Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

И. И. Лаппо

Красные: «Смело мы в бой пойдем За власть советов! И как один прольем Мы кровь кадетов!..» Белые: «Смело мы в бой пойдем За Русь Святую! И как один умрем За дорогую!..»

(Из песен гражданской войны)

I

Неудача, постигшая вооруженное выступление белых, привела к укреплению коммунистической власти в России более чем на десятилетие. И потому историк, исследующий пути и судьбы русской революции, должен будет всесторонне изучить те причины, которые вызвали неудачу Белого оружия.

Вооруженное выступление белых не есть самостоятельный и обособленный эпизод в истории русской революции: это есть одна из стадий большого патриотического движения – Белого движения. Этих стадий было несколько: зарождение, развертывание (т. е. именно вооруженное выступление – наиболее активная стадия движения), исход его из России, организация его за рубежом и… – как сложится дальнейшее развитие Белого движения, сказать, конечно, трудно, но несомненно, что последняя стадия его далеко еще не пройдена.

Я хотел бы заранее оговориться о тех органических недостатках, которые неизбежны в моем очерке. Именно, я должен признать, что мое «я» совершенно поглощено Белым движением, вошло в него, осталось в нем и будет в нем находиться до последнего момента моего существования. Поэтому абсолютно беспристрастным по отношению к Белому движению я быть не могу… Но именно поэтому беспристрастное решение вопроса о том, почему мы, белые, тогда не победили и были вынуждены покинуть пределы России, приобретает для меня действенное значение, становится актом единой, продолжающейся борьбы.

Я не буду говорить здесь о моральном значении Белого оружия… Не будь этого вооруженного сопротивления, история могла бы считать, что всё в стране сочувствовало коммунистическому перевороту, что никто не нашел в себе мужества протестовать против того, против чего порядочный человек не протестовать не мог…

В тот момент, когда так называемый «пролетариат» в 1917 году захватил власть в столицах, в Москве и Петербурге, и начал распространяться по другим большим городам, – окраины страны, хотя и были уже развращены революцией, но не знали еще большевизма. Это давало белым возможность уходить на окраины и формировать там свои кадры; но это вело и к тому, что окраины, «не изжившие еще» (как тогда говорили) большевизма, не знали и не понимали, чем он им грозит, и потому не нашли в себе сил для поддержки белых выступлений до конца.

Белое движение, как вооруженная борьба, зародилось сначала на южной окраине России и лишь потом вспыхнуло в других местах. Борьба велась дольше всего там, где она началась ранее всего, на юге, где 15 ноября 1917 года (по новому стилю) генерал Алексеев поднял в Ростове-на-Дону знамя протеста. Этот фронт просуществовал почти день в день три года. На востоке, считая с момента переворота адмирала Колчака до его убийства (с ноября 1918 года до 7 февраля 1920 года), борьба длилась год и три месяца. На севере фронт генерала Миллера жил с августа 1918 года по февраль 1920 года, т. е. почти полтора года. И менее года просуществовал западный фронт генерала Юденича – с конца 1918 года по октябрь 1919 года.

Мое краткое исследование я делю на три части. Первая – это разбор данных, которые, с моей точки зрения, неправильно «принято» считать за причины неудачи белых; вторая – исследование факторов, которые, не составляя непосредственно самих причин, как бы ложатся в основу последних, и третья – изучение того, что я считаю действительными причинами неудачи вооруженного выступления.

Начну с первой, и в частности с оценки стратегического положения сторон в гражданской войне и тех промахов, которые были допущены с обеих сторон как в области широкой – стратегии, так и в более узкой форме – тактики.

При одном взгляде на карту России в момент существования всех белых фронтов бросается в глаза их общее положение: в середине сплошное ядро красных сил, базирующихся на центр страны и ее богатства, и вокруг – кольцо белых сил, имеющих за собою почти во всех случаях только море. А как известно, центральная власть всегда сильнее окраинных протестов…

