Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

Русский народ миролюбив. В этом не приходится убеждать того, кто хоть сколько-нибудь знаком с внутренним, духовным обликом среднего русского человека. В этом убеждает всякого и прошлое русского народа, не знающее ни рыцарства, ни ландскнехтов, ни кондотьеров, водивших наемные войска на всевозможные приключения, русскому народу всегда было чуждо римское «горе побежденным»! О «русском буйстве» не было слышно даже на заре истории.

И все-таки, несмотря на природное миролюбие, русскому народу пришлось воевать без конца. С 1055 года по 1462 Соловьев насчитывает 245 известий о нашествиях на Русь и внешних столкновениях, причем 200 из них приходятся на 1240–1462 гг., что дает в среднем по одному почти на каждый год. В дальнейшем – «с XIV века, с которого можно считать возрождение русского государства, – говорит знаток русской военной истории ген. Н. Н. Сухотин[128]128
  Война в истории русского мира. СПб., 1894.


[Закрыть], – и до наших дней, в течение 525 лет (1368–1893) Россия провела в войнах 305 лет, а считая войну на Кавказе, – 329 лет, т. е. почти две трети своей жизни».

Бессчетны русские жертвы на полях сражений. Столетиями лились потоки русской крови. – Почему? Зачем? Что куплено такою дорогою ценою?

До середины XVIII века, пока Россия не вмешивалась в дела Европы, все русские войны носили характер защиты собственных интересов, разумно и бережно охраняемых. Войн «династических», «религиозных» или просто от избытка воинственного пыла и стремления господствовать над соседями – Россия не знала. Со времени нашествия татар и до Петра Великого России приходилось к тому же думать только об обороне, сопряженной иногда с отступлением, иногда же наступательной. Того требовала историческая обстановка, весьма неблагоприятно складывавшаяся для русского племени.

Запоздав с появлением на исторической сцене, вынужденные двигаться на северо-восток с «общеславянского гнезда», каковым явились первоначально Карпаты, славяне, образовавшие русское государство, зацепились за «великий водный путь из варяг в греки» (Финский залив, Нева, Ладожское озеро, Волхов, озеро Ильмень, Ловать и через волок в Днепр). Этим водным путем, который давал средства и исход для их хозяйственной работы и служил источником торговых выгод и культуры, – определилось основное, северо-южное направление в развитии русской государственной жизни. Водная линия Нева – Днепр стала осью русской истории. Но на беду количественный недостаток живой силы у русских славян во времена первоначального расселения помешал им сразу и целиком овладеть этим ценнейшим из всех природных достояний, выпавших на нашу долю. Устья рек (Невы, Западной Двины и Днепра) остались во вражеских руках. Отсюда основное и главное историческое задание, поставленное с первых же дней существования русскому государству: овладеть выходами в северное и южное море. Отсюда самые важные «вопросы», поставленные России историей: Прибалтийский и Южный («проливы»).

Следующим по времени возникновения явился вопрос Польский, а затем Литовский. Уже с конца X века пограничные столкновения постепенно принимают характер натиска со стороны Польши, в лице которой латинский мир поднимает упорную борьбу с Православием. «Польский» и «Литовский» вопросы оказываются навязанными историей русскому народу не только как политические, но и как отголосок европей ских религиозных столкновений, совершенно чуждых ищущему покоя Православию. Вопросы эти становятся обостренными, роковыми для независимого бытия русского государства с самого времени татарского нашествия. Последнее раскололо единое до тех пор русское племя, отдав западный его отсек во власть наступающей Польши и Литвы; оно создало тех, прокого Екатерина II, почти завершившая дело собирания русских славян, сказала: «отторгнутые возвратих».

«Татарский вопрос», возникший в XIII веке, оказался несомненно первым и самым важным по грозности. Трудно сомневаться в том, что спор России с Польшей и Литвой окончился бы совершенно иначе, если бы Русь осталась татарским «улусом». Отторгнутые (и сколькие?) оказались бы в таком случае навеки потерянными. Но Россия преодолела татарщину. И борьба с ней по мере ее вековых успехов вовлекала Россию в наступление на юго-восток (Персидское направление) и на Дальний Восток, она привела ее к Памиру и Тихому океану. Точно пружина, долго сжимавшаяся натиском Азии, выпрямилась – после взятия в 1552 году Казани. Россия, распространившись на 10000 верст, оказалась поставленною перед новыми сложнейшими задачами, они выросли из оборонительного поначалу наступления, вышедшего далеко за пределы тех граней, какие до сих пор еще определяют великодержавное значение России по северо-южной основной исторической линии «из варяг в греки».

