Текст книги "Африканский тиран. Биография Носорога. Начало"

Африканский тиран
Биография Носорога. Начало
Лоф Кирашати

© Лоф Кирашати, 2024

ISBN 978-5-0062-8123-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДИСКЛЕЙМЕР: В данном произведении упоминаются отношения, противоречащие традиционным ценностям РФ, но исключительно с целью пропаганды ценностей традиционных. Автор считает, что простое замалчивание порока является худшим пороком и ведёт к моральному упадку общества.

Тиранами становятся не для того, чтобы избежать холода.

(Аристотель)

Человека стоит оплакивать при рождении, а не после смерти…

(Монтескьё)

Может ли выдуманная история в выдуманном мире быть настоящей? Судите сами…

Юный мечтатель

– А что бы ты сделал, если бы получил, скажем, миллион денег? – спросил Абрафо.

– Если я получу миллион денег, то построю стриптиз-клуб, в котором будут плясать совсем голые девушки. Люблю голых девушек.

– Выходит, ты всех девушек что ли любишь, Кифару?

– Чёрных меньше. Они никогда не бывают совсем голыми. Белые лучше.

Они лежали на ржавой после дождей крыше школы и грелись под лучами высокого полуденного солнца.

Оба уже ходили в третий класс.

Абрафо было одиннадцать лет, Кифару – девять, однако он выглядел старше и часто знал о жизни больше своего закадычного друга. Абрафо оставалось только удивляться и восхищаться.

Особенную взрослость Кифару в глазах сверстников придавал его ууме, который, говорят, и послужил причиной такого странного даже для этих мест имени. Когда он только-только родился, и отец взял орущего сына на руки, все присутствующие увидели, что его ууме непобедимо торчит, как рог носорога. Вот отец и прозвал его «Кифару» – носорог.

Школа, на крыше которой они лежали, мечтая о миллионе и девушках, находилась на окраине города.

Город назывался Катикати, что в переводе с суахили так и означает – «центр». А всё потому, что Катикати раскинулся в самом центре их острова Кисивы. Был он, конечно, не городом в обычном понимании этого слова, а скорее деревушкой средних размеров, однако остальные деревушки на Кисиве выглядели ещё меньше, поэтому Катикати считался городом, а заодно и столицей Кисивы. Причём уже не острова, а всего государства, которое тоже так и назвалось – Кисива.

Островное государство Кисива умудрилось оказаться не только чуть ли не посреди озера Ньянза, которое открывшие его европейцы в своё время назвали озером Виктория, но и на перекрестии владений Уганды, Кении и Танзании. Все три страны за воды озера и тамошние острова постоянно спорили. Когда споры почему-то стихали, все снова хотели дружить, и тогда сыпались предложения дать озеру Ньянза какое-нибудь общее название. Общее, то есть на языке суахили, который худо-бедно, наравне с родными, знали тут все. Названия получались обычно совершенно дурацкие вроде Ухуру, что означает «независимость», или Ширикишо, что означает «союз», или даже Умоджа, что переводится как «единство». Ни одно, разумеется, не прижилось, и озеро продолжало оставаться Ньянза, то есть «озеро».

В третьем классе Абрафо и Кифару с удивлением узнали, что их остров, оказывается, не всегда принадлежал сам себе. Когда-то давным-давно им безраздельно владела Танзания. Однако лет за пятьсот до рождения обоих в Танзанию пришли носатые португальцы, которые разом захватили чуть ли не все портовые города и занялись работорговлей. Местным неграм и арабам это не понравилось, они подняли восстание, прогнали португальцев и стали заниматься работорговлей сами да с таким размахом, что многие земли Танзании полностью обезлюдили. Этим воспользовались шустрые кенийцы, проникшие на Кисиву, но не успевшие покорить островитян, как погрязли на материке в междоусобные войны и были вынуждены убраться восвояси, уступив остров выходцам из Уганды. Те прожили на Кисиве недолго, подхватили какую-то болезнь, незнакомую местным, помучились и чтобы окончательно не передохнуть, тоже ретировались, продолжая, однако, владеть островом на расстоянии, то есть чисто формально. Раз в год на Кисиву являлся представитель правительства Уганды, с кучей всяких предосторожностей пробирался в Катикати, имел там разговор со старейшинами, подписывал всякие важные бумаги, громко выступал на главной площади перед посмеивающимся народом и тихо исчезал. Когда он и вовсе перестал являться, поползли слухи, что Уганде и тамошним королям – кабаке – не до их острова, поскольку их самих покинули – по крайней мере, официально – британские колонизаторы, и теперь Уганда снова превратилась в сложный союз пяти королевств: Буганда, Торо, Буньоро, Бусога и Рвензуруру. А это означало внутренние распри и постоянную борьбу за главный трон, по сравнению с которым какой-то клочок земли посреди огромного озера – лишняя головная боль, причём теперь уже неизвестно чья именно.

