Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

Судьба русского коневодства, процветавшего до революции[196]196
  См. мою статью «Российское коннозаводство до революции» («Русский Колокол», № 5).


[Закрыть], показательна для всей русской культуры за последние десять лет.

К сожалению, приходится пользоваться статистическими данными почти исключительно из советских источников, всегда имеющих тенденцию прикрасить советскую действительность.

«В составе статистических органов советской власти имеются значительные кадры очень опытных и научно высококвалифицированных статистических сил. Несчастье, однако, заключается в том, что вся советская статистика превращена в служанку автократии, что она работает под гнетом чисто политических заданий» (Таллинн: «Господин Урожай»// «Современные Записки». XXVI). Это же авторитетно подтверждает сам товарищ Каменев: «В СССР даже цифры втянуты в политическую борьбу».

По мнению советского экономиста Огановского, в 1925 году в Европейской и Азиатской России, по сравнению с 1916 годом (т. е. в разгар войны после целого ряда поставок лошадей по военно-конской повинности), – не хватало 26,3 % лошадей; в конце же 1927 года Огановский и народный комиссар земледелия Смирнов пытаются доказать, что «контингент рабочих лошадей недовосстановлен на 17,3 %». Действительность же, несомненно, гораздо безотраднее. Официальный обзор сельского хозяйства 1925 года («Экономическая жизнь», № 224–225) определяет количество безлошадных по всей России в 60 %. По данным «Бедноты» (27.XI.1927) – в одной лишь РСФСР имелось в 1926 году 30,4 %, или 4,6 млн. безлошадных хозяйств. В Воронежской губернии 53 % не имеют вовсе рабочего скота. По мнению спецов, необходимо в одну Черноземную область ввозить ежегодно 100 000 лошадей! На Украине переписи 1922 и 1925 годов дали следующие удручающие цифры:

Заметим при этом, что в прежних губерниях Волынской, Подольской и Киевской лошадь мелка, малосильна и может быть использована лишь в парной упряжке.

Итак, на Украине 57 % хозяйств не имеют вовсе лошадей, коневодческие дворы, т. е. имеющие 3 и более лошадей, исчезли, и положение идет к худшему, а не улучшается. Еще хуже обстоит на Дону, где в 1920 году советская власть получила в наследие 1 млн. 200 тыс. голов лошадей, а в 1925 году их числилось всего 110 тыс. За восьмилетнее хозяйничанье коммунистических советов народилось небывалое еще явление – наличие безлошадных казачьих хозяйств, достигших, по советским данным, 42 %, а по свидетельству самого казачьего населения – 70 %. Между тем за 10 лет с 1907 по 1917 год, несмотря на войну, количество лошадей увеличилось на 680 400 голов. На Северном Кавказе, по данным краевого исполкома, в 1925 году имелось 50 % лошадей довоенного времени. У киргизов Уральской губернии, по свидетельству коммуниста, советского чиновника Шаги-Ахметова, убыло за последние 10 лет 66 % лошадей и 58 % верблюдов. В Челябинском уезде сравнительно с 1916 годом, по сообщению члена комиссии Наркомзема коммуниста Савченко, осталось в 1924 году 64 % лошадей, вследствие чего площадь посева сократилась на 50 %. Одной из многих причин недосева 1927/28 года во многих губерниях является недостаток лошадей, благодаря которому не мог быть использован огромный запас рядовых сеялок, имевшихся на организованных прокатных пунктах.

Естественно возникает вопрос: как это удалось довести русское коневодство до такого уровня?