Важность этого последнего направления, гениально оцененная Петром Великим, выдвинула в императорский период на первое место – задачу овладения южно-морским выходом. Так возник сначала вопрос Турецкий, ставший впоследствии в глазах Европы восточным, а с русской точки зрения вопросом о проливах.

Итак, из всех заданий, или «вопросов», которые России пришлось разрешать на протяжении тысячелетней своей истории, только Балтийский и южно-морской были поставлены самим русским народом; они остаются и поныне основной предпосылкой удовлетворения самых жизненных его потребностей. Все остальные в той или иной степени вытекали из обстановки, созданной помимо воли русского народа и в значительной мере в связи с невозможностью разрешить удовлетворительно ту задачу, которую он сам себе поставил. Над этим полезно задуматься тем, кто забывает, что народ, сумевший вырасти в самых тяжелых условиях до численности русского, – не может быть произвольно тесным, без того, чтобы не нашла какого-либо выхода его неизжитая энергия. Азия (половцы, потом татарщина) оттеснила было Русь с «великого водного пути…». И Россия пришла на Тихий океан! Европа, преградившая затем путь к Прибалтике и проливам, уже довела Россию до Памира… А тем временем на месте 12 млн. населения, с каким начинала свой путь Российская империя при Петре, даже за советской колючей проволокой осталось 150 млн., среди которых около 100 млн. самых настоящих, бесспорных русских, тех, усилиями которых творилась, главным образом, славная Российская история.

Все эти усилия отнюдь не питали войн. Наоборот. Задолго до появления на свете Лиги Наций русская государственная власть знала и применяла те способы (разумеется, внешне отличные от применяемых в XX веке), которые ныне считаются действенными в Женеве. Россия, как уже указывалось, до самого XVIII века оборонялась. И обороняясь, она старалась прежде всего заставить время работать в своих интересах. Она стремилась отдалить столкновения, если не вовсе устранить кровопролитие. На это указывает Соловьев, по подсчетам которого из 200 войн, с 1224 по 1462 год, только 61 отмечены известиями о сражениях, остальные же свелись к угрозам передвижениями войск. Так было при великих князьях. Не менее осторожно обращалась с войной царская и императорская власть. За редкими исключениями, известными в позднейшее время, – Россия не шла на войну опрометчиво, с легким сердцем. Хотя бы уже потому, что давно обозначившееся превосходство европейской техники над русскими ополчениями являлось постоянно веским предостережением. (Особенно сильно это неравенство вооружений сказалось в борьбе Иоан на Грозного с Баторием, но оно чувствовалось всегда и позже – до наших дней: пример – Нарва, первое поражение Петра, Севастополь и т. д.)

Бережное и ответственное отношение русской государственной власти к объявлению войны постоянно отмечает Ключевский (достаточно вспомнить вопрос о Ливонском походе при Иоанне Грозном; вопрос о войне с Польшей из-за присоединения Малороссии по просьбе Богдана Хмельницкого при Алексее Михайловиче; уступки императора Николая I в переговорах перед Крымской войной; долгие колебания императора Александра II перед объявлением войны Турции из-за славян и другое). И если не считать злополучной японской войны, то лишь те немногие войны, в которые Россия была втянута различными европейскими коалициями и комбинациями после 1756 года, могут вызвать сомнение в смысле их неизбежности и соответствия русским жизненным интересам. Во всех остальных случаях русское оружие служило или непосредственно для самозащиты, или для закрепления таких государственных граней, которые отвечали жизненным нуждам великой страны и обеспечивали безопасность для мирного и производительного труда населения.

Из 537 лет, прошедших со времени Куликовской битвы до Брест-Литовска, Россия провела в войнах 334 года. Войны эти распределяются следующим образом, по главнейшим направлениям и воюющим странам:

Общий итог военных лет по этой таблице составляет 666, т. е. почти вдвое более приведенной выше цифры (334). Объясняется это тем, что за указанное время России пришлось вести 134 года войны против различных союзов и коалиций, одновременно с несколькими врагами (в том числе одну войну сразу против 9 врагов, 2 – против 5, 25 – против 3 и 37 войн против 2).

