Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

Истинный поэт не выдумывает песен: он знает, что песня спит в каждой вещи, а он лишь будит ее чародейным словом[330]330
В каждой вещи песня дремлет:Мир, исполнен тайных снов,Твоим зовам вещим внемлетИ запеть всегда готов.Эйхендорф

[Закрыть]; это не он поет о предмете, а предмет сам поет себя в песне своего певца. Поэт знает, что песня есть подлинная природа вещи, душа ее души; песню создает то, что существенно в мире, что верно и священно; поют первозданные сущности вещей, вечно живые, – тогда как поверхностные вихри жизни, ее суетливые обманы способны только шуметь. Конечно, и этот шум можно выдать, а случается, и принять за песню, но – ненадолго: он обречен на то, чтобы потонуть в других шумах земли.

Тема песни может быть дана и самыми простыми вещами… Но разве в простом, житейском не живет подлинная священная глубина? И если великий поэт поет о близкой каждому, знакомой, привычной обыденности, не значит ли это, что он огнем души своей сжег наросшую на ней шелуху зыбких бессмысленных явлений и что непреходящая, глубинная мысль ее, освобожденная, всколыхнулась песней?

Однако подлинная природа вещей скрыта глубоко; существенное – сокровенно и таинственно; поэтому и песня всегда звучит, как тайна, всего не выговаривает, не открывает всего до конца. Но, полная неведомым, она определяет им все до еле уловимых теней в творимых ею образах, до едва слышных тонов своей музыки и – предоставляет искать пути в исторгнувшую ее неизреченную глубину.

 
Поместья мирного незримый покровитель,
Тебя молю, мой добрый домовой,
Храни селенье, лес и дикий садик мой
И скромную семьи моей обитель!
Да не вредят полям опасный хлад дождей
И ветра позднего осенние набеги;
Да в пору благотворны снеги
Покроют влажный тук полей!
Останься, тайный страж, в наследственной сени,
Постигни робостью полуночного вора
И от недружеского взора
Счастливый домик охрани!
Ходи вокруг его заботливым дозором,
Люби мой милый сад, и берег сонных вод,
И сей укромный огород
С калиткой ветхою, с обрушенным забором!
Люби зеленый скат холмов,
Луга, измятые моей бродящей ленью,
Прохладу лип и кленов шумный кров –
Они знакомы вдохновенью[331]331
  Пушкин. «Домовому».


[Закрыть].
 

Одно слово в песне «Домовому» указывает на тот духовный опыт, который заставил ее прозвучать. Это слово – вдохновенье, огненное слово, последнее по месту своему в песне и первое по своему значению в ней.

«И, признак Бога, вдохновенье», – говорит поэт в одном из своих стихотворений[332]332
И, признак Бога, вдохновенье,Для них и чуждо, и смешно…Пушкин. «Разговор книгопродавца с поэтом»

[Закрыть]. Это значит, что вдохновенье есть знак присутствия в душе певца божественной силы. Поющая душа предстоит Божеству, в ней являющемуся и призывающему ее к жертвенному служению[333]333
Пока не требует поэтаК священной жертве Аполлон…Пушкин. «Поэт»

[Закрыть].

Такая жертва требует полного, захватывающего всю душу внимания к нездешним звукам и полной отрешенности от грубого и навязчивого гомона земных голосов. Земной мир, т. е. «людское стадо»[334]334
с каким святым (волненьем)Оставил я людское стадо наше…Пушкин. «Еще одной высокой важной песни…»

[Закрыть], увлеченное своими мелкими заботами, испытывается поэтом, как помеха вдохновенью. Окружая человека вереницами то пугающих, то дразнящих, то привлекающих впечатлений, суетливая жизнь развлекает душу и отвлекает ее от ее глубины, чуткой к шепоту таинственного. Душа певца утрачивает свою опору в вечном, умолкает и никнет в холодном сне.

«Служенье муз не терпит суеты…»[335]335
Служенье муз не терпит суеты,Прекрасное должно быть величаво…Пушкин. «19 октября 1825»

[Закрыть] Певцу нужна тишина и покой, он ищет уединенья; он находит его у огня домашних богов.

В недоконченном гимне во славу пенатов Пушкин обращается к богам домашнего очага, как к великой первоначальной силе жизни, которая учит человека быть и обращаться с самим собою, познавать себя, находить и взращивать в себе таинственное. Часы одиночества приносят поэту радость новых познаний.

