Текст книги "Африканский тиран. Биография Носорога. Начало"

Кифару и Имаму сочли благоразумным не вмешиваться и лишних вопросов не задавать. От Виктора уже подозрительно пахло. Попрощавшись с Чаком и поклонившись издалека хозяйке, почувствовавшей неладное и застывшей немой статуей на пороге комнаты, они вышли во двор, и прежний пикап, действительно, увёз их обратно, в порт.

По пути Кифару попытался всучить самородок Имаму, но тот наотрез отказался.

– Понимаешь, дружище, не всё так просто. Золото – тема тонкая. Кто его знает, что в нём сидит. Чак – твой друг, не мой. Какие черти у него в башке – одному богу известно.

– И Виктору.

– И Виктору. А золото всё это притягивает. Может и ничего, что он тебе его подарил, от чистого, так сказать, сердца. Но я на себя брать его грехи как-то не очень хочу. Так что не обижайся, мне кроме уговорённого ничего не надо.

– Всё равно спасибо тебе.

Кифару пожал Имаму руку и подумал о том, что когда где-то убывает, то где-то обязательно прибывает. Чак сегодня потерял доверие, а он его обрёл.

История с золотом на том не кончилась.

Вечером Кифару снова заглянул проведать отца.

Сели ужинать.

– Вот, глядите, что мне сегодня добрые люди подарили, – решил похвастаться он, выкладывая на стол загадочно сверкающий при тусклом свете лампы самородок.

Отец осторожно взял золото двумя пальцами и уже хотел было что-то сказать, как его прервал звонкий голосок Фурахи:

– А у меня такой же есть!

– Не говори с полным ртом, – напомнила сыну Таонга.

– Добрые люди такие вещи редко дарят, – назидательно заметил отец. – Похоже, настоящее.

Обиженный тем, что ему не поверили, Фураха выскользнул из-за стола и куда-то убежал. Вернувшись, торжественно положил перед Кифару камушек размером побольше угандийского.

Камушек тоже загадочно сверкал. И оказался подозрительно тяжёлым на вес.

– Откуда он у тебя? – спросил Кифару, чувствуя спиной, что становится жарко.

– Ниоткуда. Нашёл. – Фураха уже взгромоздился обратно на стул и за обе щёки доедал ужин. – Красивый, правда?

Отец положил оба камушка на ладонь. Показал притихшей Таонге.

Кифару уже давно всё понял.

– Где ты его нашёл? – без улыбки спросил он брата.

– Тут недалеко.

– Завтра покажешь?

– Покажу, если ты меня на джипе покатаешь.

Кифару охотно пообещал.

Весов, тем более таких мелких, в доме не оказалось, но, судя по виду, в самородке Фурахи было граммов тридцать пять.

– Тут где-то тысяча американских долларов, – подытожил Кифару тоном знатока. – То есть больше трёх с половиной миллионов угандийских шиллингов.

Последняя цифра произвела на Таонгу впечатление.

– Ты уверен?

– Если не веришь, можешь спросить у Имаму. Он, оказывается, в золоте неплохо разбирается. Сегодня всем здорово помог.

Как именно и кому, никто уточнять не стал.

Фураха и Таонга отправились спать, а Кифару с отцом вышли попрощаться во двор.

– Думаешь, он не придумывает?

– Не замечал за ним.

– Выходит, у нас тут под самым боком золотишко водится, а мы и не знаем.

– Не спеши с выводами, сын. Завтра разберёмся. Бывает ведь: кто-нибудь что-нибудь случайно уронит, а мы начинаем уже непонятно что себе воображать.

– Золотом не кидаются.

– Это да, но кто знает.

– Я знаю. Надо Фураху предупредить, чтобы на всякий случай язык за зубами держал. Наверняка уже всей своей детворе показал, если и вправду нашёл.

– За мной завтра рано машина приходит, так что давай сам. Потом расскажешь.

– Ладно, спокойной ночи.

Ночь и вправду оказалась спокойной. Во всяком случае, Мазози не объявилась, хотя собиралась, и Кифару проспал до первых петухов.

Находка

Фураха, за которым он зашёл, оказался в школе.

Отец, действительно, уже уехал.

Таонга была одна и занималась домашним хозяйством.

