Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

Помните только одно: для того, чтобы правильно рассуждать о разделениях и препятствиях – нужно знать. Чтобы знать, как следует – нужно подняться выше, дабы не путать важного с мелочью. А пока вы внизу – верьте тем, которым вы доверились и которые, стоя выше – лучше и видят. А их выбирайте по указанию своей совести.

Но пойдемте гулять, – добавил, – мы поднимемся на гору, и я вам на практике докажу правильность моей теории.

И мы пошли.

Г. А. Шереметев[170]170
  Не установлен.


[Закрыть] (Окончание следует)

Организационная способность русского народа есть одна из труднейших загадок человеческой истории. Народ, создавший государство, – по размерам территории второе в мире, а по численности населения третье[171]171
  См. «Русский Колокол», книгу первую, статьи: «Русская территория» и «Население России».


[Закрыть]; одолевший все препятствия сурового климата, континентального массива, лесов, болот и степей, пестрой разноплеменности, разноязычия и разноверия[172]172
  См. «Русский Колокол», книгу вторую, статью «Истори ческое бремя России».


[Закрыть], незащищенности границ, татарского ига и непрерывных вековых войн[173]173
  См. «Русский Колокол», книгу третью, статью Б. А. Ни кольского «Войны России».


[Закрыть]; и при всем том не только не растративший своих душевно-духовных сил, но соблюдший свой национальный лик и явивший его другим народам в величии и красоте – должен был бы обладать исключительным организационным даром и умением… И в то же время этот народ обнаруживает на протяжении всей своей истории склонность к внутренним несогласиям и распрям, которые в среднем раз в сто лет принимают форму смуты, междоусобия или революционной резни… Междоусобствовали русские люди в период уделов; ссорились и ходили друг на друга под татарским игом; разложили и чуть не погубили свою страну в великой Смуте; резались в годину Разина; бунтовали бесперечь при Петре Великом; опять резались в годину Пугачева; раскачивали резню в лице декабристов и народовольцев; и в начале двадцатого века в два приема раскачали ее так, что мировая история не может вспомнить подобного кровопролития…

Как же совмещается в русской душе эта способность к организационному творчеству (и в большом, и в малом масштабе) – с этой тягой к распре и смуте, к разложению и анархии? Почему наши враги, хулители и предатели могут с такой развязной уверенностью твердить о нашей организационной бездарности и немощи? И что мы можем ответить им, ликующим и грозящим в час нашего развала и лихолетья? Ведь у соседей наших даже басня (несправедливая) по этому поводу сложена, будто «один немец – ничто, два немца – организация, три немца – порядок; один русский – талант, двое русских – распря, трое русских – скандал и хаос…». Где же правда?

Установим с самого начала, что русская душа действительно таит в себе большую организационную способность или, если угодно, удобо-организуемость.

Первым доказательством тому является русская армия; Россия, обороняясь и закрепляя свои рубежи, провоевала всю свою историю. С армией, неподдающейся крепкой спайке на фронте и в тылу, – она не просуществовала бы и ста лет; она не одолела бы татар, не отразила бы поляков, шведов и турок, не выдержала бы военных напряжений XIII и XIX веков. Это доказывает, что русский народ, добиваясь организации, радея о ней, умеет организовываться отнюдь не хуже своих соседей.

Ясно также, что за русской армией в течение всей истории стоял слагавший ее, обучавший, водивший и кормивший ее русский государственный центр; тот самый центр, который своим искусным политическим домоводством собрал Россию воедино[174]174
  См. «Русский Колокол», книгу третью, статью И. И. Лаппо «Московские князья-собиратели».


[Закрыть], который замирял и замирил ее, который блюл русские интересы, осторожно направлял великий процесс русской колонизации[175]175
  См. «Русский Колокол», книгу пятую, статью Б. А. Никольского «Русская колонизация».


[Закрыть], ограждал и насаждал ее земледелие, промышленность и торговлю, строил русские дороги[176]176
  См. «Русский Колокол», книгу пятую, статью А. И. Бунге «Великий Сибирский путь».


[Закрыть] и каналы, закрепил и потом освободил русские сословия и, наконец, создал и взрастил русское просвещение.

Не смешно ли говорить о русской организационной бездарности и немощи?

