Текст книги "Африканский тиран. Биография Носорога. Начало"

Предложение

Свадьбы на острове были делом семейным. Если семья хотела и имела на то средства, она устраивала громкое гулянье, на которое приглашались все желающие. Если нет, собирались тесным кругом, а соседям потом сообщали задним числом. Хотя соседи, конечно лишь вежливо делали вид, будто не знают.

Сам обряд тоже варьировался в зависимости от кошелька жениха или их с невестой обоюдных желаний. Так, во всяком случае, было раньше, во времена деда и отца Кифару. Сегодня, когда кошельки у всех его сограждан приятно позванивали настоящим золотом, свадьбы обычно собирали всю деревню, а в случае Катикати – весь город. Не приходили разве что ленивые да ревнивые, как говорила Таонга.

Не менялось только одно: провозгласить невесту женой, а жениха – мужем имел право только убаба. После позорного изгнания с Кисивы прежнего убабы, через какое-то время его место, разумеется, занял новый, которого тоже стало принято звать Убабой.

Раньше его звали иначе – Бахати. Да-да, тот самый Бахати, который в детстве Кифару был капитаном их футбольной команды и отец которого раскрашивал церковь. Со стороны можно было подумать, будто здесь не обошлось без знакомства, однако история гласит, что в юности у Бахати открылись глубокие духовные способности, он научился понимать язык животных, видел с закрытыми глазами, слышал духов и умел заговаривать болезни, от которых не могла вылечить даже мать Абрафо.

По закону острова на освобождающееся место убабы имели право претендовать несколько шаманов-мганга. Им предстояло на виду у старейшин помериться силами и доказать своё превосходство. Бахати тоже подобное испытание прошёл, хотя не стоит забывать, что именно в это время старейшины почувствовали силу Кифару и едва ли захотели бы его разочаровывать. Поэтому можно было решить, что и здесь Бахати подтолкнули, но думать так, значит не знать характера Кифару. Он бы никогда не стал помогать человеку, лишённому призвания, и уж тем более не доверил ему такое ответственное событие, как собственную свадьбу. Кифару неоднократно убеждался в том, что Бахати и в самом деле обладает незаурядными способностями. Не зря же именно его когда-то сделали капитаном. У Бахати рано обнаружился дар понимать в какой момент и где окажется мяч, что в глазах его тогдашних сверстников выглядело настоящим чудом. Позже он прославился в Катикати тем, что мог безошибочно предсказывать погоду, причём делал это даже лучше тогдашнего убабы. Друзья, повзрослев, частенько просили его «увидеть», чем занимается сейчас их любимая девушка, он ломался, соглашался, закрывал глаза и с хитрой улыбкой описывал происходящее в другой части города или даже острова, особенно останавливаясь на наиболее интимных подробностях. Многим казалось, что он специально валяет дурака, пока однажды Бахати во время одного из подобных «сеансов» ни закричал, что девушку, за которой он таким образом следил, укусила змея. Он смог точно указать не только, где это произошло, но и какая именно змея ей попалась, так что в итоге бедняжку удалось спасти, а яд – нейтрализовать. С тех пор над Бахати никто не отваживался подшутить, хотя сам он до изгнания прежнего убабы никогда на его тёплое место не метил.

Теперь Бахати, как того требовала традиция, жил в ибандале, которую когда-то расписывал его отец и которая по-прежнему считалась главным зданием на острове, и это несмотря на появление стадиона, Шуле-я-кати и целого замка. Кифару редко его навещал, считая не с руки тревожить давнишнего приятеля без повода. Теперь повод возник, и после разговора с Илинкой он пошёл его проведать.

Бахати разительно отличался от своего предшественника. Если бы не специальная затейливая стрижка, внешне в нём вообще нельзя было признать шамана. Никаких побрякушек, никаких перьев или колец в ушах и носу – обычный коренастый парень в широких полотняных штанах и серой домотканой рубахе, разве что пересечённой на груди подобием малиновой молнии.

Завидев Кифару на пороге, он не прервал разговора с кем-то из местных жителей, и лишь сделал радушный жест, приглашая друга присесть. Кифару, естественно, не возражал, поскольку воспитание они в своё время получили одинаковое.

– Я ждал, что ты заглянешь ко мне вчера, – сразу начал он, когда наконец освободился, и они обнялись.

– Было уже слишком поздно, когда я понял, что без тебя не обойтись, – улыбнулся Кифару. – Не стал безпокоить.

– Я научился спать в любое удобное время, поэтому ты меня застанешь при делах и среди ночи.

– Похвально. Думаю, ты уже знаешь, зачем я пожаловал?