В стратегии возможность сплошного окружения надо считать, конечно, большим преимуществом, и потому, с чисто теоретической точки зрения, можно было бы считать положение белых более выгодным, чем положение красных внутри охватывающего их кольца. Однако преимущество охвата было только кажущееся: для того, чтобы создать действительное кольцо, у белых не хватало многого. Во-первых, одновременное существование всех белых фронтов длилось менее года, т. е. срок существования западного фронта, тогда как движение было разбросано на неизмеримых пространствах; во-вторых, и в это время «кольцо» не только не замыкалось, но в нем были огромные пробелы и прорывы, например, в виде промежутка между правым флангом Юденича и левым флангом Деникина, промежутка, занятого далеко не благожелательными к белым польскими войсками; в-третьих, не было единого управления всеми белыми силами, и не потому, что этого «не хотели» руководители отдельных белых фронтов, но потому, что не было физической возможности создать единое командование. Стоит только вспомнить, что генерал Деникин для связи с адмиралом Колчаком (он считал себя подчиненным ему) должен был пользоваться из Екатеринодара телеграфом – или через русского посла Демидова в Афинах, или через Париж. Все попытки установить иную связь кончались неудачей. Посланный Колчаком ротмистр Толстой-Милославский пропутешествовал ранее, прежде чем добраться до юга, едва ли не четыре месяца; поехавший с юга к адмиралу Колчаку генерал Гришин-Алмазов так и не достиг своей цели, – он погиб в Каспийском море от руки большевиков. Так было и в сношениях между другими фронтами… Только летом 1919 года на короткий промежуток времени в Царицыне была установлена прямая связь фронта Колчака с фронтом Деникина в лице уральского разъезда, но эта тоненькая ниточка держалась только одно мгновенье; и к тому же в этот период восточный фронт переживал уже период неудач…

Этим стратегическое преимущество передается красным: оно давало им возможность, подобно Германии в европейскую войну, вести борьбу по внутренним операционным линиям и по кратчайшему пути перебрасывать свои войска с одного фронта на другой для того, чтобы наносить тот или иной заранее намеченный удар. А размеры белых сил были таковы, что им сжимать было труднее, чем красным рвать… У белых не было превосходства сил для окружения ни в стратегическом, ни в тактическом масштабе (например, окружение большевиков в Ставрополе слабыми добровольческими частями и прорыв красных в степь на восток осенью 1918 года).

Нельзя, однако, не упомянуть, что белые не проявили решительного стремления исправить недостатки своего стратегического положения. Вспомним споры на юге России из-за так называемой «правой» стратегии (выдвижение направо, на восток, к Волге) и «левой» стратегии (выдвижение налево, на запад, на Украину). Я лично всегда был сторонником «правой» стратегии, так как она вела к объединению фронтов Восточного и Южного, а следовательно, создавала если не кольцо, то хотя бы охватывало красных.

Несомненно, что «ошибки» делались, как всегда, с обеих сторон; что они были и у белых. Но считать их непосредственными причинами неудачи вооруженного выступления белых нельзя, ибо во всякой войне бывают и стратегические, и тактические ошибки, но одни они к поражению ведут очень редко…

И враги, и друзья Белого движения, и более левые, и более правые, – указывали не раз, как на причину неудачи, на так называемое отсутствие положительной идеологии на Белой стороне.

Справа белых обычно упрекают в том, что они не провозгласили чисто монархического лозунга. Я должен сказать, что я открыто исповедую монархические убеждения, и не только теперь, но исповедовал их и на южном фронте Белой борьбы, и притом в качестве ответственного руководителя монархической газеты («Россия» и «Великая Россия» в 1918–1919 гг.). Но именно поэтому я представляю себе, что провозглашение монархического лозунга было возможно только в единственном случае и только на фронте адмирала Колчака: именно, если бы удалось искусным военным выдвижением предотвратить преступление 17 июля 1918 года, вследствие чего на восточном фронте оказался бы император Николай II и его семья… Другого случая я не знаю. Ибо во всех остальных случаях всякое провозглашение монархического лозунга привело бы не к объединению, а к разъединению бойцов, сражавшихся в боевой линии и объединенных родиной, честью и врагом. Именно пребывание в армии научило меня (ибо первое время и я сам в донесениях генералу Алексееву, из Харькова, и лично, настаивал на провозглашении монархического лозунга) тому, что этот вопрос решающего значения для действительных борцов не имел; бередить его – значило бы вносить страстность в среду тех, кого надо было всеми силами от этого оберегать.

Самый опыт жизни белых фронтов показал, как мало значило провозглашение этого лозунга для успеха или неуспеха армии. Ведь были опыты формирования белых армий под чисто монархическими лозунгами: созданная при помощи немцев Астраханская армия, оперировавшая и в большей своей части погибшая под Царицыном, и Южная армия под главенством генерала Иванова, оперировавшая в Воронежской губернии, – носили на себе цвета Дома Романовых, но не поглотили собою других формирований, а сами растворились в них. Не спасла Белого дела и земская рать генерала Дидерихса, объявившая монархический лозунг в борьбе с красными на Дальнем Востоке!.

