Текст книги "Русский Колокол. Журнал волевой идеи (сборник)"

А отсюда прямой логический вывод, что и на всем театре войны можно с успехом бороться с противником, не имея численного над ним превосходства, но обладая войсками, превосходящими его войска качественно.

Наряду с этим нужно признать, что в настоящее время больше, чем когда-либо, в силу причин социальных, экономических и духовных и вследствие развития идей, с одной стороны, антигосударственных, а с другой стороны, националистических – содержать вооруженные силы, численно громадные, для всякого государства гораздо труднее, тяжелее и менее материально выгодно, чем относительно незначительную армию, но зато хорошо подготовленную.

Таким образом, все говорит за то, что не только нет надобности, но и гораздо полезнее в целях достижения конечной военной цели войны – одержания полной победы над врагом – и гораздо выгоднее, с точки зрения материальной и моральной тяжести для государства и народа, иметь в качестве средства для вооруженной борьбы не «вооруженный народ» и не «полчища», а относительно небольшую армию, каковую только и можно отлично подготовить, т. е. придать ей во всех отношениях высокое качество, это первенствующее свойство, дающее возможность быть сильнейшей на всех и на отдельных театрах войны, на каждом поле сражения и в решительном пункте его в решительную минуту.

Относительность при определении «незначительной» армии зависит от многих причин и пределы ее различны для разных государств.

Она зависит: от величины самого государства; от численности народа, его составляющего; от географического положения государства; от протяжения и характера его границ; от естественных его богатств; от промышленного и экономического его развития, его государственного смысла, силы и качества патриотизма; осознания им своей провиденциальной миссии; от его духовного развития, в частности от его религиозности и просвещенности вообще.

Все эти данные, обусловливая максимальную численность «небольшой» армии, в то же время должны определить и ту военную систему, которая может обеспечить формирование, организацию, пополнение, снабжение всем необходимым и боевую подготовку армии, дающую ей наивысшее качество.

Качество армии, в соответствии с природой человека, складывается из элементов материальных и духовных.

К первым относятся: физическое здоровье, сила и крепость каждого воина; все необходимое для жизни армии во все периоды ее существования и деятельности (обмундирование, снаряжение и т. д.), всякого рода оружие для ведения действий вообще и боя в частности; обученность отдельного бойца и целых частей различной величины; владение оружием как в одиночку, так и в совокупности; искусство выполнять раздельно и согласованно различного рода действия, вызываемые боевою обстановкою; навыки, способствующие, при наименьшей затрате физической силы и энергии, выполнению всего того, что может быть потребовано на войне силою вещей, волею руководителей всяких степеней и обстоятельствами. Сюда же нужно отнести и организацию войсковых частей, ибо она способствует искусному пользованию оружием и выполнению необходимых боевых действий.

К духовным элементам качества относятся: способность преодолевать чувство самосохранения, сильная воля, твердость характера, храбрость, энергия, настойчивость, уверенность в себе, душевный подъем, стремительность, мужество, дисциплина, ясность сознания, хладнокровие, душевное равновесие, терпеливость, воодушевление, бодрость, готовность жертвовать собою для других и для общего дела.

Как бы ни были совершенны физические свойства человека, он не в состоянии будет использовать их на войне и особенно в бою, если он потеряет способность преодолевать чувство самосохранения; как бы богато ни были снабжены каждый воин в отдельности и вся армия в общем различного рода предметами снабжения, хотя бы и наивысшего качества, они не принесут им пользы, если воин в то же время утратит волю, духовную энергию и твердость; как бы совершенно ни было в армии оружие, оно будет для нее совершенно излишне, если наряду с этим воины в бою потеряют ясность сознания и уверенность в себе; никакое умение владеть оружием, никакое искусство производить различные боевые действия и никакие полезные навыки не приведут к успеху, если армия сверх этого не будет обладать храбростью, мужеством, душевным равновесием, хладнокровием, спокойствием; никакая самая лучшая организация, даже вполне отвечающая принципам военного искусства, не выполнит своего назначения, если в армии не будет подлинной воинской дисциплины.