– Свадьба – дело серьёзное, друг мой, – не раздумывая, ответил Бахати. – Но ты прав. Сейчас время подходящее, так что давай, решайся.

– Я решился. Тем более что не ты первый мне говоришь про «подходящее время». Значит, это правда. Что от меня требуется?

– Ничего, кроме желания. Настоящего. Если есть сомнения, лучше подождать.

– Сомнений нет. Есть одно пожелание.

Бахати выжидательно посмотрел на Кифару.

– Я знаю, что обычно будущие молодожёны приходят к тебе, и ты их тут соединяешь и благословляешь. Это делается потому, что ибандала такое специальное место или потому, что ты не хочешь идти к ним домой.

– И то, и другое, – признался Бахати, – но вообще-то место большого значения не имеет. Хотя я тебе этого не говорил, – добавил он со своей хитрой ухмылкой.

– В таком случае я бы очень хотел тоже не расхаживать по острову, а пригласить тебя ко мне.

– В замок?

– В замок.

– Хорошо.

– Ты согласен?

– Вполне. Давно хотел там побывать.

– Извини…

– Не надо. – Бахати похлопал друга по плечу. – Не тот случай. Мне ли тебя не понять.

Эта фраза потом ещё долго не давала Кифару покоя. Он не мог отделаться от ощущения, что Бахати его «видит», причём видит по-настоящему, вместе с подземельем и прочими развлечениями, о которых знали только избранные. Правда, успокаивал он себя, Бахати мог иметь в виду что-то совершенно иное. Например, невинную склонность к затворничеству. Однако он так и не отважился его тогда переспросить.

В детстве они с ребятами рассказывали друг другу про тогдашнего Убабу самые разные истории, причём никто никогда не признавался в том, что сам их сочинил. Интереснее остальных им, разумеется, казалась история про то, что Убаба обладает правом первой ночи. Сначала, когда они услышали об этом от старших школьников, Кифару с приятелями ничего не поняли: ну первая, так первая. Но потом им кто-то растолковал, что речь идёт о невесте, которая должна переспать с Убабой раньше, чем с мужем. Вот эта подробность их воображение раззадорила по-настоящему! Хотя опять же оставался вопрос «зачем». Зачем мужьям терпеть такой позор? Потом им припомнилось несколько свадеб, когда невеста привлекательной внешностью вовсе не отличалась. Убабу они никогда не видели, однако невольно пожалели его. Ещё позднее кто-то предложил думать, будто Убаба имеет дополнительное право – право выбора: хочет спит с невестой, хочет – нет. Кифару помнил, как снова стал завидовать ему. Впоследствии выяснилось, что все их детские догадки были не более чем догадками, и никакой «первой ночи» не существует. А если она когда-то и была, сегодня её бы точно упразднили. В любом случае Султана принадлежала только ему, и он ни с кем ею делиться не собирался.

Узнав о предстоящей свадьбе, она вопросительно посмотрела на удивлённого такой реакцией Кифару.

– Ты не рада?

– Ты совсем дурачок?

«Дурачком» Кифару не называли давно, а если вспомнить, то вообще никогда. Отец, правда, мог называть «дурачиной», но…

– Почему?

– А ты разве делал мне предложение?

Кифару опешил. Она была права. Нет, он не «дурачок», а именно «дурачина». Забыл самое важное для любой девушки. Считал вопрос решённым. Ещё когда разговаривал с её матерью. Которая согласилась отпустить с ним дочь, понимая серьёзность его намерений. Всё так, но он до сих пор не спросил Султану о её собственном желании.

На колено он становиться не стал.

Где-то в фильмах он видел, что при этом молодые люди ещё и дарят невестам дорогое колечко. Колечка у него при себе не было, да и традиции такой на их острове, насколько он знал, отродясь не водилось. Зато он очень хорошо помнил, как отец однажды предложил Таонге:

– Давай поженимся.

И она так же просто согласилась.

Правда, к тому времени они прожили под одной крышей не один год и растили общего ребёнка, Фураха, так что свадьба оказалась в сущности формальностью, но так было, и он к этому, можно сказать, привык.

– Ты тоже читаешь, что у нас родится двойня? – поинтересовался он, лаская её гладкий живот.

Они лежали на влажных простынях и смотрели через открытое окно на звёзды.

– Это и есть твоё предложение?

Он поцеловал её в бархатистую щёку. Она покосилась на него.

– Или это твоё предложение?

– Послушай, – не выдержал он. – Я давно сделал тебе предложение. Ещё в Милане.

– Правда?

– И ты согласилась?