«Черный передел» земель, давно задуманный социалистами-революционерами и осуществленный по их рецепту большевиками в 1917–1919 годах, имел ближайшим результатом не только гибель культурного поместного землевладения и связанного с ним коннозаводства, но и разорение от 4 до 5 млн. крепких крестьянских и казачьих хозяйств. «В порядке внутри крестьянского перераспределения у этих более обеспеченных групп было изъято около 50 млн. гектаров», – утверждает бывший народный комиссар земледелия А. П. Смирнов. С весны 1918 года начались своеобразные коммунистические опыты в крестьянских хозяйствах: всемогущие «комитеты бедноты» забрали у имевших несколько лошадей крестьян избыточное против минимальной потребности количество и передали начинающим собственное хозяйство, беспосевным и малосеющим. Нередко такие «перегруппировки» лошадей происходили сразу в масштабе целого ряда уездов, например в Тверской губернии. Можно себе представить, как гибли несчастные лошади, попавшие от хозяйственных крестьян нередко в руки всевозможных хулиганов, крестьян лишь по паспорту, выгнанных из столиц безработицей и голодом! Затем голод 1920–1921 годов и бескормица чрезвычайно неблагоприятно отразились на конском составе губерний Тульской, Рязан ской, Тамбовской, Нижегородской. По свидетельству иностранного наблюдателя (Leites. «Recent Economic Developments in Russia». 1922), лошади продавались за 1,5 фунта соли и 3 коробки спичек, а потребление конины было в большом ходу не только в городах, но и в селах. Даже в государственном Починковском заводе Нижегородской губернии много ценных лошадей иностранных тяжеловозных пород пало от истощения. Лучшим доказательством того, насколько оскудела Россия количественно и качественно, служат ежегодные покупки ремонтных кавалерийских лошадей в Восточной Пруссии и Венгрии. За артиллерийскими лошадьми пришлось два раза посылать комиссии в Канаду!

Основные причины современного плачевного состояния коневодства в России можно было бы формулировать так.

1. Чрезвычайный недостаток породистых случных жеребцов как результат сокращения государственных и разгром частных конских заводов.

2. Уничтожение большинства крестьянских коневодческих хозяйств.

3. Развал земской ветеринарии и отсутствие планомерной борьбы с эпизоотиями (сап, сибирская язва). В Псковской губернии, прежде очень благополучной в ветеринарном отношении, за 9 месяцев 1926 года пало 18 660 голов домашних животных.

4. Убыль молодняка от расплодившихся в огромном количестве волков, даже в местностях, где они давно перестали появляться. Обезоруженное население совершенно беззащитно.

5. Чрезвычайное развитие конокрадства, нередко сопровождаемого убийствами. Бороться с этим злом крестьянам не под силу, тем более что во многих местах милиция подозревается в соучастии со злоумышленниками.

6. Невозможность в трудовом, «карликовом», зерновом хозяйстве, являющемся теперь преобладающим во многих губерниях, содержать лошадей при отсутствии постороннего заработка.

В Западной Европе мелкие хозяйства, не имеющие возможности содержать лошадь, заменяют ее коровой. В России препятствуют этому глубокий снег, весенняя и осенняя распутица, длинноземелье, большие расстояния. Лошадь нужна не только для сельскохозяйственных работ, но и для поездок в город, волость, на ярмарку. В западноевропейской деревне для этих целей лошадь в значительной степени заменяется велосипедом, но и это при русских условиях невозможно.

С уничтожением частновладельческих хозяйств крестьяне наиболее густонаселенных земледельческих губерний от Западной границы до Волги лишились обычного заработка. В былое время их лошади большую часть года работали вне своего хозяйства. Даже в наиболее обеспеченных инвентарем имениях доставка сельскохозяйственных продуктов на станции и пристани, свеклы и картофеля на заводы, также часто некоторые полевые работы (свозка снопов, вывозка навоза) производились крестьянскими подводами. Теперь же, получив ничтожную прибавку земли, крестьянство лишилось привычных заработков и не приобрело новых. Газета «Правда» в № 76, 1924 года писала: «До революции крестьянство главным образом производящей полосы получало от заработков у крупных землевладельцев 1 млрд. рублей. В настоящее время с ликвидацией крупного землевладения этих заработков нет». Добавим со своей стороны, что не менее 60 % этой суммы падало на оплату гужевых перевозок.

