Текст книги "Африканский тиран. Биография Носорога. Начало"

Гвардеец

Жизнь продолжалась своим чередом.

Маленький Фураха подрос, и Таонга отдала его в школу даже раньше времени, видимо, чтобы дать себе возможность передохнуть хотя бы до полудня. Раньше бы такого молокососа Вереву не взяла (разве что по большому знакомству), но времена постепенно менялись, некоторые семьи, как оказалось, уезжали с острова за лучшей долей, так что некоторые классы почти пустовали. Прежде такое даже представить себе было сложно.

Вот и Таджири, к примеру, совершенно исчез, окончательно перебравшись к отцу в кенийскую гостиницу и посвятив всё время тамошнему футболу. Это Кифару и остальные соседи знали наверняка, потому что однажды матч с его участием даже показали по телевизору, специально по такому случаю вынесенному из церкви на рыночную площадь. Команда Таджири проиграла, но зато сам он отличился, забив гол. Все дружно сделали вывод, что его жизнь на большой земле удалась, а Кифару взгрустнул и решил поговорить с отцом.

Отец как раз собирался в очередной рейд по острову, поэтому Кифару пришлось отказаться от участия в следующей рыбалке. К тому времени он уже подозревал, что если хочет в жизни чего-то добиться, тем более, будучи потомком великого Килемана, то напрасно тратит время.

– Почему ты продал лодку? – начал он без подготовки.

Они сидели в джипе и ждали Имаму, который отдавал последние наказы Кваку и Квеку, остававшимся за старших, поскольку их дед, Гугу, приболел.

– Что это ты вдруг вспомнил?

– Просто так. Почему?

– Ну, сейчас я бы, наверное, её тебе отдал, а тогда ты был мал. Жалко стало?

– Совсем нет. – Кифару поводил пальцем по пыльному стеклу. – Я вот тоже думаю, что рыбная ловля – не моё. У Абрафо гораздо лучше получается. И ему нравится. Его мать людей лечит. Вереву детей учит. Кваку и Квеку с утра до ночи барабанят и музыку сочиняют для праздников. Их вон недавно в Киджиджи играть приглашали. Таджири, сам знаешь, футболистом заделался. А я…

– А чего бы ты хотел?

Про стриптиз-клуб Кифару отцу сказать не мог, хотя детская мечта все эти годы ни на мгновение его не покидала.

Пожал плечами.

– А ты занимаешься тем, чем хотел? – спросил в свою очередь.

– Конечно, – ответил Абиой, не задумываясь. – Ещё когда погибла твоя мать, я понял, что должен стать защитником. Её я уберечь не смог, но зато теперь на мне весь остров. Я продолжаю дело отца, твоего деда.

– И тебе это нравится?

– Тут вопрос не в «нравится не нравится», а в твоём ощущении. Только ты сам можешь понять, что тебе близко, ради чего ты родился.

– Я поеду с вами.

– Уверен? Мы, возможно, даже не завтра вернёмся.

– Ничего. С Чизобой я договорился.

– Хорошо, – не совсем уверенно сказал отец. – Тогда вот, держи. – И он достал из сумки большой ножик с широким лезвием. – На всякий случай.

Отец до сих пор не обзавёлся нормальным оружием. По крайней мере, Кифару не разу не видел у него в руках или на поясе ничего серьёзного. При этом даже рядовые дружинники в Катикати имели по автомату на троих-четверых. Остальные носили железные пруты или мачете.

Со всеми, кого брали в охрану, отец разговаривал сам. Его мнение было решающим. Кандидатами могли стать лишь те, кто не один год оставался на хорошем счету у соседей и как-нибудь себя проявил с полезной точки зрения. Поскольку после отъезда кенийцев ничего серьёзного на острове не происходило, кроме мелких внутренних разборок, служба в дружине – или «гвардии», как называл её отец – была не слишком обременительной, но при этом гвардейцы на нищету не жаловались. Общественная кубышка, которую своим решением ввели старейшины, исправно пополнялась.

– Владение оружием, которого нет у остальных, даёт человеку страшную силу. – Рассуждал отец, пока они ехали в неопределённом направлении, о котором догадывался разве что сосредоточенный на руле Имаму. – Если в нём есть червоточина, оружие может снести ему крышу. Только представь, если кому-нибудь из наших ребят, кого мы вооружили автоматами, взбредёт в голову не на страже порядка стоять, а отомстить старому обидчику или завладеть чужим добром. Наступит конец всем нашим стараниям. Нам больше никто не сможет доверять.

– А почему этого до сих пор не произошло?

