Текст книги "Африканский тиран. Биография Носорога. Начало"

– Нет.

– Тогда готовься услышать соответствующую цену, которая отобьёт у тебя всякое желание торговаться. Даже если она ему уже поднадоела, он не захочет продешевить. Душа торговца, знаешь ли. Кстати, он вчера вечером, когда ты резвился с Лидией, тоже подробно меня о тебе расспрашивал.

Как ни странно, на сей раз мистер Стэнли ошибся в своих прогнозах.

– Что бы вы ответили, – витиевато начал Кифару, – если бы я сказал, что одна из ваших лошадок не выходила у меня их головы всю ночь?

– Что у меня хороший вкус, вероятно, – улыбнулся Рудольф. – Давайте попробую угадать, какая именно. Испанка?

– Она самая.

– Не удивлён. Таких девочек нужно поискать. Совсем свеженькая, кстати. Во всех отношениях необъезженная.

Он замолчал, выжидая.

– Я хотел бы её у вас выкупить, – решил идти ва-банк Кифару.

– Выкупите.

Теперь замолчал Кифару, предполагая услышать космическую цену. Рудольф внимательно следил за ним, ничего не говоря и лишь продолжая улыбаться.

– Как сказал один плохой французский писатель, tu es responsable de ce que tu as apprivoisé3838
  Ты в ответе за тех, кого приручил («Маленький принц»).


[Закрыть]. Вы готовы отвечать за живое существо? Не спешите, подумайте.

Кифару подумал. Он представил себе Мазози, которая жила собственной жизнью с дочкой в отдельном доме. Представил Марину, способную в любое мгновение, устав от острова, улететь обратно к отцу. Даже если он заведёт кошку или собаку, они всегда смогут сами найти себе пропитание на улице и лишь навещать его ради ночлега и незаслуженной ласки.

– Пожалуй, вы правы, – признался он, наконец, откашливаясь. – Здесь ей будет лучше.

Видимо, Рудольф тоже не ожидал подобного ответа, потому что в глазах его вспыхнули озорные огоньки, он отступил на шаг и не слишком вежливо смерил собеседника взглядом с головы до ног.

– Стюарт был прав на ваш счёт. – В чём именно, он пояснять не стал и добавил: – Могу предложить взаимовыгодную сделку.

– Какую сделку?

– Я отдам вам Испанку. Просто так. Подарю. Нет, не подумайте, у неё нет никаких изъянов, а замену ей я найду – с трудом, но найду.

– А за это… – уже сообразил Кифару.

– … а за это я как-нибудь с вашего разрешения наведаюсь к вам в королевство и выберу какую-нибудь из ваших подданных, о которых Стюарт отзывался весьма и весьма лестно. Он даже показал мне несколько фотографий. Безподобные девушки, оказывается, обитают в центре Африки!

Это предложение показалось Кифару ещё хуже купли, поскольку ставило его самого в зависимость и делало непонятно кому обязанным. К тому же, у него не было ни королевства, ни подданных.

– Вы крайне любезны, – ответил он, изобразив лёгкий поклон, что здесь, как он уже заметил, считалось в порядке вещей. – Предложение щедрое, однако, я должен будут его обдумать. Хорошего утра.

И он отправился в сад разыскивать мистера Стэнли, чтобы как следует его допросить и выяснить, какие ещё небылицы тот про него распускает.

– Считай, что легко отделался, – сказал тот, услышав, чем всё закончилось. – У Рудольфа богатая фантазия. Возможно, я называл его при тебе несколько раз «королём», однако как англичанин он не мог не уловить в моих словах иронии. Ты же ведь не обижаешься, когда я обращаюсь к тебе Ваше Величество. Он просто додумал то, что ему хотелось, и решил на этом сыграть, предполагая взбодрить в тебе дух тщеславия. Однако, поверь мне, ничего страшного не произошло. Ты польстил ему с Испанкой, он ответил тебе намёком на твоих подданных. А что до моего с ним разговора, то не могу же я постоянно хранить от всех твоё инкогнито. В противном случае нам с тобой не открылась бы ни одна стоящая того дверь. А так, сам посуди, ты у нас всего ничего, а побывал там, где не ступала нога ни одного здешнего обывателя, прожившего в Англии всю жизнь. Неплохое начало, согласись.