– Думаешь, это и в самом деле золото? – спросила она, перемывая вчерашнюю посуду и одновременно умудряясь помешивать что-то вкусно пахнущее в кастрюле.

– Ты сама видела. Похоже. Он скоро будет?

– Фураха-то? Не знаю, но сейчас у них там дни короткие стали, уроков мало, так что можешь подождать.

Она с интересом посматривала на сына сестры.

– А ты подрос.

– В каком смысле? – удивился Кифару.

– В смысле возмужал. – Таонга улыбнулась. – Слышала, кое-кто на тебя глаз положил.

Она наверняка имела в виду Мазози, однако Кифару уточнять не стал. Претворился, будто не понял намёка.

– Жениться пока не собираешься?

Он рассмеялся.

– А что, у тебя есть кандидатки?

– Ну, кандидатки всегда найдутся. Было бы желание. – Таонга последний раз помешала кастрюлю и накрыла крышкой. – Останешься обедать?

– Не откажусь, но лучше давай сделаем по-другому. Если Имаму на месте, я встречу Фураху у школы, мы прокатимся, а потом оба приедем.

– Тогда уж и Имаму зови, раз он таким полезным оказался.

Имаму он дома не застал. Джипа тоже. Вероятно, именно он и подобрал отца поутру.

Кифару прошёлся до школы, справедливо решив, что катание можно отложить и на потом. Главное – разобраться с золотом.

Школа была недавно перекрашена в салатовый цвет и ещё попахивала свежей краской.

С пляжа доносились крики футболистов.

Уничтожение крокодилов привело к резкой активизации пляжного досуга. Футбол обретал на острове второе дыхание.

– Кифару! – Фураха, видимо, заметил брата ещё через окно и вырвался на улицу первым из учеников. – Ты без джипа?

– Отец на нём с утра катается.

– Ты обещал.

– И не забыл. Но сперва покажи свои золотые прииски. Покататься всегда успеем. Кстати, твои дружки в курсе?

– В курсе чего?

– Находки. Ты им показывал?

– Зачем? У них у самих всякие камушки есть.

– Какие? Как твой?

– Да нет, обычные, каменные, не железные. На берегу собирают.

– А ты свой где откопал?

– Мы туда и идём. Сам увидишь.

Фураха, как и в своё время Кифару, не отличался многословием.

Братья шли в противоположную сторону от пляжа, в обход площади, куда-то дальше, где Катикати заканчивался кукурузным полем, за которым тянулся овраг. Кифару там тоже когда-то в детстве играл, но с тех пор больше не наведывался, поскольку часть оврага жители приспособили под городскую свалку. Отходов вообще-то было немного, они привыкли всё пускать в дело, однако то, что могло сгнить, не причиняя вреда природе, оказывалось в овраге. Запах, как он помнил, всегда стоял соответствующий, поэтому Кифару не могло не удивить, что нынешняя детвора этого вонючего захолустья не чурается.

– И часто вы сюда бегаете?

– Да нет. Мы тогда в прятки играли.

– Мы тут тоже в прятки играли…

– И в войну…

– И в войну.

Кифару было стыдно признаться, но именно в этом овраге он впервые поцеловался. Как же звали ту девочку?

– Хочешь сказать, что твоё золото валялось прямо тут? – спросил он, когда они уже спускались по покатому склону, хватаясь для устойчивости за клочья травы.

– Вон, смотри! – вместо ответа воскликнул глазастый Фураха.

Он соскользнул вниз и присел на корточки. Нагнувшись, Кифару увидел, как брат маленькими пальчиками выковыривает что-то из-под невзрачного гравия.

– Ещё один!

Не прошло и минуты, как на ладошке лежало два мелких, однако вполне настоящих самородка. Кифару не верил собственным глазам, потому что такого не могло быть. Однако именно так всё и произошло, о чём в тот же день было рассказано отцу. Фураха с гордостью показал ему стеклянную банку из под какого-то лекарства, до половины заполненный желтоватыми камушками.

Абиой взвесил банку в руке.

– Тяжёлая.

– Приятно тяжёлая, – поправила его Таонга, которая уже всё знала и теперь с интересом участвовала в обсуждении.

– Дай-ка лучше какую-нибудь фарфоровую посудину.

Получив блюдце, Абиой вынул из банки первый попавшийся самородок и провёл им по белому краю. Присмотрелся.