К этому нужно прибавить, что армия не в состоянии будет преодолеть всех тех физических тягот, неудобств и неприятностей и тех моральных испытаний, которые сопровождают войну постоянно и непрерывно, если солдаты ее не будут обладать силою воли, настойчивостью, упорством, терпеливостью…

Наконец, только обладая высоким душевным подъемом, захватывающим воодушевлением, сильною стремительностью, горячим порывом, неиссякаемой энергией и бодростью, жаждой победы во что бы то ни стало, готовностью жертвовать собою за других и для победы, армия может выказать наивысшее напряжение всех своих физических и духовных сил для преодоления наисильнейшего сопротивления врага, опирающегося на все свои материальные средства и воодушевленного желанием не уступать до конца.

Таким образом, все материальные элементы находятся в зависимости от духовных и первые теряют всякое значение при отсутствии или даже недостаточности вторых.

Поэтому, несомненно, духовная, нравственная сторона имеет преимущество над материальной.

Дух преобладает над материей. Ревель А. К. Баиов[276]276
  Баиов Алексей Константинович (1871–1935) – военный историк, генерал, сформулировал основы русской национальной военной стратегии и тактики. В эмиграции проживал в Таллинне, где в 1934 г. открыл издательство «Русская книга».


[Закрыть]

(Окончание следует)

Какие бы еще социалистические или коммунистические потрясения ни были суждены человечеству, – ныне можно уже с уверенностью сказать, что они поведут не к отвержению, а к новому осмыслению и обоснованию частной собственности. Внимательно наблюдающему глазу ясно, что наивысший подъем социалистических надежд и иллюзий уже отошел в прошлое; перевал остался за плечами; и хотя новые «победы» и «завоевания» социализма совсем еще не исключены, однако коммунистический эксперимент в России нанес всему движению тяжелый и непоправимый удар. Лучше всего это чувствуют и сознают социалисты, это выражается не только в той жалкой растерянности и обескураженности, в которой пребывают русские социалисты небольшевики, но и в той злобе, с которой пишут и говорят иностранные социалисты о коммунистах в России; и, что еще замечательнее, это те признания, которые ныне можно слышать от иностранных социалистов, – конечно, в «совершенно доверительном» порядке: они начали догадываться о хозяйственной неосуществимости социалистического строя, о нежизненности и химеричности всей их программы; и иногда они выговаривают это с большою отчетливостью. Публично они этого, конечно, не произносят; напротив – они считают необходимым продолжать прежнюю пропаганду и усиливать давление на имущие классы, ссылаясь на «инерцию массового психоза» и на невозможность «уступить массы коммунистам»… Но это означает только, что демагоги становятся пленниками и заложниками толпы, тогда как в душе их нет уже ни пафоса, ни веры.

Еще недавно, перед революцией, русское «общественное мнение», отчасти совращенное, отчасти подавленное и запуганное социалистами, склонялось перед ними как перед носителями «новой справедливости»: сочувствовать социализму считалось чуть ли не признаком политической порядочности; отстаивать частную собственность считалось проявлением классовой жадности, негуманности и реакционности. Казалось, что защищать частную собственность идейно и принципиально вообще нельзя: конечно, можно быть «капиталистом» и бороться за свое имущество или богатство, – чтобы его не отняли; но по существу… что же можно сказать в защиту принципа частной собственности по существу? разве этот принцип не означает – торжество «эгоизма и своекорыстия»? самое вопиющее «неравенство и несправедливость»? роскошь и нищету? эксплуатацию и угнетение? и потом – «безобразную конкуренцию», перепроизводство, кризисы, безработицу, вырождение рабочего класса, «капитализм» и «милитаризм»?! Только «продажные идеологи буржуазии» могут защищать принцип частной собственности и вытекающий из него хозяйственный и правовой строй; все же идейные и бескорыстные люди «мыслят социалистически»…

С тех пор русское общественное мнение получило необычайный по суровости и по разрушительной силе урок, и время социалистической запуганности прошло для него безвозвратно. И если за 11 лет революции вопрос об обосновании частной собственности не сдвинулся с места, то это объясняется отнюдь не прежним гипнозом социализма, а скорее, идейным бесплодием русского зарубежья.

