Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

Музыкальная мысль – это мысль, высказанная умом, проникающим в самую суть вещей, вскрывающим самую затаенную тайну их, именно – мелодию, которая лежит сокрытая в них.

Карлейль

Человек слушает музыку не одним внешним слухом, но гораздо более слухом своей души и своего духа. Недостаточно «слышать» внешние звуки; надо, чтобы они вошли в душу, овладели ею, чтобы душа их запела. Но и этого мало: надо, чтобы от этого пения вострепетала духовная глубина человека, та, которая молится, прозревает и творит; и, вострепетав, начала молиться, прозревать и творчески внимать звукам. Тогда только музыка действительно осуществляется в жизни как художественное и магическое событие; тогда человек может сказать, что он слушал и слышал эту музыку.

И, Боже мой, сколько радости, умудрения и целения предстоит тому, кто услышит музыку Метнера, этого самобытного и глубочайшего русского художника[200]200
  Н. К. Метнер родился в Москве в 1880 году. Окончил Московскую консерваторию по классу В. И. Сафонова в 1900 году. Первое сочинение его появилось в 1902 году. В 1907–1908 гг. и в 1915–1921 гг. был профессором Московской консерватории. С 1921 г. живет за границей, ныне под Парижем. Печатался у Юргенсона, Беляева и в Российском музыкальном издательстве; ныне печатается у Циммермана (Лейпциг). Доселе напечатан 51 опус. Кроме России концертировал в Польше, Германии, Франции, Англии и Америке.


[Закрыть]. Какое богатство духовного содержания откроется ему, какие потоки пения омоют его душу, какие ритмические образы и события захватят его, какими молитвами прозрения и благодарности обогатится его дух!..

Быть может, все это откроется ему не сразу, особенно если он привык слушать музыку ради чувственного опьянения звуками или аналитически разлагать ее, не предаваясь ей, или еще – если сложное и богатое голосоведение не раскрывается ему сразу, а от концерта он ждет только праздного отдыха и легкой забавы. Но если он слушает музыку поющей душой и ищущим духом; если он понимает, что настоящее искусство не снижается и не льстит, что оно вправе требовать известных усилий и углубления, если он знает, что Пушкина и Шекспира надо перечитывать по многу раз, а Баха и Бетховена слушать без конца для того, чтобы действительно началось целение и умудрение, – то он может быть уверен, что величайшее доверие к музыке Метнера и неутомимое вслушивание в нее обеспечит ему неоценимую награду. Каждое следующее слушание или самостоятельное проигрывание дома (хотя бы при слабой технике) даст ему новую красоту и глубину. Эта музыка подобна книге, которую никогда не дочитаешь и которую полюбляешь тем более, чем чаще ее читаешь, книге, которая, радуя, учит; уча, облагораживает душу, и облагораживает душу именно тем, что говорит всегда о самом главном и говорит необходимое и главное.

В первый раз музыку Метнера лучше всего слушать в его собственном исполнении. Оно до такой степени выразительно и одухотворено и в то же время властно и законченно, что овладевает душой даже при большой развлеченности и утомленности. Оно не «излагает» и не «рассказывает», а скорее «показывает»; но показывает не картинно, а скульптурно или архитектурно, как живое пластическое событие. Однако скульптура и архитектура дают всего один миг, неподвижно закрепленный навсегда, а музыка дает жизнь и действие. И вот, слушавшие Метнера знают это состояние: музыка его, исполняемая им самим, заставляет пережить присутствие особой, объективной и живой реальности, которая живет не в нем (хотя, конечно, прежде всего в нем), но и не в нас (хотя, несомненно, – вот, и в нас)… Как будто выступает и развертывается нечто третье, главное, наряду с чем все остальное меркнет и забывается, – некая властно и законченно выговаривающая себя сила, диктующая вам в душу свою волю, свой ритм, закон и судьбу своего бытия. Вы прикованы и потрясены, вы еще «спрашиваете» и уже покорились; эта сила уже проникла в вас и вылепливает из вас новый способ жизни; затаив дыхание, вы начинаете ждать ее развития и ее завершения, как своей судьбы… Но вот финальное разрешение – и вы стоите перед событием, вторгшимся в вашу жизнь, стрясшимся в ней, перед выжженным в вашей душе властным и мудрым музыкальным речением: «так есть», «такова необходимость», «так виждь, страдай и ликуй…». И может быть, слушая в первый раз, вы невольно спросите себя: «Что это было? разве это бывает? разве так… можно?» – с тем, чтобы тотчас же и раз навсегда понять, что это-то и есть настоящее искусство: духовная одержимость, нашедшая себе точный и прекрасный язык и художественное исполнение.