* * *

Однако столь же неосновательно и слепо было бы утверждать, что удобо-организуемость русского человека всецело зависит от приказа и принуждения государственного центра и что, предоставленные сами себе, русские люди быстро превращаются в общественную пыль. Вся история России не соответствует этому.

Так, Россия искони знала местное и сословное самоуправление, начиная от древних торговых городов, «вервей» и «погостов» (XII век); восходя к тяглым «обществам» и «мирам», «черным сотням» и «слободам», к казачеству с его великим колонизационным движением на окраинах Юга и Востока; кончая позднейшим самоуправлением – дворянским, купеческим, мещанским, крестьянским и, наконец, земством и городом последнего века. Столетиями вынашивало это самоуправление свой особый уклад – в избрании, в разверстке, в учете и в круговой ответственности, а в дальнейшем – во внутреннем самообложении и в удовлетворении ряда важнейших местных интересов и нужд. Оно вырабатывало и свое обычное право, имевшее особенное значение в крестьянском самоуправлении.

Однако и помимо этого организаторства, так или иначе оформленного государством, Россия знала самоуправление церковное – приход, монастырь и церковный собор. Просмотреть монастырскую культуру на Руси – религиозную, нравственную, умственную и хозяйственную – значило бы поистине просмотреть слишком многое.

С древнейших времен, еще с XII века, Россия выработала, далее, замечательную – одновременно строгую и гибкую – культуру артелей, истинное создание народного организаторского таланта. Этой формой деловой самоорганизации Россия была пронизана сверху донизу: артели рабочие, биржевые и комиссионные – слагались и работали повсюду веками, никем не насаждаемые и едва регламентируемые законом. Только этим долгим опытом и объясняется возможность того бурного расцвета кооперативного дела, который Россия переживала за последние десятилетия.

Нельзя не упомянуть о русском хоровом и музыкальном организаторстве. Знатоки хорового дела прямо указывают на исключительную способность славяно-русского племени к многоголосовому пению, которое ведется по слуху, верно и без подготовки. Для человека, понимающего душевно-духовную сущность пения и музыки, одно это наблюдение само по себе могло бы предрешить вопрос о способности русского человека к самоорганизации. Отсюда достижения русских хоров, знаменитая культура киевских распевов, расцвет церковного пения при Иоанне Грозном, позднейшие хоры (Славянского, Архангельского, Императорской капеллы, синодальный, чудовской, московского Большого театра) и русские симфонические оркестры.

К этому ряду явлений необходимо отнести и русские частные театры, особенно Московский Художественный театр, это истинное чудо организации; многочисленные частные (средние и высшие) учебные заведения; благотворительные общества, московские университетские клиники, и многое, и многое другое.

Нужна поистине партийная или вражеская ослепленность для того, чтобы все это замалчивать или отрицать…

Однако наша основная загадка этим, конечно, не разрешается. Ее разгадку и объяснение надо искать в следующем.

Организационная способность русского человека не воспитана, не закреплена характером и чувством долга и отнюдь не механизирована (как у некоторых европейских народов). Русский человек первобытен и органичен в своем организаторском деле. Поэтому он создает успешно там, где он верит и любит, где он имеет талант и вдохновение. Но там, где он не заинтересован, где он безразличен, холоден или не чувствует призвания, там он быстро распускает внимание и волю, становится ленив и небрежен и слабохарактерно предается страстным и корыстным влечениям. А так как жизнь отнюдь не состоит из одних удовольствий и человеку всегда нужны огромные усилия для самопонуждения, то соблазн двинуться по линии наименьшего сопротивления, по линии корысти и страстей – становится для русского человека слишком часто легким и близким. От этого обсыпания и разложения его удерживали обычно только три силы: вера в Бога, вера в вождя и государственное понуждение; четвертую силу, силу личного характера и правосознания, и пятую силу – силу высокого и устойчивого общественного мнения – в России только еще предстоит создать.

Религия строила Россию: вера крепила характер и чувство долга, будила добрую волю и совесть, подвигала на героизм; приход учил добросовестной организации; монастырь учил трудолюбию, жертвенности, бесстрастию и нищелюбию.

