Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

При всей условности противоположения России и Европы как двух различных миров в одном отношении противоположение это совершенно основательно. Между «русским простором» и «балканизированной Европой» подлинно лежит мировая грань.

В Европе, обогащенной последними мирными договорами, – 11 000 км новых границ, 24 суверенных государства, независимо друг от друга творящих свою волю (островная Англия – не в счет), 24 таможенных стены, порою очень высоких, 24 политических и экономических партикуляризма на пространстве около 4 млн. кв. км. Соответственно жизнь и творчество европейских народов замкнуты в более или менее тесные клетки, тщательнейшим образом отделенные тарифами и запретами, контингентами и свидетельствами о происхождении, – в свою очередь, добросовестнейшим образом проверяемыми целой армией различно одетых полицейских и таможенных чиновников. И хотя обмен людьми за последние годы снова значительно облегчен, все же для свободного хозяйствования бесконечное число пограничных рогаток все еще служит весьма серьезной помехой, ложась, в виде накладных расходов, тяжелым бременем и на потребителя, и на производителя.

Напротив, русский простор трудно уложить в какие-либо клеточки. Всею своею многовековою историей Россия показала свое отвращение к государственной чересполосице и всенародную подсознательную тягу к расширению рамок для государственного творчества. И этот простор, по которому тоскуют, которым болеют не только оторванные от родины русские, но даже долго жившие в России иностранцы, – является великою реальною ценностью.

Русский простор есть, прежде всего, явление географическое, поскольку безбрежная равнина оказалась пространством, отведенным в удел восточным славянам. Но если правильно, что география предопределила русскую историю, как ни у одной другой страны, то с еще большим, пожалуй, правом можно сказать наоборот: русская история создала русскую географию. Ибо мы уже знаем, каких бесчисленных трудов потребовало освоение часто негостеприимных пространств; каких потоков крови стоило русскому народу закрепление государственных рубежей там, где это было наиболее необходимо для хозяйственной безопасности и политической независимости[340]340
  См. мои статьи: «Войны России» («Русский Колокол» № 3) и «Русская колонизация» («Русский Колокол» № 5).


[Закрыть]. Отсюда двойственное значение «русского простора»: как географически данной возможности и как исторического достижения, закрепившего эту возможность. Отсюда же и двоякая его расценка: в прошлом и в настоящем.

Поначалу этот беспредельный простор казался не вожделенным и благодатным, а вынужденным, навязанным, и в известных отношениях даже роковым для русского народа. И лишь тогда, когда безлюдье и бездушье пустырей понемногу заполнилось жизнью и культурой, – пространственная огромность Российской империи стала сама по себе положительным фактором.

Российское расселение по великой европейско-азиатской низменности часто сравнивают с разлитием жидкости, катящейся во все стороны, пока на пути ее не встретятся непреодолимые препятствия. Говорят также о русском море, разлившемся по безбрежной сухопутной равнине. И то и другое сравнение, однако, далеко не охватывает всей сложности русской истории: самоопределением в пространстве или внутренней колонизацией.

Разливаясь наподобие жидкости, русская колонизационная волна встречала на своем пути множество других народностей и входила с ними в весьма разнообразные взаимоотношения. Но наряду с этим основным стремлением на востоке, на севере или на юге, несоответствие между охваченным пространством и численностью колонизующего ядра создавало в пределах уже заселенной площади постоянные передвижения отдельных групп и лиц с места на место. Долгое время, пока плотность населения не достигла известной высоты, пока не были прочно прибраны к рукам все более или менее привлекательные по своим свойствам и по своей безопасности места, русское население, даже уже ставшее земледельческим, оставалось все же полуоседлым. Кочевали долгое время князья, передвигаясь из удела в удел. За ними следом кочевали их дружины и служилые люди. Кочевал и земледелец, долго не привязавшийся к раз занятому участку земли и легко переходивший на другие. Отсюда уже упоминавшиеся меры по закреплению, закрепощению крестьян, отсюда русская «крепостная зависимость», которая, однако, была не в силах совершенно приостановить, а только ввела в известные рамки процесс бесконечного и непрерывного самораспределения-передвижения, происходившего по русской поговорке: «рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше». Искатели лучшей доли стали бежать от надвигавшегося крепостного закрепления еще дальше; на север – в леса, на восток – в Сибирь и на юг – в степь.

