Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

Длительность русской революции объясняется не только особыми условиями русской истории и русской жизни (размеры страны; разбросанность населения; культурная, организационная и собственническая отсталость простого народа; волевая растерянность власти и интеллигенции и др.); и не только особыми свойствами коммунистов (отбор хищных, цепких и жестоких людей, лишенных совести, чести и патриотизма), – но еще и тем, что в других странах имеются интернационально-сплоченные силы мировой революции и не имеется ни сорганизованного в мировом масштабе кадра для борьбы за религию, родину, собственность и культуру, ни сильной и вдохновенной волевой идеи. Поэтому русскому патриоту надлежит дать себе ясный отчет в силах мировой революции, признать необходимость и возможность борьбы с ними и неутомимо ковать свою идею и свои силы. Нам надо помнить, что русская революция есть мировая проблема и что борьба за нее уже ведется в мировом масштабе. Чего же мы сто им – без волевой идеи и без сорганизованного кадра?

Вот краткие сведения о силах мировой революции.

Силы мировой революции состоят из социалистов, коммунистов и анархистов – всех оттенков и толков, независимо от того, что одни течения (коммунисты и анархисты) стремятся осуществить революцию в кратчайший срок в виде кровавого переворота, а другие течения (социалистические) хотели бы растянуть революцию на более долгое время и осуществить ее в виде нескольких не «слишком» кровавых полупереворотов. Все вместе они образуют единое движение, направленное против религии, родины и собственности, а потому и против культуры. Авангард же этого движения образуют атеисты, антинационалисты и политические революционеры всех стран, взрыхляющие почву для социалистов так, как сами социалисты подготовляют кадры для торжества коммунизма.

Какими же числами измеряются силы мировой революции? Велики ли эти силы? Возможна ли с ними борьба? Приведем близкие к истине, приблизительные статистические данные.

Все население земного шара определяется за 1923/1924 год приблизительно в 1 млрд. 820 млн. людей. Из них около 780 млн. (в среднем 43 %) придется на взрослых людей (старше 20 лет). В то же самое время (т. е. на 1 января 1923 года) все революционные рабочие союзы мира, всех трех партий, насчитывали в своем составе около 25 млн. людей. Это составляло не более чем 3,2 % всего взрослого населения Земли. При этом надо иметь в виду, что наряду с революционными рабочими союзами существуют и не-революционные, численностью около 16 млн. на весь мир, и что эти 41 млн. (25+16) составят лишь совсем малую часть всего мирового пролетариата. Это означает, что «пролетарий» и «социалист», «пролетарий» и «революционер» – далеко не одно и то же.

Главным очагом социализма и организованной революционности является Европа. В ней живет около одной четверти всего человечества; и эта четверть человечества (25 %) дает миру свыше 65 % всех имеющихся организованных сил рабочей революции, тогда как на остальные три четверти земного населения приходится всего около одной трети революционного кадра. Это объясняется скученностью европейского населения (плотность его почти в 9 раз больше, чем в Америке и Африке), развитием капиталистической промышленности в Европе и распространением полуобразованности в массах; ни одна из этих причин сама по себе не была бы достаточна для объяснения этого явления.

Согласно последним исчислениям[159]159
  См.: Вл. Войтинский. «Весь мир в цифрах». Книга I. Земля. Население. Народное богатство. Кн. II. Труд. Под ред. проф. Берлинского Университета В. И. Борткевича. На нем. языке вышло пять книг: кн. III. Сельское хозяйство. Кн. IV. Промышленность. Кн. V. Транспорт и торговля. Подготовляются еще две: кн. VI. Государство. Кн. VII. Данные моральной и политической статистики.