Даже их учительница, молоденькая и толстенькая Вереву, толком не знала подробностей той истории, в результате которой в одно прекрасное утро жители Кисивы проснулись свободными и никому не обязанными подчиняться. Когда Кифару, не любивший загадки, попытался выяснить, что же произошло, вежливо поднял руку и задал Вереву вопрос, та только пожала влажными плечами и предложила ему спросить у отца.

Отец вернулся в тот день с рыбной охоты поздно, уже под вечер. На дне его баркаса лежало три здоровенных нильских окуня больше и тяжелее Кифару, который, тем не менее, счёл своим долгом первым делом отцу помочь, а уж потом вдаваться в расспросы.

Отца Кифару звали Абиой.

Имя было не местным, и Кифару долгое время не подозревал о его значении – первом секрете, который он разделил с отцом.

Когда они выгрузили улов, Абиой прошёл в дом и стал ужинать. Кифару сел напротив и терпеливо ждал, чтобы отец сам его заметил и завёл разговор.

Им прислуживала юная Таонга, его тётка, которая делила с отцом ложе с тех пор, как её сестра, мать Кифару, по чистой случайности стала добычей одного голодного крокодила. Таонга считалась красавицей, у неё была бархатистая кожа, чёрная, как ночь перед рассветом, и она могла бы найти себе мужа получше, но традиция требовала от неё жертвы, отчего она и стала для Кифару невольной заменой матери. Общих детей у них пока не было, однако Кифару казалось, что когда он подглядывал за купающейся Таонга, живот у той уже начинал круглиться.

Таонга поставила перед Кифару тарелку с пышными горячими лепёшками, погладила по бритой голове и ушла готовить обед на завтра.

– Наша училка не знает, почему мы никому больше не нужны, – сказал Кифару, когда они остались одни.

Отец бросил на него строгий взгляд, но промолчал. Откусил белыми зубами кусок свиной колбаски, пожевал, подумал, потрогал зелёную банку пива, проверяя, насколько она успела согреться, отхлебнул глоток и улыбнулся:

– Вереву хорошая девушка. Она не обязана всего знать. Как и ты.

– Я не «хорошая девушка». Я твой сын, сын «рождённого в королевской семье»11
  Дословное значение имени Абиой (здесь и далее примечания переводчика).


[Закрыть], а значит знать обязан. Расскажи.

– Ты помнишь Адетоканбо?

Помнил ли он деда? Конечно, помнил. Смутно, но помнил. Дед был важным человеком. Он возглавлял совет старейшин острова. Умер в тот год, когда Кифару стал ходить в школу. Пришёл встречать внука после уроков, сел под старым баобабом и уже не встал.

– Помню, – сказал он, жуя лепёшку и поглядывая на отца.

– Адетоканбо сделал нас свободными.

Кифару поперхнулся.

– Правда?! Почему ты мне никогда этого не рассказывал?

– Ты и не спрашивал.

– Как ему это удалось? Он был храбрым воином?

– Нет, но он умел убеждать.

Кифару вспомнил широкие скулы деда, всегда заросшие колючками седых волос, вспомнил его подслеповатые глаза и негромкий голос, который все окружающие слушали с большим вниманием.

– И кого ему пришлось убеждать?

Отец прищурился. Это означало, что ему весело.

– Торговцев. Они перестали торговать с большой землёй. Постепенно про нас повсюду забыли.

Кифару посмотрел на отцовское пиво. Абиой заметил его взгляд.