Вся русская история есть многовековое, непрерывное движение на огромном пространстве. А так как оно не только шло по поверхности, но и создавало подпочвенные волны взаимных отталкиваний, притяжений, слияний и разрывов среди тех масс, групп и отдельных лиц, какие оказывались в него вовлечены, то движение это являлось в то же время многосложным внутренним процессом. Один вдумчивый иностранец, познакомившись с Россией, сказал по этому поводу: «Россия есть процесс. Россия представляет собой один огромный процесс эволюции».

Да, Россия есть движение. Историческое движение миллионов, ищущих «где лучше» на протяжении десятка веков. В этом движении житель севера нередко попадал на юг, а обитатель западной России на далекий восток, причем каждый переносил с собой на новую почву и в новые условия прежние навыки и привычки. В этом движении восточный славянин сталкивался и сливался с финном, татарином, латышом, поляком, литовцем, грузином, башкиром и пр. И от столкновения их происходил каждый раз какой-то неуловимый в отдельности, но несомненно существенный внутренний сдвиг. Таким образом, не только на поверхности, но и в глубине образовывались волны различных почвенных, климатических, племенных и хозяйственных воздействий. И если это происходило у каждого народа впредь до оседания на занятой территории, то у совокупности народностей, образовавших Российскую империю и еще окончательно не осевших, эти процессы растянулись на много веков и до сих пор еще не закончились. Россия все еще – движение.

Движение это напоминает какой-то сложный химический процесс в огромной реторте, в которую постепенно то подкладывают новые вещества, то повышают температуру. В нормальных условиях трудно уловить в нем передвижение отдельных частиц. Но благодаря потрясениям, внесенным революцией, мы в состоянии заметить их даже невооруженным глазом современника. Принято, например, говорить о совершившемся со времени революции «социальном землетрясении» в России. С таким же основанием можно говорить о стихийных национальных сдвигах и даже о чисто механических стихийных передвижениях из губернии в губернию, как было под влиянием голода в 1921 году, когда население отхлынуло от голодающего Поволжья.

В обычное время, пока сложный русский процесс проходил как бы невидимым, он медленно, но неуклонно создавал какие-то органические сцепления, и только теперь, попав в полосу кипения и взрывов, он влечет за собой явления бурного разложения, из которых со временем, несомненно, произойдут новые соединения. Отсюда первое и главное свойство русского простора, российской пространственности: она способствовала в прошлом созданию множества порою невидимых (как химические соединения, образующие воздух) органических сцеплений и связей: связей племенных, духовных и хозяйственных.

Другое свойство, порождающее как бы «отраву» русским простором (отмечаемую ныне у многих иностранцев, живших в России), заключается в том, что само пространство, как возможность, как точка приложения для творческих сил населения, породило благодаря необъятности своей знаменитые русские «неограниченные возможности». «Балканизация» создает определенные, иногда довольно тесные грани для приложения предприимчивости. За этими гранями – барьерами – начинаются другие условия, другой быт, особые меры по охране от иностранной конкуренции, особые законы и формальности. При балканизации все возможности становятся ограниченными, заранее точно взвешенными и для хозяйственного соревнования остается сравнительно незначительное поле. Наоборот, в России, при ничем не разграниченной огромности площади, создаются в полном смысле слова неограниченные возможности для приложения сил. Дальше мы увидим, как это сказывается в области хозяйственной географии. Здесь же необходимо лишь отметить в общей форме материальную выгодность и духовную привлекательность такой свободы выбора для приложения самых разнообразных сил и способностей, создающих представление о манящем русском приволье. Всякий предприимчивый и толковый иностранец, прилагая в России такое же усилие, как у себя на родине, получал во много раз большую выгоду и нравственное удовлетворение. Неограниченные возможности приносили в случае их мало-мальски умелого использования далеко выходящую за обычные европейские рамки пользу. Так пространство, русский простор становился фактором благополучия.