Кифару не нашёл, что возразить. Мистер Стэнли умел говорить и выглядеть обезоруживающе искренне.

Кроме того, их отвлекла леди Дженкинс, которая подвела двух обнажённых дев с потупленными взорами и предложила их джентльменам в качестве спутниц для утреннего моциона. Выбирать не приходилось. Кифару досталась худенькая крашеная блондинка с большой натуральной грудью и узкими бёдрами. Брюнетку в ней выдавала аккуратная подушечка густых чёрных волос под животом.

Забрав у леди Дженкинс кожаный поводок, Кифару не стал уточнять, что имеет право с девушкой делать, а чего нет. Вчерашний день продемонстрировал ему достаточно богатый спектр развлечений, чтобы додуматься самому. Однако когда они вышли из дома на крыльцо и остались одни, он натянул поводок и спросил остановившуюся блондинку:

– Ты умеешь разговаривать?

– Да, господин.

– Сколько тебе лет?

– Скоро девятнадцать, господин.

Она наверняка предполагала, что он удивится её молодости, хотя на самом деле они были почти ровесниками.

– Как тебя зовут?

– Здесь меня все зовут О?

– О?

– Так звали героиню одного знаменитого французского романа и фильма по нему.

– А на самом деле?

Девушка замялась.

– Мне ты смело можешь сказать. Я через несколько часов уеду и, возможно, больше никогда не вернусь.

Она подняла на него удивлённые глаза.

– Никогда, господин?

– Ну, во всяком случае, у меня нет таких планов. Так как твоё настоящее имя, О?

– Сеголен.

– Странное имя.

– Обычное, господин. Французское.

Только сейчас он заметил, что девушка отвечает ему с лёгким акцентом.

– Куда пойдём, Сеголен?

– Куда хотите, господин. Я в вашем распоряжении.

– Оставь туфли здесь.

– Хорошо, господин.

Она разулась и сделалась ещё меньше ростом.

– На четвереньки, – велел он, когда они пересекли дорожку из мелкого гравия и пошли по газону лужайки.

Гуляли они не меньше часа. Колени девушки от травы стали зелёными, сама она успела замёрзнуть, хотя вида не подавала. Но окаменевшие соски не обманешь. Кифару хотел дать ей поплавать в пруду, но сжалился и передумал. Велел вместо этого обежать его два раза, чтобы согреться. Сеголен безпрекословно его слушалась и только благодарила.

Когда они вернулись к дому, их встретила сестра леди Дженкинс, которая сказала, что теперь он может передать питомицу ей, либо сам отвести в положенное стойло и там вымыть. Кифару сделалось любопытно, и он сказал, что справится.

Одноэтажный флигель с длинным коридором хорошо отапливаться.

Сеголен показала ему свою уютную келью – довольно большую комнату с кроватью и всеми удобствами за ширмами. Она спросила, хочет ли он ополоснуть её из душа или искупать в тазу.

Таз живо напомнил ему забавы с Мазози, поэтому выбор пал на душ.

Оставив чистенькую и приятно пахнувшую Сеголен отдыхать, Кифару вышел на улицу и услышал гудение приближающегося вертолёта, который вскоре мягко сел прямо на лужайку неподалёку от дома.

– Почему мы точно так же не могли подлететь сюда вчера? – спросил он у мистера Стэнли, сообщившего, что пора отправляться дальше.

Вместо ответа тот кивнул на махавшего им из кабины пилота. Кифару узнал Лестера.

– Только для доверенных людей, – подтвердил его догадку мистер Стэнли и в свою очередь помахал гостеприимным домочадцам, вышедшим на крыльцо попрощаться с гостями.

Испанки видно не было.

– До Эдинбурга отсюда осталось меньше восьмидесяти миль.

– Тогда почему мы так спешим уехать?

– Мы не спешим. Просто существуют определённые правила приличия, которые мне бы не хотелось нарушать раньше времени. Тебе здесь понравилось, Ваше Величество?

Дом уже превратился в маленький кубик на зелёном ковре.