Сильные вожди строили Россию: активные, дальнозоркие, распорядительные, требовательные, упорядочивающие, неутомимые, вдохновенные. Русский человек даровит и терпелив; он цепок, изворотлив, вынослив и способен удовлетворяться малым. Но ему нужно верить в ведущего для того, чтобы вдохновляться и тем делом, которое само по себе его не вдохновляет; для того, чтобы закрепить свою нерешительность решением вождя. Вот почему русская душа всегда видит сны о волевом гиганте, верить в которого есть счастье и служить которому есть спасение. И делятся русские люди не на «верящих в вождя» (монархистов) и «не верящих в вождя» (республиканцев), а на таких, которые верят в злодейского вождя, и на таких, которые верят в благородного вождя; все же остальные – суть сами неудавшиеся «вожди», требующие «равенства» из зависти и честолюбия.

Так разрешается наша основная загадка. Безвдохновенная лень и голодное честолюбие суть две основные силы, которые подрывают русскую организационную способность. Эта способность сама по себе велика; а величие ее исторического призвания единственно в своем роде. Но для того, чтобы эта способность проявилась в полной мере, необходим живой, творческий интерес к делу, вера, любовь и вдохновение. Нет этих условий – и начинаются соблазны и колебания. А если к тому же поколеблется религиозное чувство, отпадет государственное понуждение и своевременно не найдется благородного вождя, то разнуздание злых страстей и организационное распадение станет неизбежным. Понятно, что появление злодейского вождя завершит эту трагедию. Отсюда ясны и пути спасения.

Старый политик

Численность русской вооруженной силы в мирное время к 1914 году достигала 1 423 000. С объявлением общей мобилизации призывалось еще 3 115 000 людей, которые представляли собой весь запас военнообученных людей до 38-летнего возраста включительно. Из них около 2 100 000 предназначалось для доведения воинских частей до штатов военного времени, а также для формирования новых частей; остальные 1 000 000 шли на формирование запасных войск и учреждений глубокого тыла.

Кроме призыва чинов запаса армии, наш мобилизационный план предвидел еще призыв ополчения. Последнее разделялось на два разряда.

В первый разряд зачислялись все чины запаса армии после 38-летнего возраста до 43-летнего включительно. Это составляло около 400 000 получивших воинское обучение людей, но уже преклонного возраста. Кроме того, в первый разряд ополчения зачислялись молодые люди, которые за излишеством не попадали при очередном призыве в войска. Они получали совершенно недостаточное обучение во время нескольких краткосрочных учебных сборов.

Во второй разряд ополчения попадали лица, освобождавшиеся от поступления при призыве в войска согласно широко предоставленным нашим законом льготам. Ратники второго разряда никакого воинского обучения не получали. Точный учет чинам ополчения велся лишь для лиц, прошедших через армию, и для четырех младших возрастов первого разряда. Поэтому общую численность ополчения можно определить лишь приблизительно цифрою от 7 000 000 до 10 000 000.

Мобилизационный план не обнимал всего ополчения в той же подробности, как запас армии. Предполагалось возможным ограничиться лишь ополчением первого разряда. Из этого ополчения формировались ополченские дружины, предназначенные для несения тыловой службы и, главным образом, для гарнизонной службы внутри империи на замену ушедшей полевой армии. Это составляло около 800 000 людей.

Ополченские дружины были вооружены старыми, нескорострельными ружьями 1878 года, так называемыми берданками. Никакой боевой силы они собой не представляли. Те из них, которые были притянуты на театр военных действий, применялись лишь как рабочая сила или этапные части. В этом отношении наше ополчение резко отличалось от ландштурма Германии и Австро-Венгрии. Там части ландштурма смогли принять участие в боевых действиях с первых дней войны. В Германии из ландштурма по преимуществу и составилась та завеса, которая закрыла ее границу (Grentzschutz)…

У нас из ополчения первого разряда должны были также формироваться запасные батальоны второй очереди, на что предназначалось еще 1 000 000 ратников.

Таким образом, наш мобилизационный план охватывал всего около 6 500 000, причем телеграммой и Высочайшим указом об общей мобилизации поднимался только запас армии, т. е. 3 115 000, тогда как ратники ополчения первого разряда призывались впоследствии особыми Высочайшими манифестами.

Наши перволинейные войска в отношении боевых качеств и тактической подготовки были на должной высоте.