Правда, наступило это далеко не сразу: пока пространство оставалось незаполненным и неосвоенным, оно являлось угрозой, источником слабости и беззащитности – от лихого человека и хищного зверя, от неожиданного и неведомого набега или одиночного нападения. И до сих пор еще житель бесконечных равнин оказывается не защищенным от природы и, в частности, от ветров, которые, дуя почти без помех от Архангельска до Крыма и от Самарканда почти до Карпат, нередко разбивают все его хозяйственные расчеты. Так знойная, засушливая мга, проникающая из среднеазиатских пустынь до Поволжья, является постоянной угрозой русскому земледелию. В этом отношении естественные горные преграды, задерживая зной и ледяные ветры, куда более благоприятствуют производительному труду в Средней Европе.

Но эта же пространственная ширь, будучи так или иначе преодолена и освоена русским человеком, будучи связана путями сообщения, привела с течением времени к тому, что Россия, заполнившая свою равнину, оказалась чисто географически «единой и неделимой». В самом деле, по каким сколько-нибудь резко очерченным граням можно было бы наметить естественные «территориальные линии раздела» России? – По бассейнам рек, водоразделам? Но при равнинности и слабом падении рек, текущих нередко в расходящихся направлениях, признак этот для России недостаточно отчетлив. По растительности (лес – степь) деление было бы еще условнее. Такая естественная природная неделимость, вытекающая из равнинности России, и является главной основой органического сцепления ее отдельных частей. Ибо при тесной взаимозависимости между этнографией и географией народы и народцы, вошедшие в состав Российской империи, ничем друг от друга не отделенные, должны были войти между собой в более тесное общение, чем разделенные морями и горами жители Европы.

Одним из основных законов биологии является изменение животных видов в силу приспособления к различной обстановке и среде. И вот, трудно найти более непрерывную площадь распространения, чем российские равнины и особенно южные степи. Естественно, что если на них водится множество подвидов животных, то еще более велико, – в силу большей чувствительности к среде, – количество этнических подвидов и у обитающих там двуногих людей. Другими словами, при более или менее сплошном заселении и при постоянном общении населения действие русского простора-равнинности должно было постепенно и неизменно сказаться на сглажении племенных обособленностей и устранении резких отличий. И если трудно разделить Россию на резко обособленные географические районы, то еще, пожалуй, труднее распределить по каким-либо кучкам, резко отличным и обособленным, разнообразное и вместе с тем сливающееся население российских равнин. Напротив, в гористой Швейцарии, – всякий внимательный путешественник, наверное, обращал на это внимание, – сплошь и рядом у входа в туннель приходится видеть один людской тип, слышать один говор, а у выхода, на расстоянии немногих верст, совершенно чуждый первому.

Если непогожие ветры-вредители всюду проникают без помех, то и для духовных течений российский простор служил проводником, облегчавшим органические процессы племенных сближений. Русский колонизационный поток разливался по равнинам, точно поток какой-то жизненной лавы, которую ничто не могло остановить до тех пор, пока она не докатилась до Тихого океана и горных хребтов по китайской границе. Естественно, что встреченные им на своем пути народности, находившиеся к тому же на низшей ступени развития, не могли противостоять этому длительно-упорному натиску и отстоять свою племенную независимость. В большей или меньшей степени они оказались или поглощенными русской стихией, или ею пропитанными, оставив в то же время свой след в образовании сложного «русского типа»[341]341
  Каждое финское или монгольское племя, поглощаясь русскою на родностью, как бы распускалось, таяло в ней, и такое претворение азиатского элемента и составляло ценное приобретение для великой семьи европейских народов». (Проф. Шмурло. Введение в русскую историю. С. 138).


[Закрыть]. Поскольку, следовательно, речь идет о народах, встреченных русской колонизацией на своем пути, можно сказать, что географическая цельность России способствовала и параллельному установлению органической племенной связанности. В самом деле, кто сможет сейчас провести резкие племенные грани между широководной рекой русской народности и теми различными племенными притоками, из которых она образовалась? Кто даст точный племенной анализ «русского типа», впитавшего в себя множество инородных элементов от скандинавов-германцев до монголов-татар? А если так, то можно ли сомневаться в органичности процессов, вызванных к жизни великим российским расселением – основным фактом нашей истории?