Идея частной собственности отнюдь не выдумана произвольно лукавыми и жадными людьми, как, по-видимому, думали и Руссо, и Прудон. Напротив, она вложена в человека и подсказана ему самою природою подобно тому, как от природы человеку даны индивидуальное тело и индивидуальный инстинкт. Человек от Бога и от природы создан так, что он (телом своим) есть вещь среди других вещей и непрерывно нуждается в этих других вещах (ходит, лежит, дышит, согревается, питается, лечится и т. д.). Для того чтобы жить, человек должен заниматься этими вещами, приспособлять их к своим потребностям, посвящать им свое время, отдавать им свой труд (телесный и душевный), совершенствовать их, вкладывать в них себя и свои ценности – словом, превращать их в объективное выражение и продолжение собственной личности.

Эту связь свою с вещами, это вкладывание себя в них – человек может свести к самому скудному минимуму; одни делают это от лени и беспечности (напр., итальянские лаццарони), другие ради высшего духовного сосредоточения (индийские йоги, христианские аскеты). Но совсем обойтись без этого – человеку не дано. У человека же, создающего хозяйственную культуру, это общение с вещами становится основной формой деятельности.

Хозяйствуя, человек не может не сживаться с вещью, вживаясь в нее и вводя ее в свою жизнь. Хозяин отдает своему участку, своему лесу, своей постройке, своей библиотеке – не просто время и не только труд; он не только «поливает по том» свою землю и дорабатывается до утомления, до боли и ран на теле; он творчески заботится о своем деле, вчувствуется в него воображением, изобретает, напрягается волею, радуется и огорчается, болеет сердцем. Он не только творит и определяет судьбу своих вещей, но он и сам связывает с ними свою судьбу, вверяя им и свое настоящее, и свое будущее (свое, своей жены, детей, потомства, рода). Все страсти человеческие вовлекаются в этот хозяйственный процесс – и благородные, и дурные, – от религиозно-художественных побуждений до честолюбия, тщеславия и скупости; все интересы человеческие связуются с успехом и неуспехом дела – от инстинкта самосохранения до удовлетворения самых высших и духовных потребностей. Человек связывается с вещами – не только материальным интересом, но и волею к совершенству, и творчеством, и любовью.

Все это не пустые слова и не отвлеченные выдумки. Называя свою землю «матушкой» и «кормилицей», пахарь действительно любит ее; садовник не просто «копается в саду», но творчески чует жизнь своих цветов и деревьев: строя себе дом, человек создает свой интимный угол, свой священный очаг, как бы свое новое «я»; все истинные коневоды были художественно влюблены в свое дело; и погромщик страшен не убытками, а завистью и ненавистью к чужому достижению и совершенству, презрением к чужому творчеству. Человеку дано – художественно индивидуализировать не только свое отношение к людям, но и свое отношение к внешним вещам, к природе, к зданиям, к быту, к клочку земли. Человеку дано – художественно отождествляться не только с друзьями и с о бразами любимых поэтов, но и с розами в саду, и с насажденным его руками лесом, с колосящеюся нивою и с построенною им фабрикою. Только люди религиозно мертвые и художественно опустошенные, люди механического века, люди рассудочные и бумажно-кабинетные – могут думать, что хозяйственный процесс слагается из эгоистического корыстолюбия и физического труда и что он состоит в том, что «корыстолюбцы» «высасывают кровь» из «чернорабочих»; трудно сказать, чего больше в этом воззрении – отвлеченной выдумки, морального ханжества или лукавой демагогии; но несомненно, что живая и глубокая сущность хозяйственно-творческого процесса просмотрена и упущена в ней совершенно. Расцвет и обилие создаются не «голодом» и не «жадностью»; и не просто здоровым инстинктом и интересом; но всею душою и всем духом – призванием и вдохновением, «любовью, честью, гордостью, сметкой, волей»…[277]277
  Как это прекрасно выражено у И. С. Шмелева. См. его рассказ «В ударном порядке» в сборнике «Про одну старуху», стр. 123.


[Закрыть] тем «творчеством», которое привязывает к месту» и в котором «наклонности и обязанности» сливаются воедино[278]278
  См. чудесные формулы у князя С. М. Волконского. Родина. Особенно в главе «Павловка», стр. 33, 36 и др.