Слушая Метнера, вы поймете и поверите, что настоящее искусство владеет магическою силою, властною и грозною, способною разверзать души и «отверзать зеницы» (Пушкин)[201]201
  Ср. особенно исполнение им сонаты F-mol, opus 5; трагиче ских отрывков A-mol и G-mol, opus 7; двух сказок C-mol, opus 8; сонаты C-dur, opus 11; двух сказок B-mol и H-mol, opus 20; сонаты E-mol, opus 25; сонаты-баллады Fis-dur, opus 27; сказки Gis-mol, opus 31; концерта C-mol, opus 33; сказок C-dur и Cis-mol, opus 35; трагической сонаты С-mol, opus 39 и др.


[Закрыть]. Вы поймете, как велика ответственность художника и какая сила целомудренного трезвения необходима ему для того, чтобы говорить на языке «озарения богов». Вы поверите раз навсегда, что музыка есть не забава, а служение и молитва, в которой «Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим. 8, 26). И тут, может быть, впервые, откроется вам все ничтожество и бессилие современного («модернистического») искусства, сладострастного и бесформенного, но крикливого и притязательного[202]202
  См статью «Кризис современного искусства» в № 2 «Русского Колокола». О сущности и атмосфере модернизма в музыке в русской литературе имеется замечательная книга Вольфинга «Модернизм и му зыка» (М., 1912).


[Закрыть].

Да, музыка Метнера поет о главном и говорит о нем необходимое и священное[203]203
  Это не значит, что сочинения его «программны» в обычном смысле этого слова, т. е. что автор пытается «помочь» немузыкальному слушателю, «подсказывая» ему зрительные образы или драматические сюжеты (напр., «буря на море» или «Франческа и Паоло» и т. д.). Од нако в известном, углубленном и утонченном смысле всякая музыка – от элементарной народной песни до отвлеченной и «беспрограммной» симфонии – имеет программу, т. е. некое пропетое душевно-духовное содержание, определенное при всей его словесной невыразимости, законченное при всей его таинственности и безо бразности, как бы сказуемое духовное тело. И никакие ссылки на «иррациональность» и «отвлеченность» музыки (теория Ханслика и другие) не могут ничего изменить в этом, ибо содержание, недоступное для мысли, остается содержанием, и притом определенным содержанием (но «определяется» оно не мыслью и не словом, а чувством и духом); и самая «отвлеченная» му зыка отвлечена от мыслей и чувственных образов, а не от своего собст венного, ею самою сказуемого содержания. Музыка глубока, но точна и определительна; ее определения – не логические и не словесные, но они зрелы и законченны. Бессодержательная музыка есть нелепость: все равно, что «узор без рисунка», что «скульптура без плоскости», футури стический набор звуков вместо стихотворения, пляска св. Витта вместо танца.


[Закрыть]. Она поет о самом страшном и последнем; но то, что она поет о нем – благодатно и победно.

* * *

Пушкин, Гоголь, Тютчев и Достоевский знали путь русской души и понимали ее задание. Ей, от природы отзывчивой и страстной, судьба искони дала испытать и вседозволяющий простор, и лесную дебрь и чудь, и зимние сны, и весеннее половодье, и хаос метели, и безумие ветра. Она испытала это все, она приняла все это в себя, и стихии мирового естества стали сродни ей. В ней самой вострепетала и раскрылась бездна, и мятеж стал ей вечным соблазном. Отсюда ее беспредельный размах, предначертывающий ей задание запредельного взлета: ибо бездну целит только Господь.

Но не тем целит Он ее, что «запрещает» ей, как Христос иногда, жалея людей, запрещал бесам; и не тем, что подавляет или убивает ее, как св. Георгий дракона: запрет и подавление могут лишь временно облегчить муку, но не могут исцелить язву мира. Он целит ее тем, что, таинственно нисходя в нее («во Ад»), вызывает в ней самой исконную жажду осанны.