– Да. Только на мой вкус слишком много посторонних.

– Согласен. Зато теперь ты знаешь, как можно обставить свои фантазии, если что. Возможно всё.

– Это я уже понял.

Эдинбург

Эдинбург Кифару понравился. Понравился больше Лондона. Причём и Новгород, где они остановились, и Старгород, куда первым делом отправились на ознакомительную экскурсию.

Прогулявшись пешком от замка на горе по Королевской миле до дворца Холируд на противоположном его конце, мистер Стэнли развернул Кифару и предложил угадать, что это за здание права: страшненькое, низенькое, бетонное, всё в каких-то непонятных решётках, заплатах, с окнами, закрытыми ржавыми палками, кривое и недостроенное.

– Тюрьма?

– Хуже. Парламент. Путеводители не понимают, когда мы называем его «самым интересным» зданием в городе. Мы, англичане, говорим «интересный», когда из вежливости не хотим сказать «кошмарный», «пошлый» или «заурядный». Точнее, мы – шотландцы. Поскольку парламент – это как раз повод посмеяться над англичанами, которые нам это здание отгрохали за свои деньги. Правда, сами строители тоже руки неплохо нагрели: планировали вбухать несколько миллионов фунтов, а в итоге потратили несколько миллиардов.

– Неплохо.

– Мастера своего дела. Пойдём лучше подальше отсюда, вон туда.

С этими словами мистер Стэнли взял правее и повёл спутника в сторону огромного холма, по крутым склонам которого бегали одетые в трусы и майки ребята и гоняли через силу велосипедисты.

Неспешный подъём по неширокой тропе, огибающей холм, занял минут двадцать.

– Мы называем эту горку Троном Артура. По одной из легенд именно тут стоял его замок Камелот, где собирались рыцари Круглого Стола. Хотя я склонен думать, что название Arthur’s Seat происходит от нашего шотландского Àrd-thir Suidhe, то есть просто «возвышенное место».

С высоты более двухсот метров открывался замечательный вид на весь город вместе с замком и портом.

– Постойте! – спохватился Кифару, вспомнив то, о чём из-за событий в поместье совершенно забыл. – Мы же пропустили футбольный репортаж! Вы ведь говорили, что его вчера должны были показывать…

Его расстроенная физиономия заставила мистера Стэнли рассмеяться.

– Давно прошли те времена, Ваше Величество, когда люди спешили к экранам телевизоров, чтобы не упустить что-нибудь важное, как они считали. Я вот уже лет десять телевизор вообще не включал бы, если бы он даже у меня был. Надобность отпала. Сегодня всё можно записать и посмотреть, когда будет время и желание. Не переживай. Вчерашний репортаж показан, записан, и мы сможем вместе его посмотреть, как захочешь. Скажу по секрету: для истории твоего острова важен не так сам репортаж, как его пресса?

– Что?

– Что о нём скажут другие. К счастью для нас с тобой, этим занимаются профессиональные люди, так что можешь не безпокоиться понапрасну.

Нагуляв аппетит, они пообедали там же, на Королевской миле, отведав копчёной пикши в виде супа под странным названием «каллен скинк». Если «каллен» как название деревеньки, где этот суп впервые приготовили, ещё было оправдано, то какое отношение мясное «скинк» имеет к рыбе – непонятно. На второе им принесли довольно безвкусное «хаггис» – приправленные луком бараньи потроха, сваренные в бараньем же желудке. Десертом был вполне съедобный «кранахан»: взбитые сливки с обжаренными овсяными хлопьями с добавлением виски, мёда и лесных ягод.

На всякий случай подлечившись местным виски – теперь уже в чистом виде – в соседнем баре, они отправились пешком в расположенную неподалёку, между Королевской милей и железной дорогой, Национальную галерею Шотландии, вход в которую, как и во все государственные музеи Великобритании, был приятно безплатным. Мистер Стэнли пошутил, что именно дорогие цены привлекают обывателей куда угодно. Потому что в галерее со свободным входом оказалось почти безлюдно.