– Думаю, ты немного путаешь. Я согласилась поехать с тобой и твоими замечательными подружками сюда, на остров. Жениться на мне ты не обещал и замуж не звал.

– Иначе ты бы не поехала?

– А ты этого боялся?

– Я ничего и никогда не боялся. – Кифару почувствовал, как её пальчики больно сдавливают под одеялом его преобразившееся достоинство. – Кроме как потерять тебя…

– Уже лучше. И?

Она провела тёплым язычком по его губам.

– Я хочу, чтобы ты согласилась стать моей женой.

– Так не говорят.

– Что не говорят?

– Вот так не говорят. «Я хочу».

– А как говорят? Давай ты мне лучше сделаешь предложение, раз точно знаешь, как правильно говорить?

– Давай! – восхитилась она такой возможностью.

Она сдёрнула одеяло на пол и легла всем телом на его тело. Он не ощутил ни малейшего веса. Он был скользким от пота, и чтобы не соскользнуть следом за одеялом, она покрепче сжала прохладными ляжками то, что по праву дало ему прозвище Носорог.

– Ваше Величество, вы согласны взять меня в жёны?

Он сделал вид, будто задумался, рассматривая её прекрасное улыбающееся лицо. Заметив это, она чуть приподнялась, чтобы ему было удобнее.

– Согласен.

В ответ она тихо зарычала и стала яростно его целовать, не замечая пота, не слыша смеха, не обращая внимания ни на что, кроме плоти, которая уже снова хотела её. Как хотела всегда.

Сёстры

Свадьба получилась на славу.

Два дня и две ночи гулял и ликовал весь остров. Позже, правда, выяснилось, что многие гуляли и ликовали гораздо дольше.

Получилось так ещё и потому, что свадьба совпала с праздником Ухуру. Некоторые даже решили, что Кифару специально подгадывал, однако сам он считал это именно совпадением. Как бы то ни было, вышло весьма удачно: с одной стороны, можно пошуметь, с другой, никто ничего поперёк не скажет, поскольку шуметь и радоваться в это время все привыкли.

По такому случаю замок распахнул ворота для всех гостей. Формально, конечно. Центральная жилая башня оставалась, разумеется, надёжно закрытой для посторонних, а в остальных помещениях присутствовала ненавязчивая охрана из числа дружинников. Кифару не боялся провокаций со стороны своих сограждан, однако это был его дом, и он имел полное право его оберегать.

Внутренний двор был уставлен столами с лавками, вечером и ночью повсюду горели факелы, но больше для романтики, поскольку со стен били мощные прожекторы, превращая ночь в день.

Столы ломились от еды и напитков, ни одна лавка не пустовала, гости приходили и уходили, снова возвращались, снова уходили по неотложным делам, но родственники и близкие друзья честно отпраздновали с молодожёнами всё отведённое время, то есть почти три дня и две ночи.

Из Европы на свадьбу пожаловал не только мистер Стэнли со всем своим растущим семейством, но также мать Султаны с её юной и тоже весьма привлекательной сестрой и даже Татьяна, её бывшая соседка по миланской квартире. Все выражали восторг по поводу происходящего, по поводу замка и жизни на острове вообще, а Илинка, которой на это время Кифару поручил общее наблюдение, заверяла его в том, что их восторг вполне искренен.

– Никакой зависти с их стороны я не чувствую, – сказала она в первую ночь, когда Кифару уединился с ней возле бассейна, оглядывая сверху праздничное застолье. – Мать искренне рада за дочь, сестра уже по уши в тебя влюблена, а эта Татьяна – она больше думает о том, как кого-нибудь здесь подцепить на будущее. Она не прочь остаться на острове.

– А мистер Стэнли?

– Он постоянно думает о чём-то своём. Мне кажется, на приезде сюда настояла его жена. Сам бы он сейчас отвлекаться не стал. У него какие-то важные дела дома. Но к тебе он относится хорошо, поэтому ей не пришлось его долго уламывать. Можешь быть в них уверен.

Кифару не покидала мысль о том, что Илинка отчасти фантазирует, но ему нравилось поручать ей подобные задачи, оказывая тем самым большое доверие и позволяя демонстрировать свою преданность. Он знал, что ей это нужно. Да и самому ему от её слов становилось спокойнее на душе.

Формальная часть свадьбы закончилась в первый же вечер здравницами и танцами, а всё остальное было данью традиции не расходиться, пока ни будет съедено и выпито последнее. В данном случае традиция соблюдалась чисто условно, поскольку Кифару мог позволить себе вызывать вертолёт с дополнительным съестным в любую минуту, тогда как раньше, действительно, свадебные пиры на острове заканчивался пропорционально количеству гостей и финансовым возможностям хозяев.

