Текст книги "Африканский тиран. Биография Носорога. Начало"

– Хотите сказать, – замешкался Кифару, – что пузатый араб с поросячьими глазками – это я?

– Врать не буду – не проверял, – пожал плечами мистер Стэнли. – Но весьма вероятно. Как он просил, в следующей жизни мне его отыскать не удалось, а вот в этой, похоже, мы снова свиделись. Ты рад?

Кифару закрыл глаза, попробовал что-нибудь представить из далёкого прошлого, Бомбей или те же минареты, но ничего на ум не шло, и он приник к экрану, вглядываясь в халат и чалму и нашёптывая:

– Занзибар… аль-Бусаид… ибн Саид…

– Как звали брата? – ни с того ни с сего чуть ли не рявкнул мистер Стэнли.

– Что?..

– Нет! Не думай! Как звали брата?

– Какого брата?..

– Не думай! Имя! Просто назови имя! Первое попавшееся!

– Тубайни.

– Тубайни?

– Вы сказали, первое попавшееся…

– Ты уверен?

– Нет. Я даже не знаю, кто это и почему Тубайни. Но пусть будет Тубайни.

Кифару и в самом деле чувствовал себя сейчас не в своей тарелке. Однако весь предыдущий разговор сбил его с панталыку и настроил на несерьёзный лад.

– А имя Маджид ничего тебе не говорит?

– Как? Маджид?.. Нет, ничего.

– Погоди-ка, кажется, я догадываюсь, в чём тут дело. У отца Баргаша было семьдесят пять жён, от которых он родил сорок семь детей. Сорок семь легко запоминается, потому что в прошлом веке это год основания ЦРУ. – Мистер Стэнли уже во всю печатал что-то на компьютере. – Из них двадцать шесть были сыновьями. Маджид был старшим братом Баргаша. Он его в своё время, после смерти отца, и упёк в Бомбей с глаз долой. Вот только был ли он самым старшим? Ну-ка, ну-ка! Как ты сказал? Тубайни?

– Кажется, да.

– Вот, пожалуйста, – мистер Стэнли снова повернул компьютер экраном к Кифару, – когда Маджид захватил власть на Занзибаре, султаном Маската и Омана стал его… старший брат, которого звали…

– Тубайни?

– Почти. Тувайни. Ты практически угадал. Конечно, эксперимент не совсем чистый, то есть, ты мог услышать это имя, например, на уроках в школе, но вероятность подобной случайности мизерна. Я думал, ты скажешь Маджид. Баргаш его ненавидел.

До сознания Кифару медленно доходила суть услышанного.

– То есть, по-вашему, получается, что я и есть этот толстый дядька в чалме? – Он ещё раз вперился в экран.

– Нет, это с лишь, повторюсь, скафандр. Ты – это не он и не Кифару с острова Кисива. Ты – это тот, кто не умирал и не рождался, кроме как в новом облике в нашем мире, который мы зовём реальностью. Представь, что на этом компьютере есть игра. Чтобы в неё сыграть, я должен перевоплотиться в одного из персонажей, в аватар. Я ведь никак не могу проникнуть в компьютер, кроме как через клавиатуру и мышку. Я буду управлять своим двойником, а он, тот, что в игре, будет думать, будто сам принимает решения, куда-то идёт, с кем-то дерётся и так далее. То же происходит и с нами здесь. Почему когда человека на улице сбивает машина, виноватым оказывается не она, а водитель? То, что ты утром видишь в зеркале – это машина. Ты, настоящий ты – её водитель, но стёкла затонированы, и тебя просто так за ними не разглядеть.

– Но я ведь должен помнить то, что знал когда-то этот Баргаш, верно?

– Не помнишь, но знаешь. Твой водитель пересел в другую машину со всем наколенным опытом. Правда, у машины новые характеристики: она, возможно, не такая быстрая, как предыдущая, расходует больше или меньше топлива, не так комфортна. Кроме того, изменилась трасса: было жаркое лето, а стала суровая зима, всюду лёд, нужно соблюдать осторожность. И привыкать. Меняется сноровка, но опыт – он никуда не девается.