[Закрыть]. У каждого человека сочетание этих побуждений и сил выражено по-своему; но каждый участвует в творческом общении с вещами – всем своим существом; и успех его творчества обусловливается не только усилиями его инстинкта, но и напряжением его духа.

Итак, хозяйственный процесс есть творческий процесс; отдаваясь ему, человек вкладывает свою личность в жизнь и в совершенствование вещей. Вот почему хозяйственный труд имеет духовную природу: религиозную – ибо в основе его лежит религиозное приятие мира[279]279
  См. мою статью «О приятии мира» в № 6 «Русского Колокола».


[Закрыть]; нравственную – ибо он есть проявление любви и осуществление долга; художественную – ибо он заставляет человека вчувствоваться в жизнь вещей, отождествляться с ними и совершенствовать их способ бытия[280]280
  Эту священную, одновременно естественную и художественно-благодатную природу хозяйственного труда особенно глубоко чув ствовал граф Л. Н. Толстой. К сожалению, он усматривал ее (то преимущественно, то исключительно) в физическом труде, являясь в этом отношении последователем нигилистов и предшественником большевизма. См. особенно его революционно-нигилистическую «Сказку об Иване-дураке».


[Закрыть]; и, наконец, познавательную – ибо он ведет человека к изучению тех законов, которые правят вещами и их судьбою. Эта лично-инстинктивная и лично-душевная связь человека с вещами – имеет одновременно и хозяйственно-производственное и духовно-творческое значение; и потому оно непременно должно быть признано, закреплено и ограждено правом, осмыслено как необходимое, справедливое и ненарушимое полномочие. Человеку необходимо вкладывать свою жизнь в жизнь вещей: это неизбежно от природы и это драгоценно в духовном отношении. Поэтому это есть естественное право человека, которое и ограждается законами, правопорядком и государственною властью. Это и есть право частной собственности.

Право частной собственности властно и исключительно, хотя, конечно, не безгранично. Безграничного права вообще нет: всякое полномочие где-нибудь кончается, именно там, где начинается чужое полномочие и, соответственно, – моя обязанность, и моя запретность. В разных государствах эти границы частной собственности (и по объекту права, и по содержанию) могут быть вычерчены в законах различно. И тем не менее в своих установленных пределах право частной собственности властно[281]281
  Конечно, не в публично-правовом смысле, потому что это есть власть не над другим человеком, а над собою и над вещью.


[Закрыть] – ибо только один собственник вправе решать, насколько, когда и как он вложит свою личность в жизнь и судьбу своей вещи; и в то же время это право исключительно – ибо в пределах своих полномочий собственник вправе исключить, отвести всякое третье лицо от распоряжения данной вещью (простым непозволением или запретом[282]282
  Эти аксиомы нисколько не поколеблемы аргументами известного немецкого юриста Отто Гирке, которыми он, приближаясь к социалистам, пытается обосновать «социальное право» собственности («Die soziale Aufgabe des Privatrechtes»). В построениях Гирке напор общества на частного собственника как бы въедается в право собственности и выедает из него не только ряд содержа тельных полномочий, но и самую существенную природу собственнос ти. Именно в этом порядке Гирке сочувствует коммунистическим воззрениям массы на землю и превращает земельную собственность в «ограниченное право пользования» (стр. 21, 22); это, пожалуй, уже больше, чем «одна капля социалистического масла; которою он хотел «пропитать» свои воззрения на гражданское право (стр. 13). Я думаю, что подобное социалистическое разложение и выветривание права частной собственности предстоит в наши дни всякому эмпирическому юристу, не установившему раз личия между «социальным» и «социалистическим» и не положившему в основу своего исследования естественно-право вую идею частной собственности.


[Закрыть]).