[Закрыть] 25 европейских государств (кончая лимитрофами), при населении в 476 млн., имеют в своем составе около 208 млн. людей (44 %) «хозяйственно самодеятельных», т. е. с самостоятельным источником существования. Из этих 208 млн. хозяйственно взрослых людей 92 млн. (тоже около 44 %) зарабатывает на свое пропитание продажею своего труда, «нанимаясь» и получая заработную плату или жалованье. Это и есть европейский пролетариат, из состава коего вербуется основная сила мировой революции.

Из всей массы европейского пролетариата (92 млн.) организовано в рабочие и профессиональные союзы не более 34 млн. (36 %). По наиболее правдоподобному подсчету это организованное ядро распадалось к 1 января 1923 года на следующие течения: 18,5 млн. принадлежало к так называемому «Амстердамскому Интернационалу» (социалисты-меньшевики); 5,33 млн. принадлежало к «Третьему Интернационалу» (коммунисты, «Профинтерн»)[160]160
  Сами коммунисты исчисляли свои силы, конечно, гораздо выше, насчитывая вместе с «сочувствующими» от 10 до 15 млн.


[Закрыть]; около 825 тыс. числилось в анархистах; и около 10 млн. не преследовало революционных целей. Это дает на Европу революционно-рабочий кадр в 24¾ млн.: т. е. почти 12 % европейского хозяйственно-взрослого населения; почти 26 % европейского пролетариата.

Наиболее пролетаризованными европейскими странами являются: Великобритания (77 % хозяйственно-взрослого населения); Бельгия (73 %); Дания (71 %); Швейцария (66 %); Швеция (64 %); Австрия (63 %); Нидерланды (62 %); Германия (61 %); Чехословакия (59 %); Финляндия (58 %); Венгрия (55 %); Норвегия (50 %); Франция (48 %); Португалия (46 %); Италия (45 %); Югославия (40 %). Наименее пролетаризованными странами в Европе являются Болгария, Литва, Латвия, Эстония (23 %) и Греция (22 %). В России в 1921 году на каждые 100 человек хозяйственно-взрослых приходилось около 13 человек пролетариев. Этот процент за последние годы непрерывно и бурно растет, ибо коммунистическая революция пролетаризует широкие слои беднейшего крестьянства.

Далеко не весь пролетариат в Европе организован. Однако важно отметить, что за время войны и послевоенных брожений (1913–1920 гг.) количество организованных рабочих в Европе более чем утроилось; это относится особенно к Германии, Великобритании, России, Италии и Франции. Наиболее организован европейский пролетариат в Германии (58 % общего количества пролетариев) и в Австрии (56 %) – т. е. более половины. Затем идет Италия (42 %); Чехия (36 %); Бельгия и Великобритания (по 34 %); Нидерланды (33 %). Менее одной трети пролетариев организовано в Польше (32 %), в Дании (30 %), в Греции (28 %) и в Швеции (25 %). Менее одной пятой пролетариата организовано в Швейцарии (18 %), в Испании (17 %), в Литве и Эстонии (по 15 %), во Франции, Венгрии и Норвегии (до 14 %), в Португалии (9 %), Финляндии (5,5 %), Югославии (3,8 %) и Румынии (2,5 %).

Само собой разумеется, что нигде пролетариат не организован так, как в стране коммунистического принуждения: советская власть показывает для СССР чуть ли не 100 % организованных пролетариев…

Все это означает, что основная масса европейского пролетариата (58 млн. из 92) остается неорганизованной и пассивно предоставляет организованному меньшинству (около 36 %) говорить за себя и действовать от своего имени.

Мы видели уже, что и в Европе далеко не весь организованный пролетариат – настроен революционно. Целый ряд союзов: христианских (свыше 3 млн.), национальных, чисто профессиональных, союзы «социального мира», «независимые» и т. д. – насчитывает во всей Европе около 10 млн. Их удельный вес является совершенно подавляющим в Италии после фашистского переворота; он очень велик в Польше и в Нидерландах; он заметен в Чехословакии, во Франции, в Германии и Великобритании.