– Видите какой-нибудь след?

Следа не было.

– Мне Имаму по дороге объяснил, что встречаются металлы, очень на золото похожие, но не золото. Например, пирит. Но если бы это был пирит, то на блюдце осталась бы чёрная полоска.

– Это золото, пап, – надул губы Фураха. – Всамделишнее.

Взрослые не стали с ним спорить, а задумались о том, как с этой находкой поступить.

Конечно, найденное братьями и то, что они ещё могли насобирать в овраге, принадлежало им. Однако если овраг – это русло пересохшей реки, золота там должно быть немало, вот только чтобы его найти, потребуется и немало усилий, связанных с копанием в грунте. И не руками и совочками, но мотыгами и лопатами, если не специальной техникой вроде невиданных на острове экскаваторов и бульдозеров. Иными словами, пыли и шума будет много, то есть о находке в итоге будут знать все. А земля на Кисиве общая. Это не Америка и не Австралия, где золотоискатели, точнее, золотодобытчики заранее покупают нужные им участки и только потом, получив разрешение властей, начинают их раскапывать по своему усмотрению. Поэтому Таонга считала, что никакой тайны делать не надо, а найденное золото должно идти в общую казну города.

– В таком случае, – рассудил Кифару, – завтра можно смело закрывать рынки, потому что овощи и фрукты, выращенные на острове, тоже принадлежат всем, а не их хозяевам.

– Фрукты выращивают люди. Они берут деньги за свой труд, – возразила Таонга, тщетно ища поддержки у Абиоя.

– Так ведь и золото мы будем доставать из земли собственным трудом. Почему оно должно принадлежать всем? – сказал Кифару.

– Это наше золото, – поддержал брата Фураха, осторожно роняя камушек обратно в банку.

– Что ты собираешься с ним делать? – задал сыну более прозаичный вопрос Абиой. – Здесь, как ты понимаешь, оно никому не нужно. Видимо, поэтому его никто в овраге и не собирал, даже если находил.

– Если бы жизнь была только на нашем острове, понаделал бы украшений для Таонги, – ответил Кифару. – А так ты не хуже меня знаешь, что золото ценится всюду и всегда растёт в цене, даже если прямо сейчас падает. Завтра оно может быть чуть дешевле, чем сегодня, но через месяц наверняка будет дороже. Я слышал, что в других странах люди предпочитают в него инвестировать, откладывая на чёрный день и не трогая годами. Поэтому лишним оно никогда не будет, даже у нас. Золото всегда можно хорошо продать, особенно если знать правильных покупателей.

– Ты знаешь?

– Да. – Кифару вспомнил мистера Стэнли. – По крайней мере, двух.

– А ещё из золота можно делать деньги, – вставил Фураха.

– Мы об этом и говорим, – улыбнулся отец.

– Нет, вы говорите о том, чтобы его кому-то продать. Никому его продавать не надо. А надо сделать деньги. Свои деньги.

Взрослые переглянулись и посмотрели на Фураху.

Фураха смотрел на банку.

– Если золота много, – сказал он, довольный вниманием, – из него можно понаделать монет. Нам Вереву рассказывала, что раньше деньги были золотыми.

Об этом она и Кифару в своё время рассказывала, вот только думал он тогда больше о далёкой вьетнамской красавице, чем о золоте.

– И что ты с этими монетами будешь делать? – ласково уточнила Таонга.

Фураха удивился.

– То же, что и с обычными деньгами: зарабатывать, покупать, продавать. Кифару вон сколько бумажек приносит, а ты только и знаешь что называешь их «грязными». Бумажки стираются и рвутся. Золото надёжнее. Это металл. Его нельзя порвать, но зато можно отмыть, если что.

Хотя все рассмеялись, Кифару снова взглянул на брата другими глазами, как тогда, на пляже.

В словах Фурахи было какое-то зерно смысла, пока, правда, ускользавшее от него. Золото – это всегда деньги. То есть его всегда можно в деньги превратить. Но ведь в принципе то, что он называет «деньгами», это и в самом деле не более чем бумага, хоть угандийская, хоть кенийская, хоть шотландская. В отличие от золота, которое, действительно, металл. Нужно это обдумать и обязательно обсудить с кем-то, кто разбирается. Вот только кто? Но ведь Фураха, молодчина, и это подсказал: Вереву. Она стала учительницей не потому, что ей велели, а потому что она больше остальных всем интересуется, много всякого читает и вообще женщина умная. Если она столько всего знала, когда он ходил в школу, то сложно даже представить, сколько нового она знает теперь. Наверняка что-нибудь подскажет.