Упрек в отсутствии «определенной идеологии» делался белым и слева. На этом упреке долго останавливаться не стоит. Самый состав армии совершенно исключал возможность навязывания ей «демократических» лозунгов; эти лозунги на протяжении русской революции достаточно уже причинили горя русскому офицерству, которое в большинстве и составляло ряды белых формирований. Однако и здесь история дала живое доказательство бессилия соответствующих лозунгов: демократическая армия Учредительного собрания на Волге развалилась не столько от натиска противника, сколько от своей собственной «демократичности», т. е. от комитетов, «сознательной» дисциплины и прочих прелестей революционной эпохи.

При обсуждении этих упреков необходимо помнить о том, как родились белые фронты. На окраины стихийно кинулись все те, кто в душе своей затаил протест против совершившегося насилия над страной, кто стремился донести этот протест до белых рядов и жил им в период вооруженной борьбы на фронте… Для всех белых исповедуемая ими идеология освобождения России всегда была в достаточной степени положительной, что они и доказали, упорно продолжая эту борьбу, несмотря на натиски как слева, так и справа. Иного и быть не могло, ибо только это и именно это соответствовало настроению главной части белых, русского офицерства! Ведь в белые ряды шли не потому, что искали собственного спасения, нет, туда шли именно те, кто хотел бороться…

Только часть таких сильных людей в силу известных обстоятельств оставалась в самой гуще красных для борьбы с ними на месте, изнутри. Все остальные или сразу попадали в белые ряды, или же присоединялись к ним по мере продвижения белых фронтов к центру страны. Те же, кому красная власть угрожала, но кто не чувствовал в себе силы для борьбы, имели возможность уйти за границу хотя бы через Финляндию, немало офицеров и солдат, не стремившихся к борьбе за Родину, было вывезено также немцами из Киева…

Нет, упреки в отсутствии идеологии, в неприятии правых или левых лозунгов, не указывают причины наших неудач. Это только демагогический прием в демагогических выступлениях, не больше!

Необходимо остановиться также и на тех элементах, из которых состояли белые армии: таковы ее начальники и армия в своей массе.

В отношении военной подготовки, боевого опыта и технических знаний у руководителей армии – все преимущества были, конечно, на стороне белых. В этом отношении вождей можно было бы разделить на три группы: старые начальники русской армии; начальники, выдвинувшиеся из рядового офицерства, и, наконец, начальники, выдвинутые волной революции и революционной борьбы.

В числе лиц, принадлежавших к первой группе, белые армии имели в своих рядах почти всех выдающихся русских вождей европейской войны. Мы видим в рядах белых двух верховных главнокомандующих Алексеева и Корнилова; мы видим главнокомандующих армиями фронта – Деникина, Драгомирова и Иванова; мы видим в рядах белого генералитета почти исключительно лиц с высшим военным образованием, или с теоретическим цензом, в лице генералов Врангеля и Краснова, или, кроме того, и со служебным – Каледин, Марков, Дроздовский, Богаевский, Лукомский, Казанович, Май-Маевский, Юденич, Флуг, Миллер, Эрдели, Марушевский, Мурузи, Сахаров, Дидерихс, Каппель и др.

Что касается второй и третьей группы, то в этом отношении я не вижу никакого различия между красными и белыми рядами: если у красных были Гиттис и Тухачевский, офицеры по службе и образованию, то у белых были Покровский и Шкуро; если у красных командовали порожденные революцией матрос Дыбенко и вахмистр Буденный, то в белых рядах командовали Пепеляев, фельдшер Гайда, вышедшие из казачьих низов генералы Топорков и Павличенко…

Итак, обе последние группы были представлены на обеих сторонах. Но преимущество образования и старых навыков было, конечно, у белых, хотя бы уже потому, что в красные ряды только с течением времени вошли Селивачев, Балтийский, Парский, Сытин и Гутор… Тут время работало против белых!..

