Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

В. Ф. Гефдинг

1. Если ты ведешь политическую борьбу за порабощенную Родину, и эта борьба заставляет тебя совершать поступки, которые твой враг признает политическими преступлениями, то ты должен заранее приготовиться к тюрьме, ссылке и, может быть, казни. Готовиться после ареста будет поздно; все должно быть продумано и предусмотрено заранее.

2. С самого начала и до конца помни, что арест и тюрьма не только не освобождают тебя от необходимости соблюдать все правила конспирации, но усугубляют эту необходимость. На воле подбор людей – случайный; а в тюрьме – и тюремщики, и заключенные присутствуют не случайно. Тюремщики прямо обязаны сообщать о тебе все, что обнаружится. Среди арестованных же всегда имеются и неопытные обыватели, и легкомысленные болтуны, и малодушные перебежчики (тщательно скрывающие свою «эволюцию»), и искусно притворяющиеся, мнимо-арестованные агенты.

3. Поэтому никогда никому не рассказывай в тюрьме настоящих причин и оснований твоего ареста. Не предавайся дешевому тщеславию; не хвастай; как бы ни был «симпатичен» твой сосед, – не признавайся ни в чем, не откровенничай, не изливайся. Будь спокоен и уравновешен. Молчи о твоем деле и сочувственно слушай, что говорят другие: скоро вся камера придет к тебе с рассказами и за утешением. А ты будь осторожен до конца.

4. Пока ты сидишь в общей камере, – старайся незаметно создать вокруг себя атмосферу корректности, справедливости, чести, организованности. Не подчеркивая, дружелюбно, но твердо – организуй и воспитывай. Никогда не раздражайся; ни с кем не ссорься. Подбери себе двух таких же соседей и создай моральный и физический авторитет в камере. Через несколько дней все будут вас во всем слушаться. А ты продолжай блюсти неподчеркнутую замкнутость.

5. Арестованные всегда томятся: обстановкой, вынужденным безделием и беспокойными мыслями. Помоги им держать хребет и создай им живое отвлечение. Организуй час утренней уборки; час вольной гимнастики; час послеобеденной тишины; час портняжной взаимопомощи; час общеобразовательных лекций (лучше не на общественно-политические темы); если возможно – час хорового пения (хотя бы вполголоса). Непременно проведи систему раннего ложения («необходимо беречь нервы!») и час молитвенной тишины перед сном. Проведи волевого, тактичного, честного старосту. Никого не понуждай: быстро вовлекутся сами. И новые сами будут примыкать. Самые свирепые сторожа быстро начнут уважать вас (их победит инстинкт порядка). Весь этот дух камеры быстро обозначит мнимо-арестованных: изолируй их, не оскорбляя; и они скоро уберутся сами.

6. Не пиши ничего конспиративного из тюрьмы на волю; перехваченная записка есть неопровержимая улика против тебя и против адресата. Передавать можно только устно; и то через людей абсолютного доверия и конспиративной опытности. Неосторожные письма погубили не одного борца.

7. Заранее внутренно приготовься к долгому одиночному заключению, суровому – без передач, без свиданий и без денег. Для этого научись подолгу молчать и изживать душевные муки и смятения не в беседах, а наедине с собою. Ничто не поможет в этом так, как ежедневная молитва.

8. Одиночное заключение содержит в себе пытку пространством и неподвижностью. Тебе поможет легкая вольная гимнастика (аккуратно два раза в день, по полчаса, не до утомления) и дыхание (система Кофлера: лежа на спине, с вытянутыми руками и закрытым ртом, дыхание через нос до наполнения легких, выдыхание через сжатые зубы на букву «с-с-с»; то и другое как можно медленнее, с перерывами, прибавляя каждый день).