Бывший комиссар земледелия Клименко характеризует положение крестьянства как «тяжелое», т. к. основа интенсификации сельского хозяйства – сельскохозяйственная промышленность (главным образом свеклосахарная и винокуренная) на 50 % разрушена («Коммунист», 12 дек. 1924). Между тем именно свеклосахарная промышленность предъявляла наибольшие требования к гужевому транспорту. Осенью к перевозке свеклы привлекались не только все местные подводы, но также целые таборы из других губерний, нередко за 150–200 верст (например, из Обоянского уезда Курской на юг Полтавской). Для заводов, расположенных вдали от железной дороги, а таких немало, крестьянские лошади в течение круглого года перевозили на станцию и обратно сотни тысяч пудов сахара, патоки, мела, каменного угля, целые волости жили извозом. Теперь же производство сахара сократилось в видах экономии (главным образом, за счет бездействующих заводов, отдаленных от железной дороги), результатом чего явилось обращение многолошадных дворов в безлошадные. Для черноземного крестьянина получается заколдованный круг: содержание даже одной лошади на 2–4 десятинах не оправдывается, а чтобы вспахать их как следует плугом, нужна четверка! Одной из главных причин общеизвестной большой урожайности экономических посевов была сравнительно с крестьянскими более глубокая вспашка.

Объяснять печальное состояние коневодства в России «наследием проклятого царизма» и последствиями войн великой и гражданской, как это склонны делать большевики, – совершенно нелепо. Читателям «Русского Колокола» известно, как богата была лошадьми Российская империя, коневодство же других государств, тоже пострадавших от войны и ее последствий, но избегших коммунизма, с изумительной быстротой восстановило свой конский состав. Так, в Италии, Бельгии и Польше уже в 1925 году не было столько же лошадей, как в 1913 году. Франция, потерявшая с 1913 по 1918 год свыше 1 млн. голов, быстро залечивает свои раны и в настоящее время, вероятно, уже достигла довоенного уровня. В Германии, несмотря на выдачу в 1920–1923 годах 400 тыс. лошадей союзным государствам, согласно условиям Версальского мира, все же в 1925 году их насчитывалось на 100 тыс. больше, чем в 1913 году. То же самое наблюдается в Швейцарии, Канаде, Аргентине. Широко распространенное после войны мнение, что лошадь архаична и не может соперничать с механическими двигателями, оказалось столь же неверно, как аналогичные предсказания, сделанные в первой половине прошлого века в связи с постройкой железных дорог. В городах лошадь успешно борется с грузовиками. Опыт показал, что для перевозок на короткие расстояния, с частыми остановками, «овсяной двигатель» выгоднее бензинного (уголь, пиво, молоко, хлеб). В Лондоне и Мюнхене пивоваренные заводы возвращаются к лошадям. В Бостоне одна угольная фирма в 1926 году заменила грузовики 5656 лошадьми, в Нью-Йорке, самом большом 9-миллионном городе мира, 73 % перевозок производится лошадьми; в Берлине их числится 45 тыс., городское управление Филадельфии содержит 1737 лошадей.

Главной же причиной увеличения количества лошадей является требование на них со стороны сельского хозяйства. Вследствие повсеместного вздорожания рабочих рук значительно возросло применение сельскохозяйственных машин и орудий (пропашники, конные грабли, жнеи и т. п.), более приспособленных для конной, чем для воловьей тяги. К этому присоединилось разочарование в моторной пахоте, оказавшейся не всегда выгодной для крупного землевладения и совершенно неприменимой для мелкого. Так, в Германии в хозяйствах менее 50 гектаров, составляющих 73 % сельскохозяйственной площади, они не имеют никакого значения. Советская «тракторизация сельского хозяйства» потерпела полную неудачу. В заседании ВЦИК XIII созыва председатель Автономной советской социалистической республики немцев Поволжья Курц сообщил, что наличность 625 тракторов, вопреки расчетам, не восполнила потерю 54 % лошадей и 47 % рабочего скота, вследствие чего получилось 240 тыс. десятин недосева. Потерпел неудачу с тракторами и сам д-р Нансен, не побрезговавший взять концессию на большие имения в Саратовской губернии и Поволжье. В журнале «Пакс» он рассказал, как вместо ожидаемых доходов он потерял 120 тыс. шведских крон (Нобелевская премия) и 107 тыс. английских фунтов…

Таково, в общих чертах, состояние русского коневодства под властью советов.