– Отбор и дисциплина. Дисциплина и отбор. Ты думаешь, я такой большой любитель уезжать из дома и кататься по всей округе? Но это моя ответственность. Я должен всюду быть сам. Такие вещи, к сожалению, никому нельзя передоверять. И каждый из моих людей знает, что если он нарушит клятву, которую давал, когда вступал в наши ряды и получал разрешение на ношение оружие, ему в тот же час несдобровать.

Отца почему-то всякий раз тема охраны острова заставляла переходить на язык, которым писались учебники.

– Кстати, а какого размера Кисива? – вспомнил Кифару.

– Я не считал.

– Тридцать три километра на одиннадцать, – бросил через плечо Имаму. – Я точно знаю. По спидометру засекал. Ну, может, чуть больше.

Помолчали.

Джип заносило и подбрасывало.

Хорошо, что сегодня с ними не было слабых на качку близнецов.

– А что ты сделаешь с теми, кто эту вашу клятву всё-таки нарушит?

Отец ответил не сразу. Видимо, думал, как лучше выразиться.

– Когда новый гвардеец приносит присягу, он не просто так говорит слова «пусть меня покарает гнев моих товарищей». Он соглашается с тем, что неверный шаг, отступление от дисциплины неминуемо обернётся расплатой.

– Вы его убьёте? – хотел знать наверняка Кифару.

– Такой вариант тоже возможен. Всё будет решать наш, внутренний суд. Возмездие зависит от преступления.

– А вы уже кого-нибудь судили?

– Пока нужды в этом не было.

– Почему?

– Потому что всем этим командует твой отец, – снова вмешался в разговор их возница. – Даже старейшины его слушают.

– А если преступление совершит, допустим, ну, хотя бы вот ты, Имаму? Или ты сам, отец. Вас тоже могут казнить?

Никто из взрослых подобного вопроса явно не ожидал.

– Тоже скажешь! – хохотнул Имаму.

– Мы не совершим, – заверил сына Абиой. – И почему сразу «казнить»?

– Ну, не знаю. Гонится твой гвардеец за каким-нибудь бандитом, хочет его убить, стреляет и случайно попадает в мирного жителя. Это как будет считаться, нарушением?

– Конечно. Стрелять нужно уметь. Мы потому просто так автоматы не раздаём. Сперва гвардеец проходит специальное обучение.

– А кто его этому учит?

– Похоже, старик, ты не зря решил с нами прокатиться, – присвистнул Имаму. – Правильные вопросы задаёшь. А мы тебе на них ответим не словами, а как это называется? Демонстрацией! Всё сам увидишь? Годится?

– Годится. Только я тоже хочу пострелять.

Пострелять ему дали.

Оказалось, что всё гораздо серьёзнее, чем он предполагал, пока рыбачил.

Под командованием отца за несколько прошедших лет собралась и организовалась настоящая маленькая армия со своими новобранцами, рядовыми и офицерами. Её костяком считались люди вроде Имаму, которым в то или иное время довелось побывать наёмниками в некоторых, как они говорили, «горячих точках». Они умели стрелять и умели убивать. Среди них Кифару сразу почувствовал себя своим. Хотя виду не показал. Он понимал, что до поры до времени о его детских подвигах никто не должен даже догадываться.

На острове у них было теперь аж две базы, равноудалённые от ближайших населённых пунктов. Обе окружали высокие заграждения из колючей проволоки, позволявшие прекрасно видеть всё, что происходит внутри, но не дававшие посторонним приблизиться. Отец пояснил, что это способствуют безопасности и вместе с тем не делает из жизни на базах тайны.

Руководили базами те самые офицеры, которых Кифару никогда прежде не встречал и о существовании которых в мирной жизни не догадывался. Они не производили впечатления грозных громил, как его кенийские жертвы или тот же Набонго, однако в них чувствовалась внутренняя сила, а в словах и действиях – знание и опыт. В присутствии отца они делались особенно сосредоточенными, говорили только по делу и почти не улыбались.

Кифару это понравилось.

Ему, действительно, дали пальнуть из нещадно поцарапанного автомата. С непривычки он поднял тучу пыли под мишенью, но быстро приноровился и изрешетил фанерного врага. Автомат сразу отобрали. Патроны стоили дорого.

Разумеется, он не мог не поинтересоваться насчёт пистолетов. Отец с Имаму решали какие-то свои вопросы, а по базе его водил младший из здешних командиров, который посчитал эту миссию почётной и был с сыном самого главного для него человека не по уставу откровенен.

– Пистолеты у нас, конечно, тоже есть. Но они получены, как бы выразиться подипломатичнее, не совсем законным путём, поэтому ты меня не спрашивал, а я тебе ничего не показывал.