Мистер Стэнли смотрел на Кифару внимательно, наблюдая за тем, как повлияет на него это откровение.

– И много вам пришлось рассылать конвертов с маяком?

Вопрос застал собеседника врасплох.

– Скажем так: довольно много.

– И никто, кроме меня, не прореагировал? Но я ведь тоже не мечеть построил…

– Название не важно, важна суть. Тот, кто ты сейчас, понятия не имеет о мечетях, о мусульманстве, о Занзибаре и об арабском языке, на котором говорил и писал твой предыдущий аватар.

Кифару сообразил, о чём речь.

– Мне придётся учить арабский, чтобы узнать, кем мой «водитель» был в прежней жизни и что понял, чтобы передать дальше?

– Ну, всё не настолько драматично, – отмахнулся мистер Стэнли. – Если бы у меня был доступ к его документам, я бы давно отдал их на перевод. К сожалению – или к счастью – тут у нас так не делается, и тебе придётся заняться этим самому. Или перепоручить тому, кому ты доверяешь. Я свою помощь не отклоняю, но решать тебе.

– Но если к ним, к документам, нет доступа у вас, каким образом получу его я?

– Потребуется небольшая процедура, хотя сегодня техника, находящаяся в нашем распоряжении, позволяет решить этот вопрос вполне оперативно.

– Что я должен сделать?

– Не здесь, конечно. Нам понадобится наведаться в один закрытый медицинский центр, если ты согласен, но оно, на мой взгляд, того стоит.

– В Эдинбурге?

– Не совсем. Опыт учит не класть все яйца в одну корзину.

Кифару в свою очередь внимательно посмотрел на мистера Стэнли.

– Почему вы мне помогаете?

– О, не переживай! Сугубо из корыстных соображений. Сегодня я помогаю тебе, завтра – ты мне. Мы все здесь повязаны. Скоро ты это сам прочувствуешь и поймёшь. А сейчас нам пора.

– Уже? Никаких сувениров от пузатого араба?

– После процедуры. После неё ты получишь личный ключ, как у меня, и в одном из тех металлических ящичков найдёшь то, чего даже не искал.

Мистер Стэнли поднялся с кресла и направился к выходу. Кифару ничего не оставалось, как последовать за ним. На пороге он оглянулся, но свет в архиве уже погас.

Уроки истории

Переночевали они в неприметном домике на Тисл-стрит.

Кифару предполагал, что мистер Стэнли на правах хозяина и местного жителя пригласит его к себе домой, однако этого не случилось, а напрашиваться было бы глупо.

Они посмотрели в записи давно обещанную передачу о футбольном турнире и отправились спать.

Однако сон не отвечал взаимностью и всё не шёл.

Кифару битый час проворочался под одеялом, то глядя в серый потолок, по которому время от времени проползали отсветы проезжавших по улице машин, то рассматривая узоры на колышущихся занавесках приоткрытого окна.

Он не ожидал, что открытия прошедшего дня так его возбудят. Ему до конца не верилось в услышанное, казавшееся розыгрышем. Перевоплощения, воскрешения, жизнь после смерти и память прошлого – всё это его не смущало, поскольку с детства представлялось очевидным. Его смущал араб в чалме. И способ передачи накопленного опыта.

Смотря, конечно, что скрывается в ячейке, которую он когда-нибудь сможет открыть, вероятно, такой же монеткой, как у мистера Стэнли.

Когда-то в детстве, когда умер дед, они всем семейством посещали городского шамана Убабу, и тот заставлял его зачем-то трогать разные дедовы вещи, после чего вынес свой вердикт, которого он по малолетству не запомнил. Но зато запомнил, что в старых вещах живёт дух их владельца. Не во всех, во многих. Возможно, именно по такому принципу могла передаваться и память об арабе аль-Бусаиде. А если не сработает?

Наутро они съездили в пригороды Эдинбурга, где на Марин Драйв располагался утопающий в кустах «Караван Клуб» для парковки семейных трейлеров, а напротив – замечательный домик, почти дворец, в готическом стиле, одно время, по словам встретившего их там Мартина, оккупированного не то пожарной частью, не то полицией, потом сдававшийся как мотель, а теперь полностью принадлежавший их маленькой фирме.