Наибольшее впечатление на Кифару произвела та часть, которая была отдана портретам знаменитых шотландцев всех профессий и эпох. Мистер Стэнли о многих ему рассказывал, показал нескольких своих предков, кого верхом на лошади, кого в пурпурной мантии, однако обилие имён и событий, их окружающих, слегка сбили Кифару с толку, и он почти ничего не запомнил, кроме разве что красноносого и краснощёкого юноши по прозвищу Красавчик Чарли, который в восемнадцатом веке был принцем и совсем не красавчиком, а мордатым женоподобным существом. Мистер Стэнли пояснил, что этот портрет – недавнее приобретение галереи, позволившее его бывшему хозяину, передавшему работу художника Аллана Рэмзи в дар, избавиться таким образом от налога на наследство в размере более миллиона фунтов. Висевший здесь же менее внушительный портрет принца Чарли в возрасте пятидесяти с лишним лет только подчёркивал его откровенное уродство и выделял весьма внушительный нос.

Когда они вышли на улицу, их уже поджидал старенький, но по-прежнему роскошно сдержанный бентли.

– Садись, Ваше Величество, пока немцы и это английское достояние ни сгубили3939
  Имеется в виду покупка «Бэнтли» группой «Фольксваген» в 1998 году.


[Закрыть], – вздохнул мистер Стэнли.

Тем временем Эдинбург уже стали обволакивать сумерки.

Они свернули на улицу Принцев, самую оживлённую торговую зону города, проехали мимо готического шпиля – мемориала в честь писателя Вальтера Скотта, которого мистер Стэнли не преминул назвать «сочинителем шотландской истории», и напротив входа в пятизвёздочный отель «Балморал» гордо свернули в брусчатый переулок налево, прямо под «кирпич». Выкатившийся им там навстречу автомобиль понимающе попятился от такой наглости, и они вырулили в ещё менее презентабельный проулок, судя по мусорным бакам на узких тротуарах и зелёным обтяжкам на обшарпанных домах, переживающий безконечный период ремонта.

Ещё несколько филигранных поворотов, и вот уже они остановились в полукруглом тупике перед чёрным пролётом железной решётки с воротцами в виде связок прутьев.

– Символ фашизма, между прочим, – заметил мистер Стэнли, указывая на них и делая спутнику знак, что пора выходить. – Приехали.

Зайдя за решётку и протиснувшись вдоль строительных лесов, закрывавших котлован на месте недавно снесённого дома, они вышли на вполне просторную площадь с памятником лошади, позади которой стоял спешившийся всадник.

– Джон Хоуп, четвёртый эрл Хоуптонский. Был как бы военным, как бы драгуном, сотрудничал с французами, которых как бы брал в плен и к которым в плен попадал сам, но вообще-то он работал вице-губернатором Королевского банка Шотландии, который вот, справа. Раньше это здание было частным домом другого примечательного персонажа, Лоуренса Дандаса, одного из тех, кто сделал состояние, в частности, на отмене рабства по закону о компенсации в 1837 году. Натан Ротшильд тогда дал Британии ссуду на пятнадцать миллионов фунтов, что примерно соответствует полутора миллиардам сегодняшних, которую британские налогоплательщики в полной мере вернули его не менее щедрым потомкам лишь несколько лет назад. Рабов тогда освобождали, однако это освобождение считалось экспроприацией, так что компенсации получали не рабы, а их бывшие хозяева. У Дандаса их только в Гренаде и Доминике было больше трёх с половиной сотен.

– Если бы у меня было триста рабов, и мне бы кто-нибудь за них заплатил, – вслух рассудил Кифару, – я бы сказал, что у меня их тысячи три.

– Не сомневаюсь, что во многих случаях так дело и обстояло, – подмигнул ему мистер Стэнли. – Бумага любую цифру стерпит. Или почти любую, поскольку иметь рабов – дело крайне накладное и неблагодарное в экономическом смысле. Поэтому имевшие их на тот момент чиновники прекрасно понимали, что несколько тысяч звучит гораздо подозрительнее нескольких сотен, и даже формальные рабовладельцы были вынуждены свои аппетиты держать в рамках допустимого.

– А что мы здесь делаем?

– Знакомимся с изнанкой Эдинбурга. Если устал, можем, конечно, отправиться в апартаменты.