Первый вывод, который напрашивается из приведенной таблицы[129]129
  Она взята из упомянутой уже книги Н. Н. Сухотина, появившейся в 1894 г. (стр. 32 и 33), которая использована в дальнейшем.


[Закрыть], тот, что нашим главным врагом, натиск и преодоление которого потребовали наибольшего напряжения, – были азиатские кочевники. Монгольский погром (1240) явился самым тяжелым ударом, какой пришлось когда-либо вынести России, еще не успевшей утвердить своей государственности. Но если страшен был этот удар, то велики были и силы, собранные русским народом для преодоления татарщины. 130 лет войны после Куликовской битвы на востоке да 37 лет войны с Крымом (не считая отражения отдельных татарских набегов после 1240 года и половецких набегов до того), – такова совокупность неимоверных усилий, приложенных русским народом на протяжении пяти с лишним столетий, – чтобы не дать России стать улусом.

За татарами на первом месте по напряженности и продолжительности борьбы идет Швеция. Правда, по степени опасности ее нельзя сравнить с татарами. Но нельзя и преуменьшать значения этого упорного и прекрасно подготовленного к войне врага, стремившегося отбросить Россию от Балтийского моря. Помимо упорства, проявленного Швецией (добившейся захвата Новгорода в Смутное время), она и по численности населения почти равнялась Петровской России (около 12 миллионов). Потребовалась гениальная настойчивость Петра Великого, чтобы решительными победами в 20-летней войне окончательно разбить шведский натиск. Полтавская победа (1709), одержанная Петром в неблагоприятных и очень опасных условиях, решила в пользу России многовековой спор, в котором Швеция, будучи зачинщицей, стремилась к верховодству в Северной Европе, а Россия билась за выход к морю и за возврат отнятых Швецией русских земель. Почти 5 веков (1240–1721) потребовалось для того, чтобы отстоять эти законнейшие и жизненные требования.

Не менее упорной и грозной была борьба с Польшей и Литвой, растянувшаяся почти на 7 веков, от первого столкновения с «ляхами» при Владимире Святом (961) до 1667 года, когда Алексеем Михайловичем был нанесен Польше такой же решительный удар, как Швеции при Полтаве. Особенно яростно наседали наши западные соседи (Польша, Литва и Ливония) в конце XVI века, как раз в то время, когда Россия собралась с силами для перехода в наступление на востоке против Казани. Тем не менее Иоанн Грозный, справившись, наконец, с Казанью, начал свою знаменитую Ливонскую войну и одержал было несколько успехов. Но вмешательство Польши (Стефан Баторий) не только свело их на нет, но причинило России и очень чувствительные поражения, причем России пришлось вскоре вести 20-летнюю войну против союза западных государств, по временам поддержанного набегами диких крымцев. Напор с запада был столь сильным, что в начале XVII века, в Смутное время, Россия снова оказалась в столь же трудном положении, как и во время монгольского нашествия. Русское государство было на краю гибели, а вековой враг в Москве. Однако, как только удалось изжить Смуту, – натиску Польши был положен конец (1667) и в императорский период войны велись уже не с Польшей, а в Польше.

Войны в южном направлении уступают по своей длительности многовековой и тяжелой обороне на западе и на востоке. И все же это направление бесспорно является главным. Ибо здесь Россия не оборонялась, а наступала, пробивая себе дорогу к южному морю. Заслуживает при этом особого внимания то, что с самых первых походов варяжских князей и до нашего времени наступление на юг, надолго прерывавшееся самообороной, ведется по тем же операционным линиям. Эти основные направления: морской путь от Днепра и от крымского участка побережья (походы 860, 907, 941 и 988 годов на Византию); путь через долину Дуная и Болгарию (походы 967–972, 1116 годов); путь в промежуток между Черным и Каспийским морями (походы Святослава, Владимира и др. на Тмутаракань); и, наконец, сочетание этих путей в пользовании ими одновременно (944, 1043 годы).