Н. Б. Щербатов

1. Организовывать людей значит распределять между ними полномочия и обязанности, устанавливать для них единое и строго определенное подчинение и, главное, ставить верных людей на подходящие для них места. Отсюда уже ясно, что организатор должен очень хорошо разбираться в людях, – кто чего сто ит и кому что можно поручить, он должен быть твердо уверен в том, что каждый из членов его организации: а) искренно хочет сделать свое дело, б) имеет для этого необходимые силы и способности (душевные и телесные, здоровье), в) умеет подчиняться и требовать, г) понять данную ему задачу. Для всего этого необходимо прежде всего научиться распознавать людей, не умеющий этого – будет делать одни ошибки и губить дело.

2. Это особенно необходимо для нашей будущей деятельности в России, где мы найдем целый кадр людей, закаленных в злобе, лжи и предательстве, множество людей с раздавленным самочувствием и сломленною волею, множество людей с невоспитанным и неукрепленным характером, и сравнительно незначительное меньшинство людей крепких и верных. Их надо будет безошибочно распознать, соединиться с ними, создать единую организацию и крепко повести дело спасения России.

3. Чужая душа есть тайна. Нет никаких материальных или рассудочных мерил для ее механического измерения и определения. Но живая и проницательная интуиция может получить в виде подспорья ряд ценных указаний или правил, все они дают только руководящую нить для душевно-морального диагноза; ни одно из них не самодовлеюще, и только все вместе они могут помочь верному освещению чужих «потемок». Но главное: только доброкачественный человек может опознать и установить чужую доброкачественность, ибо только у него имеется живое мерило личной совести. Для злодея все наши указания бессильны и бесплодны.

4. Каждый человек непроизвольно, от природы как бы «зашифрован» в своем теле и в своих поступках; и притом так, что в них прикровенно дана вся его душа. Надо научиться дешифрировать ее.

Отсюда первое правило: для распознания человека дело и тело значат больше, чем слово.

а) Важнее всего реальные поступки человека, а в поступке важнее всего – его намерение (чего именно хотел) и мотив (почему хотел именно этого). Слова ясно освещаются и осмысливаются только лучами, идущими от поступков. Как бы «ярки» и «убедительны» ни были слова человека, не суди по ним окончательно, не зная его дел. Дела же человека узнаешь, только съев с ним вместе пуд соли. Отсюда: во всякой организации неизбежна и необходима известная постепенность доверия, как бы лестница приобщенности. Малознаемому человеку поручай только ясное, маленькое и безвредное дело; и всегда с проверкою. В лишнее же не посвящай никогда никого.

б) В теле человеческая душа вся скрыта и вся проявлена: в строении головы, руки и ноги, в выражении лица, в глазах и смехе, в пожатии руки, в почерке и походке. Ныне кое-что из этого уже исследовано научно и установленные обобщения могут быть использованы. Но продумать их, усвоить и затем применять должен каждый сам. Здесь можно дать лишь некоторые намеки.

У каждого лица есть свое преобладающее, устойчивое выражение. Какое? Как изменяется оно (становится ли глупым, грубым, безвольным, трусливым, жадным, пошлым – или наоборот?) в минуту гнева, испуга, неудачи, растерянности, наслаждения, торжества, смеха. Достоевский указывает на то, что черта, вносимая в это выражение смехом, особенно существенна для души смеющегося. – Научись различать глаза откровенного человека и скрытного, прямого и хитрого, призванного повелевать и сломленного, верного и предателя, добродушного и злого, глаза лживые, хищные, безжалостные, чувственные. – Научись замечать, что делает человек с твоей рукой в рукопожатии: берет твою или, скорее, дает свою? коротко и определительно, или вяло, долго и нерешительно? дает ли одни свои пальцы или берет одни твои пальцы? жмет или предоставляет жать? как бы желая что-то выразить или как бы желая что-то скрыть и ускользнуть? – и ты скоро начнешь уверенно отличать безвольного, цепкого, жадного, эгоиста, скрытного, лживого, льстивого, целомудренного и развратного. – Многое даст тебе исследование почерков. Здесь все имеет свое значение – стояние и падение букв, их размер, их дописанность и недописанность, слабый и сильный нажим, перерывы между буквами, расстояние между строчками, закрытость букв, завитки, обрывы, подчеркивания и росчерки. Нужно только не фантазировать, а изучать, копить опыт, вчувствоваться и проверять. Начинать же надо с почерков хорошо известных тебе людей. – Научись замечать походку людей: легкомысленно-подпрыгивающую, безвольно-шмыгающую, категорически-ударяющую, мелко-семенящую, растерянно-отступающую, деловито-уравновешенную и т. д. – Научись расценивать манеры людей – то развязно-самоуверенные (иногда от большой застенчивости), то скованно-сдержанные, то хвастливо-рисующиеся, то льстиво-вкрадчивые. Ряд ценнейших указаний даст тебе хирология, то есть научное изучение руки (не хиромания, т. е. гадание по руке). И так далее – В первом разговоре всегда сажай человека лицом к свету и старайся больше узнать о нем, чем сообщить о себе.

