа страны и состав ее населения, а не исторические для нее случайности создали громадность территории Русской Земли Владимира Святого и Ярослава Мудрого. История России есть история «колонизующейся страны», и это основное положение С. М. Соловьева остается в силе, как для Русской Земли старого времени, так и для России времени новейшего. Тут заложены различия ее истории, задач ее государственного строительства и ее культурного дела – от положения западноевропейских государств, которые давно получили возможность сосредоточить свои силы на уже колонизованных территориях.

Монгольское завоевание XIII столетия привело к разрыву постоянных связей русского Юга и Запада с Северо-Востоком. После него потребность более прочного объединения для защиты своей жизни вызвала собирание русских земель в более организованные государственные союзы. Русские Юг и Запад около маленькой Литвы сложились в Литовско-Русское государство, в которое вошли старейшие и культурнейшие русские территории Днепра и его притоков. Эти земли вышли из-под татарского владычества, приняв верховную власть литовского князя, но сохранив свою старую внутреннюю русскую жизнь. Земли же по верхней Волге, Оке и их притокам еще долго изнывали под «агарянским» игом. Но потом началось и их собирание, и именно они стали тем ядром национального государства, около которого русский народ должен был собраться весь в его дальнейшей истории. Как же образовалось это ядро? С какою идеею началось здесь собирание Руси и во что вылилась эта идея с его успехом?

Ко времени нашествия татар, в Верхневолжском и Приокском краях, на широком просторе, раскинулись две русские земли – Ростово-Суздальская и Муромо-Рязанская. Первая – между Клязьмою и северным загибом Волги, вторая – по среднему течению Оки и в области ее правых притоков, Осетра и Прони. Громадная полоса леса отделяла Суздальскую землю от Русского Юга и дала ей имя Залесья. Земля Рязанская, также обильная лесами, к югу переходила в открытую степь, столь облегчавшую путь кочевникам. Ряд городов – одни очень давно, другие позднее – вырос на территории этих земель. И из всех них судьбами истории выделилась Москва, которая собрала около себя все остальные города, со всеми тянувшими к ним селами и деревнями. Этого мало. Москва пошла по пути собирания целой Русской Земли в единое национальное государство русского народа.

Археологические данные, в их числе арабские диргемы середины IX столетия, говорят, что местность, где стоит город Москва, сохранила следы очень давней жизни и что она лежала на торговых путях великих путешественников первой половины средневековья, арабских купцов. Но мы не будем углубляться в это слишком далекое время. Для нас важна Москва как возникавший центр русского национального государства.

Под 1147 годом ее впервые упоминает летопись. Тогда она была крупным дворцовым селом суздальского князя Юрия Долгорукого. В нее он звал одного из своих южнорусских союзников словами: «буди, брате, ко мне к Москве»; в ней был устроен для него «обед сильный». Через несколько лет это село обнесено плотным частоколом из толстых деревьев. Оно стало городом, т. е. огороженным, укрепленным местом, и получило княжеский гарнизон. В дни русского горя, в татарское нашествие, Москва сожжена татарами в 1238 году, после геройского сопротивления, руководимого воеводою Филиппом Нянькою. Жители перебиты, и хищники забрали «много имения». Но уже вскоре после разгрома в Москве был свой, хотя и кратковременный, князь. Это – Михаил, младший брат Александра Невского, захвативший и великое княжение Владимирское, но погибший в 1248 году в бою с литовцами. Затем Москва – в числе городов, принадлежавших Александру Невскому, который ее отдал в «удел» своему «мезинному» сыну Даниле. От него и пошла уже непрерывная линия московских князей – Юрий и Иван Даниловичи, Семен и Иван Ивановичи, Димитрий Иванович и его преемники.