Итак, русский простор, равнинность чисто биологически способствовала племенной спайке различных народностей, волею судеб вовлеченных в русский водоворот. Стойкость же русского национального самосознания, обнаруживаясь еще на заре нашей истории (лучший пример: привязанность к русскости отделенной от основного ядра около десяти столетий Угорской Руси), способствовала установлению, наряду со стихийными, подсознательными сцеплениями, также волевых, сознательных объединений оторванных было друг от друга ветвей единого русского народа.

Так понемногу заполнялись российские пространства живой творящей силой и, заполняясь ею, постепенно оживали. Процесс этот происходил медленно, ибо запасы русской живой силы совершенно не соответствовали огромности тех площадей, какие они были призваны заполнить. Россия и поныне остается страною очень редкого населения[342]342
  Плотность населения в Российской империи накануне революции (1916 г.) составляла в среднем на 1 кв. версту 9,5 чел. (Европейская Россия – 31,0; Сибирь – 0,9; Средняя Азия – 3,7). Ниже России стояла только Норвегия с 8,1 чел. на кв. км, в то время как в Германии насчитывалось 127,7, в Англии –157,9 и Бельгии – 272,1 чел. на кв. км.


[Закрыть]. Поныне остается еще множество незаполненных пространств, ждущих своих колонистов; множество возможностей, еще не использованных за отсутствием живой силы. Но все же давно изжито время, когда пустынность беспредельного русского простора являлась угрозой, опасностью, источником слабости. С оживлением пустырей русская огромность сама по себе, даже независимо от природных богатств, в ней сокрытых, стала силой, о которую разбились враги России.

Соответственно манящий и чарующий русский простор, исторически сыгравший столь важную роль при формировании национального ядра, стал источником и основой безопасности для государства Российского.

Женева. Б. А. Никольский

В России правят коммунисты. Что это за люди? Каков их умственный и нравственный уровень? Понимают ли они, что они творят? Имеется ли у них хотя бы элементарное чувство ответственности? И если нет, то чего же можно ждать от них? – Будет справедливее всего, если мы предоставим самим коммунистам ответить на эти вопросы, не упуская, конечно, из виду, что те нравственные и умственные мерила, которые они прилагают к себе и к своим сторонникам, очень невысоки и соответствуют природе их души и их дела. Это есть суд своих над своими. Действительность может быть только хуже отзывов.

Вот отзывы Ленина за последние годы его вменяемости (1921–1923)[343]343
  Отзывы приводятся дословно; советское «правописание» исправлено; курсивы внесены нами. (Примеч. редакции).


[Закрыть].