5. Прежде всего, старайся установить верность человека, т. е. его искреннюю убежденность и стойкость в убеждении.

Есть множество людей, вообще не способных к убеждению; им нет места ни в какой организации, они всегда побегут за силою или за выгодою, доказывая ее «правоту» и «общеполезность». Таких людей нетрудно узнать: они ко всему теплопрохладны; для них все «условно» и «относительно»; они ни в чем не цельны и не окончательны; зло их не возмущает; добру они сочувствуют только тогда, когда оно побеждает; они отличаются странною «терпимостью», которую сами охотно выдают за «справедливость» и «многосторонность», они любят «примирять» противоположности и охотно «разговаривают» с людьми враждебных лагерей; убежденные люди раздражают и обижают их своею убежденностью; их ум лишен воли; их чувство беспринципно; они не верят ни во что и спешат «застраховаться» – и у Бога, и у дьявола.

В частности, не верь аффектированным людям, которые склонны проявлять больше чувства, чем в самом деле имеют (лгут и себе, и другим); избегай гомосексуальных: их духовный фарватер может всегда измениться неожиданно для них самих; всегда проверяй, склонен ли человек иронически отнестись к своей собственной святыне; полезно бывает мягко, но неожиданно поставить человеку в лоб роковой вопрос, пристально глядя ему в глаза; полезно бывает дать почувствовать, что ты ему не очень веришь, и спокойно, не обижая, но и не помогая, следить, как он выкарабкивается; полезно бывает спросить: «что ты сделаешь, если в порядке организации тебе прикажут совершить полезную гнусность?».

Помни: фальшивый тон может обессилить всякие клятвы и уверения; человек виден не в душевном равновесии, а в страсти и в волнении, слушай человека своею совестью и верь больше всего тем осадкам, которые всплывут в твоей душе по окончании разговора.

6. Старайся установить волевую силу человека. Воля не вспышка и не порыв; воля не цепкий и инертный инстинкт. Воля есть способность – убежденно, стойко и долго ломиться в одну сторону, борясь с препятствиями[197]197
  См. мою статью «О политической работе» в № 1 «Русского Колокола».


[Закрыть]. Волевой человек всегда склонен к наступлению; он всегда как будто заряжен и прицеливается; он обычно смотрит в будущее; если он пессимист, то пессимизм его не робок и не растерян, если он оптимист, то оптимизм его скрывает за собою план действий, он скучает с безвольными людьми и слегка презирает их.

Признаки безвольного человека: он не подчиняет себе обстоятельств, а приспособляется к ним, принимая их за «события» и всегда готовясь изогнуться и шмыгнуть под них; он всегда склонен отложить неприятное дело и не берется за него с самого начала; он боится ответственности и предпочитает не брать ее на себя; он колеблется долго и бесплодно; в сомнении и в трудную минуту он ищет авторитета. Такие люди нередко чинят карандаш не от себя, а на себя; не проталкивают нитку в иголку, а надевают иголку на нитку.

7. Старайся оценить ум человека и его интуицию.

Ум есть начало творческое, поэтому у умного человека всегда много своих мыслей. Ум есть способность к расплетанию (анализ!), поэтому ум вносит во все ясность, точность и определительность. Ум есть сила суждения (синтез!); поэтому он всегда ищет и находит верные объяснения и жизненные комбинации.