Конечно, мы должны забыть наши современные представления о городе, когда хотим себе представить Москву того времени. Ее центр – Кремль, или «детинец», обнесенный бревенчатою, деревянною стеной. Он на любимом месте старых русских городов-крепостей, на крутом обрыве, при слиянии двух рек, – на Боровицком холме, при впадении реки Неглимной (Неглинной) в Москву-реку. В нем княжой двор, изба с дворовыми постройками и помещением для гарнизона. А за княжим двором – длинный ряд сел, которые постепенно вливались в становившийся великаном город, в первой половине XVI столетия уже имевший в окружности более 20 верст. Старые села бояр и князей, городища и урочища – Драчевское, Кучково поле, Напрудское, Семциньское (нынешняя Пречистенка), Хвостовское, Кудрино, Дорогомилово и другие – все это мало-помалу слилось в громадный город, который уже в XVI веке заезжие иностранцы считали равным по величине тогдашнему Лондону. Издревле эти места были покрыты бором, воспоминание о котором сохранилось в целом ряде московских урочищ. Разбросанные в бору села и слободы вбирала в себя Москва и к концу XVI столетия она разделилась на Кремль, Посад, Загород и Заречье.

Москва-город, с окрестными селами, и составляла весь «удел» основателя линии московских князей – Данилы Александровича. Но он, умело действуя в обстановке своего времени, в тяжбах и столкновениях своих старших братьев, под верховным владычеством грозного татарского хана, зорко высматривал возможности «примыслить» к своей вотчине новые куски земли и старался охранить ее от опасной для нее силы и себялюбивых замыслов великого Владимирского князя, такого же вотчинника в своем «уделе». Данило отнял Коломну у рязанского князя Константина, а «вотчиною своею Переславлем» его «благословил» перед своею смертью его племянник, князь Иван Дмитриевич. И, умирая в 1303 году, Данило уже владел двумя городами кроме Москвы – Коломною и Переяславлем. Наследовавший ему его старший сын Юрий захватил город смоленского князя Можайск и стал обладателем всего течения Москвы-реки, от ее верховья до низовья, от Можайска до Коломны. Юрий сознавал себя настолько сильным, что решился на тяжбу за великое княжение Владимирское с тверским князем, получившим его от хана. А эта тяжба потребовала не только упорства и решительности, но и сил для вооруженной борьбы с соперником и денег для задаривания хана и его приближенных, а также большой хитрости и житейской изворотливости, не спасших его, однако, после его торжества, от насильственной смерти от руки сына погубленного им тверского князя Михаила Ярославича.

Преемник Юрия, Иван Калита, продолжал дело, начатое отцом и старшим братом. После борьбы с Тверью ему удалось прочно утвердиться на великом княжении и получить великую милость хана, с полномочием собирать «выход», татарскую дань, с Русской Земли для передачи ее в ханскую казну, с «тишиной» от татар для Московского удела. В то время как другие удельные князья-вотчинники, нуждаясь в деньгах, продавали свои села, Калита их покупал. 16 сел во Владимирском, Юрьевском, Костромском и Ростовском уездах, волость Кистьма, Белоозеро, Углич и Галич были его «куплями». Своим сыновьям он оставил уже целых пять городов, 54 волости и 32 дворцовых села. Но значительные, по представлениям того времени, размеры удела Калиты были миниатюрны, если приложить к ним масштаб России, выросшей из Московского княжества. Оно в Калитино время не охватывало даже нынешней Московской губернии, ибо в него не входили ее уезды Клинский, Волоколамский и часть Дмитровского. Сыновья Калиты, Семен и Иван, продолжали дело «примыслов»: села в Переяславском, Юрьевском, Костромском уездах и в Галицком княжестве, земли на левой стороне Оки и при устье Протвы и некоторые другие были приобретены ими. Калитина вотчина росла, но росла не быстро, без спеху и прочно собирая земли, так же постепенно, как город Москва естественным своим развитием понемногу вливал в себя окрестные села. Создавался тот крепкий фундамент, на котором выстроилось позднее величественное здание Московского Царства, а из него, еще позднее, поднялась Россия, как государство мирового значения.