Фирма была настолько маленькой, что во всём доме Мартин оказался один. Он с удовольствием воспользовался представившейся возможностью поговорить с людьми и пока мистер Стэнли сидел на телефоне, обзванивая кого-то из клиентов, помог Кифару справиться о судьбе Баргаша ибн Саид, какой она описывалась в открытых источниках, правда, крайне немногочисленных.

После смерти оманского султана Саида ибн Султана в 1856 году Оманскую империю потряс политический кризис: между двумя сыновьями покойного, Маджидом ибн Саидом и Тувайни ибн Саидом, возник спор о наследовании престола. Спор перерос в вооружённый конфликт, завершившийся прямым вмешательством Великобритании и разделом Оманской империи на два государства: султанат Занзибар во главе с Маджидом ибн Саидом, в который вошли африканские владения империи, и султанат Оман, территорию которого составила азиатская часть распавшегося государства, во главе с Тувайни ибн Саидом. В 1859 году младший брат Маджида, Баргаш, предпринял неудачную попытку военного переворота. Как ни странно, его не казнили, а сослали на два года в Бомбей. На родину он вернулся только после смерти брата в 1870 году, став вторым султаном Занзибара. Чтобы не повторять ошибок своего предшественника, он первым делом посадил в тюрьму младшего брата, Халифа. Спасла последнего от гибели их сестра, Сеида Сальме, которая впоследствии вышла замуж на немецкого купца, велела называть себя Эмили Рюте и стала автором первой автобиографии арабской женщины. По книжной версии она уговорила Баргаша одуматься и отпустить Халифа. Как это было на самом деле – неизвестно. Зато известно, что Баргаш стал в Занзибаре настоящим реформатором, много чего построил и перестроил и даже под влиянием британских друзей объявил о запрете рабства, которое на Занзибаре процветало. Разумеется, запрет остался запретом на бумаге.

Кроме этого, упоминалась яхта HHS Glasgow, построенная в Англии по его заказу и по образцу понравившегося ему фрегата HMS Glasgow. Уже после его смерти, сменив нескольких хозяев, яхта участвовала в 38-минутной англо-занзибарской войне и была затоплена английскими броненосцами. В 1912 году её частично разобрали на металл, поскольку остов затруднял судоходство в гавани, однако части корпуса до сих пор лежали на дне.

Годы жизни Баргаша – 1837—1888.

– Почему он тебя так интересует? – спросил Мартин, дав понять, что не в курсе многих важных тем.

– Дальний родственник, если верить мистеру Стэнли.

– Мистеру Стэнли обязательно нужно верить, – согласился Мартин, – но при этом думать своей головой. По пивку?

Воспользовавшись возможностью и передышкой в путешествии, Кифару попросил Мартина связаться с Кисивой. Нельзя сказать, чтобы он успел сильно соскучиться, однако интуиция подсказывала, что «сверить часы» не помешает.

Сначала ответила бодрая Марина, на чей компьютер, как всегда, пришёл вызов. Она с места в карьер завалила Кифару вопросами о том, где тот побывал, что видел и как ему всё это нравится, на что он отвечал лаконично и в итоге улучил момент, чтобы поинтересоваться, как дела. С её точки зрения, дела обстояли лучше некуда, местные постепенно прониклись важностью банка и стали наведываться в него чаще, выручка медленно, но растёт, а заодно с лёгкой руки мистера Стэнли подтягиваются новые оффшорные клиенты. История с футбольным чемпионатом тоже сыграла свою роль, в подтверждении чего Марина показала вырезки из кенийских и угандийских газет.

Потом к разговору присоединилась Вереву.

Она подтвердила всё вышесказанное Мариной по-английски на суахили, однако когда та отошла, не меняя тона, добавила, что у неё есть некоторые опасения. В детали она по дистанционной связи решила не вдаваться, говорила намёками, но дала понять, что старейшины последнее время темнят, её отец молчит, а в тех разговорах, которые до неё доносятся, слышится имя проклятого мистера Мунгу.

– Ты хочешь сказать, то после его посещения нашего футбола он снова стал зариться на Кисиву, и они этого опасаются? – переспросил Кифару.