Коммунисты захватили власть в России, совершенно не подготовленные ни к государственному управлению, ни к ведению хозяйства. Это были подпольные «интеллигенты», «старые нелегальщики», «коммунистические литераторы» и «профессиональные журналисты» (Ленин, Сочинения, том XVIII, часть I, стр. 56, 82), привыкшие разговаривать, писать партийные статьи и сидеть в тюрьмах. «Нас в тюрьмах торговать не учили! А воевать нас в тюрьмах учили? А государством управлять нас в тюрьмах учили? А примирять различные наркоматы и согласовать их деятельность?.. Нигде нас этому не учили» (том XVIII, ч. I, стр. 4). Отсюда всеобщее, повальное неумение вести дела. «Ответственные коммунисты в 99 случаях из 100 не на то приставлены, к чему они сейчас пригодны, не умеют вести свое дело и должны сейчас учиться» (XVIII, ч. II, стр. 53). Необходимо «воспитание нас самих» к «изучению практического опыта», к «деловой проверке» и «деловитому исправлению» (XVIII, ч. I, стр. 56). «Буржуазные деятели знают дело лучше, чем наши лучшие коммунисты, имеющие всю власть, все возможности и ни одного шага не умеющие делать со своими правами и со своей властью» (XVIII, ч. II, стр. 40). Именно поэтому буржуазные спецы могут дурачить коммунистов: «если сколько-нибудь опытный саботажник встанет около того или иного коммуниста или у обоих по очереди и поддержит их – тогда конец. Дело погибло навсегда» (XVIII, ч. II, стр. 45). Поэтому «построить коммунистическое общество руками коммунистов – это ребячья, совершенно ребячья идея»; «управлять хозяйством мы сможем тогда, если коммунисты сумеют построить это хозяйство чужими руками, а сами будут учиться у этой буржуазии и направлять ее по тому пути, по которому хотят» (там же, стр. 41). Способность коммунистов пугать, мучить, развращать и убивать людей общеизвестна; но управлять и хозяйствовать они не умеют. «Что такое наши заседания и комиссии? Это очень часто игра» (там же, стр. 15); «у нас направо и налево махают приказами и декретами и выходит совсем не то, чего хотят» (там же, стр. 40); «надо поменьше играть в администрирование» (XVIII, ч. I, стр. 87) и «научиться бороться с волокитой» (ч. II, стр. 15); ибо «волокита и взятки» это «такая болячка, которую никакими военными победами и никакими политическими преобразованиями нельзя вылечить» (XVIII, ч. I, стр. 383). Так же обстоит дело и в ведении хозяйства: «мы доказали с полной ясностью, что хозяйничать мы не умеем»; «ответственные и лучшие коммунисты – хуже рядового капиталистического приказчика» (ч. II, стр. 28–29); «у всех работников партии и профсоюзов достаточного производственного воспитания нет» (там же, стр. 56); «на хозяйственной работе нужно… известное скопидомство; а вот скопидомничать-то мы еще и не научились» (там же, стр. 94); коммунисты «не заботятся о том, чтобы сберечь копейку, которая им дана, а составляют планы на миллиарды и даже триллионы советские» (ч. II, стр. 16); «у нас живую работу заменяют интеллигентским и бюрократическим прожектерством» (ч. I, стр. 86); «до какой степени мы в торговле дьявольски неповоротливы, мешковаты!» (ч. II, стр. 36); а «купцы над коммунистами смеются – раньше были главноуговаривающие, а теперь главноразговаривающие» (там же, стр. 37)[344]344
  В Архиве Ильина (кор. 42, п. 4) имеется следующий материал на Ленина: «Ленин – типичный полуинтеллигент-начетчик с авторитарно-дедуктивным мышлением (т. е. дурак), с аффектированной последовательностью.
  Неистовство догмы.
  Раз навсегда обозленная зависть.
  Воля разбойника (аморальность).
  Аскетизм подпольщика.
  Властолюбие тирана.
  Аморальность нигилиста.
  Когда люэс мозга развязал ему нервную спазму, он проснулся для непосредственного наблюдения и залепетал о кооперации, электрификации, а до того мыслил параноидически, т. е. живую внешнюю реальность не видел, а верил в реальность химер и схем (только выдуманных другими, тогда как настоящий параноик имеет свои личные галлюцинации).
  Чеку выдумал, снарядил и пустил в ход он сам и потребовал крови (приставив поляка с католической кровью).
  Эмпириокритицизм и Ленин.
  История с Плехановым.
  Простота жизни в Кремле была не моральным аскетизмом, а эмигрантскою привычкою и жизненным безвкусием. Индукция-дедукция (цинизм ее у Ленина), дедукция (книга о Государстве).
  Величайший утилитарист (Троцкий).
  Вера Засулич: твердокаменные.
  Костоломная политика.
  Ленин – основатель, создатель и главный идеолог чеки (он до тех пор требовал крови, пока чека не начала свои дела).
  Последние выступления и статьи (признание своих ошибок и вранья).
  Откуда фраза о кухарке?
  О фразе «грабь награбленное».
  Выдвижение как спасение.
  Фраза о «заинтересованности».
  Фраза – об убежденности и идейности, политика несерьезное дело.
  Фраза о пролетарской культуре и неграмотности.
  Фраза о рукастых коммунистах при спецах.
  «Социализм = кооперация + электрификация».
  Электрификация – как идея централизации динамики света.
  Рассуждения последних годов – наивно-искренней болтливости.
  Диагнозы Paronoiae (Lucidum Intervallum).
  Аккумуляция («косая») на единоправителя.
  Разговор Вл. Ив. с Лениным и идеализация его.
  Dieser geniale Staatsmann.
  (Lehngriesser).
  Опыт своекорыстного инстинкта и мерзавца в человеческой душе, звериное чутье, а не мудрость, гениальности никакой, начало духа, волевой элемент и дедукт. послед.».