– Утро вечера мудренее, – сказал он, кладя конец спорам и демонстративно вставая из-за стола. – Мне с этим надо переспать. Завтра что-нибудь придумаю.

– Но банка пусть останется у нас, – спохватился Фураха. – Хорошо?

– Хорошо. Сторожить золото поручаем тебе. И никому в школе не проговорись. И ты тоже, – добавил Кифару, обращаясь к Таонге. – Наша находка должна от всех оставаться в секрете. Пока мы ни поймём, как её лучше использовать.

– Ох, ну и деловые у меня потомки! – услышал он уже в дверях смех отца.

Так и пришёл домой с улыбкой.

Стандарт

Дом старейшины Мвеная, отца Вереву, выходил окнами на площадь Мраба, однако вход в него располагался с обратной стороны, скрытый зарослями пальм.

Кифару бывал здесь разве что в далёком детстве, когда после укуса мухой цеце пропустил много уроков в школе и по отцовской договорённости приходил заниматься с Вереву, чтобы хотя бы кое-что наверстать.

С тех пор ничего не изменилось.

Замуж Вереву до сих пор не вышла и, похоже, уже не собиралась. Да и времени у неё на подобные вещи больше не оставалось. Старый Мвенай всё чаще болел. За ним приходилось ухаживать. Остальное время занимала школа, поскольку второй учительницы в Катикати по-прежнему не было. Говорят, её искали, однако безуспешно.

– Есть кто? – окликнул прохладную темноту за порогом Кифару.

– А кто нужен? – донеслось в ответ хриплое покашливание.

– Сиди, это Кифару, я с ним поговорю, – услышал он женский голос.

Как она могла так безошибочно его узнать? Они не разговаривали целую вечность. Хотя, нет, пожалуй, не вечность. Ведь он недавно заходил за братом в школу, и они перебросились несколькими незначительными фразами.

– Может, я не вовремя? – спросил он, когда в прихожую вышла Вереву, усталая, но как всегда приветливо улыбающаяся.

– Нет, нет, что ты, ты всегда вовремя, заходи, Кифару.

Внутри дом казался больше, чем снаружи.

Она провела его мимо комнаты, где курил и кашлял Мвенай, на всякий случай прикрыла дверь и усадила на старенький диван в гостиной. Обстановка была обычной, как у всех. Только в углу прятался накрытый салфеткой ящик телевизора. Если для кого-то это было признаком роскоши, для Вереву, как понимал Кифару, он был источником знаний о мире.

Ради которых он и наведался к ней сейчас.

После обычных расспросов о том, о сём, Кифару перешёл к делу.

– Я вообще-то к вам за консультацией, – сказал он, чувствуя, что по привычке стесняется, как на уроке.

Вереву была постарше Мазози, но едва ли старше Таонги, при этом полнота придавала ей солидности, да и иначе как на «вы» он уже к ней обращаться не мог. В школе она часто надевала очки, но сейчас, в домашней обстановке, была без них, отчего глаза её сделались красивее, а взгляд – беззащитным. Она молча слушала, не перебивая.

– Я тут подумал о том, что вот мы у себя на острове используем всегда чужие деньги. С востока к нам приходят кенийские бумажки, с запада – угандийские. Все давно к этому привыкли и никаких неудобств не замечают. Получается, что нас самих будто и нет вовсе. Но это ведь неправильно. Я понимаю, что во времена молодости вашего отца и моего деда принято было прятаться…

– Скрываться… – поправила она.

– Хорошо, пускай скрываться. Сути это не меняет. Про Кисиву никто не знает, и мы считаем, что это хорошо.

– А что в этом плохого? – Вереву подложила под спину подушку.

Она сидела напротив него, в кресле, приняв расслабленную позу, за которой угадывалось напряжение. Неужели теперь его присутствие заставляет даже знакомых людей зачем-то нервничать и всячески это прятать? Или скрывать?