В общем, три красных течения распределяются по отдельным европейским странам так. Социалисты Второго Интернационала (Амстердам) совсем не имеют рабочих союзов в СССР; зато к ним принадлежит основная масса организованных рабочих в Великобритании (4⅓ млн., 78 % всех английских организованных рабочих) и в Германии (8½ млн., 76% всех немецких организованных рабочих). Влияние их среди организованных рабочих особенно велико в Дании (308 тыс., 100 %), в Швеции (293 тыс., 90 %) и в Австрии (около 1 млн., 93 %), они имеют также перевес в Югославии, Бельгии, Венгрии, Швейцарии и Франции. В Португалии, Греции, Финляндии, Норвегии, Литве и Эстонии их влияние ничтожно или равно нулю.

Анархисты-синдикалисты владеют в Европе всего-навсего пятью– или шестьюстами тысячами рабочих умов. Главное гнездо их – Испания (300 тыс.); 100 тыс. рабочих поддерживают это течение во Франции, 62 тыс. в Германии, 50 тыс. в Италии, 32 тыс. в Швеции, 22 тыс. в Нидерландах и 7 тыс. в Чехии[161]161
  Вне Европы анархисты имеют 143 тыс. рабочих в Арген тине, 80 тыс. в Соединенных Штатах и 30 тыс. в Мексике.


[Закрыть].

Коммунисты, помимо своего основного гнезда в России (от 4½ до 5 млн. рабочих «Профинтерна»)[162]162
  По их подсчету, до 6 млн.


[Закрыть], имеют значительный кадр в Чехии (319 тыс., до 21 % всех чешских организованных рабочих); до 150 тыс. во Франции (до 10 % организованных французских рабочих); до 84 тыс. в Норвегии (преобладание!); до 48 тыс. в Финляндии; до 34 тыс. в Болгарии; до 24 тыс. в Румынии; и около 5 тыс. в Латвии. В этом кадре, конечно, не сосчитаны все тайные комячейки, все «сочувствующие», все «примкнувшие» неоткрыто и т. д. Так, напр., имеются сведения, что среди немецких металлистов до 40 % рабочих, т. е. свыше 500 тыс. человек сочувствуют коммунистам. Сами коммунисты исчисляли свой европейский кадр помимо России на 1 января 1921 года в 1200 тыс. примкнувших и в 4342 тыс. «сочувствующих».

Все это позволяет нам сделать следующие выводы:

1. Пролетариат сам по себе не есть революционный класс, но при скученности и при тяжелых условиях жизни он является средою, легче всего поддающейся революционной заразе.

2. Главным гнездом революции на земном шаре является Европа.

3. Революционный кадр рабочих составляет незаметное меньшинство в составе всего человечества, чрезвычайное меньшинство в составе европейского населения и значительное меньшинство в составе европейского пролетариата.

4. Революционный кадр рабочих не имеет ни основания, ни права говорить от лица пролетариата в целом – ни по духу, ни по числу.

5. Ему дает «преобладание» – во-первых, разрушительная и демагогическая волевая идея («революционный социализм»); во-вторых, организационная сплоченность; в-третьих, безволие, безыдейность и распыленность других классов.

Редакция

Стихийно возрастала тяга народная к школе в последние предвоенные десятилетия. Беспрерывно ширившаяся школьная сеть ломилась под ее напором и все же неизменно оказывалась слишком тесной. То были пышные всходы пятидесятилетних посевов; итоги упорной работы друзей просвещения в раскрепощенной России.

Беспрерывно, хотя и незаметно, рос русский народный учитель. Количественно и качественно. Это наглядно показал I Всероссийский съезд по народному образованию в Петербурге в декабре 1913 года. Из 7000 добровольных участников на нем оказалось 6000 съехавшихся со всех концов России народных учителей, почему и самый съезд, – прощальный смотр, – получил название «Съезд учителя».