Неудачи японской войны не поколебали традиций старых частей, знамена которых участвовали во многих победах прежних времен. Ценою крови на полях Маньчжурии против первоклассного неприятеля был куплен боевой опыт новой тактики. В 1914 году в рядах наших войск находилось большое число командиров, офицеров и унтер-офицеров, прошедших лучшую военную школу – школу войны.

Пехота в значительной мере отрешилась от пережитков в виде массивных цепей и стремилась обосновать свои боевые действия на работе звеньев. Стрелковое дело было поставлено выше, чем в любой армии мира. В этих отношениях русские перволинейные войска оказались лучше подготовленными, нежели противники. Самому автору приходилось неоднократно быть свидетелем в первых боях, насколько наши пехотные полки были более «современными». Не только австро-венгры, но и немцы появились в этих боях с массивными построениями в виде густых цепей и представляли выгодные цели для нашей полевой артиллерии, а также для ружейного огня наших стрелков. Этим отчасти искупалось в первых боях невыгодное для нас различие в огневой силе наших дивизий и таковых же противника.

Наша полевая артиллерия в смысле уменья использовать свойства современной скорострельной пушки превосходила не только артиллерию противника, но и французскую, всегда занимавшую почетное первое место. В этом нам пришлось лично убедиться. В 1910 году автору пришлось присутствовать во Франции на артиллерийских упражнениях в Майлли (Camp de Mailly). Он был крайне удивлен тем, что увидел: все стрельбы велись на небольших дистанциях (3 версты); командиры батарей управляли огнем, не применяя телефонной связи; вследствие этого они не отдалялись далее 50 метров от батарей, а последние не могли вполне использовать закрытые позиции. Русская полевая артиллерия после японской войны далеко шагнула вперед. Она обучалась стрельбе на все дистанции; закрытые позиции и телефонная связь являлись нормой, а не исключением, как во Франции.

Интересно привести здесь оценку того впечатления, которое произвела на немцев первая боевая встреча с нашими войсками на Гумбиненском поле сражения. «…7 (20) августа, впервые после полутора столетия, – пишет германский полковник Рудольф Франц («Der Groβe Krieg 1914–1918», herausgeg. von M. Schwarte. S. 289), – встретились в большом сражении пруссаки и русские. Русские показали себя как очень серьезный противник. Хорошие по природе солдаты, они были дисциплинированы, имели хорошую боевую подготовку и были хорошо снаряжены. Они храбры, упорны, умело применяются к местности и мастера в укрытом размещении артиллерии и пулеметов. Особенно же искусны они оказались в полевой фортификации: как по мановению волшебного жезла вырастал у них ряд расположенных друг за другом окопов…»

Сравнивая тактическую подготовленность нашей перволинейной кавалерии с немцами, нужно отдать справедливость, что последняя была более «современной». Русская конница не смогла окончательно отрешиться от устарелой «доктрины шока». Но в Австро-Венгрии и у держав Согласия дело обстояло во много раз хуже; так, например, французские кавалерийские дивизии выступили в 1914 году, имея в своем составе каждая кирасирскую бригаду в кирасах; эти бригады предназначались для нанесения coup de collier в минуту ожидаемого шока!

Мы считаем себя вправе утверждать, что в 1914 году кадры русских войск должны быть поставлены на первом месте, как по сравнению с нашими бывшими союзниками, так и с бывшими противниками.

Н. Н. Головин[177]177
  Головин Николай Николаевич (1875–1944) – известный генерал, профессор военного дела, бывший академик Генерального штаба в Санкт-Петербурге, руководитель Высших военных курсов в Париже и Белграде, общепризнанный теоретик военной мысли, автор двух капитальных трудов: «Военные усилия России в мировой войне» и «Российская контрреволюция в 1917–1918 гг.», автор парижской газеты «Русский инвалид».


[Закрыть]

Нет другого государства, в котором лошадь имела бы такое важное хозяйственное и даже государственное значение, как в России. Причиной этому являются: преобладание сельского населения над городским; ограниченное применение для тяги других животных (мулы, ослы, волы, верблюды); малоразвитая сеть железных дорог и каналов; глубокий снежный покров и плохое состояние грунтовых дорог, препятствующее широкому применению механических двигателей; наконец, необходимость содержать огромную армию и, в частности, самую большую в мире конницу.