Русской душе от природы дана эта разверстая бездна, эти зовы «древняго» и «родимого» хаоса (Тютчев), эта «безглагольная речь» стихий (Баратынский). Слабым – соблазн и гибель; сильным – задание и обет. И сильная русская душа всегда исходила от самого страшного и искала самого высокого и последнего, в глубокой бессознательной уверенности, что осанна не из бездны – неокончательна, нецельна и неисцеляюща. Русский творческий гений ищет не солнца над бездной, не рая после ада и в противоположность аду (Данте); из этого он исходит, с этого он начинает… Он ищет солнца в бездне и из бездны; и то обретая его (Пушкин, Тютчев), то не обретая его (Гоголь, Достоевский, Лермонтов, Врубель), не успокаивается ни на чем ином…

И как мог бы он не принять духовный опыт своего народа, как мог бы он не поднять и не понести его бремя? Как мог бы он успокоиться на наивной лучезарности греческого Олимпа? На детской святости Фра Беато Анжелико? На благоуханных идиллиях Моцарта? На наивном благородстве Шиллера или на мудрой наивности Бетховена? Как мог бы он успокоиться в мире, где предки задыхаются от черных грехов своего потомка и где в адской пропасти «мертвецы грызут мертвеца»?.. (Гоголь). Не может ли он восхотеть меньшей лучезарности, меньшей святости, меньшего благородства и меньшей мудрости: ведь он ищет солнца из бездны, формы в хаосе, закона для вседозволенности, власти над дебрью, пророчества в безумии…

Русский творческий гений ищет целения миру. Его творчество есть молитва о даровании благодати мраку. Может ли он отойти от этого задания, если оно силою судеб вросло в его национальное естество?.. Но можно ли вообще поднять это бремя? Посильно ли оно человеку без Божьего озарения и окрыления? И мудрено ли, что духовно слабые, пытаясь поднять это бремя, срываются в бездну (Скрябин и весь русский музыкальный и поэтический модернизм)? И не естественно ли, что подлинные русские достижения учительны и водительны для всего человечества?..

В этих великих и страшных традициях русского духа и русского искусства живет и дышит музыка Метнера. И живет – побеждая. И сама чует свою силу и победоносность, и радостнее всего поет о благодати[204]204
  Ср.: «Ангел» Лермонтова, романс, opus 1, № 1; третью часть сонаты F-mol, opus 5 – Largo divoto; сонатную триаду, opus 11; «Одино чество» Гёте, романс, opus 18, № 3; «Я потрясен…» Фета, романс, opus 24, № 5; соната-баллада, opus 27; «Муза» Пушкина, романс, opus 29, № 1; «Воспоминание», романс, opus 32, № 2; сказка D-mol, opus 34, № 4; сказ ка C-dur, opus 35, № 1; «Ангел» Пушкина, романс, opus 36, № 1 и др.


[Закрыть] и победе.

Метнер – ясновидец дебри, хаоса и бездны[205]205
  Ср.: opus 1, № 5, Andante; opus 2, № 3, Scerzo infernale; opus 5, вторая часть сонаты Allegro C-mol; opus 6, № 3, «Elfenliedchen» Гёте, романс; opus 15, № 7, «Meeresstille» Гёте, романс; opus 20, № 2, сказка H-mol, Minaccioso; opus 22, соната G-mol; opus 24, № 1 и № 4 «День и ночь» и «Сумерки» Тютчева, романсы; opus 25, № 2, соната E-mol с эпиграфом из Тютчева «О чем ты воешь, ветр ночной…»; opus 29, № 3, «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» Пушкина, романс; opus 34, № 1, сказка H-mol и № 3, сказка A-mol, Allegretto tenebroso; opus 35, № 4, сказка Cis-mol; opus 37, № 1, № 4, № 5, «Бессонница» Тютчева, романс; «Вальс» Фета, романс; «О чем ты воешь…» Тютчева, романс; opus 38, № 7, Danza Silvestra и др.


[Закрыть]. Они открыты ему, а его душа доступна им. Но никакими соблазнами они его не заражают: ни соблазну идеализации, ни соблазну подмены, ни соблазну смешения не подвержена его душа. Энергия его духа выносит и вынесла все то, от чего уже погибло и еще погибнет столько слабых душ. Хаос не разложил его, и бездна не поглотила его. Напротив, он заклял их и овладел ими. И вот, дебрь покорилась его ритму, и хаос запел дивные, молитвенные мелодии, и бездна озарилась и гармонизировалась.