– Думаю, что дела хуже, – перешла она на шёпот. – Мне кажется, что теперь они с ним заодно.

– В каком смысле?

– Убаба, похоже, воду мутит.

А он ведь только что вспоминал городского шамана!

– Убаба? Ему-то что надо?

– Того, что на глазах уходит у него из рук – власти. Думаю, ты за всеми этими новинками про него совершенно забыл.

– Честно говоря, да. Я даже удивлён, что он по-прежнему жив.

– О, за это не безпокойся! Он ещё нас с тобой переживёт.

– Ты отцу сказала? Я имею в виду моему.

– Да. Он сразу распорядился усилить охрану золота и банка. Я потому так и шепчу, что ушей прибавилось. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

– Отцовским ребятам можно доверять, – не слишком уверенно заверил её Кифару.

– Я стараюсь. Возможно, я сгущаю краски, извини, но всегда лучше перестраховаться.

– Совершенно согласен. Бдительности терять ни в коем случае нельзя. Я скоро вернусь.

– Очень не хочу, чтобы мои страхи тебя там потревожили. Они всего лишь страхи, ничего толком не происходит, всё как было.

– Не хватало, чтобы что-то произошло. Как мои?

– Видела тут Фураху в школе. Подрос.

– Хочешь сказать, мне не одному кажется, что за те несколько дней, что меня не было, прошла целая вечность?

– Просто я давно в школе не была.

Вереву уступила место перед камерой вернувшейся Марине, которая хотела кое-что уточнить у мистера Стэнли.

Кифару поразмыслил над услышанным и пришёл к выводу, что затягивать с возвращением всё-таки не стоит. Когда разговоры закончились, он поделился своими опасениями. Мистер Стэнли его тревоги разделять не стал, заверив, что никто извне на их остров напасть не отважится, и пообещав навести справки по надёжным каналам.

– Речь может быть вовсе не в нападении извне, – уточнил Кифару. – Опасность может быть как раз внутри. Вы ведь с нашим шаманом не знакомы?

– Нет, не имел чести.

– Я тоже совсем выпустил его из вида. А напрасно. Надо будет, как вернусь, сразу разобраться и положить конец его телодвижениям.

– Только по-моему это не повод, чтобы сильно спешить. Никуда он не денется. Тем более если твой отец со своими людьми на стрёме. Тебе нужно ещё кое-что здесь увидеть и узнать. Согласен?

– Хорошо, но только давайте не затягивать.

– Ни в коем случае.

– Тогда какие наши дальнейшие действия?

– Я думал отправиться туда завтра, но если ты считаешь, что время поджимает, можем переиграть на сегодня.

– Отправиться куда?

– Туда, где ты получишь свой ключик от прошлого.

Это был существенный повод, чтобы задержаться и положиться на бдительность отца. Кифару чувствовал, что опыт неведомого ему ранее правителя африканской страны может оказаться весьма кстати. У него перед глазами всё ещё стояла вчерашняя надпись на экране телевизора, где его подписали «королевским величеством». Шуточное обращение к нему мистера Стэнли становилось реальностью. Реальностью, которой Убабе и прочим шаманам, возможно, и в самом деле стоит опасаться.

Анализы, анализы…

За ними снова прилетел вертолёт.

Пожелав Мартину счастливо оставаться, они взмыли в заволакивающееся тучами небо и устремились, как подтвердил пилот, на восток. Что ждало их на востоке от Эдинбурга, Кифару мог лишь догадываться.

В иллюминаторах долгое время не было ничего, кроме плоского полотна серой воды.

– Северное море, – пояснил мистер Стэнли.

Летели они не просто долго, а очень долго. Настолько, что Кифару успел как следует вздремнуть, а когда открыл глаза, заметил по датчикам пилота, что проспал без малого четыре часа. Зато внизу уже снова тянулись прямоугольники полей самых разных оттенков жёлтого и зелёного.

– Дания, – сказал мистер Стэнли. – Недооцененные выселки Европы. Я тут жил в студенческие годы. Милая страна. Милые тупые люди. Хорошенькие девушки без лишних комплексов. Принадлежит тому же семейству, что и Великобритания.