Русский народный учитель, в лице своих руководителей, располагал всеми достижениями заграничного опыта и знаний, до самых смелых и передовых. В то же время участники съезда слишком хорошо отдавали себе отчет в отличии условий русской деревенской жизни от заграничных. И это обстоятельство, служа препятствием к использованию педагогического опыта других, огорчало. Вызывало досаду и сетования.

Школ не хватало. Но принятый Государственной Думой закон о всеобщем обучении обеспечивал непрерывный приток нужных на постройку средств. Не хватало книг и пособий. Но и тут условия быстро улучшались, а самый недостаток объяснялся не столько скудостью притока, сколько стихийностью роста школы. Чувствовался недостаток подготовки самих учителей. Но навстречу этой нужде шли учительские съезды и поездки. Участились даже поездки за границу и русского народного учителя уже можно было встретить изучающим развалины Акрополя или Римские катакомбы. Нe сладко было скудное житье учителя. Но и тут принятый Государственной Думой закон обеспечивал пятилетние прибавки, доводившие жалованье народного учителя до 600 рублей в год.

Все это бодрило. А главное, в русском народном учителе жила вера в приносимую им пользу, в свое дело, являвшееся служением идеалам правды и добра. Эту веру и идеалы, – душу русского народного учителя, – передали в наследие последующим поколениям первые учителя-добровольцы, среди которых были граф Л. Толстой, барон Корф (основатель земской школы) и лучшие из учащейся молодежи, увлеченные в 1857–1858 годах преподаванием в воскресных школах. Эту традицию закрепили творцы русской народной школы, у колыбели которой стояли Пирогов, Ушинский, Рачинский. Пусть далеко не все из почти стотысячной армии народных учителей были на высоте по своей подготовке и склонностям. Ядро русского народного учительства, определявшее его духовный облик, состояло все же из самоотверженных подвижников просвещения. Особенно выделялась своими педагогическими качествами получившая доступ к преподаванию в народной школе с 1861 года русская женщина, подвижница по природе. Чистая и чуткая, беззаветно преданная делу, она стала светильником, направлявшим русскую народную школу по пути, который ей указал Пирогов, когда он предлагал учить ребят – «Быть человеком!».

Советская власть поставила другую задачу. «Быть коммунистом», «классовым» партийцем, шпионом, предателем, – вот чему должна учить народная школа прежде всего. И как бы чувствуя, что старый русский народный учитель на это не способен, она нашла нужным переименовать его в «школьные работники». Отсюда, по всем правилам советского словообразования, вышел знаменитый «шкраб», как теперь зовут школьного учителя. О нем пишет в «Бедноте» учитель из Полтавской губернии так: «Шкраб, раб – народный учитель… У нас называют шкрабов рабами, и, пожалуй, есть много истины в этой игре слов. Учитель наш раб всевозможных начальств, которое платит ему мизерное жалованье и требует много работы. Учитель раб местных «культурно-просветительных» органов, которые «используют» его. Учитель раб неумелых политпросветов, политпереподготовок… Учитель – раб в своей школе с побитыми, поломанными партами, без учебников, без литературы…»

Другой учитель, Черниговской губ. («Красное Знамя»), не получая всю весну и лето жалованья, исчерпав все возможности к поддержанию существования вплоть до пастушества и чтения Псалтиря над покойниками, обратился с просьбой о выдаче содержания, хотя бы частичного. Ему сказали в Нежине, – и это не было плодом уездного остроумия, но являлось официальным ответом на официальное заявление, – буквально следующее: «Теперь вся скотина на пашне, придется и вам до осени побыть на подножном корму, – денег нет…»

На школу у советской власти денег нет. Школы не ремонтируются, о новых постройках нечего и говорить. Школа лишена всего самого необходимого. Жалованье учителям, сведенное совсем на нет в пору «интегрального коммунизма», было с нэпом увеличено примерно до 4 руб. в месяц. Когда же в 1925 году советская власть решила купить упорно противодействовавшего разложению школы народного учителя, ему обещано было 28 руб. в месяц. Но это осталось на бумаге и сейчас, по самым новейшим данным, жалованье учителям едва доходит до половины довоенного, и к тому же часто безнадежно запаздывает.