– Нас перестали посещать чужие торговцы. Но наши через некоторое время стали сами плавать в Уганду и привозить всё необходимое. Там их никто не спрашивает, откуда они. Рыбаки и рыбаки.

– А деньги? – спохватился поверивший было отцу Кифару. – Где они берут деньги?

– Подумай сам.

Он представил себе отца и старшего брата Абрафо, как они привязывают к пристани лодку в каком-нибудь далёком порту, вытаскивают вёдра с рыбой и идут на рынок их продавать.

– Они получают деньги за рыбу, а потом покупают на них то, что нужно нам.

– Ну, вот видишь, совсем не трудно, если чуть-чуть подумать!

На следующий же день Кифару поделился своим открытием с Абрафо. Тот не только не удивился, но и сказал, что сам скоро собирается в Уганду на рынок. Его отец решил, что он должен приучаться к семейному ремеслу.

– Без меня? – воскликнул Кифару. – Я поеду с вами.

Так он впервые попал на большую землю.

Уганда не произвела на него ожидаемого впечатления. Там было слишком много народу. Одеты все были, правда, поярче, чем на их Кисиве, некоторые женщины даже носили брюки, но в целом, если присмотреться, у многих одежда была слишком поношенной и местами рваной, чего его соплеменники наверняка бы себе не позволили.

Говорили они тоже странно. Кифару понимал их суахили, однако не всё и не всегда, поэтому они с Абрафо на обратном пути то и дело пересмеивались, вспоминая искорёженные знакомые слова.

Зато Кифару умудрился в той первой поездке совершить открытие, которое, как он понял гораздо позже, отчасти определило всю его дальнейшую жизнь.

Пока отец и брат Абрафо сбагривали рыбу, они отлучились и прошлись по рынку.

Шум, гам, запахи, чужие лица, странные вещи на прилавках – всё это пугало и манило одновременно.

– Смотри, мзунгу! – дёрнул его за рукав Абрафо.

Кифару не сразу понял, куда именно нужно смотреть, поскольку «мзунгу» вообще-то означает на суахили просто «странник»: от «зунгу» – «кружить на одном месте». Он ещё не знал, что так здесь принято называть любого белого человека. Собственно, он тогда и не подозревал, что люди могут быть настолько светлыми, как та парочка туристов, в которых Абрафо тыкал пальцем. Туристы шли между прилавками, всем вокруг улыбались, хотя вид имели довольно напряжённый.

Кифару сразу это почувствовал. Он вообще хорошо чувствовал людей.

Мужчина был в интересной шляпе с широкими полями, закрывавшими от солнца его потное лицо. Клетчатая рубашка с короткими рукавами и шорты до колен тоже темнели влажными пятнами. Вероятно, виной тому был грузный живот, каких в здешних местах трудно было увидеть. Тем более у мужчин.

– Рожать приехал, – подхватил его мысль Абрафо.

Но Кифару уже позабыл про мужчину, поскольку гораздо больше его поразила спутница толстяка – худенькая и стройненькая, с длинными прямыми волосами цвета вороньего крыла и белой, как соль, кожей. А ещё у неё были большие раскосые глаза, взгляд которых на мгновение встретился с восхищённым взглядом Кифару и скользнул дальше.

Наверное, она была постарше их училки и даже постарше Таонги, но Кифару она показалась настоящей красавицей, и он жалобно посмотрел на Абрафо.

– Вот кого я бы здесь хотел купить.

Абрафо в ответ только расхохотался и поманил приятеля куда-то за развешанные вдоль прохода между прилавками цветные тряпки. Кифару хотел преследовать прекрасную мзунгу дальше, но Абрафо оказался слишком настойчив, пообещав показать что-то ещё более интересное.

И не обманул.

В глубине рынка пряталась лавка торговца книжками. Кроме книжек, здесь пылились яркие открытки, календари, свежие газеты и старые журналы.

Всё это Кифару разглядел потом, когда оторвался от созерцания роскошного тела красавицы на двойном глянцевом развороте одного из призывно распахнутых журналов, отчего все её выдающиеся прелести в самых интересных местах перечёркивались прямыми сгибами. Красавица была совершенно голой, совершенно белой, с такими же тёмными, как у той незнакомки, волосами – на голове и под животом – и победоносно улыбалась ему, Кифару. Которому стало тесно и захотелось есть, пить, спать и многое что ещё, причём всё сразу.