Этот круг исключительной власти над вещами необходим каждому человеку, чтобы он хотел и мог уверенно и цельно вкладываться в эти «свои вещи», то расширяя их круг трудом и законным приобретением, то сужая этот круг распродажей, дарением и уничтожением. Когда хотят наказать каторжника, то этот круг сводят нарочно к минимуму или угашают почти совсем. Когда вводят и поддерживают сельскохозяйственную общину с ее периодическими переделами, то этим превращают собственника в условного и временного пользователя участком и подрывают в нем и трудовой интерес, и душевную волю к уверенному и целостному самовложению в землю (т. е. волю и способность к качественному, интенсивному хозяйству). Когда над какой-нибудь группой собственников или над целою страной повисает угроза принудительного отчуждения или, тем более, безвозмездного отчуждения – то это пресекает и убивает творческое доверие собственника к вещам и к людям и разрушает весь хозяйственный процесс. Социализм и коммунизм отвергают естественное право людей иметь частную собственность и тем практически равняют их с каторжниками или ставят их душевно и духовно в положение хозяйственных кастратов. Бесспорно, у человека всегда остается возможность устраивать общественную жизнь нелепо, противоестественно и пагубно; но нелепое и пагубное неизбежно приносит злые и гибельные плоды; оно оказывается нежизнеспособным и ведет только к растрате сил и разрушению культуры, что и доказал социалистический опыт в России.

Все это означает, что принцип частной собственности не есть дело человеческой выдумки и что поддержание его не предоставлено на усмотрение человеческого произвола. Ограждение частной собственности, ограничение ее, пользование ею – зависит от человека; но самое существование частной собственности, ее принцип, ее институт – зависят не от человеческого усмотрения, а от того способа земного бытия, который дан человеку от Бога и от природы[283]283
  Эта идея о естественности и природной необходимости частной собственности развита, между прочим, и в католической литерату ре в замечательной энциклике Папы Льва XIII от 15 мая 1891 года, направленной против социализма. Лев XIII следует в основном за Фомою Аквинским, который, в свою очередь, следует в основном за Аристотелем. Интересно отметить, что в современной католической литературе и практике можно найти немало двусмысленных и полусоциалистических суждений и голосова ний по вопросу о частной собственности; поэтому профессор Песль, в сущности, совершенно прав, указывая на то, что энциклика Папы Льва XIII выражает отнюдь не воззрение католической церкви, а только личное мнение гениального человека, занимавшего папский престол. См.: Prof. Dr. L. Pesl. Kirche und Bodenreform. S. 51 и др.


[Закрыть].

Ныне мы можем с уверенностью сказать, что только тот способ владения и распоряжения вещами имеет будущее, который поощряет человеческий инстинкт – творчески предаваться хозяйственному самовложению в вещи; изживаться в этом самодеятельно и интенсивно; уверенно и без опасливых оглядок создавать свое лучшее. Таков строй частной собственности. Напротив, те способы владения и распоряжения вещами, которые подавляют человеческий инстинкт, застращивают его, обессиливают и кастрируют, – осуждены с самого начала и лишены будущего. Таковы социализм и коммунизм. Понятно, что все это имеет особенное значение именно для частной собственности на средства производства. Частная собственность является тою формой человеческого труда, которая наиболее благоприятствует творческим силам человеческого инстинкта и человеческого духа, освобождает их, развязывая, вызывая к жизни и побуждая их к труду. И в этом отношении частная собственность не может быть заменена ничем: ни приказом и принуждением (коммунизм), ни добродетелью и нравственностью («христианский социализм»). В течение некоторого времени возможно принуждать человека вопреки его инстинкту; возможно также стать «добродетельным» вопреки своему инстинкту; но противоестественное принуждение и противоестественная добродетель обречены с самого начала на крушение. Человеческий инстинкт необходимо принять в том виде, в котором он дан нам от Бога и от природы: в его индивидуальном способе жизни и в его инициативной самодеятельности. Инстинкт можно и должно обуздывать, воспитывать, облагораживать. Но никакой земной произвол и никакое рассудочное умничанье не может переделать, переплавить, перековать тот лично-творческий способ жизни, который присущ человеку. Пусть социалист упускает это из виду; пусть коммунист опровергает и «отменяет» это в своих декретах. Но именно потому им и обеспечен самый жалкий провал.