Приниженный, доведенный до крайней нужды, теряющий веру в свое дело, лишенный всяких пособий, народный учитель должен насаждать в школе «Дальтон-планы», к которым, как ко всякой «планетарщине», неравнодушна совет ская власть. А наряду с этим, поставленный под надзор всяких политических соглядатаев, пользующихся детьми для слежки, он обязан учить ребят «быть коммунистами», он должен содействовать их духовному растлению.

Поистине ужасна трагедия русского народного учителя, в котором сохранились светлые старые традиции и не умерла воля к противодействию советскому насилию над делом здорового воспитания детей. Только этим упорным и самоотверженным противодействием можно объяснить, что до сих пор еще уцелели в русской народной школе здоровые клеточки и ткани, которые служат залогом ее возрождения при перемене условий. Но еще ужаснее личная драма русской народной учительницы, этой светлой подвижницы, на которую похотливое советское начальство смотрит не иначе, как на доступную наложницу. Сколько случаев диких насилий над нею можно привести даже из советской печати!..

Неудивительно, что все, кто может, бегут от школы, предпочитая любое занятие учительству. И, несмотря на громадную нужду в учителях, среди русских народных учителей, по советским данным этого лета, свирепствует большая и длительная безработица.

Так изуродовала советская власть условия работы русского народного учителя, которые перед самой войной быстро улучшались. Одного не смогла эта власть добиться: совершенно убить живой и светлый дух русского народного учителя, растлить и вытравить высокие школьные традиции, которые были переданы ему, как знамя, прежними поколениями строителей великой культурной России.

Б. А. Никольский

Большевицкая революция была не только политическим переворотом (захват государственной власти), но и социальным (передел имущества) и коммунистическим (захват пролетариатом всей частной собственности). Поэтому она, помимо власти, должна была дать русским рабочим всевозможные материальные блага во всей их полноте. В начале революции именно эти посулы имели решающее значение в глазах одурманенных коммунистической словесностью народных масс.

Коммунизм, уничтожая «капиталистическую эксплуатацию» рабочих, должен был радикально улучшить их материальное положение, как по сравнению с русским прошлым, так и по сравнению с современным положением промышленных рабочих во всем остальном мире.

Нижеследующие краткие данные, почерпнутые исключительно из советских источников, должны дать ответ на вопрос о том, в какой мере эта цель была достигнута за 10 лет большевицкого господства и экспериментирования над Россией.

Заработная плата. Первые же годы коммунистического хозяйничанья привели к тому, что заработная плата русских рабочих при «военном» (т. е. последовательно и сурово проводимом) коммунизме упала до уровня, какого она никогда еще не достигала ни в одной капиталистической стране. В январе – марте 1921 года она равнялась в среднем 13 % довоенной платы (3 руб. 36 коп. в месяц в так называемых бюджетных рублях, из которых 23 коп. деньгами, остальные натурой)[163]163
  Ср.: Ковалевский. 10 лет экономической политики пролетариата. «Плановое хозяйство». 1926. X. С. 27.


[Закрыть].

В последующие годы, по мере того, как большевики под давлением хозяйственной необходимости отказывались от демагогической болтовни в стенах своих предприятий, заработная плата постепенно росла.

Этот рост – по сравнению с средней довоенной платой промышленного рабочего и с учетом покупательной способности червонного рубля (реальная заработная плата) – советская статистика изображает следующим образом»[164]164
  Рабинович. Движение зарплаты и производительности труда. «Экономическая жизнь». № 179 (9 августа 1927 г.).