На второй вечер праздновалась уже не столько свадьба, сколько Ухуру, однако первые тосты были подняты по-прежнему за здравие Кифару, а многие присутствующие громко выразили свою уверенность в том, что сегодняшней своей независимостью и благополучием они должны быть обязаны именно ему.

Гугу, старейшина и отец Имаму взял слово, и оно превратилось у него в долгую и красочную речь во славу жениха, оказавшегося, по его словам, настоящим спасителем всей Кисивы перед лицом реальной угрозы со стороны всегда недолюбливавших её соседей. Гости слушали его молча, не перебивая. Кифару хотел было вмешаться, но наткнулся на взгляд мистера Стэнли, которому Зола подробно переводила сказанное, и не стал. Окончание речи было встречено бурными рукоплесканиями и новыми здравницами, а Мвенай, тоже старейшина и отец Вереву, каким-то чудом не утративший былого лоска за время почти полного забытья, поднялся из-за стола и торжественно преподнёс Кифару не столько дорогой, сколько символический подарок от имени, как он выразился, «всего благодарного острова» – роскошную накидку из львиной шкуры, которая называлась нгози и которая с незапамятных времён служила знаком власти. Раньше её надевал один из старейшин, уполномоченный советом оглашать его окончательное решение по тому или иному вопросу. Жест Мвеная, явно одобренный остальными стариками, лучше любых слов сказал жителям Кисивы о том, кого отныне они должны считать своей главой. Причём далеко не символической.

Абиой так и подытожил, положив руку на плечо сына:

– Тебя короновали.

А поскольку Кифару улыбнулся, решив, что отец шутит, добавил:

– Эту самую накидку носил ещё твой дед. Никто не знает наверняка, сколько ей лет. И не смотри, что сегодня она выглядит неказисто. Для посвящённых она священна. И никогда прежде не принадлежала кому-то одному. Ты первый. Вот этот рисунок, – указал он на перекрестие почти выцветших линий у самого подола, – известен и за пределами Кисивы. Адетоканбо мне рассказывал, что его носитель допускается в самые заповедные уголки Африки. Так что береги её.

Кифару удивился ещё больше, когда его слова подтвердила мать Султаны. На следующее утро она пришла к ним в спальню под предлогом проведать дочку. Никто уже не спал. Султана причёсывалась за туалетным столиком, а Кифару сидел на кровати и один за другим разворачивал и рассматривал полученные за два дня подарки.

Хафиза, как звали мать Султаны, сразу же обратила внимание на висевшую тут же накидку и стала рассказывать о том, как её любимая бабушка интересовалась родословными африканских королевских семейств, считая при этом, разумеется, что они сами тоже не лыком шиты, а живут в нищете исключительно из-за безалаберности слишком поспешно выбранных мужей.

– Она показывала мне рисунки, которые соответствовали разным высокопоставленным семействам, и я очень хорошо запомнила именно этот.

– Что в нём необычного? – удивилась Султана. – И как можно запомнить просто пересекающиеся линии?

– Если ты отложишь свою расчёску и приглядишься, то заметишь, что они не просто пересекаются, – осторожно погладила подол накидки Хафиза. – Некоторые лишни незакончены, как будто не дорисованы. Те, что дорисованы, напоминают гору. Те, что не закончены, согласись, образуют рисунок, похожий на льва с пышной гривой.

– Килеман вёл своё происхождение от горного льва, – вспомнил Кифару слышанный в детстве рассказ отца.

– Кто такой этот Килеман? – не поняла Султана.

– Мой предок. По легенде.

– Говорят, он был великим царём, – согласилась Хафиза. – Хотя сегодня почти забытым. Моя бабушка про него знала. Кто бы мог подумать, что наши пути так неожиданно пересекутся!

Пришедшая следом за матерью сестра Султаны, Самира, смотрела не на накидку, а на Кифару, смотрела, не отрываясь. Он бы назвал её взгляд «внимательным», однако если Илинка права, то да, при желании его можно было интерпретировать как «влюблённый». Милая девочка.

– Значит, ты теперь королева? – наивно поинтересовалась она у Султаны, забирая у неё расчёску, подсаживаясь и принимаясь осторожно заплетать не успевшие высохнуть после душа волосы в косички.

– Не говори глупости! – рассмеялась Султана.

– Это не глупости, – мягко осадила дочь Хафиза. – Породу не скрыть.

Кифару сделал вид, будто не понял или не расслышал вероятный комплимент в свой адрес, отложил очередной свёрток и пригласил всех завтракать.