– В смысле?

– В прямом. Когда в 1901 году умерла королева Виктория, на британский трон уселся своей немецкой задницей её сын от Альберта, фамилия которого была отнюдь не Виндзор, как многие полагают, а Саксен-Кобург-Готский. От этого названия, которое никак не годилось для первой мировой войны, поскольку оно давало понять, что простые люди Англии, Германии и России гибнут в результате заурядной семейной склоки, сын Эдварда, Георг, переименовал всю ту часть, что обосновалась на островах, в Виндзоров. Это уже 1917 год. Современные потомки королевы Елизаветы по документам значатся как Маунтбеттен-Виндзоры, чем выдают свою принадлежность к датской династии Глюксбургов, поскольку пошли от её мужа, герцога Эдинбургского, который перед женитьбой изловчился и принял англизированную, как говорится, фамилию Маунтбеттен, разумеется, по матери, которая в свою очередь принадлежала Баттенбергам, появившимся в результате неравного брака с Гессенским домом. Эта же династия правит в Бельгии аж с 1831 года, когда на троне оказался Леопольд, дочь которого, Шарлотта, вышла впоследствии замуж за императора Мексики Максимилиана. После первой мировой король Альберт последовал примеру своего английского кузена, и немецкое семейство стало мило называться де Бельжик, то бишь, Бельгийским. Ещё один их родственник, Фердинанд, племянник Леопольда, женился на португальской королеве Марии. Официально они отдали свой престол республике в 1910 году, хотя, как ты понимаешь, родившийся королём – всегда король. У Фердинанда, кстати, тоже был племянник и тоже Фердинанд, который стал сперва князем, а потом и царём Болгарии. Монархия в Болгарии как бы пала в 1946 году, однако царь Симеон в 2001 году стал премьер-министром. Решил повыпендриваться. Обратно в тень он ушёл только в 2005. Саксен-Кобург-Готский дом породнился и с Романовыми из Российской империи, когда принцесса Юлиана Саксен-Кобург-Заальфельдская, родная тётка королевы Виктории и сестра Леопольда, вышла замуж на второго сына Павла, Константина, и пожелала, чтобы её называли Анной Фёдоровной.

Поражённому Кифару только и оставалось, что спросить:

– Как вы всё это помните?

– Я в этом родился, – усмехнулся мистер Стэнли. – Ты ведь помнишь всех своих друзей и соседей по именам?

Аналогия показалась Кифару не совсем уместной, однако спорить он не стал, поскольку подозревал, что победителем ему не выйти. Вместо этого поинтересовался:

– А почему вы назвали датчан «тупыми»?

– Ребята полностью лишены здорового скептицизма. Всё принимают за чистую монету. Даже сказки Андерсена ничему их не научили, причём самого Ханса Кристиана они почитают не столько как сказочника, сколько как своего главного поэта, хотя стихи он писал так себе.

Вертолёт приземлился на островке, примыкавшем к Копенгагену, в аэропорту «Каструп». Не успели они сесть в подкативший прямо к низенькому трапу перламутровый мерседес и проехаться прямой трассой между сначала полей, потом деревенских избушек и, наконец, трёхэтажных коробок из рыжего кирпича, как оказались в центре датской столицы. Кифару ожидал увидеть нечто похожее на Лондон или Эдинбург, однако ничего подобного так и не возникло. В Англии это бы назвали захолустным городком. Правда, когда они пересекли канал, отделявший остров от материка (который тоже вообще-то был островом), несколько довольно старинных домов с витиеватыми шпилями и необычными фасадами пахнули на африканского гостя европейской историей. Нет, точно не Лондон, а вот от Эдинбурга, пожалуй, что-то есть…

– Как тут у них с достопримечательностями? – на всякий случай спросил Кифару.

– Не густо. Можно, конечно, минут за двадцать их объехать, если хочешь, но оно того, на мой взгляд, не стоит. Всех обычно водят к неказистой Русалочке, знаменитой тем, что ей постоянно отпиливают голову, чтобы потом этими историями заманивать туристов, да показывают Круглую Башню посреди пешеходной зоны, вон там, левее.

– А она чем знаменита?