Я знаю, что этому трудно поверить, это надо испытать и пережить. Надо самому услышать душою и духом это орфическое заклятие темных сил и их преображение, эти первозданные гармонии неподвижной морской бездны[206]206
  Opus 15, № 7, «Meeresstille» Гёте, романс.


[Закрыть], этот танец воздушной нежити, легкомысленно проснувшейся и томящейся в глубокомыслии мирового сна[207]207
  Opus 6, № 3, «Elfenliedchen» Гёте, романс.


[Закрыть], эти вой, вздохи и стоны ветра, молитвенно пропетые в сонатной форме[208]208
  Opus 25, № 2, соната E-mol.


[Закрыть], этот «темный язык» «зовущей и пророчащей» ночи[209]209
  Opus 29, № 3, «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» Пушкина, романс.


[Закрыть], эти неописуемые, мифические ритмы, в которых сказочная нечисть пытается излить свою душу, пытается любить, плясать и участвовать в солнечном празднике Орфея[210]210
  Ср., напр., сказки: opus 34, № 1, H-mol и № 3, A-mol; opus 38, № 7, Danza silvestra.


[Закрыть], эти взрывы мрачного ропота, почти кощунства, преображающегося в серафические хоралы[211]211
  Соната, opus 5, Allegro и Largo divoto.


[Закрыть], это магическое и благодатное слияние с беспредельностью сумеречного мира[212]212
  Opus 24, № 4, «Сумерки» Тютчева, романс.


[Закрыть], это тютчевское откровение о «пылающей бездне» и «звездной славе»…[213]213
  Opus 45, № 3, «Как океан объемлет…» Тютчева, романс.


[Закрыть] Здесь ночные стихии мира и души находят свой музыкальный язык; они поют, они слагают гармонии, они несомы могучими и законченными ритмами. Музыкальное просветление хаоса дается и осуществляется – им самим. Бездна раскрывается со всеми ее «страхами и мглами» и сама поет – свои вихри, угрозы и томления[214]214
  Opus 24, № 1, «День и ночь» Тютчева, романс.


[Закрыть]. Это потрясающе – слышать хоралы стихий, гармонию бездн и ритмы хаоса, потрясающе и благодатно, ибо нет строя и закона более строгого, чем музыкальный, а музыка есть дар Божий, есть живой голос осанны, данный человеку свыше. И внять осанну хаоса есть для человека высшая радость и глубочайшее утешение…

Музыка Метнера как бы говорит, утверждая и удостоверяя: «Слушайте! И самая бездна томится по благодати – по солнцу, по закону, по гармонии! И самой бездне – благодать дана таинственно и творчески!..» Стонет и томится тварь, томятся и стонут «преисподняя земли»… Но кто верно, предметно вслушается в этот стон и в это томление, тот услышит в них первозданное пение, гармонию и ритм…

Именно – первозданное. Музыка Метнера изумляет и радует не только богатством своих мелодий, их разливом, их долгим, как бы неисчерпывающимся дыханием[215]215
  Творческую силу мелодии правильнее всего измерять льющею ся долготою ее дыхания и ее способностью к самораскрытию и видоиз менению. Таково мелодическое богатство Баха и Бетховена, таково многое у Шопена (см. хотя бы его «Фантазию») и у Рахманинова (напр., Moment musical, opus 16, № 3, H-mol; первые темы Второго и Третьего концертов и др.). Ср. у Метнера: opus 1, № 1; вторая тема со наты, opus 5; Сказка B-mol, opus 20, № 1; сонату G-mol, opus 22; opus 24, № 4 и № 6; сонату, opus 25, № 1, C-mol, темы первой и особенно второй части; Сказку, opus 26, № 3, F-mol, Narrante; сонату-балладу, opus 27, Fis-dur; импровизацию, opus 31, № 1, B-mol; Первый концерт, opus 33, C-mol; Сказку, opus 34, № 2, E-mol; романс «Ночь» Пушкина, opus 36, № 5; Sonata reminiscenza, opus 38, № 1 и другое.