9. Одиночка есть пытка бездействием. Создай себе внутреннюю занятость: читай наизусть любимых поэтов.; сочиняй сам стихи, хотя бы плохие; решай математические и шахматные задачи; отыскивай ко всему родовые и видовые понятия; делай мнемонические упражнения (только легкие). Особенно же: ищи самые чистые моменты твоей жизни и живи в них воображением и чувством; подолгу пребывай мыслью с твоими любимыми Святыми и героями; укрепляйся в мысли о бессмертии твоей души и о существенной реальности духовного начала; постоянно, до самозабвения, уходи мыслью в благость Божию, в священное естество России и в бесконечность вселенной. Тогда ты быстро научишься совсем не смущаться при мысли о смерти и казни.

10. Научись заранее обходиться без курения; иногда курильщики, умные и честные люди, бывают готовы на всякое унижение из-за папиросы. Только внутренняя сосредоточенность поможет тебе легко переносить муки голода: вспомни великих постников и отшельников.

11. В одиночке к тебе придут соблазны. Первый соблазн страха: воображение начнет рисовать тебе твои опасности (сцены погони, допроса, казни) – бывшие и будущие, возможные и невозможные, заставляя тебя все снова и снова «бороться» и «одолевать», как в кошмарах. Останови эту больную игру усилием воли: мания преследования таит в себе для многих сладкую отраву; она может совсем разложить твою душу; не поддавайся ей. Дай воображению другую пищу. Не пытайся предрешать своих ответов на допросе: в нужную минуту ответы придут сами. Отдай на волю Господа и жизнь свою и ее срок; и страх исчезнет.

12. Второй соблазн самоосуждения и сомнения в избранном пути: ты увидишь тактические ошибки, сделанные тобою в прошлом, они покажутся тебе «роковыми», чуть не «преступлениями»; отсюда родится тоска о том, что ты, может быть, уже «погубил кого-нибудь», смятение и сознание, будто ты «не должен был ввязываться в борьбу». Оставь это мнительное малодушие: оно есть действие не совести, а страха и утомления. Не ошибается только тот, кто не действует; бездействующий же совершает не ошибку, а преступление. Ошибки стоит продумывать не для самотерзания, а только для того, чтобы их больше не делать. Бог видит огонь твоего сердца и твоей воли; а Родина не судит твои ошибки.

13. Третий соблазн искренности. Тебе, может быть, придется лгать на допросе, и эта ложь может показаться тебе трусостью и унижением: вспыхнет искушение открыто «во всем» сознаться. Не поддавайся этому соблазну: врагу твоей Родины ты не повинен ни откровенностью, ни искренностью; крепко зажми в душе чрезмерную впечатлительность; помни, что ты обороняешь не себя, а дело; будь прозрачен перед Богом и совестью – и загадочен перед лицом врага; в случае же неудачи – предоставь «изобличающему» тебя следователю его дешевое торжество. Спокойно и мужественно обороняй Родину вынужденною ложью.

14. Четвертый соблазн – компромисс. Его предложат тебе враги, уговаривая и угрожая; обещая «помилование» и «спасение»; доказывая тебе твою мнимую неправоту и изображая свою силу, свою идейность и свою справедливость. Не верь им; им надо вовлечь тебя в предательство, унизить, использовать и морально раздавить; а в случае нужды они все-таки убьют тебя, компромисс есть договор; а тебя завлекают обманом в покорность и гибель. Компромисс есть взаимная уступка: а тебя вовлекают в одностороннюю сдачу. Обманешь ли ты шулера, который даже не скрывает своего шулерства? Что можешь ты «уступить» ему из дела твоей Родины? Спокойно держись до конца; ясно и твердо смотри в глаза врагу. Все в воле Божией.

15. Если вернешься с допроса в одиночку измученный – не делись ничем ни с соседями, которые начнут перестукиваться с тобою, ни с новым «сожителем», которого внезапно подсадят к тебе в камеру: это наверное шпион. Одиноко береги свою тайну. У тебя есть исходы: молчаливая молитва и тихие ночные слезы (закройся с головою!) облегчат твою душу.