Не обращая внимания на Абрафо, он осторожно приблизился к прилавку и сделал вид, будто разглядывает книжки. Продавец, сухонький старичок, недоверчиво поинтересовался, что ему нужно.

– А на каком языке говорят мзунгу? – в свою очередь озадачил его Кифару.

Старичок подумал, пошамкал беззубым ртом, облизал сухие губы и ткнул длинным ногтём в обложку довольно толстого томика синего цвета в перекрестии красно-белых полос.

– Словарь, – пояснил он и добавил: – Английский.

Так Кифару попутно совершил ещё одно открытие: он узнал о существовании английского языка.

– Мы должны это купить, – сказал он, оглядываясь на Абрафо.

Сказал он это потому, что уже заметил: подпись под фотографией голой красавицы была очень похожа на буквы в словаре. А значит, он должен этот английский выучить, чтобы иметь возможность говорить с мзунгу. Их женщины, во всяком случае, явно того стоили.

– У нас нет денег, – напомнил Абрафо.

– Тогда давай украдём.

– Ты с ума сошёл? Нас арестуют и посадят в тюрьму.

– Не арестуют. Если поймают, то в худшем случае отнимут книжку.

Они могли так отрыто обсуждать свои дальнейшие действия, поскольку переговаривались сейчас не на понятном всем суахили, а на народном языке своего независимого острова – сива-улими – который не знал никто за его пределами.

– Меня отец взгреет, – вздохнул Абрафо.

– Не взгреет, – заверил его Кифару и, не дожидаясь согласия друга, метнулся к журналу.

Журнал оказался не приклеенным, а прижатым к картонной подставке обычной бельевой скрепкой. Кифару дёрнул журнал к себе за изящную ножку красавицы в красной туфельке. Другой рукой, пока картонка заваливалась, смахнул с прилавка словарь, сунул под мышку и бросился наутёк. Старичок от подобной наглости охнул, завизжал и стал судорожно ощупывать грудь в поисках специально предназначенного для подобных случаев свистка. Ничего этого друзья не видели, а когда услышали пронзительную трель, были уже достаточно далеко, чтобы сбить вероятных преследователей со следа, нырнув под очередную завесу платков, шалей и ковров.

На пристани они объявились, как ни в чём не бывало, и только брат Абрафо заметил их заговорческий вид. Он промолчал, а отец был слишком занят окончательным пересчётом покупок, чтобы отвлекаться.

Вскоре они благополучно отчалили, и тогда Кифару осмелился вытащить из-за пояса пригревшийся там словарь. Журнал он прятал под рубашкой за спиной и всю дорогу очень надеялся, что не превратится от волнения в того потного мзунгу. Хотя и в мзунгу он тоже был бы не прочь превратиться, если это позволило бы ему остаться наедине с его изумительной спутницей.

Так Кифару узнал о существовании целого нового для него мира, в котором нашлось место для белых людей, особенно для белых женщин.

К тому моменту, когда они с Абрафо оказались лежащими на крыше школы, он уже вдоль и поперёк изучил украденный на рынке журнал и кое-что даже сумел прочитать и обдумать.

Оказалось, например, что самой замечательной девушкой в журнале была вовсе не та, которую авторы поместили на разворот. Нет, она была потрясающей, и Кифару не отказался бы её потрогать живьём, однако сильнее остальных на него произвела впечатление другая, очень похожая на ту, которую он видел воочию, на рынке. Кожа у неё на фотографии была даже не белой, а чуть желтоватой, а глаза не раскосыми, а узкими, как у потягивающегося гепарда. Она стояла в одной коротенькой маечке и высоких сапожках, вызывающе расставив стройные ноги и заложив руки за голову, под копну чёрных вьющихся волос. В тексте под картинкой говорилось, что девушку зовут странным именем Нгок и что она родом из страны под названием Вьетнам. Ничего подобного Кифару слышать не приходилось, отец и тётя Таонга тоже ни про какой Вьетнам не знали, но когда он попросил учительницу показать его на карте, та довольно быстро отыскала толстый и зелёный ууме далеко-далеко от их озера и сказала, что узкая полоска справа, отделённая пунктирной линией, и есть Вьетнам.