[Закрыть], но и их неизъяснимою первоначальностью. Здесь возможны даже прямые иллюзии и ошибки: так, иногда может казаться, что вы слышали эту мелодию… Но где? Когда? От кого?.. В детстве?.. Во сне?.. В бреду?.. Вы напрасно будете ломать себе голову и напрягать свою память! Вы ее не слышали нигде и никогда: в человеческих ушах она появилась впервые… Но вы как будто «долго ждали» ее, и «ждали» вы ее потому, что вы «знали» ее не в звуке, а в духе. Ибо духовное содержание этой мелодии – общечеловечно, исконно, первозданно и без конца томилось о том, чтобы в пении разрешить свою связанность. И вот оно разрешилось в широкую, поддонную, из древней глубины льющуюся и бесконечно простую мелодию… Как будто запело в нас вековое томление наших предков… Или как будто предвечные напевы и хоралы, слышанные нами до рождения и сохранившиеся в нас в виде «чудных желаний»[216]216
  «Ангел» Лермонтова, романс, opus 1, № 1.


[Закрыть], нашлись и наконец пропелись въяве[217]217
  Ср., напр., «На озере» Гёте, романс, opus 3, № 3; opus 8, № 2, сказка C-mol, вторая тема; opus 9, № 2 и № 3, сказки C-dur и G-dur; соната D-mol, opus 11, № 2; «Einsamkeit» Гёте, романс, opus 18, № 3; основную тему «Сумерек» Тютчева, opus 24, № 4; основную тему «Только встречу улыбку твою…» Фета, opus 24, № 6, opus 25, № 1, со ната C-mol, тема второй части; opus 30, соната A-mol, вторая тема; сказка C-dur, opus 35, № 1; opus 36, № 3, «Лишь розы увядают…» Пуш кина, тема романса и другое.


[Закрыть]. И пропелись в величайшей простоте и целомудрии…[218]218
  Ср., напр., особенно вторую тему сонаты C-dur, opus 11; или вторую тему сонаты G-mol, opus 22; или сказку G-dur, opus 9, № 3, Allegretto vivo, odoroso.


[Закрыть]

Да, эта музыка целомудренна: она не дразнит, не зазывает на сладость, не гонится за эффектом, она ничему не потакает, она абсолютно не демагогична. Напротив, она в лучшем и духовном смысле глубоко аристократична. Она всегда сдержана строгой, внутренней необходимостью; мало того, она часто дышит прямою отрешенностью: как бы молитва мира, идущая к Богу мимо человека и мимо подымаемой им душевно-личной и общественной пыли…

Музыка Метнера сочетает в себе подлинную стихийность (хочется сказать – неистовость) с кованой, завершенной необходимостью.

Но и этому не следует верить на слово, в этом надо удостовериться самому. И духовно-музыкальный анализ тем, тональностей, гармонии, ритмов и контрапунктов – вплоть до этих пауз, насыщенных зарядами задыхающегося отчаяния или требования[219]219
  Ср., напр., в сонате, opus 5, часть вторую и третью или в романсе «Мечтателю» Пушкина, opus 32, № 6, паузы перед «Постигло страшное безумие любви» и перед «Но мрачная любовь».


[Закрыть], вплоть до малейших форшлагов или с виду «случайного» бекара, таинственно превращающего минор покаяния и отчаяния в мажор прощения и утешения[220]220
  Ср., напр., финал романса «Воспоминание» Пушкина, opus 32, № 2; аккомпанемент, заключительно контрапунктируя основную тему покаяния, снизу вверх, из октавы в октаву, дает сначала la bekar и модулирует тем в мажор, а затем восстанавливает la bemol и возвращается к рыдающему минору; оплаканные строки жизни прощены и смыты в таинственной глубине (объективно!) именно потому, что для кающейся души (субъективно!) они еще не смыты (в этом и состоит сущность покаянного очищения)…


[Закрыть] – обнаружит и подтвердит глубокомысленную художественность его музыкальной ткани. В ней все необходимо. Да и может ли быть иначе, если беззаконная бездна дана, а ее благодатное преображение задано?