 
Часы неизъяснимых наслаждений!
Они дают нам знать сердечну глубь
В могуществе и в немощах сердечных,
Они любить, лелеять научают
Не смертные таинственные чувства,
И нас они науке первой учат
Чтить самого себя[336]336
  Пушкин. «Еще одной высокой важной песни…»


[Закрыть].
 

В этих немногих словах, зажженных над затаенными переживаниями души, поэт касается одного из истоков вдохновения. Отрешенная от пестрой смены явлений, душа погружается в самое себя, смотрит внутренним оком, познает и судит: находит недоброе – немощи душевные и отметает их; и утверждается на могуществе духа, объятого тенями вечных тайн. Пенаты, раскрывая бессмертное в одиноком сердце человека, указывают в нем на то, что заслуживает почитания, что является основой его достоинства и его силы.

В свете «уединенного огня» домашних богов рождается новый человек, умудренный самопознанием и Богопознанием и подготовленный к духовному служению. Такой человек сознает свое величие и мощь, но он почерпает их в Божием величии, которому приобщается его сердце и которому служит его воля.

Как слуга Божий, поэт, почитая священный домашний очаг, ждет любви и защиты от его священного стража.

Как слуга Божий, поэт верит в то, что неземная сила охранит его земной приют – тихое убежище его вдохновений.

Так возникает таинственный союз человека с его земной обителью и с той незримой силой, которая ее оберегает… На этом союзе и утверждается молитва поэта к домовому…

Дремлют тихие воды у подножья холмов. На лесном берегу – усадьба: домик, запущенный сад, огород укромный. Мирный приют отцов и дедов; в нем все овеяно любовью, и эта любовь, заботливая и благодарная, творит молитву об его процветании. Домового призывает эта молитва; и вот, во всех концах усадьбы уже чудится его смутный образ, отстраняющий от нее и злосчастья, и козни вражьих сил.

Покой, ничем не возмущаемый, и крепкая доверием любовь звучат на всем протяжении песни; они наполняют каждое ее слово и определяют ее музыкальный строй, простой, свободный и ласковый. В нем все благоухает нежностью… – рожденной в суровом одиночестве души и расцветшей в тех ее недрах, где кончается преходящее.

«Заботливым дозором» ходит домовой вокруг поместья и бережет его и от злых сил природы, и от злой страсти людей.

Природа полна непостижимой жизни, ускользающей от слабого ума человеческого, и нередко душа земледельца теряется перед величием неизвестного и трепещет, чуя кругом себя ежечасную опасность и вражду. Против тайного зла не помогут ни знания, ни уменье, и человек – там, где он сознает свое бессилие, – укрепляет свою бодрость доверием к покровителю его земли – своему домашнему богу. Властный над силами природы, домовой убережет засеянное поле от холодных бурь и дождей и согреет его рано выпавшим снегом.

Еще страшнее дому злые вожделения людей. Для того, чтобы сохранить его целость, надо овладеть теми недобрыми страстями, которые гонят людей на расхищение и разрушение чужого. Для защиты мало одних внешних мер ограждения. Ловкость вора преодолеет опасливую изобретательность хозяина, а дерзостная смелость его не остановится перед словом запрета. Но и ветхой калитки и обрушенного забора довольно для охраны усадьбы, если таинственная сила домашнего божества постигнет робостью злоумышленную душу и отвратит завистливый взор.

Домовой пробуждает в душе человека чувство священности чужого достояния. Это знали и люди старых времен. Уже первобытные поселенцы поручали занятую ими землю заботам своих домашних богов и ставили их изображения на границах своих владений. Так утверждал человек свое «самостоянье» на своем «родном пепелище»[337]337
Два чувства дивно близки нам –В них обретает сердце пищу –Любовь к родному пепелищу,Любовь к отеческим гробам.На них основано от векаПо воле Бога самогоСамостоянье человека, –Залог величия его.Пушкин

[Закрыть], не ведая еще, что доверие к домашнему богу укрепляет его связь с землей отцов и готовит расцвет национальной культуры.