С какою же идеею рождалось Московское княжество? – Оно было вотчиною, собственностью, наследственным земельным имуществом своего князя. В эту вотчину собственник ее влагал всю любовь к своей земле, ту любовь, с которою теперь крестьянин-землевладелец и более крупный хороший хозяин смотрят на свою землю-кормилицу – в нее вложено столько кровного труда и пота, страды и истомы, она по малым кускам собрана ценою лишений и жизненной борьбы. Московский князь того времени, прежде всего, собственник, приобретатель, накопляющий материальное богатство. Оно в его земле, оно и в собираемых им золотых поясах, шапках, шубах, чашах, золоте и перлах. Стоит прочитать духовные грамоты московских князей, чтобы ясно усвоить это. Князь, как «грешный, худый раб Божий», дает «ряд сыном своим и княгине своей» и делит между ними свои города и села, одинаково как и свои «чумы» (большие ложки или малые ковши), блюда, «чепи (цепи) золоты», «шапку золотую», «коробочку золотую», кожухи, «скарлатное портище сажено з бармами» и т. д. И имущество князя еще так невелико, если мы посмотрим на него глазами современного нам не только наследственного главы государства, но даже богатого человека… Он помнит все свои села, все чаши, блюда, пояса, порты. Его внимание отдано почти одинаково накоплению как земель, так и золота, серебра, кожухов и шапок.

Собрать всего этого побольше, копить – вот к чему стремился князь-вотчинник, над чем так упорно работала его мысль, к чему направлена его воля. И все это он любит как свое, с великим трудом и затратою громадных сил приобретенное. Он и похоронится в собственном храме Архангела Михаила в Москве и не завещает погребсти свое тело в великокняжеском городе Владимире, хотя и был великим князем. Свое дороже всего, оно его и его семьи, оно родное. Перед нами то самое настроение, с которым жили почти все создатели старых государств Запада и Востока, получивших свое начало в то суровое время.

Чтобы понять князя-вотчинника в его жизни и деятельности, нужно помнить то, что один из крупнейших русских педагогов, К. Д. Ушинский, так ярко зарисовал с именем «патриархальной нравственности», наблюдая жизнь народных масс своего времени. Чужой – словно в другом мире, и нет внимания к его жизни, нуждам, даже страданиям. Все чувство – своим, о них вся забота. И человек, не признающий ничего недозволенным по отношению к чужому, готов сделать все на свете, чтобы осушить слезу своего отца или доставить довольство и радость своей семье.

Однако очень рано для вотчинника-князя наметилось и то великое начало корректива, которое, развиваясь, должно было исправить и изменить его воззрение. Забота о населении удела-вотчины исходила еще из «патриархальной нравственности» князя и интересов хозяина: его людям должно житься хорошо, они – его и потому не чужие. Но это для него и выгодно, потому что дает ему хороших слуг и плательщиков и привлекает в его вотчину переселенцев. Та высокая идея Московского Царства, которая одухотворила старую вотчинность, которая как живая вода влилась в московский удел и обеспечила ему гигантское развитие и духовную красоту, дана была лишь Русскою Церковью.

Московский князь был набожен и предан вере отцов – она была своя, предковская, родная. Но не ищите в нем высоты и чистоты истинного христианина. Постройка своих храмов и их украшение, схима перед смертью – еще далеки от сущности Христова учения. В них так ясны еще начала себялюбия вотчинника и «патриархальной нравственности». В его храмах лампада теплится только за него, его семью и его удел. А принятие «иноческого образа» умиравшими князьями, может быть, в этом отношении особенно характерно. Старые назидательные сборники объясняют его очень просто: с принятием нового, монашеского имени грехи, совершенные раньше, уже не будут отягощать умирающего при решении его судьбы в загробном мире, и ангел скажет диаволу: «не сего суть человека греси, сему есть имя ино, но не се есть, его же ты глаголеши и ищещи».