С этими словами парень приоткрыл дверцу железного ящика на стене, раскрашенного белой краской под аптечку с красным кривоватым крестом, и показал несколько притихших там револьверов.

Кифару понимающе причмокнул.

Дверца сразу же захлопнулась.

– Без амуниции?

– Ты про кобуры?

– Ага. И про патроны.

Парень заговорчески подмигнул и кивнул на несколько картонных коробок, стоявших прямо на подоконнике, у всех на виду. Кифару не преминул открыть одну, помеченную цифрой.455. Пульки лежали россыпью, соблазнительно поблескивая.

– Это чего за калибр? – на всякий случай поинтересовался он.

– Одиннадцать и шесть. Подходит и для длинных «кольтов» и для «магнума», – охотно ответил офицер, демонстрируя не дюжинные познания в теории.

На большинстве коробок значилось.30.

– Семь шестьдесят два, – последовало пояснение. – Самые ходовые.

Когда парень отлучился справить нужду, Кифару для верности сунул в карманы по пригоршне и таких, и таких. Дома разберусь, рассудил он.

На обеих базах он заметил нескольких женщин. Имаму пояснил, что это поварихи. Поварихи были уж слишком симпатичными и подтянутыми. Поэтому Кифару почти не удивился, когда, покинув офицера-ротозея и вернувшись в домик, где им всем предстояло провести ночь, обнаружил отца в обществе одной из них. Оба занимались тем же, чем отец занимался с Таонгой, когда думал, что Кифару спит. Только повариха делала это громче и смешнее.

Он был уже слишком взрослым, чтобы судить отца. Чужая жизнь его не касалась. Ему хватало своей. В которой, правда, до сих пор не было толком ни одной поварихи. На сверстниц он теперь посматривал свысока, считая их недостойными или неинтересными. Женщины постарше его смущали. Он думал, что они сразу заметят отсутствие у него опыта и поднимут на смех. Да и большинство из тех, кто стоил его внимания, были при мужьях. Рисковать хотелось меньше, чем исследовать их сомнительные прелести. Самой симпатичной в Катикати он не без оснований считал подраставшую Узури, но она, во-первых, ещё не до конца созрела, а во-вторых, была предназначена его полубрату. Когда речь заходила о чести, тем более семейной, Кифару умел чётко соблюдать границы.

– Она тебе нравится? – поинтересовался он у отца наутро.

– Кто?

Кифару пожал плечами:

– Нас не представили.

Абиой сделал вид, будто не понял, однако отнекиваться от очевидного было ещё глупее, и он рассмеялся:

– В кого ты такой глазастый?

На этом разговор закончился, однако теперь их объединяла тайна, и его молчаливое согласие её хранить. Пригодится, подумал он, решив оставить отца до поры до времени в покое.

Зато теперь он знал, что частые отлучки для проверки боеготовности с этой самой боеготовностью почти не связаны. В лучшем случае можно было сказать, что отец работает с кадрами и способствует их пополнению за счёт естественного прироста.

Патроны.45 прекрасно подошли. Барабан револьвера снова обрёл полноценность, а Кифару – друга, в три раза более надёжного, чем раньше.

Наличие железной дисциплины, универсальных патронов и сговорчивых поварих подвигли Кифару на то, чтобы попроситься к отцу в помощники. Он знал, что отец не откажет. Конечно, Таонга о его интрижке и так никогда не узнает, но от помощника – тем более. Мужская солидарность, как-никак.

Посвящение в гвардейцы произошло не на одной из баз, как он предполагал, а прямо здесь же, в Катикати, на площади Мраба, в очередной праздник Независимости. Раньше такого никогда не делалось, но чтобы Кифару не слишком выделялся, присягу вместе с ним принимало ещё несколько человек, не из местных. Почётными гостями присутствовали не стареющие старейшины. Праздник был уже в разгаре, поэтому толпе не требовалось особого повода для ликования, так что посвящение прошло радостно, под громкие одобрительные крики и аплодисменты.

Остальные новобранцы были старше Кифару, но они тоже знали, кто он такой, поэтому из уважения вручили почётный автомат ему, а он к весёлому ужасу собравшихся разрядил его в воздух и прокричал:

– Вату, ухуру, усалама!

То есть «народ, свобода, безопасность».

Зэму он среди оранжевых торговок из Таму не обнаружил, но специально спрашивать не стал. И леденцы по старой привычке тоже решил не покупать. Уж становиться взрослым, так твёрдо и мужественно.