16. Если тебя будут подвергать душевным пыткам – подолгу держать под револьвером, водить на расстрел и не расстреливать, убивать других в твоем присутствии, оставлять тебя в мертвецкой с трупами и т. д. – то, вернувшись в одиночку, дай полную волю слезам, стонам и крику: душевное потрясение сломит тебя, если ты его не изживешь. Но помни, что только способность к высшим молитвенным напряжениям (до экстаза) может обеспечить тебе духовную победу в этих испытаниях.

17. В предвидении всех возможностей – заранее изучи яды: их добывание, их хранение, их действие: в любой момент тюремного заключения ты должен быть властен и над своею смертью.

Копию снял

Старый политик.

 
О, этот век, воспитанный в крамолах,
Век без души, с озлобленным умом!
 

Ф. И. Тютчев

С прекращением страха Божия начинается разнуздание всех страстей и господство такого образа мыслей, который затопит мир потоками крови.

Лейбниц

Люди наших дней рождены для порицания: от всего Ахиллеса они видят одну лишь пяту.

Эбнер-Эшенбах

Все разрушать и все опорочивать – легче, чем самому создавать что-нибудь положительное.

Бисмарк

Добрые болтуны, неряхи словесные!.. Вы хуже негодяев, вреднее.

Лесков

Каждое сословие имеет свою чернь.

Граф В. А. Соллогуб

Никто не судит с такою резкостью, как необразованный; он не признает ни доказательств, ни опровержений, и воображает, будто он всегда прав.

Фейербах

Полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, неизвестный до нынешнего столетия. Полунаука – это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, перед которым все преклонилось с любовью и с суеверием, до сих пор немыслимым, перед которым трепещет даже сама наука и постыдно потакает ему.

Достоевский

На допросе он нес свой вздор и выставлял себя предтечей других, сильнейших и грозных новаторов, которые, воспитываясь на ножах, скоро придут с ножами же водворять свою новую вселенскую правду.

Лесков

Мы сделаем такую смуту, что все поедет с основ… Рабы должны быть равны… Не надо образования, довольно науки!. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство… Одно или два поколения разврата теперь необходимо; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь – вот чего надо! А тут «еще свеженькой кровушки», чтобы попривык… Я мошенник, а не социалист… Мы провозгласим разрушение… Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал…

Достоевский

 
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать;
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек.
 

Лермонтов

 
Я кинулся туда, где ужас роковой,
Где страсти дикие, где буйные невежды
И злоба, и корысть!..
 

Пушкин

 
Ворон ворону в ответ:
Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый…
 

Пушкин

 
От лихих гостей
Нет нам обороны,
На главах у нас
Черные вороны…
На главах у нас,
Затмевая звезды,
Галок стаи вьют
Поганые гнезда…
 
 
Ой, орел, орел,
Наш отец далекий!
Опустися к нам,
Грозный, светлоокий!
Ой, орел, орел,
Внемли нашим стонам!
Доле нас срамить
Не давай воронам…
 

Граф А. К. Толстой

Если мы сплотимся, то мы выбьем и дьявола из ада.

Бисмарк

Собором и черта поборем.

Русская пословица

Спасти русских могут только русские.

<И.А. Ильин>

Честно служи твоему веку; но никогда не служи злому гению твоего времени.

Лафатер

Что самому воровать, что вору стремянку держать – одно.

Русская пословица

Важнее всего того, что ныне наполняет мир шумом, было бы вот что: вновь пробудить народ ко всему доброму и прекрасному, к верности и усердию, к чувству родины и отечества.

Розеггер

Что нам теперь нужно, как хлеб насущный, – это царственное настроение ума.

Лиэнхард

Спасение от гражданской войны – в забвении.

Публий Сириец

Справедливая реформа и прямодушный образ действий – вот наилучшая политика.

Завалишин

Надо открыть дорогу таланту… – это действительно истина, даже полная истина. Только этим может завершиться революция.

Карлейль

По путям жизненных бед и ужасов Господь ведет нас к новому порядку вещей. Нельзя вернуть события назад. Вперед же! И пусть рухнет все то, что не может долее стоять.