Российская империя по количеству лошадей (в 1913 г. 37,5 млн.) занимала первое место среди всех государств, но по густоте конского населения она значительно уступала большинству европейских стран и даже С.-А. Соединенным Штатам, что объясняется суровым континентальным климатом, огромной площадью тундр, болот и лесов, а в местностях, благоприятных для конеразведения, преобладанием крестьянских «карликовых» зерновых хозяйств, страдающих как недостатком кормовых средств, так и недостатком простора, необходимого для воспитания молодняка. Разумная аграрная реформа и связанная с нею общая интенсификация сельского хозяйства оказали бы в этом отношении благодетельное влияние, что с несомненностью доказали, увы, недолго просуществовавшие, сметенные революционным ураганом «столыпинские» хутора.

Тем не менее конское богатство империи было огромно: недостатка в лошадях не ощущалось, несмотря на значительное, с 90-х годов прошлого столетия, сокращение табунного коневодства (киргизов, калмыков, кабардинцев) вследствие распашки степей. Качество лошадей заметно улучшилось под влиянием мероприятий государственного коннозаводства и некоторых земств. За период 1908–1912 годов цены на лошадей поднялись на 62 %, что объяснялось заменой ими волов на Юге России, значительным поднятием ремонтных цен (бывших до того убыточными для производителей), поднятием общего благосостояния страны и усилением вывоза лошадей, который в 90-х годах колебался между 50–59 тысячами, но затем, постоянно увеличиваясь, достиг в 1913 году 107 тыс. голов. При дальнейшем рационализировании сельского хозяйства цифра эта несомненно сильно возросла бы, в чем убеждает нас пример маленькой Дании, экспортирующей ежегодно 24 000 лошадей.

Россия – страна по преимуществу мелкого землевладения и землепользования, поэтому естественно, что 90 % конского состава принадлежало крестьянам, казакам и колонистам; остальные 10 % распределялись между крупными землевладельцами, городами и армией. Но обеспечение крестьян лошадьми было далеко не однообразно, как по областям (в Европейской России на 100 душ сельского населения 18,1, в Сибири 51,8 лошади), так и в каждой данной местности. Возьмем для примера славившуюся своими лошадьми Тамбовскую губернию. В 1898 году у частных землевладельцев было 57,5 тыс. лошадей, из коих 66 % взрослых; у крестьян 600 тыс., взрослых 67 %; обе группы имели одинаковый процент молодняка и как будто в одинаковой степени занимались конеразведением. В действительности же безлошадных дворов было 30,4 %, с 1–2 лошадьми 46,2 %, с 3 и выше 23 % и только последняя группа была коневодческой. Уродливое явление безлошадных сельских хозяев – результат аграрного перенаселения, дробления крестьянских наделов, невозможности использовать труд лошади вне своего хозяйства. Некоторые местности славились своим крестьянским коневодством, например, губернии Воронежская и Тамбовская, Лукояновский уезд Нижегородской губернии, Суздальский уезд Владимирской губернии, Елисаветградский уезд Херсонской, Кузнецкий уезд Томской, немецкие колонии Таврической губернии.

Подворное коневодство удовлетворяло потребности сельского населения, давало дешевую экспортную и городскую лошадь, артиллерийскую, а в некоторых казачьих войсках и строевую казачью.