– Мы чего ж, теперь совсем видеться не будем? – спросил Абрафо, единственный, кто хмурился в тот день.

– Будем, – заверил его Кифару и угостил друга крепкой настойкой из бананов – помбе.

В отличие от Кении и тем более Уганды на острове не было принято пить спиртное без повода, но если повод есть, почему бы не выпить. Женщинам оно разрешалось после рождения первого ребёнка, мужчинам – после совершеннолетия. Тем более кто же запретит помбе настоящему воину и настоящему рыбаку!

– Кроме того, – добавил Кифару после большого глотка, сразу ударившего в голову, – я тебя приглашаю в наши ряды. Становись одним из нас. Отец против не будет.

– Твой, может быть, нет, а мой точно будет. Если бы брат не уехал, глядишь, он бы меня отпустил, а так что ему без меня делать.

– Он ещё не так стар, справится.

– Нет, не годится. Я не могу его бросить.

– Ты его не бросишь. Думаешь, ему эта рыба больно нужна? Ему деньги нужны. А ты будешь лучше него получать. И возни меньше.

Абрафо задумался.

– А насколько лучше?

– Ну, для начала, может, также, но потом мы ещё чего-нибудь придумаем.

Кифару и сам не знал, о чём говорит, поэтому выгода прозвучала слишком расплывчато и неубедительно.

Абрафо взял с общего блюда лепёшку из проса и стал надкусывать и мечтательно жевать, прихлёбывая пиво.

– Вот бы заработать столько денег, чтобы…

– … построить футбольный стадион, – прервал его Кифару. – Ты всё об одном и том же.

– Можно подумать, ты расхотел открывать свой клуб с девчонками, – усмехнулся Абрафо. – Футбол интереснее и выгоднее.

Кифару до сих пор с этой точки зрения на свою детскую мечту почему-то не смотрел. Его всегда интересовала суть: футболисты в форме выглядели хуже, чем девушки без всего. Но ведь если рассудить здраво, то дружеское замечание не лишено смысла. Стадионы строят как бы для развлечения, но если разобраться, то для извлечения – прибыли. Билеты стоят денег. Ему в первую очередь хотелось с утра до вечера глазеть на соблазнительных танцовщиц. Но что мешает за то же самое брать с других соответствующую мзду. Посмотрел – заплати.

Однако Абрафо прав и в другом: денег нужно немало. Рыбалкой и даже размахиванием автоматом их в необходимом количестве не собрать. Значит, решил Кифару в тот же достопамятный день, надо придумать что-нибудь эдакое.

Для начала он нашёл нехитрый способ автомат и рыбалку объединить.

Пока весь народ праздновал на площади, они с Абрафо отправились добывать крокодила.

Крокодилы обитали вдоль всего побережья и когда-то наверняка играли роль естественной преграды для внешнего вторжения. С ними никто не хотел иметь дела. Среди обычной мелочи попадались и довольно крупные экземпляры, которым могло что-то ударить в их плоскую голову и они начинали нападать на людей. Для этого нужно было выйти на пляж и направиться к воде. Если сохранять при этом бдительность, крокодила можно было заметить издалека – либо по специфической ряби на поверхности, либо по шороху или шипению в прибрежных кустах.

Опаснее всего крокодилы вели себя в период размножения. Гибель матери Кифару пришлась именно на него. Он до сих пор толком не знал подробностей и помнил только её душераздирающий крик. С тех пор убить крокодила для него было ещё проще, чем убить кенийца.

В детстве они с Абрафо в отместку за мать разорили немало крокодильих гнёзд с десятками вполне съедобных яиц. Яйца собирались, обкладывались глиной, глиняный кулич в свою очередь обкладывался хворостом, всё это поджигалось, а когда хворост сгорал, яйца просто выковыривались и были готовы к немедленному употреблению. Выглядели они внутри как обычные куриные, с желтком и белком. Из чего Абрафо даже умудрился заключить, что крокодилы – тоже птицы.

– Причём домашние, – уточнил Кифару, и оба потом долго ещё смеялись.

Сейчас у них была другая задача.

Им нужен был большой крокодил. Во всяком случае, достаточно большой, чтобы произвести те разрушения, которые они от его имени собирались учинить.

Такой крокодил нашёлся в тихой заводи между Катикати и Киджиджи. Раньше бы они бросились от него наперегонки, но теперь всё было наоборот.

Крокодил увидел автомат, почувствовал неладное и попятился в воду.

Кифару переключил затвор на стрельбу одиночными, подошёл к жертве поближе, прицелился в голову и выстрелил.

Все знают, что самое уязвимое место на теле крокодила – его глаза. Кифару попал точно в левый.