Продвижение к благодатному Югу, стоившее России в новейшее время 18 войн, общею продолжительностью в 142 года, – далось очень не легко. Но за все это время, с первых Азовских походов Петра (1695–1696) до взятия Эрзерума в 1916 году Россия потерпела на этом длинном пути только два поражения; на Пруте (1711) и в Крымскую кампанию, когда война велась не с Турцией только, а со всей Европой. Три раза заветная цель уже казалась достигнутой: при Екатерине II Суворовские победы поставили на очередь «греческий проект», т. е. овладение Константинополем; затем при Николае I удачная война 1829 года и крупная победа русской дипломатии в 1833 году (договор Униар Искелесси) сделали Россию, в качестве союзницы и покровительницы Турции, хозяйкой над проливами. И, наконец, в 1878 году русские войска стояли в Сан-Стефано, в виду Константинополя. Европейские дипломаты сделали, однако, все, чтобы отложить успешное завершение этого национально-исторического русского дела. И все же в 1915 году удалось добиться от главных противниц появления России в южных водах: Англии и Франции – признания ее прав на проливы (Лондонский договор). «Мир без аннексий и контрибуций» не только разрушил это уже подготовленное торжество вековых стремлений русского народа на юг, но еще (без малейших оснований) отдал во власть побежденной Турции залитый русскою кровью Карс. Вопрос о южно-морском выходе для России и ее вывоза остается, таким образом, и доселе неразрешенным.

Те войны России, которые велись из-за европейских дел и стоили ей огромных жертв, являются самыми безрезультатными, несмотря на блестящие успехи русского оружия, неизменно их сопровождавшие. В 1756–1760 годах впервые европейской дипломатии (Австрии) удалось втянуть Россию в Семилетнюю войну за «австрийское наследство». Но все результаты побед (даже над самим Фридрихом Великим) были добровольно уничтожены Петром III, ставшим на другую (Прусскую) точку зрения в указанном вопросе. Точно так же одну только славу принесли русским орлам блистательные Суворовские походы 1798–1799 годов, когда Россия бескорыстно пошла на интервенцию против революционной Франции[130]130
  Правительственная декларация определяла цели войны так: «освободить Францию, сохранить ее неприкосновенно в том положении, в каком она была до революции…». Весьма интересная формулировка задач русской интервенции!


[Закрыть] и затем вышла из коалиции, убедившись в корыстных замыслах Англии и Австрии. Тяжелая борьба с Наполеоном (1805–1806, 1812–1814), снова во имя «освобождения Европы от тирана» (предупредительно предлагавшего России раздел областей влияния), может быть с русской точки зрения оправдана разве лишь тем, что без нее Наполеон окреп бы так, что и России пришлось бы подчиниться его воле. Непосредственную же пользу от наполеоновских войн извлекла Англия. Попутно в Тильзите Александр I спас Пруссию, которую Наполеон хотел уничтожить, а в 1814 году в Париже – Францию от неумеренных требований Пруссии и союзников.

Позднее, в 1849 году Николай I спас Австрию от развала. И за все это Европа «отблагодарила» в Крымскую кампанию: тогда Австрия помешала развитию русских военных действий на Дунае, «удивив мир неблагодарностью»; Франция, в лице Наполеона III, мстила за Наполеона I; а вся коалиция открыто или тайно – спасала Турцию, против которой Россия шла как освободительница угнетаемых на Балканах христиан.

Тем не менее эту последнюю свою историческую миссию Россия блестяще выполнила, вопреки вооруженному сопротивлению турок и дипломатическому препятствованию Европы. Еще Адрианопольский мир (1829) закрепил независимость Греции и автономию княжеств Молдавии, Валахии и Сербии. Освободительная война 1877–1878 годов довершила то, чему России помешали в 1854–1855 годах, она обеспечила независимость Сербии и Болгарии. Наконец, в 1914 году, когда над Сербией повисла новая и тяжкая угроза, Россия обрекла себя на мировую войну, которой она не хотела и не искала, к которой она не была готова и которая ей, по ее внутреннему состоянию, в то время была абсолютно не нужна и вредна. В итоге – малые славянские народы раскрепощены и возрождаются; а великая славянская страна, – лоно и опора славянства в мире, – выбыла из строя и стала жертвою и орудием чужеродных и гибельных сил…

Войны великого народа вытекают из его органических нужд и потребностей; отдельные правители могут, конечно, делать ошибки, но в общем ходе истории их произвол не имеет ни последнего, ни решающего значения. России, как великой стране, предуказаны ее исторические пути, задания и опасности; и под их давлением слагались и будут впредь слагаться ее войны. А правителям надлежит только мудро блюсти соразмерность сил и сроков.