Сам журнал был американским.

Про Америку на Кисиве слышали. Даже кое-чем оттуда пользовались в хозяйстве. Например, у одного из друзей отца, силача и балагура Имаму, во дворе стояла зелёная машина, которую все называли «джип». Машина эта только и делала, что стояла, однако считалось, что если найти для неё горючее и дать ей попить, то она сможет сама ездить, куда угодно. А приехала она как раз из Америки, где таких – целые железные стада.

Кифару старый джип много раз видел, но теперь заинтересовался по-настоящему. При первом удобном случае он пристал к Имаму с вопросами, пожелав узнать, откуда именно тот его пригнал. История оказалась запутанная, Имаму только и делал, что посмеивался, вспоминая, как служил в армии ещё до рождения Кифару, и «этот драндулет» ему «достался по наследству».

– А почему, дядя Имаму, ты на нём больше не катаешься?

– Аккумулятор сел и бензин выдохся.

– Кто сел? Куда выдохся?

Кифару так ничего и не понял, но основные слова запомнил хорошо.

– А до Вьетнама на нём можно доехать? – задал он главный вопрос, ради которого пошёл после школы не домой, а прямиком к соседу.

– До Вьетнама? – задумчиво протянул Имаму. – А что ты там забыл?

Разумеется, Кифару не стал посвящать его в свои секреты и рассказывать, что мечтает найти одну очень красивую девушку, которая позирует голышом для американских журналов, хотя ему и хотелось. Имаму наверняка оценил бы его выбор. Но журнал был тайной. Даже Абрафо он дал его только полистать да и то лишь в своём присутствии и один раз. Абрафо не настаивал: в этом смысле он был круглый дурак – его больше интересовали местные девчонки. Никакой фантазии!

Футбол

– А что бы ты сделал, если бы тебе дали миллион? – спросил в свою очередь Кифару, поглядывая с крыши на ватагу их одноклассников, уходивших вприпрыжку с футбольным мячом в сторону пляжа.

Абрафо тоже их заметил и приподнялся на локте.

– Я бы… я бы построил стадион и набрал в команду самых лучших игроков со всего мира. Пошли?

Они кубарем скатились с крыши и побежали догонять остальных.

Футбол был на их острове чем-то вроде религии. Мяч любили катать все от мала до велика. И не только катать. Если не набиралось две полноценные команды, разве можно было отказать себе в удовольствии встать с теми, кто пришёл, в круг и начать играть в «чеканочку», подбрасывая мячик в воздух всеми частями тела, кроме рук? Остальные громко считали касания, подзадоривали и радостно орали, когда кому-нибудь удавалось побить очередной рекорд.

Когда поблизости оказывались братья-близнецы Кваку и Квеку, вечно таскавшие с собой пластмассовые ведёрки вместо барабанов, всё это сопровождалось ещё и бешенным ритмом их не знавших усталости ладошек.

Чаще других выигрывал Абрафо.

Правда, когда дело доходило до настоящего матча, с воротами и вратарями, побеждала обычно та команда, за которую выступал их одноклассник – ногастый и плечистый Таджири. Оно и немудрено: ему уже было двенадцать, а в школе он по-прежнему торчал только потому, что не мог посещать её постоянно, пропадал на целые недели и из-за этого отставал. Говорили, что Вереву даже занимается с ним отдельно, за плату. Родители Таджири могли себе это позволить: где-то на побережье, на территории Кении, у них за несколько лет до этого умер богатый родственник, который владел там настоящей гостиницей. Отец Таджири проводил теперь в гостинице почти всё время, мать ездила туда-сюда и часто брала с собой сына, который таким образом рано привык к полной самостоятельности, а заодно и научился играть в футбол лучше всех. Сам он был довольно замкнут и не любил хвастаться, однако в школе знали, что поездки к отцу в Кению он совмещает с тренировками в тамошнем футбольном клубе для одарённых подростков.

Сегодня Таджири среди ребят не было.

Когда Кифару и Абрафо следом за основной ватагой выбежали на пляж, их там уже ждали.