[Закрыть].

В основе всего этого, по мнению Ленина, лежит личная непорядочность и массовая бескультурность коммунистов. «Чтобы вылезти из отчаянной нужды и нищеты, для этого надо быть обдуманным, культурным, порядочным», а этого коммунисты «не умеют» (ч. II, стр. 45). «В чем наша сила и чего нам не хватает?.. Не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет» (там же, стр. 39, 44, 17); «если взять Москву – 4700 ответственных коммунистов – не оказались ли (они) подчиненными чужой культуре, как побежденный свою культуру навязывает завоевателю?»[345]345
  Под «чужой культурой», «культурой побежденных» Ленин разумеет русскую национальную, дореволюционную культуру; «победители» и «завоеватели» суть коммунисты.


[Закрыть] Правда, «культура у побежденных мизерная, ничтожная, но все же она больше, чем у нас, как она ни жалка, ни мизерна; но она больше, чем у наших ответственных работников-коммунистов» (ч. II, стр. 39–40). «Образование в нашей стране минимальное», восклицает Ленин (ч. II, стр. 90), «нам необходимо прежде всего учиться читать, писать и понимать прочитанное» (там же, стр. 93). «Мы люди вроде того как полудикие» (ч. I, стр. 382). И затем, приведя тоном неслыханного открытия общеизвестную статистику низкой грамотности в России, Ленин заключает: «а мы болтали о пролетарской культуре…» (там же, стр. 105).

При этом низком умственном и нравственном уровне коммунисты отличаются крайне повышенным самочувствием: Ленин не раз отмечает «невежественное самомнение» коммунистических «сановников», «интеллигентское самомнение коммунистических литераторов», их пристрастие к «мишуре» торжественному коммунистическому облачению, их «коммунистическое чванство» (XVIII, ч. I, стр. 82, 384, ч. II, стр. 37). При всем том Ленин подчеркивает, что хотя среди коммунистов и имеется множество «мазуриков, обюрократившихся, нечестных, нетвердых», таких, «которые внушают отвращение человеку, в поте лица снискивающему себе хлеб» (ч. I, стр. 360–361), и хотя число таковых измеряется сотнями тысяч (ч. II, стр. 383), все же, в общем, это «лучшие представители пролетариата теперь управляют Россией» (там же, стр. 356); таким образом, все, что приведено выше, характеризует именно лучших.

Понятно, что основная затея коммунистов: передать всю политическую, хозяйственную, культурную и общественную жизнь страны в ведение диктаторски настроенных чиновников – затея противоестественная и нелепая сама по себе – получает особенно нелепый и гибельный характер вследствие такого качества партийно-человеческого материала. В своих трех предсмертных речах[346]346
  В июле 1926 года. Их можно получить в отдельном издании за 20 советских копеек.


[Закрыть] Дзержинский особенно ярко охарактеризовал вырастающий из всего этого бюрократизм, бесхозяйственность и мертвящую механичность коммунистического управления.

Протоколы коммунистических съездов, газеты и журналы, мемуары и письма самих коммунистов всецело подтверждают оценку, данную Лениным и Дзержинским.

Коммунисты необразованны, малограмотны, некультурны. «Общий теоретический уровень этой основной массы членов нашей партии чрезвычайно низок» (Зеленский. Стенограмма XI съезда коммунистической партии, стр. 361, 397; Рязанов, XIV, 691[347]347
  В дальнейших ссылках фамилия обозначает цитируемого оратора; римская цифра обозначает съезд коммунистической партии; арабская цифра – страницу стенографического отчета. Время созыва этих съездов: XI – март-апрель 1922 г.; XII – апрель 1923 г.; XIII – май 1924 г.; XIV – декабрь 1925 г.; XV – декабрь 1927 г.; XVI – должен был быть созван в 1929 г., но был отложен.