[Закрыть]:

Итак, по данным самой советской статистики, потребовалось 10 лет для того, чтобы довести заработную плату русских рабочих до уровня, на котором она находилась в пору – с точки зрения большевиков – «злейшей» эксплуатации русских рабочих частной промышленностью. В то же время сами большевики признают, что в большинстве капиталистических стран Европы и Америки реальная заработная плата промышленных рабочих повысилась по сравнению с довоенным временем.

Но и эта заработная плата оказывается для коммунистических хозяев русской промышленности экономически непосильной. Отсюда постоянные разговоры о том, что рост заработной платы угрожающе обгоняет плановые предположения; отсюда же хронические задержки выплаты заработной платы и т. п.

Рабочее время. Если «мы» и не могли еще поднять заработок русского рабочего выше довоенного, – говорят большевики, – зато мы одни во всем мире осуществили 8-часовой рабочий день. Официальная статистика даже указывает, что средний рабочий день в промышленности СССР составлял в 1926 году 7,6 часа в день.

Но в эту среднюю не включены сверхурочные работы, массовым применением которых большевики обходят 8-часовую норму. В своем докладе на IV пленуме ВЦСПС (Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов) Каплун сообщил следующие сведения о применении сверхурочных работ на Украине в 1926 году (по отчету «Труда», № 132, 10 июня 1926 г.):

«На Украине по всем производствам в марте т. г. 30 % рабочих работали сверхурочно и на каждого приходилось в месяц 28 сверхурочных часов. По металлургии сверхурочно работало 70 % всех рабочих и на каждого рабочего приходилось 40 часов. Положение явно неблагополучное».

О широком применении сверхурочных работ имеются также данные по горной промышленности («Вопросы труда», март 1927 г., стр. 86–88), причем автор статьи указывает на то, что кроме «официальных» сверхурочных работ на советских фабриках и заводах широко практикуются и «неофициальные» сверхурочные работы, никакой статистикой не регистрируемые: «такие замаскированные сверхурочные работы, являясь по существу наихудшим видом сверхурочных работ, статистическим учетом не охватываются. Поэтому цифры, приведенные выше, нужно считать преуменьшенными».

Несмотря на то, что, по признанию самих большевиков, 8-часовой рабочий день на практике не был еще везде проведен, советская власть объявила в юбилейном октябрьском манифесте о предстоящем введении в СССР 7-часового рабочего дня (для промышленных рабочих). Истинные мотивы этой меры были двоякого рода. Во-первых, как это явствует из речи, произнесенной Рыковым в Харькове на съезде украинской коммунистической партии («Экономическая жизнь», 26 ноября 1927), сокращение рабочего времени и связанный с ним переход от работы на две смены к работе на три смены должен был явиться средством поглощения хотя бы части той массы безработных, которая доставляет все больше забот советской власти. Во-вторых, проведением этой меры преследовалась цель оживить стынущие симпатии европейских рабочих к коммунистической диктатуре в России, хотя при этом большевики не скрывали от самих себя, что практическое проведение этой демагогической меры связано для них с целым рядом затруднений финансового и иного свойства (отсутствие квартир для третьей смены, там, где она должна быть введена). Об этом прямо заявил известный коммунист Манцев, председательствовавший на посвященном этому вопросу собрании в Москве 1 декабря 1927 года: «Семичасовой рабочий день, прежде всего, является лозунгом в борьбе рабочего класса. Проводимый у нас практически, он вызывает большие симпатии в пролетариате Запада… Практическое же осуществление у нас 7-часового дня, конечно, встречает большие затруднения» («Экономическая жизнь», 2 декабря 1927 г.).

Первый опыт проведения 7-часового рабочего дня на 16 текстильных фабриках московского района, произведенный в январе 1928 года, показал, насколько значительны эти затруднения, и уже через несколько дней народный комиссар труда Шмидт должен был заявить, что «опытом этих нескольких предприятий надо ограничиться в текущем году» («Труд», 21 января 1928 г.). Таким образом, практическое проведение этой демагогической меры откладывается, по-видимому, на неопределенное время.