Однако это преображение отнюдь не формально – ни в смысле духовном, ни в смысле чисто музыкальном. Музыкальная форма модернизма, как известно, не выдержала безбожного заигрывания с хаосом и сладострастного кокетства с инстинктом: она треснула и разложилась. Но музыкальная форма Метнера выдержала напор стихий: и сумасшедшие смерчи и мятежи бессознательного не только не разложили ее, но творчески покорились ей. Это объясняется (помимо его исключительного духовно-музыкального дарования) тем, что музыка его по истокам своим целомудренна (даже в самой страсти) и до конца религиозна (даже в самом мятеже): она молится – и вопрошая, и сомневаясь, и бунтуя, и отчаиваясь. И самое от-чаяние ее скрывает за собою столь огненное чаяние, что только пустые небеса не ответили бы на него дарованием утешения; подобно тому, как сомнения Блаженного Августина и Декарта самою огненностью своею были уже действием религиозной веры и философского ведения…

Победность музыки Метнера отнюдь не сводится к ее «формально-музыкальной» выдержанности и законченности (классическая сонатная форма, прозрачное голосоведение, пренебрежение гармоническою разнузданностью и т. д.). Правда, хаос побежден уже одним тем, что принял во всей своей неистовости закон прекрасного благозвучия. Но победа эта есть прежде всего и по существу своему победа духовно-содержательная и мелодическая.

Метнер написал доселе четырнадцать сонат[221]221
  Opus 5, соната F-mol; opus 11, № 1, соната As-dur; opus 11, № 2, соната D-mol; opus 11, № 3, соната C-dur; opus 21, соната Н-mol для скрипки и рояля; opus 22, соната G-mol; opus 25, № 1, соната-сказ ка C-mol; opus 25, № 2, соната E-mol; opus 27, соната-баллада Fis-dur; opus 30, соната A-mol; opus 38, № 1, соната воспоминаний A-mol; opus 39, № 5, трагическая соната C-mol; opus 41, соната-вокализ C-dur; opus 44, вторая соната для скрипки и рояля G-dur. Считая еще два концерта в сонатной форме и сказку C-mol, opus 8, № 2, – семнадцать.


[Закрыть]. Каждая из них, развертываясь, как всегда, в двух основных (противостоящих и в то же время сопринадлежащих) темах, являет живую драму (иногда – трагедию) борьбы за светлый исход, за цельную и радостную осанну. Обычно вся соната со всеми ее частями излагает единую драму и бывает несома единым духом. Страдая и утверждаясь, то внемля второй теме и поддаваясь ей, то не внемля ей и преломляя ее ход, основная тема, содержащая обычно духовную проблему всей сонаты, ищет себе то видоизменение (мелодическое, ритмическое, модуляционное, гармоническое), которое должно дать ей самоутверждение, радость и расцвет. Она совершает свое восхождение в борьбе и усилиях; она идет к апогею или через духовную ассимиляцию со второй темой, или же через посредство третьей, содержащей иногда основное откровение[222]222
  Ср., напр., в сонате-балладе opus 27, Fis-dur; ср. также сонату, opus 11, № 3, C-dur.


[Закрыть]. Видоизменяемость этих восходящих тем совершенно исключительна; и ясно, что именно эта способность их к контрапунктическому, модуляционному и ритмическому обновлению обеспечивает им преображение и торжество.

Метнер – певец духовной победы и преображения; и вся так называемая «музыкальная форма» есть в его руках лишь путь естественного движения темы к ее апогею, лишь средство для духовного преображения этой проблематической (мятущейся и страдающей) темы. Мастер мажора (и в частности, до мажора[223]223
  Ср., напр., дивный по красоте и простоте домажорный финал трагической сказки, opus 9, № 2, Allegro alla serenata; ср. также особенно мироприемлющую сонату C-dur, opus 11, № 3; эпитафию, opus 113, № 2; «Заклинание» Пушкина, романс, opus 29, № 7; также особенно сказку opus 35, № 1, C-dur, Andante maestoso; «Арион» Пушкина, романс, opus 36, № 6 и другое.


[Закрыть], этой завершенной и царственно утверждающей тональности, столь ответственной и иногда страшной), Метнер знает все пути борьбы и страдания, ведущие к этому ладу, ибо, поистине, мажор, не выстраданный в миноре, есть лишь пустая тень мажора. Метнер приемлет мир, приемлет его со всеми его стихиями, мглами и страхами как даруемый Творцом. Его мажор родится из глубины минора, но именно поэтому он подчас так до конца потрясает и освобождает душу слушателя[224]224
  Ср., напр., мажорный финал в катастрофическом стихотворении Тютчева «Бессонница», opus 37, № 1, Es-mol.