Но и тут, как в вопросе о настроениях окраин, в преимуществах белых вождей таились и их недостатки: все они были опытные и порой ученые военачальники, но большинство из них обнаруживало отсутствие необходимой творческой гибкости и решительности в совершенно исключительной обстановке. Исключений было мало, их имена говорят сами за себя…

Что же касается главной массы белых армий, то здесь, в особенности с начала вооруженного выступления белых, все преимущества были на их стороне. Нет лучше состава для армии, как тот, который идет на борьбу в силу одухотворяющей его идеи, а таким и был состав белых с самого начала борьбы. Вот почему в период первых выступлений ничтожных сил в Сибири, в начале продвижения на юг фронта генерала Миллера, в первых шагах отряда генерала Родзянко на западе и в операциях Добровольческой армии на Северном Кавказе, когда ей приходилось снабжать себя патронами и снарядами, добывая их у красных, конечно, с боя, – мы всюду видим успехи; и потому же с выходом всех фронтов на Русскую равнину мы видим, что все они, постепенно захлебываясь в пространстве и во времени, приходят к отступлению…

В тот период у красных были только насильно мобилизованные, так как партийных коммунистов, добровольно пополнявших ряды, было мало, а мобилизованные, конечно, представляли собою материал, с боевой точки зрения, отрицательный. Но с течением времени, которое, как я уже говорил, благоприятствовало красным, обстановка менялась: надо было пополнять убыль в таявших рядах и белым пришлось также прибегнуть к мобилизации, т. е. к принудительному привлечению населения в свои ряды… Других способов не было. Конечно, это развращало белые ряды, так же как и та масса выжидавших, которая вливалась в ряды победителей, какими и были сначала белые, и, превращая полки их в дивизии, а дивизии в корпуса, на самом деле не давала никакой реальной силы, потому что при первых же неуспехах покидала боевые ряды.

Для характеристики, как трудно давалось пополнение рядов, я приведу одну попытку, свидетелем которой я был сам. Я имею в виду прибытие в Екатеринодар из Франции так называемого «легиона чести». Украшенные трехцветными знаменами, французскими военными крестами и медалями, осененные репутацией людей, которые единственные из всех русских, находившихся во Франции, не изменили принятой присяге, – они пришли и пополнили собою ряды Южного белого фронта и… в первом же бою перешли на сторону красных, оставив у белых только своих офицеров… Правда, перешли не все: офицерская пулеметная рота соседнего по фронту с «легионом чести» полка вовремя заметила «маневр» легионеров и уменьшила число перебежчиков… Легионеры стремились домой и почему-то думали, что их не задержат для пополнения красных рядов, как задерживали в белых линиях…

И опять, делая вывод, я должен прийти к заключению, что первоначальное преимущество белых с течением времени переходило на сторону красных, которым мобилизованный материал давал лучшие результаты. О причинах этого – в дальнейшем.

Итак, во всем доселе рассмотренном можно, конечно, найти известные данные для того или иного объяснения белых неудач, но все это, конечно, не могло быть решающим.

Несравненно больший вес имели иные факторы, которые возможно считать основанием причин неудачи белых. К ним я теперь и перейду.

Я начну с характеристики тех, кого белые называли тогда «союзниками» и надежду на которых принято, быть может и не без основания, ставить в упрек белым…

Генерал Деникин в своем труде называет политику держав Антанты своекорыстной. Мне кажется, что это и есть самое правильное определение этой политики. «Союзников» нельзя, конечно, считать предателями, ибо в конце концов они, после мира в Бресте, ничего реального России, как таковой, не обещали; а наши русские национальные интересы были им совершенно чужды, и они расценивали их совершенно невысоко. Они были действительно своекорыстны, т. е. они соблюдали только свои собственные интересы и далее этого не шли.

Всем хорошо памятна роль «союзников» в Сибири: вся «помощь», вся «поддержка» белым длилась только до тех пор, пока державам Согласия угрожали германцы и пока надо было во что бы то ни стало создать только угрозу восстановления русско-германского фронта. На этом-то фронте и оказались – и чехословаки, сыгравшие впоследствии такую плачевную роль в ликвидации фронта адмирала Колчака, и японцы, и американцы, поляки, юго-славяне, и даже французы с их генералом, санкционировавшим впоследствии предательство по отношению к русскому вождю…

И на северном фронте, как и на Волге за чехословаками, формировались русские силы за англичанами и французами; и там так же, как и в Сибири, «союзники» оставались лишь до тех пор, пока события на полях Франции не сделали русский фронт просто излишним… Тогда англичане ушли; правда, они предложили русским уйти вместе с ними, но когда те, стремясь к освобождению Родины, естественно отказались, то англичане перед уходом вместо того, чтобы передать запасы и снаряжение русским, утопили все в море… И после их ухода снабжение северного фронта велось со дна моря… Легко себе представить, в каком виде море возвращало все то, что оно получило от «союзников».