– Впечатлений, конечно, много, но я выдержу ещё.

Заговорческий вид мистера Стэнли говорил о том, что оно того стоит.

Они вошли в здание банка и прямо с улицы оказались в бело-золотом фойе с четырьмя парами белоснежных колонн впереди, поставленных одна на другую и разделённых не то переходом, не то балконом с примечательным узором в виде переплетающихся свастик. По стенам – резные деревянные скамьи и столики. Пол выстлан плитками бежевого мрамора. Бело-зелёные букеты цветов в высоких вазах перед входом в следующую залу. На самом видном месте краснел огнетушитель.

И ни одного человека.

За букетами цветов стояли широко распахнутые двери, открывая вид на просторное помещение с полукруглыми арками белого потолка, бело-бурым шахматным полом и синим куполом, усыпанным белыми шестигранниками звёзд.

Что здесь могло быть интересного, Кифару никак не мог взять в толк, однако когда мистер Стэнли потянул его в проход налево, безропотно подчинился.

Проход заканчивался лифтом.

Он напомнил Кифару лифт в Лондоне, однако здесь, напротив, было изобилие всевозможных кнопок, хотя с улицы здание банка показалось ему совсем не высоким – этажа три, не больше.

Суть кнопок, точнее, их количества прояснилась, когда мистер Стэнли стал по очереди нажимать их в определённом, только ему понятном порядке. Двери к тому времени уже закрылись, но лифт послушно стоял.

Нажав нужную комбинацию, мистер Стэнли перевёл единственный на панели маленьких рычажок в положение вниз, и лифт тронулся… вниз.

Мистер Стэнли молчал.

Кифару не решался его ни о чём спрашивать, однако стоило бы, потому что спуск явно затягивался.

Никаких опознавательных лампочек с номерами этажей нигде не было, но при этом кабина явно двигалась, вздрагивая и постукивая, так что о глубине шахты оставалось лишь догадываться.

Прошло никак не меньше минуты, а то и двух.

Лифт звякнул и остановился.

Дверцы разъехались.

Кифару ожидал увидеть что-нибудь поражающее воображение, очередное торжество эротики и похоти, либо царство золота – ведь над ними сейчас прозябал банк – какое ему, обладателю нескольких тонн, найденных по оврагам, даже не снилось.

Но нет, ничего такого он, покинув лифт, не обнаружил, кроме одной-единственной женщины, наблюдавшей за ними через окошко металлической двери напротив. Кроме этой самой двери и выкрашенных синей краской стен с запылёнными плафонами тускловатых ламп, ничего и никого вокруг них не было.

Женщина смотрела вопросительно, но не зло.

Мистер Стэнли учтиво поклонился и приложил к стеклу окошка какой-то предмет, похожий на большую монету.

Женщина привстала, поправила на носу очки, рассмотрела монету и кивнула.

Металлическая дверь лязгнула запором и со скрипом приотворилась.

– Прошу, – сказал мистер Стэнли, уступая Кифару право войти первым.

Впустив гостей, привратница тщательно заперла за ними дверь и выжидательно замерла.

На вид ей было лет шестьдесят.

Невзрачный коридор с такими же, как возле лифта крашеными стенами, уходил прямо и там сворачивал вправо.

– Я вам, надеюсь, больше не нужна? – спросила хрипловатым голосом женщина.

– Нет, миссис Бойл, конечно, нет.

Хмурое лицо миссис Бойл озарила неуверенная улыбка.

– Вы меня помните?

– Как же я могу вас не помнить! Патрик держал ваш портрет в своём кабинете и всякий раз, когда мы с ним встречались, что-нибудь про вас обязательно рассказывал.

– Он был неугомонным. Даже когда умер три года назад.

– Хотите сказать, он являлся вам с того света?

Миссис Бойл кивнула и поправила очки.

– Если что-то понадобится, говорите. Я буду у себя.

Она скрылась за высокой конторкой – единственным предметом мебели в пустом коридоре.

Мистер Стэнли взял Кифару за локоть. Когда они свернули за угол, шепнул:

– Её покойный супруг, граф Корк, был порядочным негодяем и любителем малолеток, как и большинство его сотоварищей по палате лордов.