Пертес

Живите, государи мои, люди русские, в ладу со своею старою сказкою. Чудная вещь – старая сказка! Горе тому, у кого ее не будет под старость.

Лесков

Среди тех, кто остался в России, есть много именно таких, которые «сознательно готовились к подвигу», и еще больше таких, чья жизнь сама развернулась в подвиг, помимо их изначального намерения; есть такие, которые действительно вначале «струсили», а потом окрепли и утвердили свою верность России; есть множество религиозных исповедников, гонимых за веру. Именно к ним, к тем, кто любит Россию, обращена статья «Вы наши братья» («Русский Колокол», № 2). Есть героизм активный; хвала ему! Но есть героизм мученический и исповеднический; позволительно ли христианину забывать об этом? Мученик не должен порицать меченосца; это была бы сентиментальная фальшь. Но позволительно ли меченосцу хулить мученика? Нет в жизни единого и единственного пути для служения и для борьбы. Меч не каждому по силам; и если бы «тогда» ушли «все», т. е. и те, кому меч не по силам, то белые армии оказались бы только перегруженными небоеспособным и изнемогающим человеческим материалом. – Но к обывателю, как таковому, и к предателю, как таковому, эта статья совсем и не относится.

Н. В. Ш. в Ницце. К. С. в Люцине

Строя организацию, нельзя доверять «всем»; но нельзя и «никому» не доверять. Необходима осторожность; но такая, которая не обижала бы и не отталкивала бы людей. Вновь принимаемый должен непременно проходить период неподчеркнутой испытуемости, например, обязательный для всех стаж «члена соревнователя». Вы правы: мы живем в эпоху обостренного взаимного недоверия. Но тем необходимее, тем драгоценнее установить кадр безусловного взаимного доверия. Надо учиться распознавать людей. Наш журнал вернется еще к этому.

В. П. Ferrière aux ètangs

Мера собственности должна быть творческою, т. е. она не должна быть ни слишком малою (например, ничтожный клок земли, на котором нельзя повести интенсивного хозяйства), ни слишком большою (например, огромное лесное хозяйство, непосильное для частного владения и потому лежащее втуне). В каждой стране есть своя мера собственности, необходимая для хозяйственного цветения. – Ранг должен быть не только справедливым (т. е. соответствовать способностям и заслугам), но и подвижным, т. е. открытым всякому достойному (отрицание кастовых и сословных награждений), и открывающим ему перспективу честного восхождения. – Каждый «инородец» в России может стать и быть русским, нашим верным братом и соотечественником. Для этого он должен только поставить свою русскость выше своего расового, племенного и провинциального самочувствия, эта формула такова: «я – русский; и притом – армянин». Но не такова: «я – армянин; и свои армянские дела недурно обделываю в России».

А. Б. Болгария. Мина Перник

Редакция

№ 5

Великий духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В этой духовной стихии исчез и обновился мир.

Греческое вероисповедание, в отличие от всех прочих, дает нам особенный национальный характер.

Гордится славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие.

Россия слишком известна русским.

Клянусь вам моей честью, что я ни за что не согласился бы ни переменить родину, ни иметь другую историю, чем история наших предков, какую нам послал Господь.

А. С. Пушкин

Светлой героической памяти Петра Николаевича Врангеля

Мы знаем, мы хорошо знаем, что нужно нашей Родине. России нужен герой, за которым радостно пойдут все сильные, все благородные и верные; пойдут служить, спасать и строить, забывая о себе и памятуя только о всенародном деле. России нужен могучий человек, рожденный для властвования; зоркий, как орел; благородный, как совесть; свободный, как вдохновение. Вождь, призванный к единоначалию, способный к непререкаемому велению; с государственной мудростью и гениальною шпагою. В этом исход: это необходимая и драгоценная форма всероссийского спасения и возрождения; и доколе она не создастся и мы не будем готовы влиться в нее, – дотоле будет тянуться партийная суетня, то злодейская до неистовости, то безвольная до преступности.