Нельзя не вспомнить также роль английского флота при наступлении белых на Петроград, – когда русские силы при атаке Красной Горки были оставлены ими без всякой поддержки… Нельзя не вспомнить также «первую Одессу» и «первый Крым», внезапно оставленные «союзниками» в нелепый и ничем не вызываемый 48-часовой срок! Не надо забывать и той психологической загадки, что первые танки были получены большевиками под Березовкой у Одессы от французов, бежавших перед красными потому, что, по их сведениям, в рядах большевиков оказались немецкие инструктора, т. е. те самые враги, победу над которыми «союзники» как раз в это время праздновали на западном фронте!..

Достаточно вспомнить те обещания, которые давали от лица своего правительства французский консул Энно в Одессе и французский офицер Эрлиш в Екатеринодаре… Теперь многое тайное стало уже явным. В «Архиве русской революции»[188]188
  Том XVI.


[Закрыть] напечатана секретная сводка сношений главного командования на юге с командованием французским: где же те «дивизии», которые были обещаны французами на смену уходивших с Украины немцев? Вся «помощь» ограничилась только снабжением, данным англичанами, которые, однако, в то же время не преминули поддержать враждебные Деникину кавказские новообразования…

Политика «союзников» была именно своекорыстной: им была нужна противогерманская Россия, а потом?.. есть основания предполагать, что они продолжали «поддержку» лишь в силу того, что российская неразбериха была просто выгодна для них…

Вспомним и Крым последнего периода, периода командования генерала Врангеля. Англичане закончили свое «содействие» уже в Новороссийске. А французы… Если считать «помощью» словесное «признание» и присылку комиссара Мартеля, то, конечно, они помогли. Но если в помощи видеть что-либо более реальное, то она бесспорно была миражем.

Вывод ясен: «союзники» работали на себя и «помощь» их белым была далеко не так реальна, как это принято изображать.

Однако, говоря так о «союзниках», я считаю себя обязанным вспомнить тех англичан, которые были с нами в самом пекле боевых линий. Так, в Киеве в конце 1919 года я помню англичан, которые, зная по-русски только одно слово «ура», ходили в атаку с русскими ротами, оставшимися без офицера. Они поняли, что такое большевики, но убедить в этом своих соотечественников, оставшихся на родине, они не могли. Нельзя не вспомнить и тех французов, которые, будучи на месте действия, не смогли отказать в помощи белым при эвакуации Крыма… Быть может, их изменило то, что они увидели в России? Но вопросы помощи решались не на местах боя, а в Лондоне и Париже, в министерствах иностранных дел.

Останавливаясь на взаимоотношениях с иностранцами, я должен сказать, что в политике белых тоже не все было благополучно и удачно, и в такой борьбе, когда надо было пользоваться всем, быть может, даже пренебрегая известными последствиями, мы не умели привлечь и использовать всю иностранную помощь – и великодержавную и окраинную…

Так, нельзя не пожалеть, что наши старые дипломатические представители, сохранившие на местах свое положение и располагавшие прежними средствами, порою признавали русские белые фронты и силы лишь с оговорками, «постольку – поскольку», неудачно применяя эту формулу проклятия, порожденную революцией!

Но и в сношениях с лимитрофами было много промахов. Так, непризнание адмиралом Колчаком или же просто генералом Юденичем – фактически уже осуществленной самостоятельности Финляндии и Эстонии, быть может, было основной причиной неудачи белых на западном фронте; непризнание же поляков генералом Деникиным сделало их постоянными противниками белых. Возможно, что несколько иначе следовало разговаривать и с «украинцами». Я говорю, конечно, не о Петлюре, ибо мало кто возьмется определить, где кончалось «украинство» Симона Петлюры и где начинался большевизм Льва Троцкого. Но «украинцев» гетмана было целесообразно признать…

И опять, переходя к очередному заключению, я должен повторить, что взаимоотношения с «союзниками» при наличности их своекорыстия и наших упущений все-таки нельзя рассматривать, как основную причину неудачи вооруженного выступления белых…

В чем же она?

А. А. фон Лампе[189]189
  Лампе Алексей Александрович (1885–1967) – генерал-майор Генштаба, в Добровольческой армии с конца 1918 г. В 1920 г. выполнял поручения генерала П. Н. Врангеля в Константинополе. С 1923 г. в Берлине, возглавлял 2-е отделение РОВСа, один из его ближайших и доверенных сотрудников. Друг и соратник И. А. Ильина.


[Закрыть] (Окончание следует)