[Закрыть]); таков же «уровень политической подготовки» (Резолюция XI съезда, стр. 525). «Товарищи не знают азбуки коммунизма» (Зиновьев, XI, 363); но это еще полбеды: среди них множество просто безграмотных, что Троцкий приравнивает «духовной вшивости» (XI, 262). Количество политически неграмотных коммунистов исчисляется в 50–70 % всего партийного состава (Ногин, XII, 69; Сталин, XIII, 125, 132; Гнутенко, XIII, 194); у комсомольцев до 67 % (Бухарин, XIII, 549). Количество совсем безграмотных достигает в деревенском комсомоле 80–90 % (Бухарин, XIV, 323; ср. Зиновьев, XI, 448); однако и грамотный комсомол не учится и «поголовно совершенно ничего не читает» (Бухарин, XIII, 549).

Плохо обстоит дело и на верхах партии. На партийных съездах, где присутствует обычно весь партийный верх (1000–1500 человек), преобладает масса с низшим образованием: например, на XIII съезде было 66,8 % делегатов с низшим образованием; 17,9 % со средним; 6,1 % с высшим (Каганович, XIII, 558). При этом делегаты, конечно, были склонны преувеличивать, а не преуменьшать свой стаж. Отсюда понятны эти вечные жалобы на «катастрофический недостаток квалифицированных сил» (Резолюция, XIII, 715; ср.: Курский, XIV, 92 и др.); ибо «для того, чтобы руководить той или другой губернией, величиной почти в целую европейскую страну, тут нужны крупные силы, крупные руководители» (Зиновьев, XIV, 461), а где их взять?.. когда даже в рабочем профессиональном движении коммунистические организаторы «смыслят меньше, чем некоторое животное в тех апельсинах, которых так мало в советской России» (Рязанов, XI, 234). Поистине «нужна высокая квалификация для того, чтобы руководить миллионами» (Бухарин, XIV, 821), а у коммунистов, с самого начала лишенных «культурных и технических сил» (Орджоникидзе, XV, 396), уровень все падает и падает, ибо старшее поколение, чему-то с грехом пополам учившееся в дореволюционной России, сходит со сцены, а комсомольская «смена» растет невежественная и карьеристически настроенная: «скорее получить место», «быть забронированной», получить «целый ряд добавочных развлечений», – вот их желания (Бухарин, XIII, 549). И Крупская-Ленина несомненно права, утверждая, что «от вступления в комсомол парень не делается всеведущим» (XIII, 486). Вот почему «укреплять теоретический уровень» в партии некому (Зеленский, XI, 398); вот почему «коммунисты, работающие в наших учреждениях», никоим образом «не могут пользоваться авторитетом среди рабочих», «они не могут быть руководителями и поднимать общекультурный уровень наших ячеек» (Зеленский, XI, 399); вот откуда эти безграмотные приказы, идущие из сталинского секретариата центрального комитета партии (Ногин, XI, 60); отсюда же и безграмотность в советской прессе (Яковлев, XI, 376). Таковы же и самые видные коммунисты, за исключением нескольких людей. «Невежественные вы люди!» – кричит Рязанов Том скому, не вынесши его развязно преподносимых грубых ошибок (XIV, 798). Вот правая рука Сталина Орджоникидзе, не умеющий отличить гражданского права от уголовного (Крыленко, XV, 546); вот председатель московского совета Угланов едет революционизировать Германию, но читать по-немецки не умеет (Угланов, XV, 722)… Все эти вожди подписывают доклады спецов и хозяйственников, не читая: «мы не знаем, что делаем, а знают это другие и бумаги в наших портфелях» (Дзержинский. Речь 9 июля 1926 г., стр. 34); «наши ответственные работники, в том числе и наркомы – слишком много подписывают чужого и очень мало вносят своего» (Рыков, XV, 1044); они говорят на съездах по шпаргалкам, которые накануне выпрашивают у спецов, «чтобы несколько ориентироваться» (Кржижановский, XIII, 417), и, руководя хозяйственными организациями, они «в большинстве случаев не имеют технического образования», чем и «вносят в дело полную безответственность» (Рыков, XV, 1043).