Русская Церковь сумела привить высокие и более широкие начала в «патриархальной нравственности» московского князя, не разрушая старую основу своего, родного для него, но очищая и освящая ее, открывая ему новые задачи и новый смысл его власти и собирания им Руси. Население вотчины – «сироты» князя; Бог вручил ему о них заботу и обязал его охранять и делать счастливою их земную жизнь. Вместе с тем Русская Церковь поставила московскому князю задачу обращения его дворцового города Москвы в храм России, а его крепости, Кремля, – в ее алтарь. Это было делом одного из величайших русских иерархов, св. митрополита Петра. Строгий подвижник и истинный пастырь, он в то опасное для путника время неленостно «прохожаше места же и грады» Русской Земли, «уча и наказуя всех». Св. Петр любил бывать в «граде» Москве, «еще тогда малу сущу ему и не многонародну», и внушил Калите мысль «да сотворить церковь камением составленну во имя Пречистыя Владычицы нашея Богородицы» – «и град сей славен будет во всех градех Русских, и святители поживут в нем, и взыдут руки его на плеща враг его, и прославится Бог в нем, еще же и мои кости в нем положени будут». С постройкою этого храма, Успенского собора, и началось созидание и собирание в Москве общенародной русской святыни, что делало ее центром духовной жизни русского народа.

Митрополит стал рядом с князем в Москве на страже Московского княжества и собираемой им около себя Руси. Митрополит «всея Руси» – советник московского князя; а в лице св. Алексея в малолетство Дмитрия Донского – даже его опекун со всею полнотою власти. Русские подвижники такой недосягаемой высоты и кристальной чистоты, как преп. Сергий Радонежский, возносят за московского князя свои молитвы и помогают ему своим благословением и своим деланием. Русские миссионеры столь величавого подвига, как святитель Стефан Пермский, обращают язычников, расширяют тем Московскую епархию и насаждают в самых глухих местах Московского княжества идею Православной Русской Державы. Митрополит становится постоянным посредником в столкновениях московского князя с другими князьями, склоняет их к примирению с ним и к признанию его первенства. Церковь учила население, что оно должно быть верно своему князю: «аще добре прияте князю нашему, и обогатеет земля ваша и плод добр объемлете». Отъезжающий от своего князя к другому «подобен есть Июде, иже, любим Господом, умысли продати Его князем жидовским». Русская Церковь бережно хранила идею единства русского народа. На основе единства «русской веры» и выросло русское национальное сознание – все тверичи, москвичи, рязанцы, полочане, новгородцы, черниговцы, киевляне и т. д. сознали себя единым русским народом, прежде всего потому, что все они исповедовали единую «русскую веру».

Национально сознающий себя народ выделяет себя из общей массы народов и противополагает их себе. Русь противопоставляла свою «русскую» веру вере «латинов» – «не примай ученья от латын, их же ученье развращено»: и «латынская прелесть» ставила католика в один ряд с «жидовином», «сарацином» и «всеми погаными». Но себя противополагал русский народ и «сыроядцам-татарам». Власть их над ним была чужою, она подлежала свержению. И московский князь сумел стать во главе этого национального русского дела, дела народного освобождения. Растущий Московский удел уже в первой половине XIV столетия привлекал новое население, – в его составе и бояр с их «дворами» и слугами-воинами. Сила Москвы ставила ее во главе Руси для близившейся борьбы русского народа с проклинаемым татарским игом, а ее географическое положение делало ее военною базою для этой борьбы. Отделенная от татар землями Нижегородскою, Муромо-Рязанскою и Северскою, Москва могла копить военные силы, посылать помощь страдающим от татар землям и, естественно, получала значение руководительницы борьбы и главной в ней силы. В 1367 году был поставлен «город Москва камен». Окруженный каменными стенами, Московский Кремль стал главною русскою крепостью. А борьба с татарами уже начиналась в 70-х годах века. И Куликовская битва 1380 года была оценена старою письменностью как кровавый бой «за всю Землю Русскую», в нем «князь великий своею храбростью и дружиною Мамая поганого побил за Землю Русскую и за веру крещеную». Пусть это «побоище» еще не освободило Руси от «сыроядцев» и целых сто лет еще ей пришлось ждать свержения «агарянского» ига, вновь подвергаясь ужасу нашествий хищников, – приближение освобождения сознавалось, и Дмитрий Донской в старой письменности именуется «царем Русским», как готовый преемник власти хана над Русью. Правда, его сыновья, уже вотчинники великого княжения Владимирского, все еще остаются данниками хана, но вера в то, что «переменит Бог Орду» – налицо, и Дмитрий делает в своей духовной распоряжения на этот случай.