Частных конных заводов было до 3000. Общее поголовье их, сравнительно с численностью крестьянских лошадей, было, разумеется, незначительно, но государственное значение их было огромно. Они производили ремонтную кавалерийскую и отчасти артиллерийскую лошадь, высшие сорта городской и экспортной и, что важнее всего, они были источником, откуда государственное коннозаводство, земства и казачьи управления получали породистых жеребцов для удовлетворения ежегодно возраставших потребностей подворного и степного коневодства. Следуя за переселенцем, жеребцы, родившиеся на Дону, в центральных и малороссийских губерниях, шли в Закавказье, Семиречье, Забайкалье. Многие конные заводы играли роль разбросанных по всей стране опытных и показательных зоотехнических станций, имевших плодотворное влияние на окрестное коневодство. К сожалению, размеры настоящей заметки не дают возможности перечислить наиболее выдающиеся заводы, но не могу не упомянуть о совершенно своеобразной коннозаводческой организации (переходные формы от частного коннозавод ства к казенному), подобной которой по замыслу и размерам не было в мире, о так называемом Донском частном коннозаводстве в Задонской степи Донской области. Здесь в 60-х годах 845 тыс. десятин войсковой земли, частью непригодной для хлебопашества, были заарендованы военным ведомством и переданы тоже на арендном праве коннозаводчикам с обязательством под правительственным надзором производить и сдавать по дешевой цене определенное число ремонтных лошадей. Достигнутые результаты были блестящи. Задонские «зимовники» от 25 тыс. маток давали ежегодно 7 тыс. сурово воспитанных, однородных, мощных коней, отвечающих всем современным кавалерийским требованиям. Донские группы на выставках Всероссийской Конской в Москве в 1910 году и Областной Сельскохозяйственной в Киеве в 1913 году вызвали восторг посетителей, и не одних только русских. У управляющего прусским государственным коннозаводством обер-ландшталмейстера фон Эттингена, преемника и ученика известного ипполога графа Лендорфа, глаза разбежались при виде донских маток, но все его попытки приобрести последних в значительном количестве – разбились о несогласие как коннозаводчиков, так и заинтересованных правительственных органов.

Стремясь удовлетворить на самых льготных основаниях потребность населения в хороших производителях, государственное коннозаводство содержало при 44 заводских конюшнях свыше 7000 жеребцов, распределенных от Западной границы до Забайкалья и от Вологды до Тифлиса. Жеребцы эти приобретались частью у коннозаводчиков, частью поступали из исключительно для этой цели учрежденных государственных конских заводов. В момент объявления войны последних было 12. Из них наиболее известен Хреновской в Воронежской губернии, приобретенный в казну в 1845 году от наследников графа Орлова-Чесменского, создавшего путем удачного сочетания кровей арабской, благородной датской из знаменитого королевского завода и рысистой голландской – всемирно известного орловского рысака. Созданная графом порода была в течение почти целого века главным улучшающим элементом в России, а в период 1860–1880 годов русские рысаки в качестве ценного заводского материала вывозились во Францию, Венгрию и другие страны.

В Хреновском кроме рысаков разводились иностранные тяжеловозы; всего содержалось свыше 300 маток. Группа Беловодских заводов, состоящая из заводов Деркульского, Стрелецкого, Лимаревского и Ново-Александровского, производила чистокровно английских лошадей, арабских и полукровных этих пород; в них числилось свыше 500 маток. Яновский в Холмщине имел 110 чистокровных и высококровных английских. Завод чрезвычайно ценных скаковых лошадей имени М. И. Лазарева, пожертвованный в казну его вдовой, находился под Полтавой. Асхабадский рассадник знаменитой ахалтекинской породы имел 30 маток. Насколько эти лошади ценятся знатоками, видно из того, что ахалский жеребец, купленный в 1913 году вышеупомянутым фон Эттингеном, был зачислен в Германии в производители Тракенского государственного завода.

Кроме того, «степные рассадники» Оренбургский, Орский и Кустанайский имели около 1,5 тыс. маток степных пород.

Можно с гордостью констатировать, что затраты правительства на государственное коннозаводство и работа нескольких поколений коннозаводчиков и коневодов не пропали даром.

Насколько высоко стояло в империи конское дело, видно по тому, что в последние, предвоенные годы ремонтирование армии, имевшей в своем составе без малого 400 тыс. лошадей, не представляло никаких затруднений. Регулярная кавалерия состояла из 400 эскадронов по 148 коней в каждом, кроме запасных кавалерийских полков, в которых выезжались молодые лошади; казачьих сотен 1-й и 2-й очереди было 800, затем пограничная стража, артиллерия, пехотные, пулеметные, конно-ординарческие и иные команды. Во время войны страна выставила добавочно не менее 2 млн. голов и, по общим отзывам, русская лошадь, как кавалерийская, так и артиллерийская, вполне оправдала возлагавшиеся на нее надежды, оказавшись притом более выносливой и менее требовательной по сравнению со своими западноевропейскими собратьями.

Н. Б. Щербатов[178]178
  Щербатов Николай Борисович (1862–1943) – князь, в 1916 г. министр внутренних дел, в эмиграции жил в Берлине.


[Закрыть]