– Хотите сказать, что эта миссий Бойл – графия? Здесь? Под землёй? При лифте?

– Между прочим, положение у неё весьма статусное, можно сказать, единственное в своём роде. Далеко не каждому доверят. И сейчас ты поймёшь, почему.

За углом коридор оказался подлиннее, однако упирался в одинокую дверь, ради которой, вероятно, они этот странный путь и проделали.

Кифару присмотрелся.

Дверь имела ручку, но не имела скважины для ключа.

Вместо ключа мистер Стэнли использовал всё тот же предмет, похожий на монету, по которому его признала миссис Бойл.

Он приложил монету к пропорционального ей размера едва заметной впадине и потянул за ручку. Дверь нехотя открылась.

Свет вспыхнул сам, стоило им войти.

Помещение было огромным. Нет, конечно, не самым огромным из всех, какие доводилось видеть Кифару, однако для подземелья оно выглядело более чем внушительным. Вместо стен – высоченные стеллажи книг до самого потолка. Но не от самого пола, поскольку нижний ярус в рост человека занимали металлические шкафчики с ячейками, какие встречаются в хранилищах банков. Библиотека и банк в одном лице.

Поскольку Кифару никогда раньше не был ни в библиотеках, ни в настоящих банках, следующий его вопрос прозвучал вполне естественно:

– Где мы?

Мистер Стэнли указал ему на кожаные диван и кресло, стоявшие посреди пустого пространства. Между ними – низенький столик с компьютером.

– Это то, Ваше Величество, что обычные люди называют «кроличьей норой», когда хотят сказать о непонятном им мире, в котором, по их мнению, действую другие законы, даже физические.

– Кроличья нора?

– Для других, – продолжал мистер Стэнли, присаживаясь в кресло и деловито подкатывая к себе столик, который оказался на колёсиках, – это Древо познания. Третьи сказали бы, что перед тобой Святой Грааль. Для любителей востока это Шангри-Ла. Или даже Шамбала. Называй, как хочешь. В преданиях вашего народа, не знаю, но думаю, что тоже есть какое-нибудь священное место, где посвящённые имеют возможность напрямую общаться с божественным началом.

– Килиманджаро, – кивнул Кифару. – Но туда никому нельзя.

– Вопрос договорённости, – усмехнулся мистер Стэнли. – Но суть не в этом. В английском языке мы используем французское слово souvenir, хотя у нас есть и своё – keepsake. Считается, что они синонимы и означают нечто достопамятное. Про сувенир, думаю, рассказывать не нужно. Если тебе понравится твоё пребывание, скажем, здесь, в Эдинбурге, ты можешь купить бутылочку виски, или кепку, или футболку, и они будут долго напоминать тебе о Шотландии. С keepsake чуть посложнее. Поскольку это наше исконное слово, мы относимся к нему более трепетно, чем к заимствованному, тем более из французского, а потому оно означает не просто предмет, помогающий вспомнить, но дорогую сердцу реликвию, которая передается из поколения в поколение. Поэтому считай, что ты находишься именно в «кипсейке». А теперь спроси меня, что это такое.

– И что это такое?

– Архив памяти.

– Понятно. Хотя и не совсем…

– Для начала скажи мне, как ваши верования относятся к перерождению, к реинкарнации.

– К жизни после смерти?

– Да, к жизни старой души в новом теле.

– Положительно.

– То есть мне не нужно тебя убеждать в том, что ты уже когда-то жил, а после неизбежной смерти так же неизбежно родишься снова?

– Нет, это само собой, – улыбнулся Кифару.

Он никогда подобными вопросами раньше не интересовался, но знал, потому что это знали на острове все. Когда был маленьким, даже ждал, в ком возродится дед. Так пока и не дождался.

– Хорошо. А помнишь ли ты свои прошлые жизни?

– Иногда мне снится что-то странно знакомое, чего со мной никогда не происходило, но я не уверен.