Несчастные случаи. Хотя большевики и утверждали всегда, что частная промышленность не принимала достаточных мер для охраны жизни и здоровья рабочих, но в коммунистической промышленности число несчастных случаев (считая на 1000 занятых рабочих) больше, чем в дореволюционное время; и, кроме того, оно обнаруживает тенденцию к росту – по мере того как все более изнашивается так «дешево» доставшееся большевикам в наследство от буржуазного строя оборудование фабрик и заводов. Каплун в статье «Охрана труда и рационализация производства» («Экономическая жизнь», № 104, 11 мая 1927 г.) приводит следующие поквартальные данные: «Третий квартал 1925 г. давал на 100 000 проработанных человеко-дней в среднем 30 травм с утратой трудоспособности; четвертый квартал – 32,5; первый квартал 1926 г. – 38,8, второй квартал – 45, третий квартал – 46,3, а четвертый – 48,0. Таким образом, мы видим, что за 1½ года число учтенных несчастных случаев возросло примерно в 1½ раза».

Жилищные условия. В области жилищных условий коммунистическая власть наиболее наглядным, осязательным образом улучшила, казалось бы, условия жизни рабочих в смысле всеобщего «поравнения»: дома были «национализированы» или муниципализированы; с рабочих, как с привилегированного класса, взималась относительно ничтожная квартирная плата; кроме того, из десятков тысяч домов были выселены (или уплотнены «до отказа») их прежние «буржуазные» обитатели и на их место вселены были рабочие.

Результат этого «квартирного передела» был один и тот же и для старых и для новых рабочих жилищ: вследствие отсутствия ремонта и ухода – дома стали разрушаться и жилищная площадь на одного рабочего уменьшаться. Большевики считают минимальной «санитарной» жилищной нормой 8 кв. м на человека. Между тем фактическая средняя жилая норма по городам СССР составляет всего 6 кв. м на человека. Это – в среднем; в отдельных же случаях она уменьшается до «гробовой нормы» (выражение, принятое в советской печати).

Большевики разрабатывают грандиозные планы строительства рабочих жилищ. Но произведенные ими разрушения таковы, что они сами признают, что даже при условии осуществления разработанного ими пятилетнего плана жилищного строительства (т. е. при условии, как показал опыт, весьма маловероятном) – жилищная нужда в русских городах может только ухудшаться. Вот что писали об этом недавно московские «Известия» (П. Кожаный. «Борьба за здоровое рабочее жилище», № 148, 2 июля 1927 г.):

«Для сохранения жилой нормы в 6 кв. м (вместо санитарной 8 кв. м) пришлось бы в течение нынешнего пятилетия истратить не менее 4½–5 миллиардов рублей. По пятилетке Госплана СССР на рабочее жилищное строительство в течение этого пятилетия (1927–1931) может быть отпущено 2290 млн. руб. Ясно, что в ближайшие годы нас ожидает дальнейшее уменьшение фактической душевой жилнормы».

Если денежная заработная плата советского рабочего, по ее покупной способности, и приближается к дореволюционной, то это возможно было до сих пор только благодаря тому, что рабочие почти ничего не платят за свои квартиры, ибо «расходы на квартирную плату составляют в среднем по СССР около 4 % всего бюджета трудящихся» («Правда», № 178, 7 августа 1927 г.). Это важно запомнить, это значит, что если бы большевики установили квартирную плату, соответствующую расходам по содержанию и восстановлению домов, т. е. прекратили бы проедание и расхищение доставшегося им нового капитала, то автоматически понизилась бы на 20–25 % реальная заработная плата.