Вторым по величине городом на Кисива после Катикати считался Киджиджи. Но это если основываться на фактах и статистике. Потому что жители Киджиджи, разумеется, считали свой город первым, главным и вообще лучшим. У них там было всё то же самое, что в столице – школа, церковь, рынок, пастбище для скота, мастерские, пристань и всякое такое, а вот пляж оказывался общим. Среди взрослых это почти никаких ссор не вызывало – ну, первый, ну, второй, какая разница, главное, чтобы все вместе и против остального большого мира – а вот детвора воспринимала противостояние с соседями серьёзно и давало волю чувствам, особенно в футбольных баталиях.

Команда Киджиджи в среднем была чуть постарше Катикати, что делало победу над ней сложнее, однако и тут друзья Кифару нашли повод позубоскалить. Ведь их старшие братья уже помогали родителям по хозяйству, и у них не было времени на игры. Значит, в Киджиджи совсем нечего делать, раз тебе вон уже сколько, четырнадцать-пятнадцать лет, а ты всё ещё бегаешь с мячиком.

На самом деле в футбол, как уже говорилось, любили играть все, включая отцов семейств, но такие матчи были серьёзными, заранее обговаривались и проводились в строго определённое время, когда даже лавки и мастерские закрывались, то есть раз в месяц, а то и в два. Школьники же имели возможность мериться силами гораздо чаще, чуть не каждый день, и тут разница в возрасте, конечно, сказывалась.

Была у команды соседей и ещё одна особенность, которая, напротив, всем друзьям Кифару нравилась и подливала масла в огонь: среди ребят из Киджиджи попадались и девчонки.

Особенно выделялась их заводила и капитанша, невысокая, но крепко сбитая, проворная и совершенно безстрашная Зэма. Кифару точно не знал, сколько её лет. Не спрашивать же, чтобы потом над тобой все смеялись, мол, втюрился что ли, познакомиться решил? Абрафо наивно предполагал, что она его ровесница, однако ему никто не верил. Уж больно дерзко она себя вела, причём и по отношению к собственным приятелям, которые безпрекословно её слушались.

Зэма окинула как всегда надменным взглядом их приунывшую команду, заметила отсутствие Таджири, перемигнулась со своими и вынула из-за спины новенький мяч.

Мяч и точно был на загляденье. Такой, каким должен быть настоящий мяч, а не такой, каким обычно играли в Катикати: гладкий, блестящий, сшитый из чёрных и белых ромбиков.

– До одиннадцати? – спросила Зэма.

Кваку и Квеку ответили ей утвердительным постукиванием.

– Из трёх, – добавила она.

– Почему не из пяти? – поспешил подцепить её Абрафо.

– У нас сегодня нет времени с вами тут возиться. Мы гостей встречаем.

– Что за гостей? – насторожился Кифару.

– Не твоего ума дело, мазила.

Она слишком хорошо помнила, как в прошлый раз он в самый ответственный момент запулил мяч в никуда, чем обрёк свою команду на позорное поражение.

Разошлись, воткнули в песок сухие палки, служившие воротами, пересчитались. Киджиджи оказались в меньшинстве – семеро против девяти. Можно было, конечно, отдать им одного лишнего игрока, но это было не принято. Всё-таки город на город. Хотя всем не терпелось играть, никто не хотел становиться предателем. Братья-барабанщики покорно заняли своё место на краю поля и стали настукивать ритм, изображая стадион.

Чтобы победить «из трёх» матчей, достаточно было выиграть в двух.

Кифару не покидала мысль о том, чтобы выяснить, куда же Зэма так спешит. Понятно, что гости придут не к ней, а в лучшем случае к её родителям, однако если бы это был кто-нибудь из местных, вряд ли бы детям велели не отлучаться. Видимо, кто-то важный. Может быть, даже не с острова. Интересно, откуда тогда.

Сегодня Кифару хотелось отличиться и отомстить за прошлый проигрыш, но Бахати, который, когда не играл Таджири, считался у них капитаном, велел ему уступить позицию нападающего Абрафо и отойти назад, взяв на себя роль распасовщика. Кифару почти обиделся, правда, как ни странно, игра сразу заладилась, он отдал подряд две голевые передачи, и с удовольствием заметил, что Зэма завелась.