Если воспретить человеку творить по собственному почину и побуждению – то он вообще перестанет творить; ибо творчество или свободно и самопочинно, или оно пресекается вообще. Любить, созерцать и молиться можно только свободно, исходя из своей собственной потребности. Этот закон действует не только в религии и в искусстве, но и в жизни семьи и в хозяйстве. Ибо и семья, и хозяйство вырастают из любви и всегда остаются живым творчеством. Из безразличия родится не творчество, а мертвое, механическое отправление, индифферентное и формальное отбывание «очередного номера». Даже тогда, когда безразличный человек исполняет свою обязанность, он работает без всякого одушевления; вдохновение незнакомо ему; творческая глубина его инстинкта остается холодной, не напрягается и бездейственно молчит. Брак без любви не создает ни здоровой семьи, ни здорового поколения; он духовно и общественно вреден. И точно так же – хозяйство без свободного, внутреннего побуждения, без личной инициативы и частной собственности, бюрократически ведо мое безразличными чиновниками, не создает ни благосостояния, ни даже достаточного и доброкачественного продукта: оно общественно и государственно вредно.

Идея социализма есть поистине одна из самых несчастных и безнадежных идей в человеческой истории: исключить из хозяйственного процесса начало инстинктивной самодеятельности, начало личного интереса, начало духовной свободы и начало доверчивого самовложения в вещи. Все это рушится с отменой частной собственности; и то, что остается, есть лишь безразличная нерадивость, пустая притязательность, продажный бюрократизм и самая жалкая бесхозяйственность. Вот почему коммунисты, упразднив частную собственность в России, не только не подорвали и не скомпрометировали ее как принцип, но реабилитировали и обосновали ее. И если где-нибудь иллюзии социализма изжиты, и если где-нибудь социализм на долгие времена лишен всяких перспектив, то это именно в России, где вот уже 11 лет коммунизм воспитывает умы и сердца к частной собственности.

Если бы теперь, после революции, кто-нибудь начал исповедовать и проповедовать вредность собственности и спасительность социализма, то с ним или совсем не стали бы спорить, или ответили бы ему кратким, но исчерпывающим обоснованием частной собственности. И он услышал бы следующее:

1. Частная собственность вызывает в человеке инстинктивные побуждения и духовные мотивы для напряженного труда, для того, чтобы не щадить своих сил и творить лучшее. Она развязывает хозяйственную предприимчивость и личную инициативу и тем воспитывает характер.

2. Она дает собственнику чувство уверенности, доверие к людям, к вещам и к земле, желание вложить в хозяйственный процесс свой труд и свои ценности.

3. Частная собственность научает человека творчески любить труд и землю, свой очаг и родину; она закрепляет его оседлость, без которой невозможна культура; она питает и напрягает его государственный инстинкт, она раскрывает ему художественную глубину хозяйственного процесса и научает его религиозному приятию мира.

4. Частная собственность пробуждает и воспитывает в человеке правосознание, научая его строго различать «мое» и «твое», приучая его к правовой взаимности и к уважению чужих полномочий, выращивая в нем верное чувство гражданского порядка и гражданской свободы.

5. Наконец, частная собственность воспитывает человека к хозяйственной солидарности, не нарушающей хозяйственную свободу; ибо каждый собственник, богатея, обогащает – и свое окружение, и самое народное хозяйство; и конкуренция собственников ведет не только к борьбе, но и к творческому напряжению, необходимому для народного хозяйства. Самый путь к организации мирового хозяйства идет не через социалистическое рабство, а через культивирование той солидарности, которая вырастает из частной собственности.

Все это отнюдь не значит, что общественный и правовой строй, основанный на частной собственности, не имеет своих великих трудностей, проблем и опасностей. Но проблемы эти коренятся не в частной собственности, а глубже: они вырастают, как указал еще греческий философ Анаксимандр, из самого способа бытия, присущего человеку от природы. Бессмысленно вводить социалистический строй, обреченный на гибель своею противоестественностью; и нелепо воображать, что естество человека можно переплавить в социалистическом духе: ибо если даже можно совратить человека и превратить его в безбожника, в труса и предателя, то инстинкт его все же останется личным и самодеятельным.

Частная собственность необходима человеку – и хозяйственно, и духовно; и он вернется к ней из всех своих социалистических блужданий и после всех своих коммунистических злодейств. Вернется и будет искать выхода на христианских путях: труда, изобилия, щедрости, неуравнивающей справедливости и свободной солидаризации.

И. А. Ильин