Б. А. Никольский

Десятилетие, предшествовавшее войне, было и в области развития внешней торговли России, как и во всех областях хозяйственной деятельности, периодом быстрого развития и роста. С каждым годом увеличивалось и укреплялось значение России на мировом рынке как продавца и как покупателя.

За время с 1899 по 1913 год внешняя торговля Российской империи (по всем границам) увеличивалась следующим образом (годовая средняя по пятилетиям в млн. рублей):

Таким образом, в промежуток времени между первым и третьим пятилетием русский вывоз почти удвоился (возрос на 89 %). Соответственно увеличивался и привоз иностранных товаров в Россию и улучшался в ее пользу активный торговый баланс (превышение вывоза над ввозом).

Тем не менее, если взять обороты внешней торговли из расчета на душу населения, то Россия занимала последнее место в Европе (за исключением одной Болгарии). Так, например, если разделить сумму вывоза на число жителей, то для отдельных стран в 1913 году получались следующие цифры (в герм. марках на душу): Россия – 23,65 марки, Германия – 150,20 марки, Великобритания – 283,69 марки, Бельгия – 388,83 марки, Соединенные Штаты – 106,77 марки.

Такой относительно низкий размер внешней торговли России из расчета на душу населения (в 12 раз меньше душевого оборота Великобритании и в шесть раз меньше Германии) объяснялся, конечно, прежде всего бедностью и отсталостью России. Но это не значит еще, что Россия должна была ставить себе целью обязательно догнать в этом отношении такие страны, как Англия или Германия. Низкий размер внешней торговли из расчета на душу населения является не только недостатком, показателем бедности, но и преимуществом, поскольку он отражает тот факт, что Россия, вследствие огромного своего протяжения, изобилия и разнообразия своих естественных богатств, была и особенно будет в состоянии удовлетворять сравнительно очень большую часть потребностей своего населения внутренней добычей и производством. Северные леса и туркестанский хлопок, сибирские меха, кавказский марганец и крымские вина – уже этот краткий перечень свидетельствует о том, какие разнообразные потребности своего населения и своей промышленности Россия могла в прошлом и сможет в будущем удовлетворять, не прибегая к иностранному ввозу.

В этом отношении по своему экономическому типу Россия ближе всего подходит к Соединенным Штатам Северной Америки. Как видно из приведенных выше цифр, несмотря на свое богатство, Соединенные Штаты по оборотам внешней торговли на душу населения стоят далеко позади и Англии и Германии. С точки зрения устойчивости развития и хозяйственной независимости страны это является огромным преимуществом. Так, Англия переживает после войны хронический промышленный кризис вследствие того, что целый ряд стран, которые она снабжала раньше своими изделиями в качестве «мирового фабриканта», во время и после войны усиленно стали развивать собственную промышленность. В то же время Америка, опираясь на свой громадный и богатый внутренний рынок, переживает период необычайного промышленного и вообще хозяйственного расцвета.

Что касается состава русского вывоза до войны, то Россия как страна земледельческая вывозила, главным образом, продукты сельского и лесного хозяйства, а также животноводства. Поскольку Россия вывозила промышленные изделия, этот вывоз направлялся, главным образом, на азиатские рынки (Турция, Персия, Китай), где Россия обладала большими географическими преимуществами.

В пятилетие 1909–1913 средний годовой вывоз распределялся по главнейшим товарным группам следующим образом:

Почти половина всего вывоза России (676,4 млн. руб., или 45 %) приходилась на вывоз зерновых хлебов (включая муку и отруби). Такое огромное преобладание зерновых продуктов являлось опасным и невыгодным; опасным потому, что ставило всю внешнюю торговлю страны в очень большую зависимость от колебания урожаев, в России, как известно, особенно значительных и резких; невыгодным – потому, что для страны выгоднее вывозить зерно в «облагороженном» виде, т. е. в виде продуктов интенсивного сельского хозяйства (мясо, масло, яйца и т. п.). Но за последние 10–15 лет до войны русский вывоз быстро изменялся именно в этом направлении – вывоз таких продуктов, как коровье масло и яйца, увеличивался абсолютно и относительно быстрее вывоза хлебных продуктов. Если сравнить, таким образом, трехлетие 1911–1913 с пятилетием 1896–1900, то в среднем в год вывоз масла увеличился по ценности с 7,1 млн. руб. до 70,4 млн. руб., а вывоз яиц – с 27,7 млн. руб. до 85,5 млн. руб.