Огражденное заботами божества от враждебных сил мира, скромное поместье становится для человека неиссякаемым источником любви. Оно не только поддерживает его существование, – оно само полно жизни древней и умудряющей. Гостеприимен может быть и чужой дом, прекрасна и чужая природа, щедра и чужая земля. Но лишь в «своем» человек узнает родное: в своей природе и неживой предмет становится для него живым символом, а цветы и деревья открывают ему жизнь своей души. Предания наследственной сени и ласковые тени ее прежних обитателей пробуждают это чувство родства уже в сердце ребенка. Когда дитя открывает старую калитку со ржавым затвором и бежит по дорожке, исхоженной его дедами, душа его слышит их шаги, и деревья сада невнятно шепчут ей про былую жизнь и ласкают ее дедовской лаской. И вот маленький потомок ушедших владельцев уже чует тайную связь души своей с древней природой, свидетельницей далеких, но родных ему минувших дней. Он слушает ее доверчиво и учится понимать ее неясные речи; он ждет от нее откликов… и тоске его вторят шумы лесные, и радостям его радуются звоны зазеленевших полей. Родная природа, это – родная жизнь; и мнится, что кто-то далекий, но близкий, могучий, но добрый скрывается в ней, ее лелеет и через нее светит душе своей любовью.

Свой дом, своя природа есть крепость любви, которая нужна человеку для его духовного цветения: душа питается не только собственной любовью, помогающей ей расширить границы мира, сделать далекое близким, – но и сознанием любимости, которое умножает ее силы, укрепляет ее веру в свою мощь. В одинокой огражденности от внешнего «недружеского» вмешательства, в уверенности, что кто-то тайный блюдет ее мир, душа человека всей полнотой своей отдается чарам незримой жизни, и они пробуждают в ней и думу древнюю, и древнюю песнь.

Свой уголок земли, – свой дом, свой сад, свои липы и клены, – есть лоно духовного делания, есть алтарь, у которого душа в тишине уединения общается с Вечным.

Так мистерия, состоявшаяся в душе певца перед лицом домашних богов, раскрывает подлинный смысл земного жилища и освящает отношение человека к своему владению. И даже тогда, когда люди идут кривыми путями, когда их заблуждения искажают подлинную сущность домашнего очага, – он в основе своей не перестает быть ступенью к высшим, духовным формам жизни, средством для осуществления в ней «вдохновенного досуга и вдохновенного труда»[338]338
Рифма, звучная подругаВдохновенного досуга,Вдохновенного труда…Пушкин

[Закрыть].

Образ домашнего бога до сих пор еще сохранил свою свежесть в народных поверьях. Домовой все еще живет у огня, где-то за печью. В сумерках вечера он бродит по дому, гремит посудой и пугает маленьких непослушных детей. Он любит «свою» усадьбу, блюдет в ней порядок и тяжко наказывает того, кто его нарушает… Но доброго «деда» считают теперь нечистой силой и заклинают порой словами молитв.

В поэзии Пушкина домовой вновь получает священное значение. Его неуловимый, неясный образ воспринимает в себя и древнюю мудрость человеческого сердца, и новое знание, обретенное вдохновенным видением певца. Как и встарь, домашний «дух» любовно сторожит земную обитель человека. Но он любит ее за те песнопения, которые звучат в ее сени и строят в ней незримый храм Единому Богу.

Н. Н. Ильина

В русской истории в ряду великих и малых событий, деяний мира и войны, положительных и отрицательных явлений, дел внутреннего и внешнего строительства, с особенной отрадой привлекает наше внимание одно несомненно светлое, благородное явление: крепкая, неустанная борьба лучших русских людей за убеждения, за свои идеалы, за правду, за свое мировоззрение; борьба, доходившая нередко до самоотверженности, до подвиго-подвижничества. Одним из наиболее частых проявлений такой вызываемой возвышенными побуждениями деятельности были великие труды по распространению и обороне на Руси православного христианства.

Великая борьба с древним язычеством за утверждение у нас нового вероисповедания, требовавшая горения духа и напряженных усилий, началась у нас в месте зарождения нашего христианства, в матери городов русских, в старом Киеве. Можно думать, что проявлениями ее были трагическая гибель Аскольда и Дира, споры о вере между Ольгой и сыном ее Святославом, страдальческая кончина варягов первомучеников, усобица Святославичей – Ярополка и Владимира, и прочее.

Еще упорнее и определеннее по своим идейным побуждениям была борьба, происходившая уже на глазах истории – в Северной России. Там распространение и укрепление христианства потребовало волевых усилий многих подвижников.