– Главным образом, тем, что один пьяный голландец по имени Исаакий, говорят, умудрился въехать по винтовому пандусу на самый её верх прямо в карете. Русские считают его своим царём Петром Первым, а все остальные им подпевают и величают аж Великим. Имей в виду: когда к имени какого-нибудь начальника, будь то царь, король или император, добавляют словечко «великий», жди подвоха.

– Какого?

– По-разному. Иногда это самозванцы, иногда чьи-то ставленники, но чаще всего персоны, просто вымышленные историческими баснописцами, будь то Александр или Карл.

Кифару понял, что сейчас снова утонет в незнакомых именах, и перевёл разговор на более знакомую ему тему:

– А как тут обстоят дела со стриптиз-клубами? Вы мне давно обещали что-нибудь интересное, и, тем не менее, за всю поездку мы до сих пор не посетили ни одного.

– С этим здесь вообще беда. В Дании тоже царствует двойная мораль.

– Это как?

– С одной стороны, порнография и проституция давным-давно легализованы и успели всем надоесть, с другой, социальные, точнее, социалистические законы запрещают стриптизёршам раздеваться на публики полностью. В частном порядке, пожалуйста, но это уже не то. Магазины, вплоть до продуктовых, завалены порнушкой на любой вкус, а вот местное издание знакомого тебе «Плейбоя» почему-то считает необходимым показывать моделей исключительно в трусах.

– А почему вы сказали «тоже»?

– У нас в Европе почти всюду так. В смысле, что-нибудь да не так. Если уж речь про эротику, возьми Англию. Как и всюду, детская порнография преследуется. Что правильно, согласен. Но только в виде фотографий. В тексте, то есть в рассказах и книгах, можешь писать о чём угодно – это назовут литературой. А некоторых её представителей – даже классиками.

– Серьёзно?

– Про Набокова слышал?

– Нет.

– У него была интересная жена. Писала под его именем, пока он бегал в шортиках за бабочками с сочком. Считается, конечно, что она только его безсмертные произведения переписывала, переводила и помогала издавать. Хотя я предполагаю, что именно она была неравнодушна к неразвитым девочкам, а не он. Последний его роман «Смотри на арлекинов» был посвящён именно писателю-педофилу, любившему и свою дочь, и её подружку. Кстати, она его переводить на русский язык сама не стала, чтобы лишний раз не подставляться. Набоков, конечно, тоже кое-что после себя оставил, кроме энтомологической коллекции, однако с английским у него было не всё в порядке, если послушать прижизненные интервью и почитать некоторые откровенные признания коллег по цеху.

– Какой-какой коллекции? – переспросил Кифару.

Мистер Стэнли задорно подмигнул:

– Я же сказал: товарищ любил не только мужчин, но и бабочек.

– Мужчин?

– Как-то я даже ударился в спор на эту тему с одним нашим видным прозаиком, который по простоте душевной полагал, будто если у человека водится жена и тем более как бы родной сын, он точно не двустволка. Однако можно не читать чисто гомосексуальный роман «Бледное пламя», а взглянуть лишь на тех, кто окружал его по жизни. Его родной брат Сергей был гомосексуалистом, его дядя по матери, по прозвищу Рука, да и всё тот же сын. Таким жёны очень нужны хотя бы для прикрытия. А некоторым, вроде президентов типа Кеннеди или Клинтона, ещё и для карьеры.

Мерседес между тем обогнал стайку белобрысых велосипедисток. Мистер Стэнли умел говорить много странных и непонятных вещей, но по женской части он оказывался всегда прав: датчанки выглядели настоящими красавицами.

– Неужели ни одного достойного клуба? – с надеждой в голосе переспросил Кифару.

– Не лови меня на слове. Я тут не был уже лет десять, если не больше. За это время что-нибудь могло измениться и в лучшую сторону. Разузнаем.

Они некоторое время колесили по городу, который оставлял смешанное ощущение сомнительного уюта, подпорченного нарочитыми стройками в самых неподходящих местах и ядовитыми граффити прямо на стенах домов. Относительно чистым и приличным выглядел только самый центр, однако он слишком быстро остался позади, поскольку целью их путешествия был даже не Копенгаген, а один из его дальних районов, которые, как пояснил мистер Стэнли, совсем недавно были отдельными населёнными пунктами типа больших деревень городского типа, а теперь стали частью большой столицы.