Напрасно думать, что время героев и героизма прошло безвозвратно; оно не прошло и не пройдет никогда. Не истощились и не истощатся силы Божественной благодати, посылающей людям свои дары мерою щедрою, но неравною; и пока длится человеческая история, до тех пор силою вещей будут выдвигаться великие люди, отмеченные духовными дарами и энергией и призванные нести общее бремя. Так всегда было, так всегда и будет; и в этом законы истории неизменны и непреходящи.

Люди неравны от природы: им дается неодинаковая воля и неодинаковая прозорливость. Бессмысленно и гибельно – подчинять волевого безвольному; нелепо и вредно – давать им в жизни одинаковый вес. Суждения близорукого и прозорливого неравноценны; и нельзя требовать от зрячего, чтобы он шел за слепцом. Нелепо думать, что слепцы сумеют найти прозорливого, «выбрать» его и подчиниться ему: не найдут – ибо слепец совсем и не знает, что такое прозорливость, и не верит в нее; а если случайно найдут, то замучают или растерзают его из зависти и злобы. Люди неравны от природы; и это неравенство обязывает более сильных и более зорких к ответственным выводам, решениям и поступкам.

Но люди неравны не только от природы: они отличаются друг от друга по своему нравственному уровню и по своим целям. Не может трус вести храброго; не может совестный подчиняться бессовестному; беда, если подлецы поработят благородных; но вести призван тот, у кого личная страсть насыщена всенародным делом. Бессмысленно ожидать, что трусы и жадные сумеют и захотят выдвигать доблестных; напротив, они всегда будут готовить им гибель – клеветою, интригою и предательством. И это возлагает совершенно определенные обязанности на всех более честных и верных родине.

Героический вождь всегда дается народу свыше. Он является «всегда точно молния с неба» (Карлейль). Но для свершения своего дела он должен быть еще узнан, принят и возведен. И вот, если что-нибудь оскудело в человеческой истории, то не таинственная и благодатная сила природы, дарующая народу героя и вождя, а способность толпы узнавать величие чужой души и готовность негероев радостно подчиняться герою. Современный человек толпы развеивает и растрачивает лучшие силы своей души: веру в Бога, инстинкт национального самосохранения, вкус к духовному качеству, чувство своей личной ограниченности. Он самоуверен и притязателен; он плоскодум; он верит в химеру равенства; он убежден, что количество выше качества. Дар Божиею милостью не трогает его пошлой души; повиновение «лицу» кажется ему унижением; он предпочитает льстеца вождю; и самую рабскую из своих черт – неспособность преклоняться перед духовным величием – он принимает «за чувство внутренней свободы». Он идет мимо героя и не видит его; а если узнает о нем, то встречает его хулою и злобою. Душа его опустошена и бесплодна; и потому она корыстна и продажна. И всеобщее голосование ведет лишь к сложению двусмысленных нулей.

Герой – не Бог, а человек. Правда, он силен сверхчеловечески; но он не всемогущ; и действие его подчинено законам природы, общества и истории. И если его народ одержим бесом глухим и немым; и если окружающая его «общественность» болеет праздным честолюбием и жалким, демократическим самомнением, – то самые великие и вдохновенные напряжения его не дадут плода и лишь превратят его жизнь в муку и скорбь. Народ должен принять героя; его зовущий голос должен быть услышан, понят и почувствован. Воля героя, – как некая горящая купина; но горение ее должно передаться другим и охватить всех. Прозорливость его безошибочна и спасительна; но она нуждается в доверии и повиновении. Дела его – подобны его совести; но они нуждаются не в инсинуации и не в клевете…