В такие моменты её можно было назвать даже красивой: косички разлетались в стороны, большие глаза горели, она азартно высовывала язык и забывала поправлять трусики, которые норовили сползти с ядрёной попки.

Однако важно было не это, а то, что, проигрывая, она часто теряла самообладание и тоже допускала глупые ошибки. Например, заполучив мяч, забывала о том, что кто-нибудь из партнёров может оказаться в более выгодном положении, и считала своим долгом прорваться к воротам сама.

Тут её подстерегал злой и всегда собранный Кифару.

Грубости по неписанному закону на поле не допускались, но ведь всегда можно опоздать и не успеть убрать ногу или сделать вид, что поскользнулся на песке, или незаметно задеть плечом. Хотя последнее с Зэмой не прокатывало. Она вся была как живое пушечное ядро, а владение мячом придавало ей уверенности в своей безнаказанности, так что она не стеснялась и сама таранила кого угодно.

Кифару бросался ей в ноги. При этом он старался чётко, как учили старшие товарищи, играть в мяч, который выскакивал из брызг песка и оказывался у Бахати или Абрафо. Зэма кричала, что было нарушение, но её не слушали, потому что все видели: отбор прошёл чисто.

Под конец второго, решающего матча, в котором Катикати снова вели, Зэма несколько раз падала на Кифару. Наверное, подустав, она хотела ему хоть как-то отомстить, сделать больно, однако делала только приятно. И не только потому, что без них двоих преимущество оказывалось на стороне Катикати, но и потому, что близость её разгорячённого, облепленного песком тела, придавала Кифару новых сил.

– Ты это специально, – тяжело дыша, шипела она, отталкиваясь острыми локтями от его живота и вставая.

– Не умеешь проигрывать, учись, – бодро отвечал он, морщился и шлёпал её по шоколадной ляжке. – Больно!

– Потерпишь!

И он с удовольствием терпел.

Последний гол долго не залетал. Хотя Киджиджи забили к тому моменту всего восемь и отыграться уже явно не могли, они ушли в глухую защиту, стояли стеной и были полны решимости умереть, но не сдаться.

– Уберите автобус! – смеялся вместе с друзьями Кифару.

Это было одно из футбольный выражений, почерпнутое им благодаря журналу с голыми девушками. Там была карикатура на английских футболистов, которые буквально выкатили и поставили перед своими воротами командный автобус с уплетающем бутерброды шофёром. Судья разгневанно свистел, зрители кричали «Уберите автобус!», а англичане бегали вокруг и протыкали шипами на бутсах шины, чтобы уж наверняка.

Киджиджи тоже не переспрашивали, что они имеют в виду, хотя едва ли понимали. Про автобусы на острове, разумеется, слышали, но как они могут быть связаны с футболом, оставалось лишь догадываться. А догадываться сил уже не хватало.

В конце концов, Зэма сделала вид, будто ей важнее вернуться домой во время, вся команда рванула в атаку, Кифару чудом перехватил отбитый защитниками мяч и закатил его в пустые ворота. Предыдущий позор был отомщён.

– Хороший у вас мячик, – сказал на прощание Бахати. – Приходите ещё. Мы всегда вам у нас рады.

– Пляж общий! – сжал кулаки один из раздосадованных проигрышем противников, однако Зэма обняла его за плечи и повела прочь, хмуро оглядываясь.

В следующий раз они наверняка подготовятся получше. Ничего, в следующий раз и у них, возможно, снова появится Таджири.

– Я пойду за ними, – шепнул Кифару на ухо Абрафо. – Надо разузнать, кто у них гостит.

– Дались они тебе! Пошли лучше ко мне. Мать приготовила куку-пака.

Куку-пака, жареная на гриле курица, тушёная затем в кокосовом соусе, попала на Кисиву из Конго. Здесь многие умели её готовить, но у матери Абрафо, действительно, получалось вкуснее всех.

Соблазн был велик. Дома едва ли его так накормят. Курица или таинственные гости?

– Оставь мне кусочек. Я только гляну, кто там приехал, и сразу прибегу. Даже остыть не успеет.

Абрафо задумался.

– Может, мне тогда тоже с тобой махнуть?

Кифару уже понял, что снова победил, и припустил за Зэмой.