Моральный уровень коммунистов значительно ниже умственного. Может ли быть иначе, если при партийных чистках и проверках за «чуждым», «хотя бы и честным элементом» «охотятся» «больше, чем за жуликом?» (Шкирятов, XI, 334). Это означает, что честных людей терпят в коммунистической партии лишь постольку, поскольку их душевный уровень позволяет им быть фанатическими коммунистами. В коммунисты соответственно идут люди или духовно и хозяйственно слепые, или же без совести. «Мы с вами, товарищи, ребята стреляные» (Ларин, XII, 101; ср.: XIV, 508); «шкуры у нас дубленые» (Каменев, XIV, 245). Эти люди отличаются «неумением работать, чванством, грубостью, хамством, некультурностью» (Вардин, XI, 401); обычно это командиры, диктаторы, стремящиеся создать себе карьеру, накопить политический капитал» (Сахат-Мурадов, XIV, 606); «мы все себя чувствуем руководителями, обязательно руководителями, на мелкую работу идти коммунисты не хотят» (Афанасьев, XV, 442); они изо всех сил держатся за свои, взятые с боя, места (Беленький, XII, 108); и когда перед XIV съездом Зиновьев имел неосторожность сказать, что «народная масса в наши дни мечтает о равенстве» (Угланов, XIV, 194), то коммунисты, прежде всего, испугались за свои оклады (Калинин, XIV, 319), квартиры и автомобили (Зиновьев, XIV, 443). «Хищения, злоупотребления и бесхозяйственность» этих людей в «госаппарате» Куйбышев не взялся описывать: «вышло бы слишком много» (XIII, 303): одни обогащают своих родственников (Куйбышев, XIII, 305), другие поддерживает связи с шайками бандитов и налетчиков (Молотов, XV, 1084); бывают такие случаи, что в центральном органе, заведующем внешней торговлей, «вычищаются» за злоупотребления все коммунисты (Сталин, XIII, 121). Они проповедуют «насчет изъятия» церковных ценностей, а сами «напяливают на себя», и «цепочки» у них «блестят» (Кутузов, XII, 407). Словом, это люди, которые, по выражению Иоффе (записка, написанная перед самоубийством), – «на все способны» (Ярославский, XV, 356)…

Вся эта оценка отчетливее всего выражена у Красина, их исконного сотрудника, кассира и посла. «Болтунами они были и болтунами остались, а когда дело шло не о том, чтобы произносить речи и громить статьями, а что-то создать, эти строгие вожди мирового пролетариата только и пригодились на то, чтобы совершенно без надобности, бессмысленно и жестоко проливать кровь (своих сограждан)» (письмо от 11 июля 1917 г.). «Так велико невежество на верхах, так плохо ведутся дела, что теряю всякую надежду» (письмо от 21 сентября 1922 г.). «Небольшая группа лошаков и идиотов уничтожила все, что я сделал, точно мальчик, смахнувший всю ткань паука» (письмо от 8 октября 1922 года). «До октябрьской революции никто из них не был известен ни как выдающийся писатель, ни как экономист или ученый или что-либо другое в умственном и художественном мире» (письмо без числа). «Все переживаемые нами трудности проистекают из того факта, что компартия состоит на 10 % из убежденных идеалистов, готовых умереть за ее идеалы, но неспособных жить для них, и на 90 % из подхалимов, вступивших в партию только с целью устроиться» (заявление в центральный комитет коммунистической партии).

Справедливость требует прибавить, что если есть среди коммунистов «убежденные идеалисты», то убеждения их несут унижение и гибель всему человечеству, а «идеализм» их свиреп и аморален. Но бороться за мировую власть они умеют не только на словах.

Редакция