Крокодил лязгнул челюстями и покорно испустил дух.

Двумя острыми мачете друзья отрубили бедной рептилии лапы и голову. Остальное зарыли поглубже в песок. На этот раз хвастовство своим подвигом не входило в их планы.

В планы входило совершенно другое, на что Абрафо согласился далеко не сразу, поскольку посчитал это предательством. Но отказаться было всё равно, что предать друга, а вместе с ним – мечту детства.

Подготовившись таким нехитрым, хотя и отчаянным образом, они под кровом ночи пробрались на пристань, и пока Абрафо заговаривал зубы и без того не слишком трезвым сторожам, Кифару варварски порвал десяток-другой сетей, сушившихся на улице. Рвал он их не ножом, а крокодиловой челюстью, чтобы выглядело правдоподобно. На глине в нескольких видных местах он оставил узнаваемые следы лап, чтобы утром все поняли, чьих зубов это дело.

Рыбаки, действительно, переполошились, причём настолько, что не стали задумываться о том, с какого перепугу крокодил решил попортить им сети, до сих пор считавшиеся несъедобными.

Из чего Кифару сделал правильный вывод о том, что уровень паники обратно пропорционален способности рассуждать здраво.

Пока Абрафо с отцом штопали собственную сеть (пожалеть их, когда у соседей такое горе, было бы равноценно признанию их соучастия), Кифару снарядил отважную экспедицию мстителей в своём лице и за несколько часов очистил весь ближайший берег от крокодилов.

Хотя пользовался он при этом «гвардейским» катером и не менее казённым автоматом, рыбаки сочли (не без подсказки действовавшего изнутри их рядов Абрафо) услугу Кифару благородной частной инициативой и довольно щедро скинулись на благодарность, что и требовалось.

Отца Кифару поставил в известность лишь когда дело было сделано и потребовалась помощь его гвардейцев – под шумок собрать туши мёртвых крокодилов, разделать и за несколько последующих дней продать на рынках подальше от Катикати. Эти деньги уже пошли в гвардейский «общак».

Из чего Кифару сделал ещё один важный вывод о том, что если правильно распределить информацию, довольными в итоге окажутся все – и потерпевшие, и подельники, и зачинщики, то есть он. Абрафо получил свою долю с «рыбацких», но не с «рыночных», немалая часть которых досталась Кифару – и как главному уничтожителю крокодилов, и как сыну Абиоя.

На вырученные деньги приступать к строительству клуба было рановато, однако их стало резко достаточно для того, чтобы придать ему самому уверенности. Не только в отношении привлекательного слабого пола, но и осознании того, что при желании и холодном расчёте, а главное – при решительном действии, возможно если не всё, то многое.

Так автомат и крокодилы помогли ему потерять наскучившую невинность, причём в объятиях сразу двух милых девушек, к тому же – никаких не поварих, а дочек рыбаков. Произошло это в пограничном Бандари и не без помощи продолжавшего проявлять служебное рвение начальника «таможни» Дуны. Кифару зарулил туда на полюбившемся ему катере в роли «проверяющего уполномоченного» от имени своего отца и сразу заручился полным пониманием и поддержкой. Разумеется, девушки девушками не были, но и женщинами в полном смысле слова стать не успели, поэтому общение с ними подарило Кифару много приятных минут и воспоминаний. Он даже не спросил, как их зовут. Просто предложил раздеться, потанцевать, потом долго ощупывал, поглаживал и похлопывал, после чего доверил им свой замечательный ууме, закрыл глаза и стал мысленно перелистывать любимый журнал. На странице с вьетнамкой Нгок произошёл первый выплеск его мужской силы, на странице с красочной рекламой клуба, где даже официантки ходили топ-лесс – второй. Девушки приятно удивились и погнались за третьим, но на сей раз Кифару мужественно сдержался и не прогадал: вечером того же дня Дуна познакомил его со своей племянницей, которая тоже не смогла устоять перед небрежным ухаживанием заезжего автоматчика. В итоге тройная потеря невинности произошла вовсе не так неуклюже, как он опасался, а даже с определённым шиком и снисходительностью. Отчаливая от пристани, Кифару улыбался, сознавая, что новые подружки восприняли его умелым и бывалым.

Взрослая жизнь начинала нравиться ему всё больше. Он теперь считал, что не зависит ни от отца, ни от тётки, а что до младшего брата, то Фураха его никогда не занимал. Младший он младший и есть. Тем более для него, привыкшего верховодить над старшими. Так само собой пришла мысль о том, что надо бы обзавестись собственным жильём.