Сын Донского, Василий II, далеко расширил пределы своей вотчины. Нижний Новгород, Городец, Муром, Мещера, Таруса, Волок Ламский, Бежецкий Верх, Ржев, Вологда, Козельск и Любутск вошли в ее состав. Продолжал присоединения и его сын Василий II, а сын и внук последнего, Иван III и Василий III, докончили собирание всей тогдашней Русской Земли, еще не соединившейся или слабо соединившейся с Литвою. С нею из-за остальных русских земель должна была возникнуть упорная борьба, начавшаяся уже при Дмитрии Донском. С развитием процесса собирания Руси московский князь в этой борьбе основывался на том же своем вотчинном, наследственном праве, под покровом которого и вся Русская Земля слагалась около Москвы в национальное русское государство. В старой рукописи «Палеи» читаем такую приписку к «Уставу св. князя Володимера, крестившего Русскую Землю»: «се яз, князь великий Василей Дмитриевич всея Руси, сед с своим отцем с Фотеем, митрополитом Киевским и всей Руси, управили есмы по старине о судех церковных, вземше старые Номоканун, како управил прадед мой св. князь великой Володимер и сын его кн. вел. Ярослав всея Руси». Это сознание наследственности власти над всею Русскою Землей затем было отчетливо высказано Иваном III и Василием III в их переговорах с Литвою: «вся Русская Земля от прародителей наших наша вотчина». Эта вотчина должна собраться воедино – наследственный князь-вотчинник ставит своею задачею восстановить ее всю.

Из простого вотчинника ходом истории и работою русской мысли он превращался в православного «царя», преемника Константина Великого и византийских императоров. Уже Флорентийская уния 1439 года, когда константинопольские «царь» и патриарх «в прелести латынских ересей впадоша, в сети злата увязнувше», запечатлела в русской мысли подвиг московского князя Василия II, который не допустил «совратити люди Божия с истинного пути святые веры». Он один, когда в смущении растерялись русские епископы, мужественно отверг постановления «суемысленого собора», приказал привезшего в Москву унию митрополита Исидора «с митрополского престола соврещи», как «безумца прелестника». И Церковь была «беззаветною и безмятежною» сохранена «обличением Богом вразумляемого великого державного Василия Василиевича, в благочестии цветущего царя всея Русии, ему же о сем откры Господь Бог велеумне разумевати и вся мудрствовати». В 1453 году Константинов град, Второй Рим, пал и «беззаконный Магмет седе на престоле царском». Кто же теперь станет «православным царем» в мировом значении стража православия, нуждающегося в защите от «волкохищных» врагов, с мечом, «бесованием гордости», «ересью» и «тмою безверия» воинствующих? Для русской мысли ответ был готов: московский князь как царь православный. Москва встала на место Константинограда, Нового Рима – «два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быть».

Так «удел» московских князей-собирателей вырос в «Царство Московское – Великую Россию», собрав и продолжая собирать около Москвы Русскую Землю и засветившись яркою идеею, такою живою и величественною, в тогдашнем органически стройном, словно литом, миросозерцании.

И. И. Лаппо