– Это их местный Технический университет, – повёл он ладонью в сторону жутковатого вида одноэтажных бараков со стеклянными стенами и железными или бетонными фризами. – Зато зелени много, воздух чистый.

– Нам что, сюда?

– В принципе да. Не волнуйся, даже среди скандинавов попадаются толковые ребята. Особенно если их фамилии Рабинович или Шнеерсон.

Кифару юмора не понял, но поверил.

Поплутав ещё некоторое время по узким аллейкам искусственного парка, мерседес остановился на пустой площадке межу чёрными трёхэтажными корпусами. Чуть в стороне прямо из-под земли торчали две большие стальные трубы в человеческий рост с криво срезанными верхушками.

Мистер Стэнли кому-то позвонил.

– Да, это я. Мы подъехали. Нас встретят? Хорошо, ждём. – Нажав кнопку отбоя, щёлкнул замком дверцы. – Пошли знакомиться.

Воздух, действительно, был пронзительно свеж. Кифару даже поёжился, но не успел ничего сказать, как под стук каблучков к ним подбежала полноватая черноволосая девушка в белом халате.

– Это вы звонили доктору Енсену?

– А вы, моя дорогая, должно быть, его ассистентка Лаванья? – бодро приветствовал её мистер Стэнли. Он заглянул в распахнутые карие глаза и уточнил: – Из Индии?

– Бангладеш, – потупилась девушка.

– Тоже хорошо. Меня зовут Стюарт Стэнли, а это Кифару.

– Идёмте. Доктор Енсен вас ждёт.

Похоже, ей не было дела до новых знакомств. Для неё они просто клиенты обожаемого доктора. Судя по улыбке мистера Стэнли, в его планы не входило её в этом разубеждать.

Что же касается самого доктора, то он прекрасно знал, с кем имеет дело. Носатый, лысоватый, в очках, небольшого росточка, он продемонстрировал свою осведомлённость уже тем, что ничем не выдал неловкости или волнения. Будто они виделись сегодня утром и успели обсудить все возможные новости.

Доктор Енсен сидел в залитом солнцем кабинете. При появлении гостей он вежливо, хотя и нехотя, встал из-за стола, пожал обоим руки и сразу предложил влажные салфетки, чтобы самому не показаться брезгливым.

Лаванья их тут же покинула, осторожно прикрыв за собой дверь.

Следом за ней неожиданно вышел и мистер Стэнли, передав доктору какую-то бумагу. Тот сел обратно и стал внимательно её изучать, предварительно указав Кифару на стул напротив.

Оставшись доволен, доктор Енсен принялся что-то настукивать на клавиатуре, поглядывая то на бумагу, то на экран, то на посетителя.

– Я вам сейчас задам несколько вопросов, которые могут показаться глупыми, странными или даже дурацкими. Ваша задача меньше думать и просто отвечать. Желательно, первое, что придёт на ум. Вы меня понимаете? – уточнил он, спохватившись о том, что до сих пор не слышал от Кифару ни единого слова.

– Понимаю, задавайте.

– Отвечать лучше коротко, по возможности односложно.

– Хорошо.

– Вам приходилось убивать?

– Да.

– Вы раскаиваетесь?

– Нет.

– Насекомых? Животных? Людей?

– Насекомых и людей. Животных я…

– … достаточно. – Пощёлкивание клавиатуры свидетельствовало о том, что ответы Кифару сразу же фиксируются. – В каком году вы родились?

– Не знаю. Двадцать лет назад.

– Какое ваше первое воспоминание? Только коротко?

– Крокодил ест мою мать.

– А какое воспоминание вам хотелось бы забыть?

– Крокодил ест мою мать.

Взгляд доктора впервые задержался на Кифару дольше, чем на экране.

– У вас есть братья или сестры?

– Наполовину брат. По отцу.

– Вы его любите?

– В каком смысле? Он мой брат. Я не могу его любить или не любить.

– Принимается. Вам снятся сны?

– Каждую ночь.