– Да, ты прав, воспоминания могут являться к нам во сне, а могут и наяву. На кого-то при этом действует звук, мелодия, голос, знакомое слово, на кого-то – запах. Ты улавливаешь какой-нибудь аромат, вдыхаешь, прислушиваешься и совершенно неожиданно вспоминаешь то, чего, как ты правильно выразился, с тобой вроде бы не происходило. Часто это ещё называют дежавю. Или человек, скажем, всю сознательную жизнь учился на кулинара или инженера, или бухгалтера, а потом случайно оказывается наедине с роялем или скрипкой, или кисточкой художника, испытывает внезапное влечение, и в нём открывается настоящий гений, он начинает играть, писать, рисовать, причём так мастерски, как будто занимался этим с детства. Окружающие обычно говорят, что у него дар или проснулся талант.

Кифару невольно вспомнил свои детские ощущения, когда попадал в щекотливые ситуации и вёл себя так, будто заранее знал, как выйти из них наилучшим образом. Хотя бы с тем же пистолетом…

– На самом же деле, – продолжал мистер Стэнли, включая компьютер, – в человеке проснулся не талант, а память прежних жизней. Представь, если ты раньше был охотником или музыкантом. Насколько проще тебе будет освоить эти ремёсла в новом воплощении. Беда лишь в том, что память, во-первых, не безупречна, поэтому тебе приходится многому учиться заново, а во-вторых, если ты родишься в том же Лондоне, навыки охоты тебе понадобятся разве что в поисках симпатичных девушек, а если ты родишься на острове посреди озера, вероятность найти там рояль или скрипку, согласись, будет весьма мала.

– Это да, – кивнул Кифару, вспоминая Кваку и Квеку, прирождённых барабанщиков.

– А теперь представь, что кто-то знает о том, кем ты был прежде. И с самого детства знакомит тебя с тем, чем ты занимался не одно и даже не два воплощения подряд. Ты получаешь возможность увидеть себя на старых фотографиях и ещё более старых живописных портретах, можешь подержать в руках и почитать собственные дневники, пусть даже на незнакомых тебе поначалу языках. Ты сам, к примеру, вон как быстро, в отличие от своих соплеменников, английскому научился. Никогда не задумывался, почему?

– Нет. Я просто хотел уметь читать и старался.

– А у меня вот с суахили никак не клеится, – вздохнул мистер Стэнли и рассмеялся. – Ты понимаешь, к чему я клоню?

– Кажется, да.

– Вообрази себе врача, который занимается какой-нибудь медицинской проблемой не одну жизнь, а пять, десять, двадцать. Или инженера, который накапливает опыт на протяжении столетий. Или банкира, который не переживает за то, что ему придётся в новой жизни начинать всё сначала, потому что знает, где хранятся накопленные деньги, которые он завещал самому себе – на предъявителя – или через потомков, которые тоже про всё в курсе. Опыт – это главное, что мы получаем за одно воплощение. А если его суммировать? Человек, который помнит, как и что происходило сотни лет назад, который знает, как это делалось тогда – такой человек для своих современников либо странный сумасшедший, либо бог. Зависит от того, как он своей памятью и опытом распорядится.

– Здорово! – согласился Кифару, которому особенно понравился очевидный пример с банкиром.

– Остаётся один не решённый для большинства вопрос, – откинулся на спинку кресла мистер Стэнли. – Как свой опыт передать себе же после смерти?

– И как же?

Вместо ответа собеседник молча сделал широкий жест.

Кифару снова осмотрелся.

– Тех, кому положено знать о себе больше, чем остальным, всегда было и будет ограниченное количество. Именно поэтому остальные и называют их «избранными» или «неприкасаемыми». Или ещё как-нибудь, думая, что речь идёт о везении родиться в рубашке, с серебряной ложкой во рту, в правильное время, в правильном месте и тем более в правильном семействе. Разумеется, кровь важна. Кровные узы упрочняют преемственность. Особенно так называемая «голубая кровь». Но всё равно это несопоставимые величины. Ты можешь себе, наверное, представить, сколько в мире семейных кланов, которые знают своих предков на протяжении многих веков, которые по праву одного только рождения получают баснословные привилегии в любых жизненных обстоятельствах и которые не только ни разу не переступали порога этой комнаты, но даже не догадываются о её существовании.