В Новгороде, уже после крещения, был случай, когда волхв соблазнил весь город. Видя смятение в людях, епископ предложил на вечевом народном собрании, чтобы стали за ним веровавшие во Христа, а сторонники язычества шли к волхву. Тогда весь город стал за волхвом, и лишь князь с дружиною – за епископом. Потребовалось необычайное присутствие духа, преданность вере и находчивость князя, чтобы найти мирный способ выйти из положения.

В Ростовской земле христианство укреплялось очень туго. Когда в ней начал проповедовать преп. Авраамий, там было еще очень много язычников, поклонявшихся идолу Велеса. После многих проповеднических трудов ему удалось сокрушить обоготворяемый истукан, а на месте его прежнего стояния возградить церковь и при ней общежительный монастырь. Но значительная часть язычников не обратилась в христианство и после сокрушения Велеса. Окрестные иноверцы неоднократно приходили на Авраамиеву обитель и пытались разорить ее и предать пламени. Но Авраамий не останавливался перед опасностью и мужественно продолжал свое апостольское дело.

В просвещении христианством Ростовской земли принимали участие и епископы Федор и Илларион, но они должны были удалиться из Ростова вследствие гонения язычников. На их место прибыл епископ св. Леонтий, которого жители города также изгнали от себя. Тогда он поселился в окрестностях Ростова у потока, именовавшегося «Брутовщица», и построил здесь церковку. Отчаявшись обратить в христианство взрослых, он решил посвятить свои силы просвещению детей, которых стал привлекать к себе ласковым обращением, а заодно обучал их православной вере. Родители еще больше ожесточились за это на епископа и подвергали его мучениям и побоям. Однажды они даже пришли к церковке с оружием и дреколием, собираясь убить его. Тогда Леонтий в полном облачении, совместно со всем священным собором, вышел к народу с крестом в руках. Смелость святителя и блеск церковных риз так поразили язычников, что они уверовали во Христа.

Такой же смелый поступок содействовал успеху проповеднического подвига князя Муромского Константина – Ярослава Святославича. Его переговоры со старейшинами города о крещении муромцев долго оставались бесплодными, вызывая только их озлобление. Оно однажды дошло до того, что они с оружием окружили княжий двор с намерением изгнать или убить князя. Ярослав вышел к ним с иконою Пресвятой Богородицы в руках, и один предстал пред многонародным бесчисленным множеством мятежников. Это так подействовало на них, что они стали просить крещения и были вскоре крещены в реке Оке.

Совсем иначе кончилась проповедь преподобного Кукши – просветителя вятичей: он, после многих мучений, был убит ими вместе с учеником своим Никоном.

Много и иных благочестивых, боголюбивых, христоименных мужей смело шли довершать дело этих апостолов русского народа.

И мы видим, что распространение христианства среди русских племен было следствием долгой борьбы за убеждения и веру, следствием многих, вызванных высокими побуждениями, волевых усилий и подвигов самоотверженных русских людей и живших у нас греческих святителей.

В трудные и тяжкие годы жизни народной великих волевых усилий потребовало и сохранение христианства и верность его заповедям. Порою русские люди, взятые в плен половцами, понуждаемы были к отречению от Христа голодом и иными мучениями. Так случилось, например, с преподобным Евстратием и его сотоварищами по плену. После монгольского нашествия многие князья и иные русские люди были замучены в Орде за веру. Прославились страдания стойких поборников Православия – князей Михаила Черниговского, Василия Ростовского, Михаила Тверского и других. Особенно были ужасны мучения князя Романа Олеговича Рязанского: ему за нежелание отречься от христианской веры татары отрезали язык, заткнули уста и медленно изрезали по суставам все члены его тела… Немало твердости необходимо было русским людям также в отстаивании Православия против западных врагов: католиков и униатов. Славную память оставила по себе в Западной и Юго-Западной Руси борьба святоименных братств и доблестных малороссийских казаков.

И против каких бы врагов ни приходилось бороться, несмотря на все трудности, русские люди стояли в Православии, по древнему выражению, «крепко и неподвижно», «стоятельно и непреложно».