В человеческих делах есть таинственная сила – личной веры в вождя и личной любви к нему. Не всякий, в кого люди верят, силен; и не всякая любовь вдохновляет того, к кому она направлена. Но человеку с сильной и ведущей волей необходимо личное доверие для того, чтобы он мог развернуть все сокровища и все возможности своего духа. Оно необходимо ему не столько для того, чтобы укрепить его веру в его собственные силы – ибо у призванного вождя эта вера бывает почти всегда на уровне его реальных, великих сил; – сколько для того, чтобы душа его почуяла весь раскрывшийся ей необъятный простор общественного созидания и ответила на это всею полнотою доступного ей напряжения. Доверие заряжает волю вождя; повиновение – несет ее к победе. Доверие и повиновение превращают его в живой, творческий центр страны; они как бы удесятеряют его силы и извлекают из его воли лучи неизмеримого напряжения и неописуемой значительности. А вырастающая из этого личная любовь к вождю дает ему ту творческую уверенность, то удовлетворенное равновесие, которое необходимо ему для того, чтобы окрылилось и углубилось его вдохновение.

В этом таинственном процессе духовного заряда и разряда вождь, – кто бы он ни был: полководец, правитель или монарх, – срастается со своею страною в великое и вдохновенное единство; и единение это оказывается тем более жизненным и плодотворным, чем более искреннего доверия и волевой преданности вождь встречает на своем пути. Напрасно люди рассудочные, слепые и завистливые пытаются противо поставлять вождя народу и уверяют, будто его власть покоится на «узурпации», будто он «деспот» и «тиран». Петр Великий не противостоял России, а носил ее в себе и нес на своих плечах ее историческое бремя; и лучшие русские люди его времени, служившие ему за совесть, были не «его холопами», а подлинными слугами и строителями России. Армия, обожавшая Суворова и всегда бестрепетно ходившая с ним на смерть, состояла не из униженных рабов, а из русских людей, возвысившихся до волевой преданности Родине и ее гениальному полководцу. И русскую культуру творили не подпольные убийцы Царя Освободителя, «отвергавшие» «личное начало» и подготовлявшие революционную диктатуру, а те мудрые и преданные слуги России, которые умели служить Родине, служа Царю, и которые дали миру реальное и вечное доказательство того, что единовластие – не враг культурной свободы.

Преклонение перед благородной и сильной волею героя и вождя – не унижает душу, а возвышает ее. Унизительно пресмыкание, а не доверие; позорна лесть, а не преданность; отвратительна интрига, а не прямое и честное служение. Но прямое и честное служение совсем не требует ни слепоты, ни тупой покорности, ни отказа от внутренней, духовной свободы; напротив: ведущий ждет от ведомых разума и совета; честной идейности и мужественной правды; служения за совесть, а не бессовестного и раболепного прислуживания. Истинный вождь есть мастер и художник власти; он не покушается ни на чью внутреннюю свободу, но только полагает конец честолюбивой болтовне и ненасытному партийному и личному интриганству. Свобода не в политическом разнуздании, а в верности своим убеждениям; и не в отсутствии подчинения и обязанностей, а в незыблемости личных прав. И раб не тот, кто умеет служить за совесть и повиноваться с достоинством, но тот, кто при слове «вождь» уже яростно трясет воображаемыми цепями, и в ком геройство Божией милостью вызывает лишь зависть и злобу…

Герой нужен России: верный Ей художник власти! Человек, который не колеблется, не приспособляется и не бежит навстречу событиям; но заранее, издалека предвидит эти события и лепит из них свое будущее служение. И власть идет к нему сама, как музыка к вдохновенному музыканту, как стихи к великому поэту. России нужен могучий слуга, который призван служить властью; который видит зраком орлим и ведет дланью мощною и бестрепетною; который сам горит и потому других зажигает; в котором живет пафос государственной прозы и национальная идея, способная овладеть нашей исторической трагедией.

Такой человек необходим России и он будет ей дан: если не теперь, то позднее. А нам, в ожидании его и в предвидении его, нам надлежит готовить свою зоркость и свою совесть для того, чтобы распознать его и встать вокруг него несокрушимою, верною стеною. Ибо «одно из двух: или мы научимся узнавать истинных героев и вождей, взирая на них; или же нами неизменно и навеки будут управлять негеройские люди» (Карлейль)… те самые, которые для истинного героя имеют одну хулу. Да не будет этого в нашей России!

Редактор