– Как вы, должно быть, знаете, мне по роду занятий последнее время пришлось немало покататься по нашему острову, и я пришёл к выводу, что…

– Кто тебя научил так выражаться?

Она не возмущалась, она подшучивала. Во всяком случае, глаза её смеялись.

– Говори проще, Кифару. Я тебя и так отлично понимаю. Ты ведь сейчас не на работе.

– Тоже верно. – Он улыбнулся в ответ. – Я хотел сказать, что нам было бы неплохо завести собственные деньги.

– Ты имеешь в виду «напечатать»?

– Ну да, напечатать.

– Зачем?

– Затем же, зачем нам нужен собственный язык. Можно, конечно, говорить до гроба на суахили, но мы же этого не делаем. Мне казалось, что деньги, как и язык, это часть культуры.

– Тут бы я с тобой поспорила, разумеется, но не стану. – Вереву прислушалась к кашлю отца за стеной. – Думаю, ты понимаешь, что «напечатать деньги» стоит денег?

– Конечно. Я не об этом. Это дело десятое. Я о принципе.

– О принципе?

– Да, о принципе этих самых денег. Вы ведь нам в школе про это рассказывали, правда, рассказывали как детям.

– Вы и были детьми, если мне не изменяет память.

– Именно. А теперь я бы хотел, чтобы вы объяснили мне взрослым языком. Ведь деньги откуда-то берутся. И сколько бы мы их ни тратили, они никуда не деваются.

– И это их главная беда.

– В смысле?

– В смысле, что когда денег становится больше, они делаются дешевле, то есть теряют в цене. В учебниках это объясняется «девальвацией».

– Слышал, представляю себе. Но не очень хорошо представляю себе причину.

– Ты же сам совершенно правильно назвал кенийские деньги «бумажками». В Уганде деньги ещё больше бумажки.

– Почему?

– Потому что их стоимость не определяется ничем, кроме «рынка». А рынок сегодня – это обычная политика. То есть если страна котируется в мире, если её почему-то уважают, то уважают и её деньги. Если нет – её деньги никому не нужны.

– Поэтому в цене доллары и фунты?

– Можно сказать и так. Хотя и они тоже с некоторых пор бумажки.

– С каких?

– Когда были откреплены от золота.

– Как «откреплены»?

– История долгая, – вздохнула Вереву. – Скоро уже лет сто как американцы приняли решение о том, что унция золота будет стоить тридцать пять долларов, а все остальные валюты должны к их доллару привязываться. Но такая ситуация мешала банкам, уже тогда начинавшими владеть странами вместе с их правительствами, печатать столько денег, сколько им было нужно. Поэтому постепенно снова всё свалили на «рынок», и доллар по отношению к золоту стал дешеветь. Несколько лет этот процесс для видимости сдерживали, однако в Лондоне унция уже ходила по сорок, если не ошибаюсь, долларов. Банки закричали, что нужно спасать экономику, хотя спасали, даже крокодилу понятно, именно их, а никакую не экономику. Потому что когда доллар от золота всё-таки отвязали, он стал окончательно превращаться в бумагу, которой сегодня нужно в пятьдесят раз больше, чтобы эту самую унцию купить.

– В пятьдесят!

– У тебя, помнится, считать неплохо получалось. Раздели сегодняшнюю цену за унцию в почти две тысячи долларов на тридцать пять, вот оно примерно пятьдесят и получится.

– Где-то пятьдесят четыре, – прикинул в уме Кифару.

– Ну, вот видишь.

– Да, ну и дела…

Она ждала, не зная, достаточно ли его просветила и может ли вернуться к собственным проблемам.

– Если не ошибаюсь, Вереву, вы сами только что упомянули, мол, деньги котируются тогда, когда котируется страна.

– Так и есть.

– Но в таком случае я тоже прав, потому что наша Кисива и денег не имеет, и, мягко говоря, не котируется.

– Хочешь вернуться к началу разговора? Ну зачем, скажи на милость, нам «котироваться»? По-моему, нам и так неплохо.

Кифару невольно ещё раз оглядел скромную обстановку.

– А по-моему могло бы быть гораздо лучше, – ответил он, не сразу заметив неловкость ситуации. Получалось, будто он критиковал чужой дом. Поправился: – Не для этого наши предки спускались с Килиманджаро.