Христианское одушевление и религиозное рвение русских подвижников и благочестивых людей было в те века так велико, что не могло ограничиться только распространением веры в своем народе и ее обороной. Со временем, когда Православие укрепилось на Руси и вместе стала расти государственная мощь московской державы, ее сыны стали думать о просвещении христианством иных нерусских народов… В дремучие леса и непроходимые дебри, в топучие болота и высокие горы, где встречались еще идолопоклонники, мужественно отправлялись монахи и пустынники уговаривать язычников, чтобы они кумирам не служили, «болванам» не молились по древнему обычаю и тризн не творили идолам, а преклонили бы свой слух к истинному православному учению.

Самым знаменитым среди таких подвижников был св. Стефан Пермский, просветитель зырян и изобретатель их азбуки. Он совмещал в себе великую ученость с большой самоотверженностью. В том месте, где он уничтожил обоготворявшуюся березу, ему грозила опасность смерти. В другом месте его хотели сжечь: уже наложили дровяной костер, самого исповедника окутали смолой, оставалось только запалить все зажженною лучиной. Однако, видя его смирение и бесстрашие, зыряне не решились на этот последний шаг. Они даже заколебались в своей вражде к нему и некоторые из них начали просить его проповедать им о Христе.

После того, как св. Стефан обратил «старую» Пермь, обращение остальной Перми («великой») продолжалось его преемниками.

Епископ Пермский Питирим сумел обратить в Православие племя вогуличей, кочевавших по притокам Печоры. Этого не мог простить ему князь вогуличей – Асык. Он искал случая учинить мщение. Однажды, когда епископ Питирим совместно с обитателями города Усть-Выми совершал крестный ход, Асык внезапно напал на безоружную толпу; богомольцы в страхе разбежались, а святитель был замучен и убит язычниками.

На далекий Север, к берегам студеного Ледовитого океана свет Христова учения занесли диким лопарям преподобные Феодорит и Трифон. Феодорит из Соловецкого монастыря отправился на Мурманское побережье и рекою Колою взошел в глубь страны. Он поднялся на высокие горы и устроил свое местожительство в дебрях пустынных лесов. Там пробыл он долго с другим пустынником Митрофаном, питаясь суровыми плодами скупой северной природы. После временного удаления из страны он опять в нее возвращался. Объезжая по труднопроходимым пустыням лопарские избы-тупы, вежи, шалаши и походные куваксы, Феодорит неустанно старался просветить «лопь» евангельскою проповедью.

Еще более удивительная деятельность другого просветителя лопарей – преподобного Трифона. Он первое время своей проповеди встречал с их стороны сильное сопротивление. Их жрецы – кебуны вступили с ним в прения. Чтобы понудить его удалиться от них, лопари много раз избивали его и с угрозами обещались убить его; неоднократно даже приходили с намерением исполнить свое обещание. Скрываясь от преследовании в горы и ущелья, он потом опять возвращался, чтобы снова проповедовать.

Множество и других исповедников и поборников Православия сеяло семена среди соседних с Русью народов.

Иногда апостольское дело творили целые монастыри, преодолевая многие препятствия. Этим особенно замечателен, например, Соловецкий монастырь, занимавшийся обращением к христианству разных финских племен. Соседние карелы первоначально отнеслись неприязненно к черноризцам и хотели их вытеснить с Соловецкого острова, и лишь постепенно иноки завоевали их сердца…

Так сильная воля, выдержка, самоотверженная и неуклонная вера в правоту своих убеждений содействовали постепенному распространению Православия, а вместе с ним и русской культуры среди многих народов Восточной Европы и Сибири. Если первоначально на их пространствах, среди моря иноверных и иноплеменных народов, христиане составляли ничтожную кучку, то постепенно, усилиями многих подвижников они оказались здесь в большинстве, подавляющем своей численностью.

И эта светлая победа Православия над язычеством ясно свидетельствует, что русский народ в течение веков умел выделять из себя великанов воли и духа, до смерти преданных нагорнему миру; умел побеждать многие народы не только силою оружия, но и твердостью убеждений и превосходством своего духа и своей культуры, растворяя их в своих мощных недрах, как неудержимая, всесильная стихия.

М. В. Шахматов[339]339
  Шахматов Мстислав Вячеславович (1888–1943) – историк, юрист. С 1922 г. в эмиграции. В 1926 г. в Праге защитил диссертацию «Опыты по истории древнерусских политических идей».


[Закрыть]