За столом он продолжал незаметно наблюдать за Самирой.

По рассказам Султаны её сестра, родившаяся после их переезда во Францию, должна была быть совсем ещё маленькой, даже не подростком, однако он видел перед собой уже довольно уверенно стоящего на ногах, хоть и угловатого, оленёнка, с любопытством взирающего на окружающий мир, впечатлительного и пока не научившегося скрывать свои эмоции. Ростом она была повыше матери, почти с Султану, которую грозила в недалёком будущем перерасти. Длиннющие ноги, красивые тонкие руки, правильные черты лица – всё это говорило о том, что со временем она может распуститься в нечто не менее восхитительное.

Когда он по-приятельски заговаривал с ней, она заметно напрягалась, но быстро перебарывала себя и отвечала уверенно, даже несколько нагловато. Да, она терпеть не может школу, да, ей нравится жизнь во Франции, нет, она не хочет заниматься никаким спортом, он только вредит, и нет, бойфренда у неё нет и, вероятно, не будет.

– Мальчишки все противные и приставучие. Был один, правда, но он мне быстро надоел.

– А как же Поль? – сделала удивлённое лицо Хафиза.

– Мам, Поль не мой бойфренд. Он помогает мне с математикой.

По-английски она говорила довольно бегло, хотя при матери норовила перескакивать на французский.

Кифару только посмеивался.

Перестал он посмеиваться накануне их возвращения домой, в Европу, когда Султана, улучив момент, с невинным видом поинтересовалась, что он думает о её сестре. Ожидая подвох, возможно, даже сцену ревности, он пожал плечами и признался, что вообще-то о ней не думает, хотя Самира, если разобраться, умница и красавица, что и следовало ожидать.

– А что?

– Так, ничего. Просто хотела услышать твоё мнение.

– Удовлетворена? – Он приобнял её и собирался отойти, полагая разговор оконченным.

– Почти.

Султана остановила его за руку, развернула к себе, заглянула в глаза, лизнула подбородок.

– Ты колючий, пора бриться.

Он улыбнулся ей, выжидая продолжения.

– На Кисиве разрешено многожёнство?

Вопрос застал его врасплох.

– Не переживай. Мне тебя вполне достаточно. – Решив, что она спрашивает по наущению матери, добавил: – Моими наследниками будут наши дети, если что.

– Хорошо. Но я не об этом. – Она снова поцеловала его, на сей раз в губы, как умела только она, до лёгкого головокружения. – Ты не ответил. Разрешено?

– Насколько я знаю, не приветствуется, но и не запрещается.

Всё упиралось опять же в экономическую возможность и целесообразность. Он подумал о мистере Стэнли.

– Почему ты спрашиваешь?

Султана хитро прищурилась, выдерживая паузу. Пауза затягивалась. Наконец, Султана вздрогнула и решилась.

– Самира. Она нам с матерью все уши прожужжала. Ну, если ты ещё не понял, то она в тебя втюрилась. Боюсь, что по-настоящему.

– И ты хочешь…

– Нет, я не хочу, но она всё-таки моя сестра, и поэтому я не могу ей просто так отказать, запретить о тебе думать и всё такое. Через три года она станет совершеннолетней. А потому глупый вопрос: ты мог бы взять и её в жёны?

– И что мне прикажешь на это ответить? – уточнил Кифару, пытаясь понять, шутит Султана или говорит серьёзно.

– Что считаешь. Я не обижусь. Ты же видишь, что я сама напросилась. Ты здесь, считай, ни при чём. Мог бы?

Он почувствовал, что увиливать и кокетничать в подобных ситуациях не стоит. Она задавала вопрос и ожидала ответа. Возможно, всё происходит искренне, возможно, это испытание. В любом случае он окажется прав, если останется собой.

– Мог бы. Конечно, мог бы. Вот только стану ли?

– Это уже не так важно, – рассмеялась Султана с явным облегчением. – Главное, что я могу её успокоить сегодня. Она у нас неугомонная. Настоящая принцесса, как ты хотел. Завтра ей придёт в голову что-нибудь ещё.

– И она обо всём забудет?

– Не гарантирую, но такая вероятность тоже есть. В детстве она чего только себе ни воображала, а сейчас даже не вспоминает. Не обращай внимания.

Самира улетела, практически с ним не попрощавшись. Пока мать жала ему руки, искренне благодаря за всё, она юркнула в кабину прилетевшего за ними вертолёта и больше не показывалась. Правда, когда вертолёт взлетал, прижалась к стеклу и помахала. Возможно, сестре, которая стояла рядом с Кифару и придерживала разлетающиеся во все стороны пряди.