Кифару мог, хотя и с трудом. Рассказ мистера Стэнли был интересным, вот только его практическое применение оставалось пока загадкой. Если, конечно, он ни хочет запереть его здесь и не выпускать до тех пор, пока Кифару ни осилит все эти книги…

А тот тем временем продолжал:

– В этом Архиве памяти собрано всё, что положено знать о себе избранным: их дневники, принадлежавшие им безделушки, воспоминания современников, фотографии, письма, фильмы.

– Простите, но как ваш избранный узнаёт про этот Архив и вообще про то, что он – избранный? И кто его сюда пустит? По такой монетке, как у вас?

Мистер Стэнли прищурился.

– Ты прав – это самое сложное. Но способы всё же есть. Мало кто сам по себе догадывается. Обычно такому человеку кто-нибудь сообщает. После тщательной проверки, разумеется. Наш скафандр, – он ткнул пальцем в колено Кифару, – вещь не слишком надёжная, она в каждом воплощении новая, правда, некоторые преемственные признаки, говорят, существуют. Точнее, проявляются. А иначе зачем всё завязано на энергетике? Рождается где-нибудь в Индии малыш со шрамом на лбу, подрастает лет до пяти, а потом начинает приставать к родителям с дурацкими историями про то, что его по-другому зовут, что он вообще не из этого города и что у него есть взрослая жена. Хорошо ещё, если в Индии, где родители не спешат засунуть ребёнка в психушку, как сделали бы у нас или в Америке, а внимательно выслушивают и везут в тот город, на ту улицу, где, по его словам, он недавно жил. И только сильно удивляются, когда живущая по указанному адресу женщина сначала пугается, а потом бросается обнимать их плачущего малыша, в котором тоже признаёт своего бывшего мужа, зарубленного за шесть лет до этого в драке топором как раз в том месте, где у ребёнка родовой шрам…

– Это быль?

– Вполне. Одна из многих. Подтверждающая, что иногда наследственность проявляется на физическом уровне, хотя я не думаю, что перед новым воплощением кто-то даёт нам возможность выбирать не только родителей, но и скафандр. Таким образом, если совсем коротко, доступ к Архиву определяется наличием как внешних, так внутренних признаков.

Мистер Стэнли замолчал, продолжая тыкать Кифару в коленку и явно ожидая главного вопроса, который тот не мог не задать. И задал:

– А что здесь делаю я?

– То, о чём давным давно меня просил.

– Я просил?

Мистер Стэнли повернул компьютер так, чтобы Кифару видел монитор, что-то нажал, и на экране возникли знакомые очертания белого маяка, только не в виде почтовой марки, а на фотографии, старой, пожелтевшей и поцарапанной.

– Вспоминаешь?

– Вы мне прислали этот маяк на конверте. Он мне так понравился, что я с него содрал свой будущий дом.

– А так?

На экране появилась следующая картинка: тот же маяк, но только теперь перед ним, подбоченясь, стояли двое мужчин – подтянутый джентльмен в котелке и с тростью и пузатый бородач в восточном халате и чалме. Оба смотрели в камеру, щурились и улыбались.

– Не узнаёшь?

Вопрос заставил Кифару встрепенуться, будто он успел ненадолго задремать с открытыми глазами.

– А должен?

– Это 1871 год. Восточноафриканская страна, точнее, островной архипелаг Занзибар, только-только вошла в состав Британской империи. В халате и чалме – её тогдашний султан, Сеид сэр Баргаш ибн Саид аль-Бусаид, пришедший к власти годом раньше по возвращении из ссылки в Бомбей после смерти старшего брата. Приехал к нам в Британию с дружеским визитом. В котелке рядом – это тогдашний я. Подробности опущу. Незадолго до того стали популярны почтовые марки. Так вот, Баргаш был из числа избранных. В тот же день он обратился ко мне с дружеской просьбой: в следующей жизни отыскать его при помощи конверта с маркой, на которой будет изображён этот маяк. Сказал, что сам его постарается узнать и дать мне весточку каким-нибудь понятным способом. Например, построит такого же вида минарет. Кстати, Занзибар – это сегодня часть соседней с тобой Танзании.