– Утром помните?

– Только в общих чертах, как картинки.

– Если бы вам предложили очень красивую женщину или очень много денег, что бы вы выбрали?

– Женщину.

– Уверены? – прищурился доктор.

– Если вы имеете в виду, что на деньги можно купить такую же женщину и не одну, то меня эта возможность не интересует. Женщину.

– Как зовут вашего отца?

– Абиой.

– А брата?

– Фураха.

– Оба гибнут. Вы можете спасти одного. Кто это будет?

– Отец.

Возможно, подумав, Кифару выбрал бы братца, однако была поставлена задача говорить первое, что придёт в голову. Вот он и говорил.

– Назовите какое-нибудь число. Любое.

– Восемьдесят восемь.

– Цвет?

– Любимый?

– Любой.

Почему вспомнился Чак, его приятель Виктор и мешочки, из которых тот доставал золотые самородки.

– Фиолетовый.

– Вы знаете, кто сегодня король Англии?

Мистер Стэнли по этому поводу что-то говорил.

– В Англии нет королей. Кто в Британии – не знаю.

– А в Дании?

– Я тут у вас меньше часа.

– То есть, не знаете.

– Да, то есть, нет.

Доктор Енсен сделал короткую паузу, взял одну из папок, лежавших на краю стола тонкой стопкой, отрыл, вынул из-под скрепки несколько фотографий, разложил перед Кифару.

– Посмотрите внимательно. Кого-нибудь их этих людей узнаёте?

Фотографии были чёрно-белыми, точнее, коричнево-белыми, старыми, и портреты на них были старыми, поцарапанными временем. Трое мужчин и две женщины. Все европейского типа, опрятно одетые, ухоженные. Спокойные лица без тени эмоций. Никто не смотрел прямо в объектив. Вероятно, они не видели в нём ничего интересного, привыкнув быть центром всеобщего внимания. Разного возраста, причём самой младшей и самой старшей выглядели женщины. Один мужчина с длинной окладистой бородой. Остальные гладко выбриты. Ничего необычного.

– Нет, не узнаю.

– Хорошо. А из этих?

Доктор Енсен отрыл другую папку, в которой тоже оказались фотографии – три штуки, на сей раз по-настоящему чёрно-белых. Три араба в чалмах. Баргаша среди них не было.

– Вот этот.

Кифару указал на человека с хищным взглядом и орлиным носом.

– Что вы можете о нём сказать?

– Ничего. Просто он кажется мне знакомым.

– Имя помните?

Кифару задумался.

– У него, мне кажется, было прозвище. Я не знаю, как эта птица называется по-английски. На суахили мы её называем «кипанга».

Доктор Енсен кивнул и быстро-быстро застучал клавишами.

– Судя по тому, что выдаёт словарь, это ястреб.

– Вероятно.

– Хорошо. Какого цвета на нём халат?

Кифару взглянул ещё раз на оттенок серого.

– Светло-голубой.

– Тепло.

Доктор Енсен впервые за всё время разговора улыбнулся, достал другую фотографию, точно такую же, только цветную, и положил поверх чёрно-белой. Халат оказался бирюзовым.

– Как я понимаю, вы в истории не сильны?

– Смотря в какой. Историю моего народа я знаю неплохо. У нас даже такой предмет в школе был.

– Я имею в виду мировую.

– А разве её кто-нибудь знает? Мистер Стэнли говорил…

– Давайте не будем дискутировать, а поступим проще. – Доктор Енсен выдвинул из стола ящичек и извлёк резиновую подставку со вставленными в неё маленькими пузырьками. – Я дам вам понюхать их все, а вы скажете, какой из запахов вам приятнее, а какой, напротив, наихудший.

Запахи оказались очень слабыми, но различимыми. Определить наиболее противный оказалось проще. Понравилось же Кифару сразу три. Один напоминал болотистые места Кисивы, где они с друзьями обнаруживали самых опасных крокодилов. Другой почему-то навевал мысли о Мазози. Третий был для него новым и каким-то мечтательным. В итоге он его и выбрал.

– Так, с этой частью закончили, – подытожил доктор Енсен и поднял трубку телефона. – Лаванья.