[Закрыть]. Ибо радость вообще измеряется мерою предшествующего страдания, и полнота ликования добывается именно преодолением отчаяния.

Вот откуда у Метнера эти торжествующие, победные, ликующие финалы: эти колокольные трезвоны[225]225
  Ср., напр., финал сонаты, opus 5, F-mol; финал сонаты, opus 11, № 3, C-dur; финал сонаты opus 27, Fis-dur; финал «Музы» Пушкина, opus 29, № 1 и другое.


[Закрыть], эти радостные, самозабвенные пляски. Так празднует только прощенная и до дна преображенная стихия, и, слушая ее, чувствуешь и веришь, что осуществились величайшие обетования, что ликует как бы вся тварь, освободившаяся «от рабства тлению» (Рим. 8, 21); слышишь, как славословит тот самый голос мрака, который таил в себе мятеж и бурю… И слыша это, сам произносишь с самого дна своей души хвалу и благодарение…

Но вот преодоленный и преображенный мрак отпадает и исчезает. Начинается чистая радость солнцу и неописуемые в словах прозрения в потустороннее.

Нескончаемые гирлянды плясок одна одухотвореннее, одна упоительнее другой; так, как если бы пали или раскрылись некие от века проклятые и заваленные ворота, и из них на солнце, к голубому небу, к цветам и облакам хлынули хороводы прощенных и вдохновенно празднующих душ. Танец «грациозный», танец «празднующий», «симфонический», «цветоч ный», «ликующий», «благоуханный», «дифирамбический»[226]226
  Ср. opus 38, № 2, Danza graziosa, A-dur; Danza festiva, D-dur; opus 40, № 1, Danza col canto D-mol; № 2, Danza simfonica G-mol; № 3, Danza fi orata D-dur; № 4, Danza giubilosa G-dur; № 5, Danza ondulata E-mol; № 6, Danza dytirambica D-dur и др.


[Закрыть]… О, если бы их услышал Фра Беато Анжелико, умевший лишь чинно «выступать» со своими праведниками в райских селениях!.. Если бы их услышали грустные грации Боттичелли[227]227
  Я имею в виду левую группу танцующих дев в картине «Primavera» (Флоренция, Uffi zi, № 8360 по каталогу 1922 года). Зато представление о танцах Метнера может дать хоровод ангелов в верхней части картины Боттичелли, именуемой «Madonna col bambino, quatro Angeli e i Santi Barnaba, Michele, Battista, Agostino, Caterina e Ignazio» (Флоренция, Uffi zi, № 8361 по каталогу 1922 года).


[Закрыть] или девственные жрицы Греции!.. Если бы они услышали эти радостно и невинно танцуемые молитвы…

* * *

Но если настоящая радость родится из преодоленного страдания, то истинное прозрение дается именно через легкое и радостное одухотворение. Глубокие и тонкие стихотворения Пушкина, Тютчева, Лермонтова, Фета, Гёте и Эйхендорфа раскрываются в «романсах» Метнера именно как прозрения. Как будто редеет густая завеса, отделяющая здешний мир от нездешнего, и в воспоминании о дожизненной песне ангела[228]228
  «Ангел» Лермонтова, романс, opus 1, № 1.


[Закрыть], и в растворенном слиянии с тихой и благоуханной беспредельностью[229]229
  «Сумерки» Тютчева, opus 24, № 4.


[Закрыть], и в восприятии «неизреченных глаголов» откровения[230]230
  «Я потрясен…» Фета, романс, opus 24, № 5; ср. «Муза» Пушкина, романс, opus 29, № 1.


[Закрыть], и в экстазе любви, одолевающей грань загроб ного мира[231]231
  «Заклинание» Пушкина, романс, opus 29, № 7.


[Закрыть], и в очевидности бессмертия души[232]232
  «Цветок» Пушкина и «Лишь розы увядают…» его же, романсы, opus 36, № 2 и № 3.


[Закрыть], и в предчувствии «нетленной славы и красы» иной жизни[233]233
  Элегия Пушкина «Люблю ваш сумрак неизвестный…», романс, opus 45, № 1.