Однако ум не самодовлеющ; без интуиции он пуст, слеп и заносчив: вредный выдумщик и логический фразер. Именно опытом и интуицией человек берет предметы и реальную жизнь, предвидит и спасает. Полуинтеллигент не понимает этого и именно потому он впадает в рассудочность и в теоретический догматизм; он верит в полунауку и не верует в Бога.

Так же точно – ум без совести циничен, ум без веры пошл и растлевающ; ум без чувства сух, мертв и свиреп, ум без воли бесплоден и всеразлагающ. Лишенный всего этого ум оказывается ограниченным и тупым, не способным по-настоящему ни к творчеству, ни к расплетанию, ни к суждению.

Признаки глупого человека: он быстро удовлетворяется своим собственным суждением; он не подозревает пределов своего ума и легко впадает в самодовольство, он переоценивает свою интуицию и часто говорит общеизвестности; он не видит сложности и все упрощает; ему все «очень просто», – он недальновиден, легкомыслен и лишен чувства познавательной ответственности; он не изобретателен и слепо доверчив; в сомнении и в трудную минуту он теряется и ищет трафарета. Глупые бывают часто хитры. Хитрость не ум, а суррогат ума; она есть инстинктивная изворотливость, отсюда ее неблагородство, ее беспринципность и интриганство. Настоящий ум не интригует: он слишком ясен и благороден для интриги и слишком уважает себя. Поэтому интриган лишен настоящего ума; он мелок, низок и ограничен.

Заметь: человек с оригинальным и сильным умом всегда создает «свои» слова и формулы; человек с хорошей интуицией всегда отличает главное от неглавного и потому говорит по существу, с верными и осмысленными интонациями; человек, много хвастающий и все разговоры сводящий к себе, имеет слабую способность суждения; резонер всегда ограничен; настоящая интеллигентность определяется не памятью, не учеными словами, не апломбом, не велеречием и не изворотливостью в споре, но способностью к самостоятельному, зоркому наблюдению и анализу событий.

8. Человеческую душу нельзя ни определить, ни исчерпать; но именно поэтому настоящий организатор должен непрерывно наблюдать за ее проявлениями, вникать, думать и обобщать.

В частности, выбирая энергичных и действенных людей, полезно иметь в виду следующее:

сентиментальные люди часто бывают злобны и обыкновенно безвольны;

люди, таящие свои чувства в глубине (аффективные), обычно бывают молчаливее, устойчивее и выдержаннее тех, которые бурно проявляют свои чувства (эмоциональные);

заряд активности бывает обыкновенно сильнее в тех, кто не изживает своего темперамента в страстных похождениях;

люди художественно одаренные (особенно к поэзии, к музыке и к живописи) менее приспособлены к решительному и безоглядному действию;

люди, мнительно относящиеся к своему здоровью, не суть люди действия;

люди забывчивые и неаккуратные – более страстны, менее уравновешены и потому менее пригодны к долгой волевой борьбе;

лжец на словах – обманет и предаст и на деле;

к власти призваны не честолюбивые, а властолюбивые, но и из них не все;

проталкивающийся вперед всегда подозрителен, но это не значит, что держащийся в задних рядах тем самым заслуживает доверия;

люди, затаивающие обиды и накапливающие «подпольные» чувства, не заслуживают доверия и всегда чреваты сюрпризами;

большая обидчивость и мстительность очень часто скрывают за собою ограниченность и даже глупость;

всегда спрашивай о человеке: «от чего он приходит в состояние волнения или аффекта?» – и в этом направлении ищи его главную движущую страсть. Страстный игрок и пьяница всегда подлежат отводу;

не суди о человеке окончательно, пока не узнаешь и не оценишь характера его жены (или возлюбленной).

9. И еще одно: не верь в окончательность и безошибочность твоих суждений о людях; всегда утончай и углубляй свои наблюдения; всегда проверяй свои суждения чужими, будь всегда готов признать свою ошибку, не позволяй подкупать себя похвалою, лестью, вкрадчивостью или женским кокетством, блюди нужную меру недоверчивости, не позволяй своей подозрительности стать чрезмерною и увести тебя в манию преследования.

Старый политик