В противоположность вывозу русский ввоз состоял, главным образом, из промышленных изделий и машин, которые еще не производились в России, а также из тех видов промышленного сырья (и колониальных продуктов), которые не производились в России совсем (чай, кофе, резина) или производились в недостаточном количестве (хлопок).

В распределении русского ввоза и вывоза по странам отражались как характер и состав русского внешнего товарообмена, так и географическое положение России. Последним обстоятельством, в частности, объяснялось преобладающее положение в русском ввозе и вывозе Германии.

В последнем мирном году (1913) из общего ввоза в размере 1,374 млн. руб. на долю Германии приходилось 643 млн., или 47 %, второе место в русском ввозе занимала Англия (170 млн., или 12,4 %), третье – Соединенные Штаты (74 млн., или 5,4 %). В нашем вывозе преобладание Германии было несколько меньшим – из общего вывоза в 1520,1 млн. руб. в 1913 г. в Германию направлялось 453 млн. руб., или 30 %; соответственно этому несколько больше была и доля Англии в нашем вывозе (267 млн. руб., или 17,5 %).

Уже война нанесла внешней торговле России тяжелый удар. Россия была почти отрезана от внешнего мира. С блокадой Балтийского побережья и закрытием проливов после вступления в войну Турции для ввоза и вывоза оставались только Владивосток с 10 000-верстным железнодорожным пробегом грузов – с одной стороны, и Архангельск и Мурманск – с другой. При этом Архангельская железная дорога обладала ничтожной пропускной способностью и была перешита на широкую колею уже во время войны, а построенная с колоссальными трудностями Мурманская железная дорога была закончена незадолго до революции. Все эти пути были почти исключительно заняты перевозкой военных грузов.

Большевицкий переворот оборвал последние нити, связывавшие Россию во время войны и непосредственно после нее с мировым хозяйством, настолько, что в 1920–1921 годах весь вывоз СССР равнялся 10 млн. руб., или 0,6 % вывоза Российской империи в 1913 году.

После объявления нэпа и постепенного восстановления крестьянского хозяйства внешняя торговля СССР также начинает возрастать, но и сейчас она по объему не достигла еще и половины довоенного оборота внешней торговли России.

По современным ценам (в червонных рублях) внешняя торговля СССР выражалась за последние 4 года в следующих цифрах (по европейской границе):

[131]131
  Хозяйственный год в советской России считается с 1 октября по 1 октября.


[Закрыть]

В истекшем 1926/1927 хозяйственном году вывоз по всем границам составил 768 млн. руб., ввоз – 712 млн. руб., с активным торговым балансом в размере 55,9 млн. руб.

Если, как делает это советская статистика, пересчитать ценность ввоза и вывоза на довоенные рубли (т. е. по довоенным ценам), то окажется, что вывоз 1926/1927 года составлял всего 555 млн. руб., что в свою очередь по исчислению, приведенному в статье Наркомторга Микояна («Правда», 3 ноября 1927 года), составляет 42 % довоенного экспорта.

Этот упадок внешней торговли советской России отразился прежде всего на резком сокращении удельного веса СССР в мировом товарообмене – по сравнению с тем весом, который имела Россия прежде.

По данным, разработанным Секретариатом Лиги Наций в связи с созывом мировой экономической конференции в Женеве в мае 1927 года, в 1913 году на долю России приходилось почти 4 % (точно 3,9 %) всего мирового торгового оборота, причем Россия по размерам своей торговли стояла на шестом месте среди других великих держав. В 1925 году участие советской России в международном товарообмене составляло всего 1,06 %, т. е. доля ее сократилась в четыре раза; при этом в ряду других стран СССР занимает уже 23-е место – позади таких государств, как Испания, Швейцария и Дания, и по оборотам своей торговли советская Россия сравнялась с маленькой Кубой. Почти в тех же цифрах (для 1926 года – 1,14 %) исчисляют участие СССР в мировом обороте и советские статистики (см. статью Ламброва «СССР в мировом торговом обороте» в журнале «Советская торговля» от 10 ноября 1927 года).