[Закрыть]… Невыразимое в словах, неопределимое мыслью, неуловимое даже для воображения начинает испытываться как подлинное, реальное, как данное в живом и осязательном откровении. То, перед чем бессилен язык, передается, например, непрерывной лестницей модуляций; уход мелодии в другую тональность, иногда в постепенном хроматическом повышении, дает реальное ощущение того, что привычный план бытия истаивает, как туман, и что душа вступает в новые, высшие планы, где «чистый пламень пожирает несовершенство бытия»[234]234
  Элегия Пушкина, opus 45, № 1.


[Закрыть] и где воистину цветет несказанное[235]235
  «Лишь розы увядают…» Пушкина, opus 36, № 3.


[Закрыть]… О, если бы каждому из на с суждена была такая смерть!..

Но пусть каждый сам слушает эту музыку. Выразить ее содержание словами – нельзя.

И вот, у того, кто услышит музыку Метнера и увидит раскрытые в ней духовные обстояния, постепенно сложится уверенность, что за этой музыкой живет особое понимание искусства, особый способ творить и особое метафизическое восприятие мира. Это не «философия» в обычном смысле этого слова, т. e. не теоретическое «учение», не «система», ни тем более отвлеченная выдумка. Но это, несомненно, тот подлинный и предметный духовный опыт, который необходим философу для его философии и вне которого он становится отвлеченным выдумщиком. Этот опыт необходим не только философу: поэт изливает его в образах и словах, художник в чувственных образах и красках, герой в волевых деяниях, отшельник в молитвах и созерцаниях. Музыканту этот опыт звучит и поет, и эти звуки и песни композитор записывает, как песни и звуки самого открывшегося ему и испытанного им Предмета. Настоящее искусство, как и настоящая философия, не выдумываются и не зависят от произвола и усмотрения автора. Они родятся в духовном восприятии и переживании Предмета – отрешенном, самозабвенном, требующем всей души и нередко выпивающем ее силы до конца. Дух человека имеет свое музыкальное восприятие, свой таинственный духовный слух, коим он слышит и веяние Творца, и вздохи его мира. Задача его в том, чтобы верно петь из глубины этого восприятия. И если он это осуществляет, он сам становится тою «семиствольною цевницею», тем дивным «тростником» (Пушкин), который «оживляется» «божественным дыханием» мировой музыки…

Сто лет тому назад Шопенгауэр уловил и описал эти объективные источники музыки[236]236
  Шопенгауэру принадлежит следующее определение музыки: «Музыка – это непосредственное проявление мировой воли».


[Закрыть]. В середине XIX века граф А. К. Толстой утверждал те же истоки в поэзии[237]237
  Ср. его стихотворение «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель…»; в письмах его к жене эта идея развита прозаически.


[Закрыть]. И вряд ли мы ошибемся, если скажем, что творческий опыт, подобный этому, вынашивает и слагает музыку Метнера. Вот откуда у слушателя это ощущение «объективного присутствия» в его музыке: она дает самое реальность и насыщает Предметом все наличное поле художественного восприятия.

За те пятнадцать лет, в течение которых я слушаю и изучаю музыку Метнера, мне не раз приходилось слышать и читать, как рассудочники и теоретические разлагатели музыки изумлялись зрелой форме его произведений: слушая внешним ухом и анализирующею мыслью, они останавливались перед «стройностью» и музыкальной «закономерностью» его сочинений, не понимая, что художественно совершенная «форма» может быть осуществлена только цельным, живым и творчески могучим содержанием. Ибо в действительности, на самом деле – никакой отдельной и самостоятельной музыкальной «формы» нет, а есть лишь тема и органически-естественное развитие того духовного заряда, который в ней живет. Так обстоит в музыке, но так же обстоит и в поэзии, и во всяком искусстве. Надо, чтобы было что сказать и чтобы это «что» – было от Бога. И не потому ли на свете так много выдумывающих и завистливых «Сальери» и так немного вдохновенно творящих «Моцартов», что большинству авторов духовно нечего сказать?

За творчеством Метнера живет и дышит не только душа большого русского национального художника, за ним живет еще особый способ музыкального и художественного созерцания и творчества, который может и должен создать школу. И эта школа, это течение будут, поистине, призваны к тому, чтобы очистить и оздоровить атмосферу музыкального модернизма.

1928. X. 4–16. И. А. Ильин

Menaggio