Безработица. Растущая безработица представляет собою в полном смысле слова язву советского хозяйства. Дореволюционная Россия не знала безработицы как массового и хронического явления. Быстро развивавшаяся промышленность в период 1900–1914 гг. с легкостью поглощала избыточное население деревни. Не то теперь. «Безработица – это огромное зло, которое большой тяжестью висит на нашем государстве», – говорил Куйбышев в своем докладе XV партийной конференции. Тот же коммунист правильно определил в своем докладе основную причину этого роста безработицы: «Наша безработица объясняется земельным перенаселением, объясняется тем, что новые и новые кадры выталкиваются из деревни, благодаря происходящему там расслоению, благодаря тяжелому положению, в котором находится крестьянство вообще».

Да, советская безработица – это нашествие на город избыточного сельского населения.

Эта армия безработных непрерывно растет и насчитывает сейчас круглым числом 1,5 млн. человек (на 1 октября 1926 г. – 1 070 000, на 1 мая 1927 г. – 1 428 000, см. «Правда» от 7 июня 1927 г.).

Если к осени 1927 года безработица «зарегистрированная» несколько сократилась, то это отчасти является следствием «некоторых ограничений регистрации в отношении впервые ищущих труда», введенных с весны 1927 года и имевших целью ограничить прилив новых безработных из деревни (см.: Я. Гиндин. План борьбы с безработицей на 1927–1928 годы. «Правда», 23 октября 1927 г.).

Как же обеспечивает коммунистическая власть эту массу безработных, которых она бессильна занять производительным трудом? В своих демагогических выступлениях за пределами СССР (например, на состоявшейся в мае 1927 года в Женеве мировой экономической конференции) большевики неизменно выставляют для других требование о том, чтобы безработные были обеспечены пособиями: 1) все, 2) в размере полного среднего заработка.

Это мерка для других. Но сама советская власть далека от осуществления у себя этих требований.

Во-первых, пособие по случаю безработицы получают менее половины зарегистрированных безработных (а это еще далеко не все). Из зарегистрированных на 1 мая 1927 г. 1 428 000 – пособие получали около 600 000 («Правда», 7 июня 1927 г.). По другим данным эта пропорция еще меньше. Из числившихся в ноябре 1926 года 1 254 000 безработных на пособии составляло всего 330 500 (см.: Минц. Современное состояние безработицы в СССР. «Статистическое обозрение», 1927 г., март, с. 33).

Во-вторых, меньшинство безработных, получающих пособие, далеко не получает его в размере полного среднего заработка. В начале 1927 года безработные были разделены на 3 категории: I категория получает 33 % среднего заработка, II – 20 % и III – 20 % («Известия», 2 апреля 1927 г.). В червонных рублях средняя норма пособий составляет 18 руб. (в месяц) по первой категории и 12 руб. – по второй.

Кроме принимающей все более грозные размеры безработицы большевикам приходится считаться с небывалой текучестью рабочего состава. Происходит непрерывное переселение рабочих с одного завода на другой. «На некоторых заводах Донецкого бассейна состав рабочих в течение одного года обновлялся три раза» («Экономическая жизнь», 16 августа 1927 г.). На заводах Югостали «в мартеновских цехах некоторых заводов в течение 5 месяцев состав рабочих менялся три раза» («Экономическая жизнь», 27 августа 1927 г.).

Это массовое пролетарское бродяжничество свидетельствует, с одной стороны, о неудовлетворенности русских рабочих под советским игом, об их попытках постоянной переменой места работы улучшить свое положение. С другой стороны, оно является лишним подтверждением того, что в огне «пролетарской» революции погиб и рассеялся старый класс опытных, квалифицированных рабочих, сравнительно оседлых, обладавших также известными традициями и навыками, которых нет у молодежи коммунистического набора. Словом, подтверждаются слова Дзержинского, сказанные им больше года тому назад в его предсмертной «исповеди»: «у нас исчерпался запас квалифицированной рабочей силы, и мы сейчас стоим вплотную перед необходимостью его восстановления».

Революция, произведенная под знаменем «рабоче-крестьянской власти», не только растратила доставшиеся ей капиталы, не только хищнически растратила жилищный фонд, она «растратила» русского рабочего.