Сокращение территории СССР по сравнению с территорией прежней Российской империи является, конечно, одной из причин уменьшения внешней торговли; но причиной далеко не главной. По расчету, приведенному в указанной выше статье Микояна, – расчету, статистическую точность которого трудно проверить, но который, по-видимому, приблизительно соответствует истине, на уменьшение территории прежней России нужно с общей суммы экспорта скинуть 15 %. Другими словами, при общем вывозе России в 1913 году в 1520 млн. руб. за вычетом 220 млн. на вывоз в границах СССР приходится 1300 млн. руб. Сокращение территории является, таким образом, лишь второстепенной причиной в ряду причин, обусловивших небывалый упадок внешней торговли России. Это станет особенно ясным, если еще принять во внимание сокращение вывоза по главнейшим статьям русского экспорта.

В 1909–1913 годах Россия вывозила в среднем 690 млн. пудов зерновых продуктов; в 1926–1927 (несмотря на третий сряду хороший урожай) этот вывоз составил всего 160 млн. пуд., или 23 % прежнего количества. Соответственно этому сократилась и доля участия СССР в снабжении мира главнейшими хлебами. Для пшеницы эта доля сократилась с 28,5 % (1909–1913) до 6,1 % (1926–1927), а для ячменя за то же время с 73,2 % до 12,2 % (по данным журнала «Советская торговля» от 28 июля 1927 года).

Вывоз льна даже с учетом уменьшения территории России сократился за то же время с 12,8 млн. пуд. до 2,2 млн. пуд., т. е. свелся к 17,2 % прежнего размера. Вывоз других основных предметов русского вывоза составлял в 1926/1927 годах по сравнению с довоенным временем: для масла коровьего – 48 %, для яиц – 23 %, для леса – 56 % и т. д.

В вопросе о сокращении хлебного вывоза до одной четверти прежних его размеров одной из важных причин, и притом причиной, которая сохранила свое действие и после ликвидации большевиков, – явилось уничтожение помещичьего хозяйства. Хотя на долю помещичьего хозяйства по всей России приходилось всего около 10 % всей посевной площади, тем не менее роль помещичьего хозяйства как хозяйства, работающего на рынок, в снабжении внутреннего и внешнего хлебного рынков была гораздо большей. На долю помещичьего хлеба в общей массе товарного (т. е. поступавшего на рынок) хлеба приходилось от 30 до 40 %.

Как ни важна эта причина, она не может одна объяснить резкого сокращения русского экспорта, ибо сокращение этого последнего значительно превышает количество всего помещичьего хлеба, шедшего на вывоз. Нельзя также объяснить сокращение вывоза зерна и других продуктов одним только сокращением посевов и уменьшением производства этих продуктов в крестьянском хозяйстве. Так, вывоз льна составляет всего одну шестую прежнего вывоза, а между тем площадь посевов превысила уже теперь довоенную площадь.

Основная причина упадка и застоя вывозной торговли СССР заключается в том, что при существующих высоких ценах на изделия советской промышленности (которые большевики вот уже несколько лет тщетно пытаются понизить) русский крестьянин не заинтересован в увеличении своего производства на рынок; он фактически возвращается к натуральному хозяйству. Из льна, который он прежде продавал, чтобы на вырученные деньги купить мануфактуру, он теперь вырабатывает холст; зерно – вследствие невыгодно-низких цен, которые предлагают ему советские скупщики-монополисты, он скармливает скоту, – отсюда то необычайно быстрое восстановление скота, которое наблюдается в русской деревне за последние годы. Словом, увеличилось «оседание» продуктов в крестьянском хозяйстве.

Когда с крестьянского хозяйства будут сняты путы коммунистического ига, оно, несомненно, быстро начнет увеличивать производство и продажу сельскохозяйственных продуктов для рынка, и в частности для экспорта. Но тут придется преодолевать другое препятствие – наследие войны и революции. За 14 лет отсутствия России на мировом рынке (1914 –1917) место ее было занято другими. Ее главнейшие конкуренты увеличили производство в размерах, иногда превышающих дефицит, образовавшийся вследствие исчезновения России с мирового рынка.

Так, например, в то время, как вывоз пшеницы из СССР за трехлетие 1922–1924 составлял в среднем в год 193 000 тонн против прежних 3 300 000 т (последнее трехлетие перед войной; сокращение на 2 100 000 тонн), – три главных конкурента России на пшеничном рынке Соединенные Штаты, Канада и Аргентина за то же время увеличили свой вывоз с 6 840 000 до 13 910 000 тонн (увеличение на 7 000 000 тонн).