– Не наши, а твои, – тихо заметила Вереву.

Она, разумеется, всё знала.

– Это не имеет значения. Вы ведь понимаете, что я хочу сказать, только почему-то не хотите в этом признаться.

– Тавтология.

– Кто?

– Тавтология. Ты два раза подряд употребил «хотеть».

Она ставила его на место. Конечно, в шутку, просто уходя от ответа, но ему сейчас было нужно другое.

Кифару посмотрел на свою бывшую учительницу пристально, как умел только он.

– А можно деньги обратно к золоту привязать?

Вереву прочитала в его взгляде не детское любопытство, но желание понять.

– Можно. Хотя сегодня принято считать, что нельзя. Потому что жизни теперь учат банки.

– И что для этого, по-вашему, нужно?

– Золото. Много золота.

– Сколько?

– Достаточно, чтобы его эквивалента в виде напечатанных один раз бумажек хватило на всё население страны.

– У нас не такое уж и большое население, – заметил Кифару.

– Да, но золота нет вовсе.

Он не собирался посвящать её в детали. Он пришёл понять принципы.

– Предположим, что я его где-нибудь достану. Что делать дальше?

– По пунктам?

– По пунктам.

Вереву рассмеялась, впервые с начала их разговора искренне и заливисто. Видимо, его просьба так её озадачила, что она на мгновение позабыла про отца.

– Хорошо. Собираешь всё золото, которое найдёшь. Желательно в одном месте и желательно в таком, чтобы его никто не смог бы украсть, но при этом все бы знали, что оно там есть.

– Понятно.

– Затем придумываешь деньги: название, картинки, номинал для каждой купюры. Печатаешь их где-нибудь в третьей стране, где есть соответствующее оборудование, бумага и краски. Привозишь обратно. Открываешь государственный банк. Деньги раздаёшь населению, чтобы оно могло ими пользоваться. Пришедшие в негодность банкноты принимаешь, заменяешь новыми и уничтожаешь. Чтобы количество денег относительно массы золота не менялся.

– То есть, я правильно понимаю, что в таком случае любой сможет за эти новые деньги купить себе часть этого самого золота?

– Теоретически да. Иначе бы никакой «привязки» не получились. Золото в хранилище банка является гарантией ценности ходящей по рукам бумаги. Если в банк приходит покупатель и хочет обменять свои бумажные деньги на настоящее золото, он должен иметь право это сделать. Иначе система не заработает.

– А почему вы сказали «теоретически»?

– Ну, ты же не хочешь, чтобы хранилище банка в один прекрасный день опустело? Для избегания подобной ситуации давно придуманы разные способы. Например, банк, точнее правительство в его лице, может постановить, что да, любой житель острова может купить золото, но только, скажем, не меньше килограмма. Или десяти. Но десять килограммов – это не те деньги, которыми будет обладать даже самая зажиточная семья. Обычная психология. Человек знает, что купить может, хотя на самом деле не может. Золото остаётся в банке, большая часть населения от него как бы отсекается, но при этом право на покупку – вот, пожалуйста, сколько хотите.

– … только не меньше килограмма, – восхитился такой простой идее Кифару.

– В начале прошлого века, когда закончилась первая мировая война и запасы золота сильно оскудели, в Европе постановили, что золото теперь продаётся только в слитках и только, если не ошибаюсь, весом в двенадцать с половиной килограммов.

– Ничего себе!

– Плохо такими мерами заканчивать, то есть прибегать к ним тогда, когда другие способы сохранить золотой стандарт просто не действуют. А вот если сразу ограничения установить, никто лишний раз не задумается.

Зато задумался Кифару. От разговора с учительницей он получил даже больше, чем ожидал. Она будто знала, что он придёт, и специально подготовилась. Он этого не забудет.

– Спасибо вам за науку.

Кифару встал.

Вереву проводила его до улицы. Сказала на прощанье:

– Будь осторожен.

– Кстати, я там кое-что на диване оставил, – спохватился он.

– Ой, сейчас принесу!

– Нет, нет, Вереву, это я вам оставил. Вы мне очень помогли.

– Да брось ты, Кифару!

Он ответил ей улыбкой, пожал тёплую ладонь и направился в гости к Абрафо – единственному, кому мог доверить свою новую тайну.